Шесть лет

      «Кем Она была?» - спросите Вы.       Я не знаю. Может быть, фантомом моей больной, кашляющей души? Но почему тогда Она не была похожа на меня? Или на призрак кого-то из умерших людей? Но девушки с подобной внешностью я не знал. Почему призрак незнакомого мне человека преследовал меня? Или она была ангелом? Или демоном? Но она ни на что меня не толкала – ни на преступления, ни на добрые дела. Или это была абстракция моего воспаленного воображения? Но я никогда не думал о девчонках! Поэтому я сделал вывод, что дело, скорее всего, в моём мозге. Что она - шиза. Или белка – вот и допился я до галлюцинаций. Но почему баба, скажите мне на милость? Что это - злая шутка, выплюнутая моим мозгом? Или кем-то свыше? И это исходя из последних событий моей жизни, после которых я женский пол, мягко говоря, воспринимал с трудом? Почему именно женщина, да ещё и такая… никакая. Глаза непонятного цвета. Волосы тусклые, серые. Из одежды - шорты по колено и синяя футболка. Спасибо, что не розовая.       Я не спрашивал у неё, кто она, что она и зачем пришла. А она ничего не говорила. Вот так просто таскалась за мной по пятам и смотрела своими «никакими» глазами. Прикоснуться к ней я не пробовал – не было нужды, да и желания. Как позже выяснилось, никто её не видит, кроме меня. Поэтому я всё же назвал её «шизой». Вот так - ласково и незатейливо.       Нет, меня не тревожило, что у меня поехала крыша. Мне было откровенно наплевать на всё это. Мне было важно, где сейчас взять денег на билет и какую-нибудь провизию в дорогу – я не знал, оставит ли он меня у себя. Да и если бы оставил, я не хотел быть нахлебником. Почему-то раньше я так об этом не думал.       Встретив её первый раз после перепоя, я не удивился – ну мало ли, кто мог прийти к матери. А она, тихо присев на край моей кровати, смотрела на меня своими глазищами, даже не моргая. Тогда-то я и понял, что так просто она от меня не отстанет.       Мы хранили молчание до пятницы.       - Вова, не надо ехать туда.       И я удивился тонкому, детскому голоску, прозвучавшему над самым моим ухом, пока я бросал в рюкзак самое необходимое. Поезд в субботу утром.       - Почему это?       - Не надо. Будет больно. Мы не переживём эту боль. Нам будет плохо. Вова, не надо. Я прошу. Подумай.       - Отвали.       Я развернулся, чтобы выйти из комнаты и побыстрее закончить этот бесполезный разговор.       - Я прошу тебя, не едь к нему.       Я впал в ступор.       Она - мелкая, хрупкая, беззащитная вот так просто – душа нараспашку, стояла и умоляла меня не делать вещей, которых я желал больше всего на свете. А Вы бы что сделали?       Женщина. Как и все остальные, - лживые и подлые, – стараются вечно оттяпать кусок, который им даже не принадлежит. Мне не было жаль её, мне хотелось ударить эту абстракцию тела как можно сильнее, чтобы она не таскалась за мной и никогда больше не приходила. На доли секунды мне даже показалось, что передо мной стоит эта Марина.       Но она же хотела лучшего для меня…       - Отвали. Не тебе решать, что мне делать, - ответил я, выходя из комнаты.       А когда вернулся, её уже не было.       Я всегда был очень привязан к матери. И помню, когда мне было лет десять, она заболела, и её положили в больницу. На неделю где-то. В это время я был с бабушкой. И сидя в комнате, мне казалось, что я один на Земле. И если выйти на улицу - никого не будет вокруг. И позвать будет некого и не к кому прижаться. И это такая тоска – думать, что ты один во всём большом мире. Что хотелось не плакать – скулить. Это такая тоска – быть ненужным. Я никогда не думал, что мне придется пережить эти эмоции снова.       Но меня приласкали – как ещё не ласкали эти руки. И целовали, как никогда, эти губы. И показали, какими могут быть звёзды и планеты, когда в твой зад, чутко прошибая простату, медленно вколачивается член. Это не оргазм – это тёплые волны моря качают, нежат и любят. Они не смогут погубить – они могут только, если уж утопишься, показать глубины. Бесконечный мир за гранью, которую невозможно переступить наяву. И тело тянет вниз силой притяжения, кажется, что сердце почему-то переместилось в задницу и пульсирует там, наполняет кровью все остальные органы и системы.       И я любил его. И я любил его тогда всей своей душой. Всеми своими молекулами. И я не стеснялся уже целовать его – веки, скулы, запястья, плечи. Всё это было моим. И я заслужил это. Я пил его взахлёб, до опьянения, с тремором рук, присущим законченным алкоголикам. И знал, что это всё надо лакать сейчас – потом не будет. Не дадут. Заберут.       - Наебался? – с горечью в голосе спросила она, когда я вышел на кухню покурить. И разморенный сладким трахом, даже подскочил на месте от неожиданности.       - А завтра домой поедешь? А дальше что делать будешь? Когда через неделю снова не позовут? Повесишься? Или опять бухать будешь? Ну! Что молчишь?! Отвечай! – она кричала. Плевалась мне в лицо слюной, так широко раскрывая рот, что я видел её красную глотку.       Не получив моего ответа, развернулась и ушла. Прямо так – хлопнув дверью.       - Вовка! – выскочил он на звук.       - Что? – улыбнулся я.       Удивлённо уставился на меня и указал пальцем на дверь, спросил:       - А что, кто-то приходил?       - Нет. Сквозняк, наверное.       Мы говорили тогда.       Говорили о том, что такие отношения слишком сложные для него. Да и для меня, должно быть – он так считал. Да и без женщин он не мог – это уже не обсуждалось. Говорили, что я молод, а он старый – одна и та же заезженная пластинка. И что можно будет встречаться, но не часто – раз в полгода, потому что он сменил работу на выездную. И я, сидя напротив него, только мерно кивал головой, как китайский болванчик, и поддакивал.       - Вова, я не могу разорваться. Понимаешь? Всё будет хорошо. Ты веришь мне? – заглянул мне в лицо своими серыми безжизненными глазами, положив руку на коленку.       И я верил.