Шэдоу-Вэлли

Вулси знает, что избегать мать Джонатана, покуда они с Клариссой живут в Шэдоу-Вэлли, невозможно, потому даже и не пытается. И та, ожидаемо, находит его сразу же, стоит приехать в город по делам. Миссис Гэрровей-Моргенштерн-Фрей смотрит на Вулси с покровительственным выражением лица, которое свойственно дамам, считающим, что знают некую тайну. Для вас, разумеется, все еще являющуюся загадкой. И вот с вершины своего прозрения они милостиво собираются посвятить вас в высшее знание. Вулси заранее тошно. Он примерно представляет, о чем пойдет разговор, и не предпринимает попыток его избежать только потому, что знает, насколько это бесполезно. Джослин не успокоится, пока не выскажет все, что хочет. Но и Вулси в свою очередь не собирается в таком случае молчать. — Мистер Скотт, — отведя его в сторону, уверенно начинает она, — я понимаю, что вы — человек, держащий слово, шериф, и, возможно, ваша ответственность... — Миссис Гэрровей, — не особенно вежливо перебивает Вулси, — давайте не будем делать вид, что не понимаем, о чем пойдет речь. Джослин недовольно поджимает губы, но даже не сбивается. — При всем уважении, — без капли провозглашаемого уважения произносит она, — мне кажется, что вы не вполне понимаете ситуацию. — Вы правы, мэм, — холодно говорит Вулси. — Я и правда не понимаю, чего вы хотите добиться. Джослин вздыхает с написанным на лице бесконечным терпением. — Джонатан... Вулси сам не ожидал, что почувствует, услышав, как она произносит его имя. Его затапливает душная волна застарелой злости, направленной даже не на эту женщину — на другую, на ту суку-судьбу, которая так или иначе коверкает жизни практически всем. Только кто-то получает от нее пару подзатыльников, а кого-то она пинает в живот коваными сапогами. — Я не хочу ничего слышать от вас о Джонатане, — справившись с собой, говорит он, понимая, что прослушал все, сказанное его матерью. — Я не понимаю, какое отношение вы к нему имеете, миссис Гэрровей. Он выделяет голосом ее фамилию. Джослин вздыхает: — Хотела бы я, чтобы это было так. Но как бы то ни было, Джонатан мой сын... — Вовремя же вы об этом вспомнили, — цедит Вулси. — Если вы так не хотите иметь с ним ничего общего, так оставьте его в покое. Джослин моргает, потом смотрит на Вулси так, словно видит впервые. — Не много ли вы берете на себя, решаясь за него поручиться? Взять к себе? — Мэм, — теряя терпение, произносит Вулси, — вы ничего не знаете о нем. — Я достаточно хорошо знала его отца, чтобы представить, во что превратился воспитанный им мальчик, — убежденно твердит свое Джослин. — Кроме того, он исчерпывающе показал себя в Шэдоу-Вэлли как бандит и убийца. — Все, что случилось в Шэдоу-Вэлли, — режет Вулси, — целиком ваша вина. Вы что, действительно забыли, что кроме дочери у вас есть и сын? Ладно, допустим, вы до дрожи в коленках боялись Валентина, но какого рожна, мэм, вы не почесались уже после его смерти хоть что-то узнать о сыне? Джослин молчит и отворачивается, и Вулси продолжает, дернув ее за руку и заставив посмотреть на себя: — Вы понимаете вообще, чего Джо пытался добиться? Почему полез к Клариссе? — Я в принципе не понимаю людей, получающих удовольствие от насилия, — шипит Джослин, вырывая руку. — Вот же... — "лицемерная стерва" Вулси все-таки удается удержать на языке. — Ну так я, презренный варвар, разбирающийся в насилии, вам объясню. Не Клэри Джо мстил и не ей пытался причинить боль, а вам, дорогая моя святая миссис Моргенштерн. Джослин вздрагивает от такого обращения, словно Вулси на нее замахнулся. — Вы зря его оправдываете, мистер Скотт, — через силу отвечает она. — Я всего лишь не пытаюсь оправдать вас, — отрезает Вулси. Джослин вздергивает подбородок. — Я не оправдываюсь. То, что мне пришлось сделать, ужасно. Но мои сожаления не изменят того, каким Джонатан стал. Он вырос таким же чудовищем, каким был его отец. — Что ж, в таком случае вы знаете, что делать. — Можете презирать меня сколько угодно, но Джонатан должен получить по заслугам. — Простите, что? — Вулси не думал, что может испытывать еще большее отвращение к этой женщине. — Он убийца и насильник, нельзя просто так оставить его на свободе. — Осмелюсь напомнить, что оба приписываемых вами греха Джонатан не успел совершить. — Только потому, что ему помешали. — И верно, как я мог забыть... Мэм, давайте на этом закончим. — Я всего лишь боюсь за свою дочь! — И что? — почти что рычит Вулси. — Вы что, предлагаете ради своего спокойствия повесить собственного сына? Потому что он вам не нравится? Джослин побелела. — Бога ради, нет! — Благословение богам, как говорит мой индейский друг... — Все равно ведь, как вы и сказали, он ничего не успел сделать ни Клэри, ни мистеру Лайтвуду... — торопливо говорит Джослин. — Но если его уличат в мошенничестве и том, что он выдает себя за другого... Вулси смотрит на нее, чувствуя уже только усталость. — То есть брать ответственность за его смерть вы не хотите так же, как и за жизнь? — Прекратите передергивать, — зло щурится Джослин. — Ваше пафосное благородство неуместно и глупо. — А ваш бесконечный эгоизм отвратителен, — припечатывает в ответ Вулси. — Оставьте Джо в покое, иначе в мошенничестве я обвиню вас. И посмотрим, кого окружающие осудят больше. Джослин долго смотрит на него, будто не может поверить, что он говорит серьезно. — В вас нет ни капли человечности, — надрывно шепчет она. Вулси вскидывает брови и заставляет себя усмехнуться. — Откуда ей взяться в чудовищах.