Шэдоу-Вэлли

      Была в индейцах та особенная грация и величественность, которая всегда восхищала Вулси, и которую не смогли истребить ни бесконечные войны с белыми, ни дурное влияние этих самых белых. Но в мальчишке, сидевшем у костра, величие пока проявиться не успело. Худой, длинный и нескладный, он двигался как-то дергано, без плавности, обычно свойственной представителям его народа. Так бывает, когда тело резко идет в рост, и его хозяин не успевает вовремя приспосабливаться под эти изменения. И черты лица какие-то размытые, все еще детские, но уже начавшие терять свойственную детям округлость. Это все пройдет со временем, тощие руки станут более мускулистыми, плечи разойдутся, и ощущение, что тонкая шея переломится от малейшего плевка, сменится горделивым поворотом головы. Гадкий утенок превратится в прекрасного лебедя.       А может быть и нет, если продолжит шастать один по лесу, полному диких зверей, белых с ружьями и прочих опасностей. Хотя, он же индеец, для него этот лес — что родной дом. И все равно странно, обычно такие мальцы ходят на охоту только вместе со взрослыми, до самостоятельности он еще явно не дорос.       — Привет, — поздоровался Вулси, слезая с лошади и подходя ближе.       Мальчишка поднял на него глаза, и вдруг отчетливо напомнил нахохлившегося птенца. Причем, еще толком не оперившегося — вон всего несколько перьев торчат из густых черных волос. Только эта роскошная грива и глаза необычного для индейца зеленого с желтинкой цвета выбивались из образа.       Он не ответил, только уставился на Вулси странным немигающим взглядом. Впрочем, в нем не было враждебности или страха, скорее, любопытство и легкая настороженность.       — Ты говоришь по-английски?       Снова молчание и все тот же немигающий взгляд, легкий наклон головы к плечу, что только усилило сходство с птенцом. А потом неуверенное:       — Немного, — голос тоже неровный, ломающийся, и сложно было сказать, как он будет звучать, когда полностью оформится.       Вулси улыбнулся и сделал еще несколько шагов к костру, стараясь излучать максимум дружелюбия.       — Ты здесь кого-то ждешь? — задал он новый вопрос.       Мальчишка только смотрел на него с непониманием.       — Ты ждешь друзей? — попытался Вулси снова, помогая себе жестами. Оказалось, что изобразить этот вопрос руками не так-то просто, но мальчишка узнал знакомое слово.       — Друзья? Нет.       Чтобы его точно поняли правильно, он еще и головой замотал, вызвав у Вулси невольную улыбку.       — Так ты здесь один?       Сначала ему показалось, что мальчик не понял вопроса, склонив голову на бок, он задумался о чем-то, но потом все-таки ответил.       — Да. Один.       Все это было странно. Конечно, Вулси не так часто общался с индейцами, чтобы разбираться в их обычаях, но чтобы такого беспечного подростка отправили куда-то одного. Да еще не предупредили, что разговаривать в лесу с незнакомыми белыми может быть опасно…       — А что ты вообще здесь делаешь?       Этот вопрос мальчишка понял без проблем, в нем не было сложных слов.       — Сижу, — немедленно последовал односложный и совершенно логичный ответ. Потому что именно это он и делал. Сидел у костра.       Закатив глаза, Вулси уселся напротив и спросил иначе.       — Куда ты едешь один?       — Я еду в… кин? — пацан снова задумался. Его запас английских слов был явно недостаточно велик. — Где белые, — выдал он наконец.       — В город? Ты едешь в город?       Мальчишка обрадовано кивнул.       — Город, да. Город, — он повторил слово несколько раз, запоминая.       — Ты собрался в город один?       Пацан только кивнул, не понимая, что так удивило и рассердило Вулси. Глупый ребенок понятия не имел, как опасно могло быть для индейского подростка соваться в город белых без сопровождения взрослых! Куда вообще смотрят его родители? Они там в своем племени совсем с ума посходили?       Но как бы не взволновал Вулси такой ответ, его голос оставался ровным и дружелюбным, когда он задавал следующий вопрос.       — Кто тебе это разрешил?       — Никто! — неизвестно, как мальчик понял вопрос, может, просто догадался по контексту, но ответил он с обычной подростковой поспешностью. Точно такой же ответ дал бы любой белый нашкодивший мальчишка. — Я сам по себе!       — Ты сбежал из дома, — даже не спросил, констатировал Вулси.       К его удивлению мальчик не опустил глаза, только кивнул, подтверждая догадку. Или просто понял неправильно, кто знает, насколько хорошо он вообще знает английский.       — Из какого ты племени?       А вот этот вопрос поставил его в тупик. Пришлось снова прибегнуть к помощи жестов.       — Я — Вулси ткнул себя в грудь, — белый. А ты?       Подражая ему, мальчишка указал на себя:       — Дине.       Значит, дине. Кажется, так себя называют индейцы навахо. Не то, чтобы это могло чем-то помочь Вулси, ведь на языке навахо он знал всего несколько слов. Попробуй с таким запасом убеди парня, что он должен вернуться домой!       — Твои родители и друзья, наверное, волнуются.       Мальчик выслушал вопрос без малейших признаков понимания, поэтому отреагировал только на слово, которое знал.       — У меня нет друзей, — ответил он грустно.       — А мама и папа?       Уж эти слова пацан знать должен, пусть на его родном языке они звучат чуть иначе. Вулси не знал, как будет «отец», но вот мать у навахо будет «ама», а это почти созвучно.       Да, это мальчишка понял, но снова грустно покачал головой:       — Их тоже нет.       — Все равно тебе нужно домой! — настаивал Вулси со всей возможной убедительностью, но мальчик продолжал упрямиться.       — Нет.       — Тебе нельзя в город! Ты там пропадешь один!       Пацан только сжал губы в тонкую линию, ясно давая понять приставучему белому, что в город он все равно поедет, так или иначе. И нарвется на новую порцию неприятностей, как это обычно бывает в подобных случаях. Если только никто не возьмет его под свое крыло, не проследит, чтобы он не влезал в истории и не пострадал.       — Хорошо, тогда поедешь в город со мной, — вздохнул Вулси. Ему не очень-то хотелось взваливать на себя такие обязательства всего через год после вступления в должность шерифа, но что поделаешь? Не мог же он просто бросить этого ребенка в лесу! — Я прослежу, чтобы с тобой ничего не случилось. Ладно?       — Ладно.       Все-таки этот ребенок как-то патологически доверчив, слишком легко согласился. Или он просто настолько не привык к хорошему отношению, что готов поверить первому, кто ласков с ним? Бедный парень. В любом случае, в городе с него глаз нельзя спускать!       — Вот и отлично! — с радостью, которой не чувствовал, улыбнулся Вулси. Во что он себя втравил на этот раз? — Тогда давай будем друзьями. Меня зовут Вулси, а тебя?       Мальчик покачал головой. Это могло значить что угодно, от отказа дружить до банального непонимания. Но у Вулси был опыт ведения допросов самых разных личностей, включая тех, кто плохо знал английский.       — Ты не понимаешь меня? Не скажешь? Не помнишь? Не знаешь, как перевести? У тебя нет имени?       Вулси делал паузу после каждого вопроса, давая мальцу возможность ответить, и тот только продолжал медленно качать головой. Но на последнем вопросе он вдруг энергично кивнул несколько раз. Вулси опешил.       — У тебя нет имени? Но почему?       — Не... выбрали, — объяснил мальчик после мучительных раздумий.       Ничего себе у индейцев шуточки. Пацану на вид лет тринадцать-четырнадцать, а ему до сих пор имя не дали! Может, он говорит правду, и его действительно не любили в племени, если даже имя дать не удосужились? И как же он жил безымянным все эти годы?       — Но как-то же тебя называют другие?       Над этим вопросом мальчик снова надолго задумался, наверное, не понял значение какого-то слова. Но общий смысл до него дошел, потому что он попытался ответить. Что бы ни означало это длинное слово на языке навахо, Вулси его даже повторить вряд ли когда-нибудь сможет. Нет, он честно попытался, чем только рассмешил ребенка, и был вынужден расписаться в своей необучаемости такой тонкой премудрости, как имена навахо. Его знакомые индейцы обычно, представляясь, переводили свои имена на английский. Кто-то даже объяснял Вулси, что так они защищаются от колдовства, ведь по их верованиям через имя можно нанести человеку вред и даже убить. Только этот малец ничего не боялся.       — Слушай, — попросил Вулси, — а как твое имя будет на языке белых?       Но эта задача оказалась юному навахо не по зубам.       — Большой... Большой... — начал он и замолчал, так и не найдя подходящего слова.       — Твое имя начинается с «Большой», но ты не знаешь, как дальше будет по-английски?       Мальчишка смотрел на Вулси с непониманием.       — Ладно, — тот махнул рукой. — Не важно. Но я не могу называть тебя просто «Большой», в городе над тобой все будут смеяться. Нужно придумать тебе другое имя, — паренек все так же смотрел на него своими птичьими глазами, но Вулси уже пришла замечательная мысль. — Как тебе «Магнус»? Красивое имя, означает «большой», к тому же тебе оно странным образом подходит… Что скажешь?

* * *

      Люпусвилль встретил маленького Большого индейца неприязненно. Здесь вообще не любили краснокожих, боялись их, не доверяли, а то и вовсе не считали за людей. Но если взрослые индейцы могли прекрасно постоять за себя, поэтому дальше оскорблений себе под нос дело заходило редко, то неоперившийся птенец стал объектом насмешек с первых секунд своего появления в городе.       — Вы только посмотрите, шериф нашел в лесу обезьянку! — выкрикнул кто-то из толпы зевак, собравшихся посмотреть на индейца.       Благо, мальчишка не понял ни слова и не обратил внимания. Он был слишком занят, с восторгом осматриваясь по сторонам, разглядывая дома, одежду и шляпы людей, вывеску салуна, блестящий, заметный издалека крест на крыше церкви.       — Она еще и трюкам обучена. Гляди, на лошади ездить умеет!       Вулси поискал глазами умника. Руфус Хастингс. Снова напился, что ли? Вообще-то Руфус был хорошим человеком, но стоило ему выпить, и его словно подменяли. Драки, оскорбления, пару раз даже за револьвер хватался. Поэтому, зная за собой такой грех, Руфус старался без повода не напиваться. А сегодня с ним что? Или опять жена выгнала?       — А на кой шерифу вообще эта обезьяна сдалась? — снова выкрикнул Руфус, видя, что сегодня его выступления в кои-то веки встретило одобрение толпы. — Это что, ваш внебрачный сынок, а шериф? Или может, грелка в постель?       Толпа пораженно замолчала. Одно дело насмехаться над маленьким навахо, который не сможет дать сдачи, и совсем другое — так оскорбить шерифа. Свежеименованный Магнус тоже насторожился и с тревогой смотрел на Вулси, пытаясь хотя бы по его реакции понять, что происходит. Вмешиваться он, хвала Господу, не стал. Не то, чтобы Вулси был слишком верующим.       Он прищурился, смерив пьяного скандалиста ледяным взглядом, а через секунду Хастингсу выстрелом снесло шляпу с головы. Тот как-то моментально протрезвел, уставившись на шерифа ошалевшим взглядом. Народ понятливо расступился, образовав вокруг Руфуса широкий круг.       — В следующий раз я буду целиться ниже, — пообещал Вулси. — Это, конечно, сказал не ты, а виски, но есть вещи, которые я терпеть не собираюсь. Ну, так что? Не хочешь повторить свои слова еще раз?       Миссис Хастингс уже проталкивалась к мужу через толпу.       — Не слушайте его, шериф! Он же пьяный вдребезги и вообще не понимает, что несет! А завтра даже не вспомнит ничего!       — И только поэтому я готов принять его извинения, — согласился Вулси, убирая револьвер обратно в кобуру.       — Да я же пошутил, — затуманенный алкоголем мозг Руфуса, видимо, отметил, что что-то происходит, но толком не понял, что именно. — Уже пошутить нельзя?       Приподняв бровь, Вулси снова достал револьвер. Миссис Хастингс храбро заслонила мужа собой.       — Может, он к вам с извинениями завтра придет? Когда проспится? — умоляюще попросила она.       — Нет, — Вулси покачал головой. — Оскорблял при всех, пусть и извиняется при всех. Прямо сейчас.       — Извиняйся, идиот! — зашипела женщина, встряхивая мужа за грудки. Вулси всегда подозревал, у кого в этой семье яйца, и сейчас только получил лишнее подтверждение.       Наконец, Руфус все-таки выдавил невнятное:       — Простите, шериф. Я ж не того... Ничего такого не имел в виду.       — Извинения приняты, — кивнул Вулси и снова тронул пятками бока своего коня, давая знак мальчишке следовать за ним.       Толпа, полностью удовлетворенная представлением, отстала, и до офиса шерифа всадников никто не преследовал. Магнус посматривал на Вулси со смесью тревоги и любопытства, наверное, все еще переживая из-за сцены на площади. Когда рядом с тобой кто-то берется за оружие, а ты не понимаешь, из-за чего, это должно здорово нервировать. Но Вулси все равно не знал, как объяснить произошедшее, поэтому ничего говорить не стал.       Они оставили лошадей в конюшне, и Вулси пришлось долго и мучительно объяснять, зачем запирать их в стойлах, и почему нельзя просто отпустить пастись. Краткая экскурсия по офису с тюрьмой тоже оказалась нелегким испытанием для двух людей, которые едва понимают друг друга. Как объяснить на языке жестов и десятке простых слов, почему Вулси спит в одной из двух тюремных камер, оборудовав из нее относительно жилую комнату? Да и не имелось у него желания объяснять, что после смерти брата он не мог заставить себя жить на ферме, где так много воспоминаний. Они окружают, не дают вдохнуть, от них хочется волком выть... В офисе как-то спокойнее. А что койки узкие и неудобные, так к этому оказалось не так уж сложно привыкнуть, особенно после покупки хорошего матраса.       Но на удивление Магнус отреагировал на оригинальное жилище своего нового друга совершенно спокойно. Наверное, белые и так казались ему слишком странными, и одной странностью больше, одной меньше — роли уже не играло.       Зато Вулси окончательно выбился из сил, объясняя жестами, зачем ему дома нужны решетки. После всего этого выпить чего-нибудь покрепче чая стало просто необходимо, но оставлять мальчика одного в доме не хотелось. С другой стороны, в салуне не только наливали виски, могли и накормить ужином, чем Вулси пользовался не раз. Его кулинарные таланты не простирались дальше банальный яичницы и каши, да и готовить сегодня не хотелось, а Магнус наверняка голоден, просто не знает, как сказать это по-английски.       В салуне их встретили настороженно — сказывалась все та же нелюбовь к индейцам. К тому же, по вечерам люди приходили сюда выпить, потискать девочек, а то и подраться, если повод найдется, и присутствие малолетки никому не понравилось. К тому же шериф, обычно не чуждый таких развлечений, при ребенке и сам будет блюсти приличия и других заставит.       Поэтому толпа тихо роптала, но желающих выступать пока не находилось, все еще слишком хорошо помнили короткий диалог шерифа с Хастингсом. Впрочем, Вулси прекрасно понимал, что это ненадолго. Стоит кому-нибудь из завсегдатаев хватить лишку, как память услужливо уступит место тяге к подвигам. Так что самым правильным будет быстренько перекусить и вернуться в офис, чтобы не мешать людям культурно отдыхать.       — Дойл, сообрази нам с этим парнем что-нибудь пожевать, будь другом, — обратился Вулси к владельцу салуна, похлопав Магнуса по плечу.       Мальчик прекратил оглядывать зал и застыл, переводя взгляд с Вулси на высокого мужчину за стойкой, а точнее на его ярко-зеленую жилетку.       — А что он ест? — Дойл вопросительно мотнул головой в сторону Магнуса.       — Это ребенок, Роланд, а не демон какой, — усмехнулся Вулси. — Ты не знаешь, что едят дети? Не волнуйся, кровь он не пьет.       — Вот и хорошо, а то она как раз закончилась.       — А виски?       — Обижаешь, — Дойл поставил на стойку стакан с янтарной жидкостью.       Пока он отдавал распоряжения на кухне, Вулси провел Магнуса к свободному столу поближе к выходу и на всякий случай сел так, чтобы, если что, никто не смог добраться до мальчишки, минуя его. Сам навахо в центре всеобщего не слишком дружелюбного внимания чувствовал себя не в своей тарелке.       — Ну что, проголодался? Сейчас будет ужин, — бодро сообщил Вулси, чтобы хоть как-то его отвлечь. Он знал, что так будет, но легче от этого не становилось.       Магнус кивнул и покосился на сидящих за соседним столом мужчин. Те тоже не сводили глаз с юного индейца и выглядели довольно враждебно.       — Что им нужно? Они…       Дальше английские слова закончились, и Магнус закончил фразу на родном языке. Мужчины за столиком переглянулись, и один из них презрительно сплюнул на пол.       — Да он даже говорить по-человечески не умеет.       Вулси его проигнорировал.       — Что, прости? — переспросил он у мальчика.       Тот в отчаянии подергал себя за прядь длинных, ниже плеч волос и все-таки попытался выразиться яснее.       — Они злые?       — Нет, они не злые, — ответил Вулси громко, чтобы его услышали не только за соседним столом, но и все остальные посетители салуна. — И они не причинят тебе вреда. Правда, ребята? Потому что детей обижать нельзя, а если кто попробует… — он не стал заканчивать фразу, позволяя каждому додумать самому.       Разумеется, Магнус не понял и половины из этой тирады, но Вулси сказал все это не для него. Его аудитория услышала и, как он надеялся, запомнила его предупреждение, а шляпа Руфуса Хастингса будет служить им напоминанием.       — Ты сегодня на удивление щедр на угрозы, шериф, — отец Захария без спросу подсел на соседний стул.       — Простите, отче, грешен, — ответил Вулси без малейших признаков раскаяния что в голосе, что на лице. — Такая уж у меня работа. Не все преступления можно предотвратить молитвой.       Можно подумать, этот метод вообще хоть когда-нибудь работал.       — Иногда доброе слово и доброе дело куда эффективнее револьвера, — наставительно изрек отец Захария, и Вулси с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.       — Вот я как раз этим и занимаюсь, отче. Раздаю добрые слова и дела. Заметьте, никого еще не подстрелил.       Отец Захария бросил на него неодобрительный взгляд и вздохнул.       — Когда-нибудь твой язык доведет тебя до беды, сын мой. Но сейчас меня больше интересует, где ты подобрал этого отрока?       — В лесу.       Вулси не горел желанием объясняться. Конечно, он с самого начала понимал, что его поступок популярности среди жителей Люпусвилля ему не прибавит. Его и так не всегда воспринимали всерьез — слишком молодой, да и шерифом стал всего без малого год назад, и тут вдруг такое. Но все же он не думал, что люди, взволнованные появлением мальчика-индейца, так сильно захотят знать, в чем дело, что снарядят на переговоры отца Захарию, а тот даже не погнушается ради этого зайти в столь богопротивное заведение.       — И что подвигло тебя забрать его оттуда и привезти сюда? — краткое объяснение святого отца не удовлетворило, он хотел подробную версию. — Индейцы живут в лесу, им там самое место, разве нет?       — Он был там совсем один. Может, отстал от своих, может, случайно ушел дальше, чем следует, и заблудился. Сложно сказать, он почти не говорит по-английски. Думаете, нужно было оставить его там? Я, конечно, могу ошибаться, но разве спасти ребенка — не доброе дело?       Что бы ни думал отец Захария на самом деле, но когда вопрос стоял таким образом, у него не было выбора.       — Да, это добрый поступок, — признал он неохотно. — Но мальчик не может оставаться здесь, он должен вернуться в свое племя, к своей семье.       — Обязательно, отче. Как только я смогу выяснить, кто он, откуда, и где находится его дом, я сделаю все, чтобы вернуть его семье. А пока мы должны по-христиански предоставить ему надежный приют. Ведь это тоже будет доброе дело?

* * *

      Утро следующего дня началось очень познавательно. Старая миссис О’Лири, у которой Вулси иногда столовался, прозорливо приготовила завтрак и на Магнуса тоже и уже ждала Вулси на пороге с внушительной корзиной в руках. Пока уплетали глазунью с беконом и яблочный пирог, Вулси выучил несколько названий продуктов на языке навахо, которые звучали не слишком сложно. Как на этом языке будет «бекон» он так и не смог запомнить, хоть, в конце концов, ему удалось это выговорить и даже повторить несколько раз [2]. Он не знал, пригодятся ли ему эти знания когда-нибудь, но не собирался отказываться от такой возможности — обучение Магнуса английскому было прекрасным поводом и самому выучить его язык. Мальчишка, кстати, все схватывал на лету, быстро запоминая новые слова. Видимо, правду говорят, что дети впитывают новое гораздо лучше, чем взрослые.       Когда завтрак подходил к концу, и Вулси уже начал задумываться, чем бы занять Магнуса дальше, в дверь настойчиво забарабанили.       — Сиди здесь, — Вулси встал из-за стола и с мученическим стоном поплелся открывать.       Интересно, кому на этот раз придется объяснять, зачем он притащил индейца в город? В том, что это не срочный вызов на очередной беспорядок, Вулси был уверен. О таких случаях он обычно узнавал по крикам с улицы, причем кричать мальчишки начинали еще за полмили, заодно оповещая весь город и собирая ненужную толпу.       За дверью оказался Хастингс, трезвый, переодетый в чистое и даже слегка испуганный.       — Чего тебе? — не слишком вежливо спросил Вулси. Общаться с Руфусом у него сейчас не было ни малейшего желания.       Тот снял шляпу и мялся на пороге, как девственник в борделе — вроде откроет рот что-то сказать и замолкает, снова соберется, но не решается. Вулси не собирался тратить на эти игры весь день.       — Слушай, когда придумаешь, что сказать, тогда и приходи.       Он уже почти захлопнул дверь, когда Руфус наконец разродился:       — Я это… извиниться пришел, мистер Скотт. За вчера, значит…       Учитывая, что он был старше Вулси почти вдвое, эта его заискивающая вежливость выглядела просто смешно.       — Так ты же вроде извинился вчера, — усмехнулся Вулси. — Или не помнишь?       — Помню. Но все равно… — Руфус замолчал, сам не зная, что хотел сказать.       — Жена прислала?       — Она…       Сжав разъезжающиеся в улыбке губы, Вулси выглянул за дверь и успел увидеть край платья, скрывшийся за углом. Надо же, даже пришла лично проследить! Суровая женщина эта миссис Хастингс!       — Ладно, заходи, — он отодвинулся, пропуская Руфуса внутрь.       Тот неловко переступил порог, продолжая вертеть в руках шляпу.       — Так вот, я хотел... — начал он, и Вулси снова с трудом сдержал рвущийся наружу смех. Кажется, Руфус добросовестно собрался повторить все то, что втолкла в его голову жена. Может быть, даже дословно.       — Да понял я, понял. Но для тебя же будет лучше больше никогда никому не говорить того, что ты вчера ляпнул мне. Кто-то другой может начать стрелять и без предупреждения. Это мне как шерифу вроде как положено.       — До меня это и так дошло. Вы понятно объясняете.       — Нужно будет похвастаться отцу Захарии, как я добрым словом спас тебя от пули, — хохотнул Вулси. — Но вот что. Парнишку тоже больше не задирай и проследи, чтобы твои дружки-собутыльники его не трогали. Ему и так нелегко — один, вдали от дома во враждебном городе.       — Ладно, — нехотя согласился Руфус.       С улицы донеслись крики и шум. Вулси выглянул в окно, увидел бегущих к дому мальчишек, и застонал. Ну вот, сглазил! Что там еще могло произойти с утра пораньше?       — Слушай, Руфус, будь другом, присмотри за Магнусом, пока я не вернусь? Не хочу пока оставлять его одного.       — За кем? — не понял Хастингс.       — За парнем навахо.       — Это его так зовут? У них обычно другие имена. Что-то вроде Кривые Копыта или Грязные Патлы.       Вулси закатил глаза. Порой нелюбовь жителей родного города к индейцам доходила до полнейшего абсурда. И обиднее всего было осознавать, что когда-то и он сам вел себя точно так же, пока Ральф не объяснил ему, еще совсем зеленому, почему он неправ. Но объяснять это Руфусу, тем более сейчас, не было времени.       — Ты что-то путаешь, — только и ответил Вулси, чтобы не оставлять оскорбление совсем без ответа. — Но мальчишку, конечно, зовут иначе. Просто его имя можно перевести как Магнус, и он не против так называться.       — И что мне с ним делать? — Руфус растерянно почесал пятерней затылок.       — Понятия не имею. Помоги ему освоиться, что ли. Но имей в виду, если он потом на тебя пожалуется...       Крики приблизились и теперь звучали прямо под окнами. В дверь требовательно постучали.       — Мистер Скотт! Мистер Скотт!       — Идите, — вздохнул Хастингс, — я побуду с пацаном.       Вулси кивнул и высунулся в окно.       — Да иду я! Прекращайте галдеж!       Потом прошелся по комнате, собирая шляпу, кобуру с револьвером и куртку, предупредил Магнуса, что тот остается с мистером Хастингсом, и, наконец, вышел из офиса.       Мальчишки, возбужденно галдя, побежали вперед, показывая дорогу, и Вулси ничуть не удивился, когда она привела к порогу церкви. Там его поджидала целая толпа добропорядочных горожан и отец Захария. Видимо, людей не удовлетворило объяснение святого отца о благих делах, и они хотели выслушать Вулси лично.       Формально шериф в городе был представителем власти и закона, но только формально. На деле же горожане считали Вулси слишком молодым и неопытным, а потому остро нуждающимся в советах. И лезли с советами даже слишком часто, особенно в дела, с деятельностью шерифа никак не связанные. Например, что ему теперь делать с юным индейцем, которого он по глупости притащил в город. Ради этого весь цвет Люпусвилля, самые авторитетные люди не поленились собраться с утра пораньше перед входом в церковь.       — Мы понимаем, что вы не могли бросить ребенка в лесу, — увещевала мисс Бломфилд, — ведь вы хороший человек, шериф. Но здесь мальчику тоже не место. Вы должны как можно скорее вернуть его домой!       — Я уже говорил, что он...       — Да-да, отец Захария сказал нам, что мальчик не знает, где его дом, — перебил мистер Шейд, владелец магазина. И не поленился же прийти, а ведь старый уже, даже дела больше не ведет сам, передал сыну. — Но почему бы не отвезти его в ближайшую резервацию? Там ему точно будет лучше, чем здесь.       — Эти дикари не могут жить среди цивилизованных людей, — мистер МакДугалл вообще не жил в Люпусвилле, у него была ферма почти в часе езды от города, но все равно приехал высказать свое авторитетное мнение. — Пусть будет среди своих, и пусть они разбираются, кто он и откуда.       — А может, бедный ребенок как раз из этой резервации, и его родители сейчас ищут его по всему лесу, — сочувственно вздохнула мисс Бломфилд.       Вулси в этом очень сомневался, но в резервацию все же стоило наведаться. Конечно, она в округе была не одна, и в основном здесь жили как раз навахо, так что Магнус мог сбежать из любой из них. Но объезжать их все, лишь бы сбросить ответственность за этого ребенка на кого-то другого? Да и вряд ли Магнус так легко согласится вернуться. Скорее всего, придется горожанам привыкать к его присутствию в их жизни.       — Хорошо, я съезжу в резервацию, посмотрю, что можно сделать, — пообещал Вулси, только чтобы его оставили в покое.       — Это правильное решение, сынок, — мистер МакДугалл похлопал его по плечу, выдохнув ему прямо в лицо дым от своей сигары. — Так будет лучше для всех, и для тебя тоже.

* * *

      В офисе Вулси ждала почти идиллическая картина. Руфус учил юного навахо новым английским словам, тыкая пальцем во все подряд и заставляя повторять названия вещей. Когда Магнусу не удавалось произнести их правильно, Руфус заходился радостным смехом. Не особо педагогично, но мальчишка вроде не обижался, только скромно улыбался. Честно говоря, в этой ситуации он вел себя гораздо взрослее и правильнее, чем Хастингс. Вулси вообще не понимал, почему многие находят смешными чужие ошибки и неудачи, таким образом они только сами выглядели непригляднее.       Увидев Вулси, Руфус встал из-за стола и даже махнул Магнусу рукой, видимо, в знак особого расположения.       — А ничего такой парнишка, забавный, — вынес он свой вердикт, прежде чем попрощаться.       Закрыв за ним дверь, Вулси подпер ее плечом. Ему почему-то было неловко, даже немного стыдно за Руфуса, хотя к тому, что тот вел себя, как идиот, Вулси никакого отношения не имел. Наверное, не нужно было оставлять с ним Магнуса.       Но мальчик не выглядел расстроенным, его глаза по-прежнему светились только неуемным любопытством, и никаких следов обиды. Все-таки в том, что он не понимал половины происходящего, были свои плюсы.       — Этот человек, — начал Магнус, кивая куда-то за окно, — он глупый, да?       А может, все он понимает, просто немного по-своему.       Вулси вздохнул. Как объяснить, что горожане не больно-то любят индейцев и даже боятся, и поэтому и относятся к ним, как к недоразвитым дикарям — чтобы самим было не так страшно. Чтобы самим себе казаться лучше, цивилизованнее, умнее, пусть на самом деле это так же далеко от истины, как и то, что Вулси собирался сказать.       — Да, — ответил он, потому что так было гораздо проще. Потому что правда была слишком сложной. — Он глупый.       Магнус кивнул, словно это все объясняло, и вдруг ткнул пальцем куда-то в сторону стола, за которым раньше работал Ральф.       — Можно?       Что именно «можно», Вулси уточнить не успел. Мальчишка вихрем подлетел к полке за столом и схватил старую шляпу Ральфа, которая там пылилась Бог знает сколько лет. С тех пор, как Вулси подарил ему новую, светлой кожи с отделкой из более темных полос в виде звезды. «Шляпа для настоящего шерифа» — пошутил он тогда, но Ральф действительно ее носил. Хотя Вулси и не был уверен, что она брату вообще нравилась. А старая шляпа валялась в офисе, и Ральф просто перекладывал ее с места на место.       — Нельзя? — мордашка Магнуса расстроено вытянулась.       Вулси заставил себя отмереть и подойти к полке. Обычно он прикасался к вещам Ральфа, только чтобы смахнуть с них пыль, и его стол не выглядел совсем уж заброшенным. Иначе пропадет ощущение, что он просто уехал по делам на недельку-другую. Ему не хотелось, чтобы Магнус их трогал, чтобы мерил эту чертову шляпу, но это было глупо и по-детски, это было невозможно объяснить словами, даже если бы юный навахо понимал по-английски. Поэтому Вулси даже не стал пытаться, а просто забрал шляпу у Магнуса и нахлобучил ее ему на голову.       — Можно, — сказал он, с удивлением замечая, что улыбается, причем улыбается совершенно искренне.       Ковбойская шляпа на маленьком индейце смотрелась чужеродно и нелепо, но зеленые глаза светились из-под полей таким неподдельным восторгом, что не поддаться ему было невозможно. Магнусу не шла шляпа Ральфа, но почему-то именно это словно ослабило узел на сердце. Почему-то Вулси был уверен, что брат не был бы против.

* * *

      Поездка в ближайшую резервацию выдалась нервной и ожидаемо бесполезной. Жившие там навахо белых сильно не жаловали, и Вулси не мог их винить. Когда твой ближайший сосед — Кэвин МакДугалл, ты волей неволей озлобишься и начнешь ненавидеть всех вокруг.       Вулси и Магнуса встретили настороженно. Никакой ребенок из поселения не пропадал, и они не слышали о подобных несчастьях у соседей. Они вообще жили закрыто и с другими племенами общались редко.       — Но если мы услышим, что кто-то ищет пропавшего ребенка на дине, мы скажем — искать его нужно у шерифа Люпусвилля.       Лунный Лис, вождь племени, покосился на ковбойскую шляпу Магнуса с таким отвращением на морщинистом лице, словно это была самая мерзкая вещь на Земле.       После этого Вулси даже не стал спрашивать, не хотят ли навахо взять Магнуса к себе. Да тот и сам неосознанно жался к нему, хоть и старался показать, что он смелый и независимый.       — Не хочешь остаться здесь? — спросил Вулси на всякий случай и тут же пожалел об этом — такая обида отразились на чумазой мордашке.       — Не хочу, — Магнус сжал губы в упрямую линию и спрятал глаза за полями шляпы.       Конечно, он не хотел. Даже самый толстокожий человек не смог бы не почувствовать неприязнь, с которой члены племени смотрели на пришельцев, и Магнус вряд ли хотел менять одно племя, где к нему относились плохо, на другое. Правда, чем в этом плане Люпусвилль был лучше, Вулси тоже не понимал.       — Ладно, поехали отсюда.       Он потрепал парнишку по плечу, просто чтобы придать ему немного уверенности. Идти к лошадям под тяжелыми взглядами индейцев, ощущавшихся как прицелы ружей, было неуютно.       — К другим дине? — спросил Магнус, не торопясь садиться на своего коня, Охэнзи.       Вулси задумался. Был ли смысл объезжать с мальчишкой все окрестные поселения? Пожалуй, ведь тот мог не успеть отъехать слишком далеко от дома, и был шанс вернуть его домой уже сегодня. С другой стороны, неизвестно, как давно мальчик сбежал и сколько он ехал. Все-таки верхом он мог покрыть довольно большое расстояние за несколько дней. Было бы гораздо легче, если бы Магнус просто сказал, откуда он, но тот упрямился.       — А ты совсем не хочешь домой? — спросил Вулси без особой надежды.       — Нет.       — Почему?       Магнус помолчал немного, наверное, выискивая в голове нужные слова на английском.       — Не хочу снова убегать, — наконец ответил он.       И вот что прикажешь с ним делать? Даже если в другом поселении согласятся оставить мальчика у себя, он снова сбежит и на этот раз уж точно попадет в неприятности. Потому что ему больше не встретится такой идиот, как Вулси.       — Когда-нибудь моя доброта меня погубит, — пробормотал он себе под нос и тронул пятками вороные бока Пирата.

* * *

      То, что Магнус не остался в резервации, люди приняли по-разному. Кто-то ругал проклятых дикарей, отказавшихся принять свое отродье, кто-то Вулси за то, что не смог их уговорить. А кто-то и вовсе пожал плечами. Ну нет, так нет, что ж поделаешь. Пусть живет. Никаких проблем мальчик не создавал, по крайней мере, не больше, чем другие дети.       И все-таки первую неделю пребывания Магнуса в Люпусвилле Вулси старался не выпускать его из дома одного. Он хотел, чтобы сначала люди привыкли к его присутствию, успокоились и поняли, что ничего плохого юный навахо им не сделает. Конечно, это создавало самому Вулси множество неудобств. Во-первых, ему пришлось купить второй матрас, и теперь они с Магнусом спали в соседних камерах. Идею снять комнату у Дойла Вулси отмел сразу — салун, полный пьяных мужиков и шлюх с выпадающими из корсета достоинствами, не самое подходящее место для ребенка. Хорошо еще, что мальчишку не смущали решетки, и вдвойне отлично, что камеры не понадобились Вулси по служебной необходимости.       Дойл, который зашел узнать, как дела, долго ржал, сложившись пополам и держась рукой за прутья решетки.       — Да вы здесь прекрасно обустроились! Теперь Люпусвилль может претендовать на звание города с самой уютной тюрьмой в штате! Не хватает только штор. Синеньких и с оборочками… Написать, что ли, в «Уотрегласс-Трибьюн»? Чем не тема для статьи? Уж точно поинтересней цен на свиней и кукурузу!       Вулси мрачно смотрел на него исподлобья и думал, что непременно заставит Дойла расплатиться за эти насмешки. Вот как только решит, что делать с Магнусом, первым делом пойдет в салун и заставит. И платить дорогой друг Роланд будет долго, потому что нервы у Вулси за последние дни расшатались, а душевное равновесие быстро не восстановишь.       К сожалению, идеальное решение приходить не спешило, и Магнуса все время приходилось таскать с собой, постоянно что-то ему объяснять, следить, чтобы он по незнанию никуда не влез и ничего не натворил. Вулси чувствовал себя нянькой при маленьком ребенке, и эта роль не вызывала у него восторга.       Английский Магнуса улучшался день за днем, и общение с ним больше не вызывало таких трудностей, как раньше. Зато вопросы и ценные наблюдения из него сыпались, как из рога изобилия, порой доводя Вулси то до приступов гомерического хохота, то до зубовного скрежета.       «Что это за петля на перекладине в центре города?»       «Зачем белые по воскресеньям притворяются перед своим богом, если он и так видит, какие они на самом деле?»       «Почему у женщин в салуне так мало одежды? Они бедные и не могут ее купить? И почему все к ним ходят? Потому что жалеют?»       «Почему мисс Бломфилд никто не берет в жены, ведь у нее такие вкусные пироги? Может, ей тоже раздеться и приманить?»       Это заявление имело огромный успех в салуне и не только, за что Вулси было даже неудобно перед бедной мисс Бломфилд, но с другой стороны, всем известно, что дети и дураки всегда говорят правду [3]. И не только о мисс Бломфилд.       — Вы с мистером Дойлом делите одеяло, да?       Вулси поперхнулся виски и решил, что при Магнусе, наверное, стоит больше не пить. Мало того, что с ним можно поседеть раньше времени, так не хватало еще подавиться насмерть. Спасибо хоть, что именно этот вопрос Магнус задал не при всем честном народе, а наедине, когда Вулси уже собирался погасить лампу в его камере и в спокойной обстановке изучить материалы, которые ему прислал шериф Шэдоу-Вэлли. Пришлось отложить бумаги и долго объяснять, почему у белых нельзя спрашивать о таких вещах, особенно, если речь идет о двух мужчинах. После этого разговора Вулси чувствовал острый стыд и за себя, и за своих соотечественников, а Магнус, похоже, окончательно убедился в том, что белые — идиоты.       Но тот на удивление стремился во всем подражать своим новым соплеменникам. Шляпу Ральфа он носил, не снимая, и постепенно вообще перестал надевать свою одежду, предпочитая простые рубашку и штаны, как у большинства горожан. Он больше не распускал волосы, заплетая их в короткую косу, и теперь, если бы не цвет кожи, мог бы сойти за обычного городского мальчишку. А однажды Вулси даже застал его за попыткой курить сигары. Магнус кашлял так, будто вот-вот отдаст Богу душу, но это ничуть не помешало Вулси оттаскать его за уши. Зато потом они еще минут пятнадцать прекрасно гармонировали по цвету с покрасневшим от кашля лицом.       — Почему? — обиженно спросил Магнус, осторожно трогая горящую кожу.       — Потому что курить вредно. — Вулси покрутил сигару в пальцах. В воспитательных целях ее нужно было бы выбросить, но она была почти целая, и такое обращение казалось кощунством.       — Почему? — тут же уточнил вредный ребенок.       Вулси честно попытался вспомнить все занудствования доктора Фелла на эту тему, но он к ним никогда особо не прислушивался, поэтому фактов наскреблось немного.       — От него желтеют зубы, — сообщил он, но Магнус только посмотрел скептически. Проблем с зубами у Вулси не было никогда, хотя таскать сигары у брата он начал где-то в возрасте Магнуса. — А еще от него дохнут кони. Что-то я такое слышал…       — Но я же не конь, — совершенно логично возразил мелкий паршивец и добил не менее логичным: — И ты же куришь!       На это возразить было нечего, кроме не особо убедительного «Я взрослый, мне можно». Все-таки дети это не его, понял вдруг Вулси. Не было у него ни желания, ни таланта воспитывать людей из трудных подростков.       — Это мои сигары, поэтому курю их только я. Купишь себе свои, и кури, сколько хочешь, — заявил он.       И плевать на педагогику.

* * *

      Найти для Магнуса хоть какое-то занятие неожиданно получилось у Дойла. Они с Мортмейном и еще несколькими мужчинами собрались на охоту, и Роланд весь вечер подшучивал над Вулси, который вынужден нянчить детишек вместо настоящих мужских развлечений. Магнус, уплетавший рыбную похлебку за обе щеки и поэтому, казалось, безучастный к разговорам вокруг вдруг поднял голову, вперив в Дойла немигающий, какой-то птичий взгляд.       — На дине охотятся лучше, чем белые. Даже я лучше, чем ты, а уж Белый Медведь лучше любого белого. Он самый лучший силао… воин! Да, лучший воин и охотник!       Дойл рассмеялся и потрепал Магнуса по голове.       — Не веришь? — раздраженно спросил тот, отодвигаясь и глядя исподлобья.       — Такому малышу? Уж извини!       — Роланд, не дразни его.       Вулси уныло уставился в собственную тарелку, где малоаппетитно плавал рыбий хвост. Ему тоже хотелось поехать на охоту и спустить пар, особенно после такой недели. Но Дойл был прав, Магнус требовал постоянного присмотра, и когда это изменится, сказать было трудно.       — Возьми меня с собой, и я докажу! — заявил мальчишка решительно и протянул Дойлу ладонь. То ли скрепляя договор, то ли он просто не до конца разобрался, как работает рукопожатие.       Но сейчас Вулси было некогда разбираться.       — Эй, куда это ты намылился?       — Да ладно тебе! Пусть парень тоже развеется! — Дойл положил руку Вулси на плечо. — И ты заодно. Говорят же, что навахо хорошие охотники, так что ничего с нашим Магнусом не случится.       Мальчишка отчаянно закивал, глядя на Вулси умоляющими глазами.       — Ладно, — сдался тот, махнув рукой и с отвращением отодвинув от себя похлебку.       Подумаешь, всего-то нужно будет присматривать за ним получше и попросить остальных не доставать его своими тупыми шутками. А если Магнус окажется совсем бесполезным, что ж, ничего нового в этом не будет. Сынишки охотников Люпусвилля тоже не особо блистали. Чего можно ждать от ребенка?       Но Магнус оказался вовсе не бесполезным. Он узнавал по следам любого зверя или птицу, легко находил их даже там, где, казалось, следов нет вообще, и читал их, словно книгу. Правда, сравнение было не совсем удачным, потому что читать книги Магнус не умел совсем.       — Надо же, и от этого дикаря есть какая-то польза, — ворчал Мортмейн, прицеливаясь в молодого, с еще совсем небольшими рогами оленя. Признавать за маленьким индейцем хоть какие-то достоинства Аксель отказывался, но с удовольствием пользовался плодами его таланта.       — Белые такие глупые, — смеялся потом Магнус за завтраком. — Думают, что хорошие охотники, но своими ружьями только распугивают всех зверей вокруг. А потом удивляются, почему не могут никого найти.       Вулси только улыбался, признавая его правоту.       Даже другие охотники вынуждены были признать, что с появлением Магнуса охотиться стало проще, а дичи они приносили куда больше. Мальчишка без труда находил раненых животных, в панике убегавших от человеческих ружей, да и сам отлично стрелял из своего лука. В отличие от громкого оружия белых, лук бил совершенно бесшумно.

* * *

      Неделю спустя Вулси все же решил, что и Магнус, и город готовы, и отпустил парнишку гулять. Счастливая мордашка тут же исчезла из поля зрения, только дверь хлопнула, а Вулси развалился на стуле, закинув ноги на стол, и наконец позволил себе расслабиться. Только сигара, виски на дне стакана и никаких вопросов, что, почему и зачем. Неужели так когда-то было? Сейчас Вулси уже сложно было в это поверить…       Он даже не успел докурить сигару, когда с улицы послышался шум. Кричали мальчишки и какая-то женщина.       Со вздохом встав из-за стола, Вулси затушил сигару и пошел разбираться, гадая про себя, насколько сильно мог вляпаться Магнус за такое короткое время. Приходилось признать, что, зная его способности — по самые уши!       Магнус обнаружился на площади. Он стоял, упрямо глядя исподлобья на двух таких же хмурых мальчишек. Все трое были растрепанные, пыльные и со свежими ссадинами на лицах. Вокруг уже собралась толпа, а миссис Митчелл, мать одного из мальчишек, причитала так, словно любимое чадо находилось как минимум при смерти.       — Шериф, — почти взвизгнула она, едва увидев Вулси. — Ваш индеец напал на моего сына! Я требую...       — Ну, во-первых, — поморщившись, перебил Вулси, — ваш Тедди не самая смирная овечка в этом стаде, и кто начал драку, это еще вопрос. Во-вторых, насколько я вижу, дрались двое на одного, а это не очень соответствует вашим словам. И в-третьих, парни сами разберутся между собой и без нашего участия. Так?       Мальчишки вразнобой закивали. Тед Митчелл, похоже, тоже был не в восторге от вмешательства матери, которая только портила ему репутацию.       — И вы ничего не сделаете? — не сдавалась женщина. — Это возмутительно! А если этот дикарь и дальше будет нападать на людей?       — Что-то я не припоминаю, чтобы вы и раньше проявляли такую активную гражданскую позицию, мэм. Например, когда ваш сын подрался с Билли Бутом неделю назад. Хорошо, я могу арестовать Магнуса до завтрашнего утра, если он, и правда, был зачинщиком этой драки. Но тогда Теодора я арестую тоже за прошлые грешки. Согласны? Или ваша жажда справедливости распространяется только на одного мальчишку навахо?       Миссис Митчелл поджала губы, молча схватила сына за руку и потащила домой. Тот оглядывался через плечо и смотрел на Вулси почти с отчаяньем, пламенея ушами. Но не в компетенции шерифа было спасение пацанов от их сверхзаботливых мамаш, способных обломать любую затею.       — Вот глупая баба, — сплюнул один из охотников, с которыми Вулси и Магнус охотились на днях.       Вулси с самого начала заметил, что крики женщины ни у кого особого сочувствия не вызывают. Драки в Люпусвилле были обычным способом общения и выяснения отношений, чего шум поднимать?       — А индейчик-то не дурак подраться, — одобрительно пробасил Руфус Хастингс, и несколько человек согласно закивали.

* * *

      Вот уже две недели Магнус ездил на охоту вместе со взрослыми, что вызывало зависть и уважение у менее удачливых мальчишек. Талант навахо в поиске следов и их чтении был просто находкой, еще никогда Люпусвилльцы не охотились так удачно.       В тот вечер охота тоже удалась. Они уже подстрелили около десятка куропаток, дикую козу и одного поросенка, хоть и не смогли попасть в остальных и в их жирную мать — они метнулись в стороны слишком быстро. На этом можно было бы и остановиться, но Мортмейн вошел в раж и требовал, чтобы Магнус нашел ему дичь покрупнее. Остальные только посмеивались, потому что еще вчера Аксель на весь салун кричал, что этот индеец только путается под ногами, а сам Аксель и без его помощи может убить любую зверюгу, даже медведя.       — Что, не можешь выследить хотя бы оленя? Какой прок тогда с тебя?       Магнус только пожимал плечами и улыбался, он считал Мортмейна самым глупым и самым смешным белым в городе. Зато Вулси еле сдерживался от резкой отповеди, и если бы не рука Дойла на плече, дело наверняка дошло бы до кулаков.       — Оставь, — выговаривал ему Дойл настойчивым шепотом. — Видишь, парень сам справляется. А Мортмейн только сильнее бесится и выставляет себя идиотом.       Это Вулси видел и сам, но был знаком с Акселем гораздо дольше Дойла и знал, что тот очень не любит выглядеть глупо. А раз так, то вполне может захотеть отыграться на Магнусе, потому что именно его считал виноватым во всех смертных грехах.       — Может, олени узнали, что ты вышел на охоту, и решили залечь и переждать? — фыркнул Вулси, переключая огонь на себя.       — Как смешно, Скотт! — скривился Мортмейн. — Считаешь себя самым остроумным?       — Ну, раз место лучшего охотника уже занято, что мне еще остается?       Мужики заржали, и Вулси приготовился слушать возмущения Акселя до самого Люпусвилля, когда тот, уже открыв рот для первой тирады, вдруг раздвинул Дойла и Джозефа, всматриваясь куда-то вдаль.       — Вот это да… — протянул он вместо ругательств, — Лучший охотник, говоришь, а, Скотт? Вот мы сейчас и посмотрим!       Как по команде, все обернулись в ту сторону, куда смотрел Мортмейн, уже вскинув ружье.       В просвете между деревьями стоял койот, что само по себе не было чем-то удивительным. Койотов в этих местах водилось достаточно. Но таких Вулси раньше не видел — это был поистине выдающийся экземпляр. Раза в полтора больше любого койота, которых Вулси приходилось встречать, серо-черная шкура лоснилась в лучах заходящего солнца, такая густая и пушистая, что могла стать украшением любого дома. Редкий трофей, которым можно будет заслуженно хвастаться перед другими.       Зверь не видел охотников, степенно ступая по редкой пожухлой траве, словно обходя свои владения.       — Вы только гляньте, какой красавец! — выдохнул Джозеф где-то сбоку. — Даже побольше иного волка будет!       — Прям таки побольше! — возразил Дойл шепотом. — Но для койота крупный, да…       — Ха! Крупный! Да он гигантский! Никогда не видел таких!       Койот остановился и повернул голову, глядя прямо на людей — без страха, а словно с недоумением.       — Всем тихо, — скомандовал Мортмейн. — Он мой.       Аксель прицелился. Если уложить зверя аккуратным выстрелом в голову, ценная шкура практически не пострадает.       Длинная тень метнулась к нему в тот момент, когда он спустил курок, ружье качнуло в сторону, и выстрел ушел в молоко. Койот сорвался с места черно-серой молнией и через секунду уже исчез из вида. По рядам охотников прокатился разочарованный вздох.       — Какого черта? — закричал Мортмейн, нависая над Магнусом. — Из-за тебя я его упустил!       Мальчишка затараторил что-то на своем языке так быстро, что Вулси успевал улавливать лишь обрывки слов.       — Что ты там бормочешь? — Мортмейн схватил Магнуса за грудки, сжав его рубашку в кулаке, и встряхнул.       — Эй, отпусти его! — велел Вулси, но в общем гомоне его никто не услышал.       Все-таки совладав с эмоциями, Магнус перешел на английский, но понятнее его речь не стала.       — Его нельзя убивать! — лепетал он. — Это же Атце Хастин! Бог-Койот! Если бы ты выстрелил, он мог бы наслать проклятье на город!       — Чего? — Мортмейн от удивления даже разжал пальцы, и Магнус торопливо отступил от него на пару шагов. — Какой еще Отцехаст? Ты хочешь сказать, что я упустил лучшую добычу в своей жизни из-за такой ерунды? Да я тебя!..       Магнус вжал голову в плечи, но Вулси успел перехватить занесенную для удара руку.       — Прекрати! Ты же знаешь, что я не позволю его ударить!       — И ты будешь защищать его? — окончательно вызверился Мортмейн. — Ты же видел, какого зверя я упустил из-за этого... этого...       — Он навахо, они верят в своих богов так же, как мы верим в своего, — Вулси посмотрел на застывшего в сторонке Магнуса и добавил категорично: — Я не дам тебе ударить его, Аксель.       Тот все-таки выдернул руку из пальцев Вулси и стиснул ружье так, что побелели костяшки.       — Да кем ты себя возомнил?       — Шерифом, — хмыкнул Вулси. — Показать звезду? Или будешь стрелять? Имей в виду, что я стреляю не хуже.       — Отлично! — Мортмейн сделал над собой усилие и выдохнул сквозь зубы, успокаиваясь. — Пусть сегодня будет по-твоему, шериф, — последнее слово прозвучало с откровенной издевкой. — Но что будет в следующий раз? Твой карманный навахо не даст нам стрелять куропаток, потому что ему снова что-то втемяшится в голову? В любом случае, я с ним больше не поеду!       Магнус слушал эту отповедь, низко опустив голову и спрятав глаза под полями шляпы.       — Ты бы забрал его на ферму, — негромко проговорил Дойл, глядя вслед удаляющемуся Мортмейну. — Хотя бы на несколько дней, пока не уляжется шум.       Вулси и сам понимал, что теперь Мортмейн это так не оставит и сегодня же начнет настраивать город против Магнуса. Увезти его куда-нибудь действительно было бы лучшим выходом, но ферма…       Дойл, правильно угадав его сомнения, только похлопал его по плечу.       — Так будет лучше, дружище. И для него, и для тебя, ты слишком давно там не был. Я пришлю кого-нибудь, чтобы навели в доме порядок и приготовили вам что-нибудь поесть.

* * *

      Ферма производила гнетущее впечатление. Даже несмотря на то, что ее отмыли, на мебели и каминной полке не осталось ни пылинки, а с кухни вкусно пахло жарким, все равно было ясно, что здесь давно никто не живет. Вулси хотел оставить все так, как было при Ральфе, но поскольку ему тяжело было здесь оставаться, ферма постепенно приходила в запустение и чем дальше, тем меньше напоминала тот уютный дом, в который сначала родители, а потом Ральф вложили столько труда. Пусто и холодно, несмотря на теплую погоду.       Вулси бросил шляпу на спинку кресла и прошел к столику возле камина, на котором все еще стояла шахматная доска с недоигранной партией. Положение Ральфа было безнадежным, Вулси должен был поставить ему мат в два хода, но брат заявил, что еще не все потеряно, и что он обязательно придумает, как выкрутиться. После его смерти нужно было убрать их в коробку, чтобы не бередили душу, но Вулси с каким-то болезненным упорством после каждой уборки в доме расставлял фигуры на доске.       — А что это? — Магнус тоже подошел поближе, тут же сцапав белого коня и восхищенно обводя пальцем бороздки на гриве.       Хотелось отобрать у него фигуру и вообще запретить прикасаться к чему бы то ни было в доме, но Вулси только вдохнул и выдохнул несколько раз.       Он сам привез сюда мальчишку.       Невозможно жить в доме, ни к чему не прикасаясь.       И не вина Магнуса, что Вулси тяжело отпустить Ральфа даже по прошествии года.       — Это шахматные фигуры, — объяснил Вулси, поднимая черного короля. — У белых есть такая игра, шахматы. В нее играют такими вот фигурами, и если захочешь, я могу тебя научить.       — Шахматы, — повторил Магнус, и снова погладил гладкий бок фигурки. — Красиво.       — Их вырезал мой брат.       Вулси смахнул с доски оставшегося коня, короля и пешку, перевернул коробку и принялся складывать фигуры. Магнус протянул ему последнюю.       — А где он сейчас?       — Его убили, — ответил Вулси, внутренне сжимаясь в ожидании сочувствия, от которого становилось еще больнее.       Но Магнус только смотрел внимательно, по привычке чуть склонив голову к плечу.       — Ты… — он подумал немного, вспоминая правильное слово, — отомстил?       — Да, — Вулси кивнул, не зная, что сказать еще. Не объяснять же мальчишке, что такое закон и правосудие белых.       — Тогда ты все сделал правильно, а его дух ушел, и больше не будет беспокоить тебя.       Выдав это замечательное утверждение, Магнус, видимо, посчитал, что говорить больше не о чем, потому что снова занялся шахматными фигурками в коробке, а когда ему это наскучило, принялся носиться по дому со скоростью торнадо. Вулси вслушивался в его топот над головой и думал о том, что, наверное, он сделал не все, что должен был. И дело не в том, что душа Ральфа мешает ему спокойно жить, скорее он сам не дает ей уйти туда, где, по словам отца Захарии, она обретет покой.       Странно, но сейчас, когда по коридорам и комнатам носился абсолютно чужой мальчишка навахо, дом больше не казался ему таким… полным скорби. Отступали затаившиеся в углах тени, словно Магнус волшебным образом заставил их уйти, а воспоминания хоть и все еще жили здесь, но больше не пугали. Потому что стоило им подкрасться, Магнус спрашивал о чем-нибудь, что-то ронял или просто с грохотом скатывался по лестнице.       Откуда в этом ребенке столько энергии, удивлялся Вулси и ловил себя на том, что улыбается. А ведь этот дом так давно не видел его улыбок.       — Можно я буду спать в этой комнате? — крикнул Магнус откуда-то сверху, и Вулси снова замер.       Его улыбка увяла, и в зеркале, когда он прошел к лестнице, отразились нахмуренные брови. На втором этаже было только две спальни — родительская, которую они с Ральфом по молчаливому согласию не трогали с самой смерти родителей больше десяти лет назад, и комната брата. Вулси, как самому младшему, когда-то досталась маленькая комнатка на первом этаже, но он и не возражал. Ни одну из них он выделять Магнусу не собирался. Тогда где его уложить? В гостиной на диване? Вулси об этом как-то не подумал.       Магнус нашелся в комнате родителей, с восторгом глядя на большую двуспальную кровать. Ну да, в своем племени он такой роскоши, наверное, и не видел никогда.       — Так можно? — повторил он.       — Нет, — просто ответил Вулси и вышел из комнаты, поманив Магнуса за собой.       Тот сразу скис, но тут же ткнул пальцем в соседнюю дверь.       — А в этой?       — Нет, — повторил Вулси.       — Почему? — Магнус плелся за ним, растроенно шаркая ногами, но все равно не собираясь отступать.       — Потому что ты будешь спать здесь.       Вулси привел его в гостиную и указал на диванчик, старый, который вместе с креслами купили еще родители. Ральф сам поменял обивку и подновил пружины, и диван выглядел, как новенький. Но Магнус смотрел на него с таким сомнением, словно даже койка в тюремной камере нравилась ему больше.       — Давай-давай! — подбодрил его Вулси. — Вот увидишь, он вполне удобный.       Магнус глянул на него исподлобья, но все-таки послушно лег. Его непомерно длинные, как для столь юного возраста ноги слушаться не желали и упрямо торчали из-за подлокотника. Смотрел при этом Магнус так, будто Вулси по его личной шкале только что опустился на пару пунктов как минимум.       — Черт, и почему ты всегда создаешь проблемы? — спросил Вулси, поднимая глаза к потолку.       — У тебя дома целых три кровати, а проблемы создаю я? — огрызнулся Магнус.       С этим поспорить было сложно.       — Ну, хорошо, хорошо! — вздохнул Вулси, понимая, что другого решения вопрос не имеет в принципе. Но не успел Магнус обрадоваться, сбил его на взлете: — Ты можешь занять комнату внизу.       — Но почему?       — Потому что спальню с большой кроватью забираю я! — и прежде, чем Магнус успел озвучить очередное «почему», добавил: — Потому что это мой дом, и я первый выбираю себе кровать!

* * *

      На закате сад выглядел почти неплохо, было даже незаметно, что яблони держатся на чистом упрямстве. Нужно будет нанять кого-то, чтобы присматривал за садом, иначе весь многолетний труд Ральфа пойдет насмарку. Он любил этот сад, ухаживал за ним, и, несмотря на климат, яблони всегда давали неплохой урожай. Даже первое лето без него не стало исключением, хотя Вулси саду внимания вообще не уделял, и деревья выжили скорее вопреки.       Теперь в саду играл Магнус, кормил яблоками Охэнзи и просто носился туда-сюда от переизбытка энергии. Иногда Вулси казалось, что если заставить этого мальчишку сидеть спокойно слишком долго, тот попросту взорвется. Но сейчас картина была почти пасторальной. Яблони, серый конь и мальчик в ковбойской шляпе. Так и просится на холст.       Вулси наблюдал за ними с крыльца, лениво дожевывая яблоко. Сегодня утром ему пришла в голову странная мысль, но чем больше он думал, тем больше она ему нравилась.       Когда умерли родители, Ральфу было примерно столько же, сколько Вулси сейчас, и одному Богу известно, как ему было тяжело. Продолжать жить в этом доме, заботиться о младшем брате, быть сильным даже тогда, когда хотелось опустить руки и пожалеть себя. Вулси тогда было четырнадцать, и хотя он тоже горевал, но пережил смерть родителей гораздо легче и быстрее. Но как бы то ни было, Ральф не оставался в доме один, наедине со своим горем, воспоминаниями, страхами. Глядя, как Магнус скармливает своему коню одно яблоко за другим, Вулси думал о том, что, возможно, ему это и было нужно — чтобы кто-то приехал сюда с ним и остался. Простое человеческое желание не быть одному.       На дороге за садом послышался стук копыт, но Вулси даже не повернул головы. Если бы что-то случилось, гость ехал бы быстрее, а так его лошадь едва перебирала копытами.       В просвете между деревьями мелькнула шляпа и темные волосы до плеч, и Вулси усмехнулся, узнав Дойла. Магнус тоже обернулся, но гость его ничем не заинтересовал, и он снова вернулся к расчесыванию гривы Охэнзи. И снова картина получилась почти идиллической.       Роланд не стал спешиваться, подъехал к самому крыльцу, глядя на Вулси сверху вниз.       — Любуешься?       Вулси пожал плечами.       — Я привез тебе свежую газету, — Дойл все-таки слез с лошади и расстегнул седельную сумку. — А еще виски и сигары.       — Если бы я тебя не знал, подумал бы, что ко мне спустился ангел милосердия, — фыркнул Вулси, принимая бутылку своего любимого односолодового. — Но я тебя знаю, и у тебя точно есть корыстный мотив.       — Возможно, — усмехнулся Дойл. — Может, я приехал, чтобы напроситься на ужин?       Рассмеявшись, Вулси все-таки встал с крыльца, крикнув Магнусу, чтобы устроил лошадь Дойла в конюшне, и зашел в дом. Роланд прошел за ним в гостиную, отмечая изменения, произошедшие здесь за последние несколько дней. Его брови взлетели вверх в удивлении, но Вулси снова пожал плечами. Что тут говорить?       — Проходи, — махнул он в сторону столовой. — С радостью угощу тебя ужином, если ты его приготовишь.       — Это слишком нагло даже для тебя! — хохотнул Дойл.       — Ну, я могу разогреть для тебя утренний горелый омлет. Магнус, засранец, отказался его есть, и весь день питается одними яблоками.       Из-за шрама улыбка Дойла казалась кривоватой, но в голосе появилась знакомая Вулси хрипотца.       — Моришь пацана голодом? Ладно, так и быть, ужин с меня, но будешь должен.       — Тебе повезло, — отозвался Вулси таким же тоном, — у меня большая кровать, и я не люблю оставаться в долгу.       — У тебя же теперь в доме ребенок.       — Он спит на первом этаже, и если сильно не шуметь...       Улыбка Дойла стала шире. Он подмигнул и скрылся на кухне, где деловито зазвенел посудой. Через какое-то время оттуда донесся умопомрачительный аромат жареного лука и картошки, и, привлеченный запахами, с улицы вернулся Магнус. Весь чумазый, но довольный, он втянул носом воздух и тут же сунулся на кухню, но через секунду вылетел оттуда, потирая лоб. Вулси плеснул себе виски и тихо посмеивался, глядя на его недовольную мордашку. Роланд терпеть не мог, когда ему лезли под руку во время готовки, пару раз и Вулси получал от него ложкой по лбу — не больно, но очень обидно.       Впрочем, жареная картошка с луком и беконом быстро подняла Магнусу настроение. Вулси еще не видел, чтобы еда с тарелки исчезала с такой скоростью, а Дойл даже удостоился сравнения с какой-то Сердитой Сойкой. Наверное, эта женщина из племени Магнуса обладала выдающимся кулинарным талантом.       — Жаль, что ты не живешь тут с нами, — заявил мальчишка напоследок и снова умчался на улицу. Здесь, на ферме он почти все время проводил в саду.       Роланд расхохотался, и Вулси тоже не смог удержаться от смешка.       — Вот же неблагодарный паршивец!       — А что ты хотел? На твоей стряпне можно умереть с голодухи. Послушай совет умного человека и найми кого-то, чтобы убирался и готовил. Ты к такой работе не приспособлен.       Вулси и сам думал об этом и даже имел пару человек на примете, но для этого ему нужно было выбраться с фермы.       — Как там в городе? — спросил он, разливая по стаканам виски.       — Уже почти успокоилось, — Дойл сделал первый глоток, причмокнул и подержал во рту второй, прежде чем продолжить. — Мне кажется, Мортмейн всех просто достал, и его перестали слушать. Слишком много желчи в адрес какого-то мальчишки. Думаю, уже можете возвращаться.       — Я лучше съезжу завтра один, проверю обстановку.       Дойл бросил взгляд за окно, откуда слышался заливистый смех.       — А Магнус здесь не натворит без тебя дел?       — Разумеется, натворит, — хмыкнул Вулси, — это же Магнус. Но, думаю, ферма это как-нибудь переживет. Меня же пережила.       В этот вечер Вулси снова чувствовал себя на ферме, как дома. И когда Роланд цеплялся за его плечи, кусая губы, чтобы сдержать стоны, призраки прошлого, раньше прятавшиеся в темноте, таяли, словно клочья тумана. А может, сгорали от стыда.       — Вы сегодня делили одеяло? — спросил Магнус за завтраком.       Роланд закашлялся, чуть не подавившись кофе. Вулси невозмутимо отпил из своей чашки, насмешливо глядя на друга.       — Я же говорил, что нужно быть тише.       — Ребенок, — Дойл прочистил горло и на всякий случай отставил чашку подальше, — ты вообще в курсе, что о таком нельзя спрашивать?       — И говорить никому тоже нельзя, — кивнул Магнус. — Я помню.       — Какой милый мальчик.       Вулси хохотнул.       — Вот теперь знакомство с Магнусом можно считать состоявшимся. Теперь ты знаешь, какая это заноза в заднице.       — А ты будешь делить одеяло со мной, когда я стану взрослым? — повернулся Магнус к нему, и Вулси подумал, что в очередной раз ошибся в масштабах бедствия.       — Вырасти сначала, — отрезал он, — а потом поговорим.

* * *

      В салун Вулси вошел в тот момент, когда Магнус, придерживая второй рукой пляшущий в пальцах револьвер, выстрелил в специально для этого выставленную на стол пустую бутылку. Естественно, бутылка даже не шелохнулась — попробуй попади, когда дуло ходит ходуном, зато стоявший справа от стола Томас с воем схватился за простреленное запястье. Мальчишка вытаращил глаза, испуганно переводя взгляд с Томаса на револьвер и обратно, и крутанулся на месте, заставив толпу шарахнуться. Вдруг еще раз пальнет!       — Ты какого хрена творишь, гаденыш! — раздалось сразу несколько голосов.       — Что здесь происходит? — громко спросил Вулси, раздвигая плечами попавшихся на пути мужиков.       Более умные уже расступались сами, оставляя для шерифа широкий, насколько позволяли столы, коридор. Вокруг Магнуса и так уже образовался круг, который стал только шире, стоило Вулси подойти к мальчику. Конечно, он и сам мог себе представить, что случилось. Пьяным мужикам захотелось в очередной раз поиздеваться над маленьким индейцем, а когда шутка оказалась несмешной, решили обвинить его же. Вулси стиснул зубы, усилием воли сохраняя спокойный тон, но где-то в районе солнечного сплетения уже зарождалась злость.       — Мне кто-нибудь ответит или я должен догадаться сам, кто из вас напоил ребенка и дал ему револьвер?       От Магнуса разило низкопробным виски, который Вулси вообще запретил бы как форменное издевательство над благородным напитком, но на хорошую выпивку деньги были не у всех, и это пойло пользовалось у завсегдатаев салуна неизменной популярностью. Правда, до сих пор поить им малолеток еще никто не додумывался, потому что до сих пор в Люпусвилле дети были только «свои», белые. А индейцы разве люди? Их разве жалко?       Ярость поднялась из глубины, билась набатом в ушах, пустила сердце в галоп. Вулси сжал кулаки до белых костяшек, потому что пальцы так и чесались схватиться за револьвер самому. Господи, как он жил раньше с этими людьми в одном городе, считал их приятелями и не видел, насколько они прогнили изнутри?       — Да ладно вам, шериф, — примирительным тоном произнес Хастингс, и Вулси немедленно пожалел, что не пристрелил его, когда была возможность. — Ну, налили пацану пять капель, что такого-то? Это же просто шутки ради.       Пять капель. Да много ли ему нужно, тощему подростку, отродясь не бравшему в рот алкоголь? Если даже его взрослые сородичи сходят с ума от огненной воды, Магнуса, наверное, развезло мгновенно. Какое прекрасное развлечение для местных алкашей! Мальчишка не мог даже смотреть прямо, его взгляд, расфокусированный и бессмысленный, все норовил уплыть куда-то в сторону.       Вулси скрипнул зубами и молча протянул руку, вынимая из плохо слушающихся из-за виски пальцев Магнуса револьвер. Рукоятка знакомо-привычно легла в ладонь, указательный палец нашел курок. Если сейчас кто-то скажет какую-нибудь глупость, Вулси не был уверен, что сможет сдержаться.       — А он и не отказывался! — бросил стоявший у стойки Мортмейн.       Развернувшись на каблуках так резко, что они едва не высекли искры из пола, Вулси смерил его тяжелым взглядом. Он был почти уверен, кому принадлежала идея напоить Магнуса, как и в том, что об этом уже никто не помнит. Мортмейн всегда старался спрятаться за спинами других.       Остальные благоразумно молчали, раненный Томас замер на полу, опасаясь даже стонать, чтобы не вызвать на себя гнев шерифа. За спиной Мортмейна гипнотизировал стойку Дойл. Конечно, теперь он чувствует себя виноватым! А когда пьяные мужики решили поиздеваться над Магнусом, где была его совесть?       Не говоря ни слова, Вулси подхватил слабо пискнувшего Магнуса на плечо.       — Не ожидал от тебя, — бросил он Дойлу.       Тот только виновато потупился, но оправдываться не стал, да Вулси сейчас и не стал бы слушать.       — Позовите доктора Фелла. И только попробуйте ему сказать, что Томаса покалечил Магнус, потому что он как раз виноват меньше всех. Разбираться, кто из вас придумал напоить ребенка, я не буду, но если через час этот герой не придет с повинной, пеняйте на себя. Все, с меня хватит!       Он не стал больше ничего говорить, опасаясь, что просто не содержится и пристрелит парочку идиотов. Но ему очень хотелось верить, что через час к нему в офис придет не Дойл. Впрочем, в том, что это будет не Мортмейн, Вулси тоже не сомневался.

* * *

      Пятничным утром Люпусвилль напоминал всполошенный улей. Возбужденные горожане сновали туда-сюда, как разбуженные пчелы, и гул их голосов звучал с таким же возмущением. Еще раз перечитав передовицу сегодняшней «Уотергласс Трибьюн», Вулси отложил газету и вздохнул. Сейчас людям надоест обсуждать новость друг с другом, и они подтянутся к офису шерифа — он же обязан знать больше, чем газеты! Ха! Вулси и сам не отказался бы узнать подробности, которые журналистам знать не обязательно, а то и противопоказано!       Горожан Вулси тоже понимал. Не каждый день в округе грабят поезда. По правде говоря, он вообще не помнил, когда такое случалось в последний раз, если случалось вообще. Ну, скот угонят, ну, ограбят почтовую карету, это бывает. Но чтобы так нагло напасть на поезд!       Нужно обязательно съездить в Уотергласс и расспросить об этой банде, в конце концов, никто не знает, где она объявится в следующий раз. Может, ей чем-то приглянется Люпусвилль?       Из газет почерпнуть удалось не так много. Только то, что банда приехала откуда-то с востока, и что она широко известна в Колорадо и Канзасе именно своими дерзкими ограблениями поездов. Они грабят почтовый вагон и отнимают у пассажиров деньги и драгоценности, но при этом стараются не убивать без нужды. Согласно показаниям свидетелей, они даже извиняются за причиненное беспокойство, прежде чем снова вскочить на коней и скрыться в темноте. Журналист, написавший статью, был от них в полном восторге, если судить по стилю изложения.       Нет, все-таки съездить в Уотергласс нужно обязательно. Странно, почему они вообще до сих пор не разослали ориентировки с описаниями преступников. Если эта банда так знаменита, и этот эпизод у нее не первый, должны были остаться множества показаний, на основании которых можно было уже портреты маслом написать. Тогда почему шериф соседнего города узнает об этом ограблении из газеты?       Вулси подхватил со стола шляпу и решительно толкнул дверь.       — Мистер Скотт, вы уже видели сегодняшние газеты? — тут же повернулся к нему Джозеф, увлеченно обсуждавший происшествие с мисс Бломфилд и Томасом прямо посреди улицы.       — Какой ужас! — запричитала Бломфилд, лишив Вулси шанса ответить. — Нам только банды в наших краях не доставало! И так то скот у кого-нибудь уведут, то индейцы распоясаются. А у мистера МакДугала недавно кто-то кукурузу на поле повалял, причем не просто так, а какими-то кругами. Я тогда всю ночь не спала, как узнала, а теперь и вовсе буду бояться глаза сомкнуть!       Про круги на поле МакДугала Вулси знал не понаслышке, он лично ездил на его ферму разбираться и даже взбирался на соседний холм, чтобы обозреть творение рук хулиганов во всей красе. Очень недурно, кстати, получилось, художественно. Но понять, кого же благодарить за эти узоры в кукурузе, было невозможно — шутники не оставили никаких следов. Кроме самих кругов на поле, разумеется. Странно, как это во всем не обвинили Магнуса по уже сложившейся традиции.       — При чем тут МакДугал с его полем? — возмутился Томас, бросив на мисс Бломфилд раздраженный взгляд. — Тут такое творится, что уже не до кукурузы! Скажите, шериф, — он повернулся к Вулси, — а это правда, что в поезде ехал кто-то из Белого Дома?       Вулси закатил глаза. В газете говорилось о чиновнике из Вашингтона, и все это, разумеется, читали. Но когда это кого останавливало от сплетен? К обеду уже приплели Белый Дом, а к вечеру окажется, что в поезде ехал Ратерфорд Хейс [4] собственной персоной. А то и вовсе с женой и выводком детей.       — Я знаю столько же, сколько и вы, — Вулси обозрел вытянувшиеся от разочарования лица и сжалился: — И как раз собираюсь в Уотрегласс, чтобы узнать подробности.       Только нужно сначала попросить Роланда, чтобы присмотрел за Магнусом. Конечно, тот где-то носится с другими мальчишками и может не объявиться и до вечера, но вряд ли Вулси успеет вернуться до темноты.       Томас начал говорить что-то еще, но что именно он хотел сообщить, Вулси так и не узнал. В него буквально влетела миссис Митчелл, в отчаянии хватая его за рукав.       — Мистер Скотт! Мистер Скотт, помогите! Мой Тедди пропал!       Привлеченные криками женщины, к ним начали стягиваться люди. Мисс Бомфилд ахнула и зажала рот ладонью, Джозеф стащил с головы шляпу и неловко комкал ее в руках.       — Успокойтесь, миссис Митчелл, — как можно увереннее проговорил Вулси. — Наверняка мальчишки просто где-то завеялись, как обычно.       — Нет! Обычно он приходит обедать, у нас в доме есть строгое правило — завтракаем, обедаем и ужинаем мы всегда все вместе. И Тедди знает, что если не придет, то будет наказан. Какой бы он ни был хулиган, мистер Скотт, но он всегда приходит домой обедать! Всегда!       — Ну, может, заигрался и забыл? — не сдавался Вулси. Ему совсем не хотелось сейчас разыскивать по всему городу паршивца Тедди, с которым наверняка все в порядке.       — Он приходит, когда слышит, как бьют часы на почте. Их слышно по всему городу, — миссис Митчелл всхлипнула. — Я не видела его с самого утра. За завтраком Гарретт читал нам об этом чертовом поезде, и все было так хорошо! Неужели я больше не увижу своего малыша?       Она уткнулась в плечо обнявшей ее мисс Бломфилд и зарыдала.       Поезд. Утром Тедди услышал про ограбление и пропал…       — А кто-нибудь сегодня видел Теда или кого-то из его банды? — повысил голос Вулси, чтобы перекричать собравшуюся толпу.       Нестройный хор голосов вразнобой ответил, что видел, конечно, но вчера и вовсе не Тедди. Как же Вулси любил работу со свидетелями!       — Я видел, — поднял руку Генри Бранвелл, хотя его рыжую шевелюру и так было видно издалека. — Шли куда-то с утреца с жутко хитрыми мордашками. И твой навахо вместе с ними, кстати.       — Думаешь, они что-то затеяли? — Дойл протолкался поближе и встал рядом с Генри.       Вулси кивнул.       — Даже догадываюсь, что именно. Они поехали смотреть на поезд.       Миссис Митчелл ахнула и попыталась лишиться чувств, но Бломфилд держала мертвой хваткой.       — Наверняка, это ваш индеец втравил их в эту авантюру, — заявила она, ожесточенно хлопая несчастную женщину по спине жестом, уже слабо напоминавшим утешение.       Проигнорировав и ее, и возмущенные возгласы из толпы, Вулси повернулся к Дойлу:       — Роланд, поедешь со мной?       — О чем речь? Конечно! — тот хлопнул Вулси по плечу.       — Я тоже поеду, — кивнул Бранвелл. — Но ведь поезд уже наверняка в Уотергласс, да и лошадей мальчишкам достать негде. По такой жаре идти к железной дороге пешком…       — У Магнуса есть конь.       — И он в конюшне, — сообщил Дойлу Вулси. — Поэтому давайте поспешим.       К поискам пропавших мальчишек присоединились и другие мужчины города, в том числе Гарретт Митчелл и отцы двух других сорванцов, входивших в банду Тедди. Отряд выехал на дорогу в сторону Уотергласс и уже там растянулся цепью, чтобы охватить как можно более широкую территорию поиска.       К счастью, август выдался не самым засушливым, и солнце хоть и припекало, но терпимо. Можно было надеяться, что с малолетними паршивцами не случилось ничего плохого. Тем более, с ними Магнус, который, как любой индеец, знает, как выжить в таких местах. Вулси очень хотелось в это верить.       Но чем дальше они отъезжали от города, тем больше росло беспокойство, а через час поисковый отряд и вовсе начала охватывать паника. С чего мы вообще взяли, что они пошли по дороге, думал Вулси. Магнус умеет видеть какие-то одному ему заметные тропы, и вполне мог повести друзей по одной из них. Он уже почти решился предложить свернуть с дороги, когда Генри Бранвелл поднял руку, подавая сигнал.       — Вижу их! — крикнул он и махнул рукой куда-то в сторону.       Там, в тени огромного, похожего на сгорбленного старичка камня копошились маленькие фигурки.       Всадники пришпорили коней, и уже через минуту мальчишки оказались в кругу возбужденной толпы, которая дергала их в разные стороны, осматривала на предмет повреждений, пыталась напоить, надрать уши и обнять одновременно. Выглядели хулиганы виновато, но и радовались, что их нашли. Только Магнус под взглядом Вулси повесил голову и спрятал глаза за полями шляпы.       Дорога назад в Люпусвилль заняла в три раза меньше времени. Магнус сидел позади Вулси и так сильно сжимал руки на его животе, словно боялся чего-то. Может, того, что Вулси отвернется от него так же, как все остальные. Еще там, у скалы, виноватым по умолчанию стал навахо, хотя Тед и пытался сказать, что посмотреть на ограбленный поезд было его идеей. Вулси успокаивающе погладил стиснувшие его рубашку ладони, и Магнус прижался к нему сильнее, не отпуская до самого города.       В Люпусвилле их уже встречала толпа, а миссис Митчелл даже выбежала вперед, тут же принявшись обцеловывать чумазое лицо своего сына. Тедди покорно терпел, понимая, что заслужил не только наказание, но и эти телячьи нежности. Нежности, пожалуй, были даже хуже наказания.       — Этот ужасный индеец завел их в такую глушь специально! — заявила миссис Болмфилд, выслушав рассказ о поисках. С недавних пор она терпеть не могла Магнуса.       — Ну да, чтобы ритуально сгинуть там вместе с ними, — Вулси закатил глаза. — Или вы считаете, что наши ангелочки сами на такую глупость не способны?       — Да они никогда так себя не вели, пока не появился он! — поддержала Бломфилд миссис Митчелл.       Горожане взорвались дружным хохотом. О проделках Теда Митчелла в Люпусвилле уже даже анекдоты ходили.       — У мальчишек своей дури в головах и без всяких индейцев хватает, — Вулси ненавязчиво задвинул Магнуса к себе за спину, где тот постарался стать как можно меньше и незаметнее. — Помнится, мы с Генри и Айзайей Блэком как-то вот так же поехали пуму ловить, которая корову на ферме МакДугалла задрала. Нас тоже полдня искали, пока не нашли голодных и зареванных в овраге. Помнишь, Генри?       — А как же, — Бранвелл почесал свою рыжую макушку. — Мне потом так влетело, неделю сидеть не мог. Это тебя брат не порол.       — А стоило бы, — неожиданно проворчал отец Захария, до того предпочитавший не вмешиваться. — Может, дури в голове было бы поменьше, а заботы о духовном побольше.       Вулси посмотрел на него с притворным недоумением:       — Разве я недостаточно духовный? Я даже пел в церковном хоре!       — Вот об этом я и говорю! — припечатал святой отец и молча удалился под аккомпанемент редких смешков.       Воспользовавшись тем, что толпа отвлеклась от перипетий сегодняшнего дня, Вулси подтолкнул Магнуса к двери офиса, и тот с облегчением юркнул в прохладную безопасность.       — А спорим, шериф свою обезьянку пороть тоже не будет, — услышал Вулси, уже закрывая дверь, и обернулся, но так и не понял, кто это сказал.       — Не, я своего Теда так ремнем отхожу, чтоб на всю жизнь запомнил! — Гарретт Митчелл потряс кулаком, подтверждая серьезность своих слов.       Дойл хлопнул его по плечу.       — Ты смотри, может, стоит сменить метод? Видишь, небитые дети потом в шерифов вырастают.       Вулси фыркнул и захлопнул дверь.

* * *

      И все-таки с того дня отношение к юному индейцу в городе вернулось почти к той же отметке, что в самом начале. Разве что мальчишки вели себя умнее взрослых и не стали прогонять друга из своей компании. Вместе они целыми днями носились неизвестно где, воровали булки в булочной, лазили за грушами во двор к мистеру Пибоди, колотили друг друга из-за всякой ерунды, а потом щеголяли с синяками под глазами.       Миссис Митчелл еще несколько раз приходила жаловаться на дикого индейца, обижающего ее Тедди, чем приводила сына в отчаяние. Вулси только хлопал парня по плечу, понимая, какого стыда парень натерпелся перед друзьями.       По ночам Магнус уезжал куда-то на своем жеребце, говорил, что Охэнзи нужно погулять на свободе. Вулси видел, что пацан тоскует, что ему уже опостылели и город, и ферма, что он хочет домой. Но на все попытки завести об этом разговор Магнус только огрызался и снова пропадал куда-то вместе со своим конем.       Вулси не знал, что делать, особенно после брошенного однажды Магнусом злого «Ты просто хочешь от меня избавиться, как и все остальные!»       — По-моему, пацан просто запутался, — выдвинул версию Дойл. — Он и домой вроде хочет, и не хочет расставаться с тобой, потому что ты его первая большая любовь. А ты, вместо того, чтобы уговаривать его остаться, отсылаешь от себя.       — Что за ерунду ты несешь? — возмутился Вулси для порядка, но в словах друга было рациональное зерно.       Выход из ситуации так и не находился, и Магнус теперь редко пребывал в хорошем настроении. Он либо злился, либо обижался, и только изредка в нем просыпался тот забавный мальчишка, которого Вулси подобрал два месяца назад.       В конце августа в Люпусвилль на ярмарку съехались навахо из двух соседних резерваций. Они привезли медвежьи и волчьи шкуры, кожаные перчатки и пояса, украшения из дерева и кожи, бусы, гребни и прочую мелочевку, так любимую женщинами. Площадь кипела, разношерстная толпа спорила о чем-то, торговалась, выбирала, между прилавками шныряли мальчишки.       Вулси ничего было не нужно, но даже он поддался любопытству и прошелся по ярмарке, рассматривая товары, пока не заметил Магнуса, говорившего о чем-то с Яростью Бури, охотником из дальнего поселения. Они говорили тихо, и даже знай Вулси язык навахо, он все равно не смог бы разобрать ни слова. Но и без слов было понятно, что Магнус не больно-то и рад этому разговору. Он хмурился, отвечал односложно, а мягкие увещевания Ярости Бури слушал со знакомым выражением упрямства на лице. Точно так же он встречал все попытки Вулси уговорить его вернуться домой.       Ярость Бури сказал что-то, всего пару слов, и мальчишка вскинул на него неожиданно серьезный взгляд, а потом кивнул и опустил голову. Вулси двинулся было к ним, но Магнус стрельнул в его сторону глазами — его лицо скривилось, будто он готов заплакать, — и рванул прочь.       — Похоже, он сильно привязался к тебе, шериф, — улыбнулся Ярость Бури и поднял в приветствии руку.       Вулси повторил его жест и вздохнул.       — Даже слишком. Никак не могу уговорить его вернуться домой. Он, конечно, хороший малый, но в его родном племени его наверняка давно заждались.       Навахо пожал плечами.       — Это не проблема. Мальчик и сам знает, что ему пора. Он просто не хочет расставаться с тобой.       — Я тоже буду по нему скучать, — хмыкнул Вулси, — но предпочитаю делать это на расстоянии.       Ярость Бури рассмеялся, запрокинув голову, словно услышал что-то очень смешное.       — Не удивительно, шериф. Навахо не дают имена, если за ними нет правды.       — А как его хоть зовут на самом деле? Он не знает, как перевести свое имя на английский.       — Великое Бедствие, — сообщил индеец с усмешкой.       Великое Бедствие? Какое странное имя для ребенка. Вот уж действительно кто-то в племени сильно не любил Магнуса. Хотя с другой стороны, Вулси уже успел на своей шкуре прочувствовать, сколько неприятностей может создать один подросток на ровном месте в небольшом мирном городке. Маленькие детки — маленькие бедки, большие детки… Видимо, Великое Бедствие с самого детства не привык довольствоваться малым. Сбоку мелькнула знакомая шляпа, и Вулси заметил Магнуса, мнущегося у одного из прилавков. Он смотрел на Ярость Бури, но не решался подойти. Тот проследил за взглядом Вулси и подошел к мальчику сам, шепнул что-то и пошел к своему коню, привязанному неподалеку. Вороной уже нетерпеливо бил копытом, предвкушая длинный путь. Вскочив в седло одним стремительным движением, Ярость Бури махнул рукой и подмигнул:       — До встречи, шериф, и да прекратятся в твоем городе бедствия великие и малые. Вулси со смехом приподнял край своей шляпы, давая понять, что оценил шутку, и что тоже надеется на новую встречу.       Когда развивающиеся на ветру черная грива и не менее черные волосы скрылись из виду, он обернулся к Магнусу. Тот стоял на том же месте, все так же опустив голову, и сосредоточенно хмурился, что-то шепча себе под нос.       — Что тебе сказал Ярость Бури? — спросил Вулси, останавливаясь рядом.       — Что мне нельзя здесь больше оставаться, потому что этого не хотят боги. Они хотят, чтобы я вернулся.       Только индейцы могли считать этот довод веским и воспринимать его всерьез. Боги, надо же...       — А они этого хотят? — уточнил Вулси, пряча улыбку.       — Да, — Магнус вздохнул и опустил голову еще ниже, так что теперь Вулси мог видеть только его затылок.       — Откуда ты знаешь?       — Я всегда знаю, — снова вздохнул мальчишка. — Только мне никогда никто не верит.       Отлично, теперь эта мелкая бестолочь еще и с богами разговаривает! Интересно только, курить, пить виски, драться с местными хулиганами и все прочие шалости, которых на совести Магнуса было немало, это была воля богов? Может, у богов навахо такое чувство юмора, может, это они так шутят?       — А чтобы ты из племени ушел, это тоже было желание богов? — задал Вулси более безопасный вопрос. Он не был уверен, что хочет знать ответы на предыдущие.       — Да! — с вызовом заявил пацан и упрямо вздернул подбородок.       И попробуй пойми, то ли он правда верит в это, то ли просто не хочет признавать, что сбежал из дома по глупости. Вулси запустил руку под шляпу и почесал в затылке.       — И что теперь? Сделаешь так, как хотят боги, и уедешь, или останешься, а боги пусть думают, что хотят?       — Все равно все будет так, как они хотят…       Магнус сказал это так тихо, что Вулси скорее разобрал его слова по губам, и поплелся куда-то, теребя в руках кончик блестящей косы. Он шел, ссутулившись и опустив голову, и все равно Вулси вдруг заметил — за два месяца мальчик привык к своему новому телу и почти вернул себе врожденную плавность, свойственную всем представителям его народа.       Но Вулси был уверен — чтобы птенец превратился в прекрасного лебедя, ему нужно вернуться домой.       Словно в ответ на его мысли, Магнус обернулся и бросил на него просительный взгляд.       — А можно я уеду не прямо сегодня? — спросил он с надеждой.       — Конечно, можно! Мы ведь еще не устроили тебе прощальную вечеринку! И поверь мне, дядюшка Вулси знает толк в вечеринках.

* * *

      Праздник удался на славу, получилось настоящее народное гулянье с танцами и песнями под гитару. Поучаствовать захотели абсолютно все, поэтому столы накрыли прямо на площади, люди принесли все, что нашлось, а охотники, включая Магнуса, привезли из леса столько дичи, что хватило бы на целую армию. Уже давно в Люпусвилле не было таких поводов для веселья.       Вулси не мог никого винить в том, что отъезд главного источника всех конфликтов и неприятностей вызывает у жителей города столько радости. Он и сам только вздохнет с облегчением, когда Магнус вернется в родное племя. И все же ему было жаль парнишку, который смотрел на празднующих людей с понимающей улыбкой. Сегодня тот надел свои старые вещи, в которых приехал, хоть сейчас они были ему немного малы, распустил волосы и даже снял свою любимую шляпу.       — Знаешь, — он наклонился к Вулси, чтобы перекричать пьяное пение, — если бы в племени знали, что я хочу уйти, они бы праздновали точно так же.       — Не думаю, — Вулси покачал головой. — Уверен, они за тебя очень волнуются, потому что понятия не имеют, где ты, и что с тобой.       Магнус не выглядел убежденным.       — Может быть... Но как только я вернусь, они снова будут обвинять меня и говорить гадости.       — Ты же прекрасно умеешь говорить гадости в ответ, — Вулси подмигнул и похлопал парня по плечу. — Разве ты здесь ничему не научился? Мало кто захочет лезть к тебе, если будет знать, что получит сдачи. Просто отбей у них желание смеяться над тобой.       Чуть просветлев лицом, Магнус улыбнулся и кивнул.       — Ты проводишь меня до выезда из города?       — Прямо сейчас? — удивился Вулси. — А как же праздник?       — Пить за мой отъезд они могут и без меня.       Выбравшись из-за стола, мальчишка оглянулся на собравшихся на площади людей. Дойл что-то рассказывал Генри и Джозефу, и те хохотали, время от времени чокаясь кружками. Миссис Митчелл выговаривала сыну за очередной проступок, а тот украдкой оглядывался по сторонам в поисках путей отступления. Мисс Бломфилд накладывала в тарелку отца Захарии кусок пирога, а Мортмейн хвастался всем, кто хотел слушать, очередным охотничьим трофеем.       — Не хочешь с ними попрощаться? — спросил Вулси.       Магнус качнул головой и отвернулся, направившись прямиком в конюшню. Вулси, который шел прямо за ним, с удивлением обнаружил, что не только Охэнзи полностью оседлан и готов к дороге, но и его Пират. Мальчишка все спланировал заранее.       Возле столба с табличкой «Люпусвилль» и количеством жителей, обозначавшего въезд в город, Магнус остановил коня.       — Вот и все, — прошептал он грустно. — Конец моего приключения.       — Этого приключения, — поправил Вулси. — И начало нового. Уверен, что не хочешь, чтобы я проводил тебя хотя бы до леса?       — Не надо.       Он бросил на город последний взгляд и решительно отвернулся, словно в буквальном смысле оставляя его в прошлом. Город, его жителей, его странные для индейца обычаи и уклад жизни. И Вулси тоже.       — Мне будет тебя не хватать, — сказал тот, потому что должен был это сказать.       — Не будет, — Магнус рассмеялся легко и искренне.       — Ну, хорошо, не будет. Сейчас я пойду веселиться вместе со всеми и напьюсь от счастья, что теперь ты будешь действовать на нервы кому-то другому.       Магнус, хотя нет, пожалуй, сейчас все-таки Великое Бедствие смотрел на него, наклонив голову к плечу, и в его странных глазах плескалось море, от которого становилось не по себе. А потом он порывисто прижался к Вулси, обнимая, стискивая до боли, но всего на секунду.       — Пожалуй, я все-таки буду скучать, — усмехнулся Вулси в чернявую макушку. — Самую малость.       Великое Бедствие отпустил его и отступил на несколько шагов, пряча руки за спину. А потом и вовсе развернулся и запрыгнул на коня.       — Пожалуй, я тоже. Совсем чуть-чуть. Спасибо тебе за все, Вулси Скотт.       И серый конь рванул с места в галоп, поднимая копытами пыль.

* * *

      Сказать по правде, Вулси не понимал, зачем Бобби Лайтвуд потащил его с собой в ближайшую к Шэдоу-Вэлли резервацию. Все его доводы, что Скотт лучше ладит с индейцами и знает язык навахо, звучали не особо убедительно. Именно в этом поселении ему раньше бывать не приходилось, он никого там не знал, потому что Люпусвилль торговал с двумя другими поселениями, которые были поближе. Индейцы же всегда принимали чужих настороженно и с большим недоверием, так что шансы Бобби договориться с ними без помощи Вулси были, наверное, даже выше.       Больше походило на то, что Лайтвуду просто нужна моральная поддержка. Он не слишком жаловал индейцев, а те его — не удивительно, что им сложно найти общий язык, как не удивительно и то, что между жителями Шэдоу-Вэлли и навахо без конца случаются конфликты. Если тот, кто должен их гасить, сам готов вспыхнуть в любой момент, нормальные добрососедские отношения наладить никак не получится. Только ездить улаживать такие вот ситуации, чтобы они не переросли в полномасштабную войну.       Вулси не особо вникал, что именно горожане не поделили с навахо на этот раз, но рассказ Роберта его не на шутку встревожил. Давно в их округе не было таких серьезных стычек с индейцами, чтобы со стрельбой и ранеными с обеих сторон. И то хорошо, что обошлось без убитых.       Наверное, поэтому Вулси и согласился. Присмотреть за Бобби, чтобы его дурной характер не взыграл в неподходящий момент и не нарушил окончательно такое хрупкое, буквально висящее на волоске перемирие.       Что он переоценил свои силы, Вулси понял еще по дороге в резервацию.       Лето выдалось просто сумасшедшим, жарким и удушливым. Даже дышать на полную удавалось только с наступлением темноты, а днем было страшно высунуть нос из дома. Вулси выехал в Шэдоу-Вэлли ранним утром, но пока доехал, солнце уже палило так, что, казалось, даже сквозь шляпу выжигало на макушке узоры. Он планировал отдохнуть в салуне до темноты, а не садиться на коня снова и несколько часов тащиться до резервации под палящим солнцем. Оно давило на плечи, словно свет не был невидимой и невесомой субстанцией, а был отлит из чугуна. Воздух опалял легкие, в черепной коробке было пусто и гулко, как с похмелья, а во рту словно раскинулась пустыня.       К тому моменту, как впереди показались круглые крыши хоганов и вьющийся над кострами дымок, Вулси уже было наплевать на все, только бы поскорее спрятаться в тень. Лишь краем сознания он отметил настороженные взгляды встречающих, как и ожидалось, отнесшихся к незнакомцу с подозрением, и среди них один — прямой и любопытный. И сам навахо был хорош, высокий и стройный с длинными блестящими волосами.       Но тут перед Вулси откинули одеяло, предлагая войти в прохладный хоган, кто-то протянул ему кувшин с ледяной водой, и все остальное тут же перестало существовать. Хоган был большой, пожалуй, самый большой из тех, что ему доводилось видеть. И он был совершенно пустой, если не считать брошенных вокруг пустого кострища одеял, и с вилочным столбом посредине. Глиняные стены и крыша защищали от творящегося снаружи пекла, и Вулси был благодарен навахо, что их с Бобби просто оставили одних на какое-то время, приходить в себя. Он снова приложился к кувшину, поплескал себе на лицо и отер шею мокрой рукой, а затем с блаженством растянулся на одеялах.       — И долго они собираются нас так мурыжить? — проворчал Бобби, заставив Вулси приподняться на локтях.       Лайтвуд выглядел не в пример свежее и, как всегда, был чем-то недоволен. Вулси был только рад передышке, о чем тут же и сказал.       — И я бы на твоем месте воздержался от претензий, если хочешь решить дело миром, — добавил он и снова упал на одеяло, заложив руки за голову.       Как же хорошо! Хотелось пролежать так до самой ночи, а то и вообще остаться здесь, пока не спадет жара. Вулси сейчас был совсем не готов к тому, чтобы мирить непримиримых врагов и останавливать войны. Интересно, если попросить местных навахо выделить ему отдельный хоган и провести переговоры без него, они согласятся?       Одеяло снова отодвинули, и в хоган вошли два суровых воина навахо, а за ними еще более суровый вождь в роскошном головном уборе из перьев.       Не согласятся — понял Вулси по их лицам и нехотя встал.       — Приветствую тебя, Большой Зеленый Змей, — Бобби поднял руку в приветствии, но даже шляпу снимать не стал. Вот же упрямый болван!       Вулси свою снял, как только вошел в хоган, потому что в ней было жарко, и так и оставил ее лежать на одеяле. Пусть навахо и не сильно разбираются в этикете белых, но глупо думать, что они совсем ничего не понимают. И что этот вождь не видит, с каким презрением смотрит на него Бобби. Будь Вулси на месте навахо, он бы, пожалуй, даже не стал разговаривать с такими гостями. Но Большой Зеленый Змей тоже не хотел начала новой войны.       — Яат’э, — поздоровался Вулси на языке навахо, чтобы хоть как-то сгладить впечатление. — Уош’дэ’ ни наат’ани [5].       Вождь ничем не выдал свое удивление, его лицо оставалось все таким же каменно серьезным, и все-таки Вулси показалось, что он слегка смягчился. Хоган начал наполняться людьми, они заходили и рассаживались на полу, молодые и старые, мужчины и женщины, только парочку любопытных ребятишек выставили, чтобы не мешали взрослым ругаться. И они ругались от всей своей щедрой индейской души, кричали что-то — слишком громко и слишком быстро, чтобы Вулси мог уловить не только отдельные слова. Вскакивали, перебивали друг друга, показывали на Бобби и Вулси руками и даже оружием, заставляя нервничать. Молчал только вождь, но и он не сводил с гостей тяжелого взгляда. И Вулси никак не мог отделаться от мысли, что все это — не более чем представление, разыгрываемое специально для них.       — И часто они такое устраивают? — спросил он шепотом, слегка наклонившись к Лайтвуду.       — Время от времени. Но сегодня особенно расстарались…       Вулси хмыкнул. Ему с подобным приемом еще сталкиваться не приходилось. Наверное потому, что и Ральфу до него, и ему самому все-таки удавалось сохранять мирные отношения с обеими соседними резервациями.       Зато Бобби явно было не привыкать к такому приему. Он спокойно переждал все крики и возмущения и, как только Большой Зеленый Змей поднял руку, призывая свое племя к тишине, произнес:       — Мы приносим свои извинения.       Вождь смерил его холодным взглядом, и Вулси снова подумал, что он бы на такое извинение обиделся только сильнее. Но Большой Зеленый Змей был мудрым человеком, поэтому только кивнул в знак того, что услышал, и что-то сказал шаману, сидящему по правую руку.       Только сейчас Вулси обратил на него внимание. Совсем молодой и красивый, как воплощение какого-нибудь индейского бога, он сидел рядом с вождем неподвижно, с гордо поднятой головой, которую венчал убор из перьев. Роуч — вдруг вспомнил Вулси нужное слово. Линии на лбу и щеках мешали как следует рассмотреть черты его лица, но в движениях было что-то смутно знакомое.       Шаман бросил на пришельцев взгляд из-под длинных ресниц и начал неторопливо выкладывать перед собой мешочки с травами и каким-то песком, трубку и кресало. Взяв в руки трубку, он начал деловито смешивать травы, добавляя в табак щепотку то из одного, то из другого мешочка. Вулси смотрел с нарастающим интересом, никогда прежде его не допускали до участия в ритуалах. И хотя его не покидало ощущение, что это всего лишь продолжение спектакля, наблюдать все равно было любопытно. Р      аскурив трубку, шаман глубоко вдохнул вкусный дым, от которого Вулси тоже нестерпимо захотелось курить, и выдохнул его вверх, под купол хогана. Когда так делал Вулси, дым тут же развеивался, истаивал в воздухе, но этот вел себя иначе. Он клубился, собираясь в какие-то странные узоры, перетекающие друг в друга. Шаман вглядывался в них, а потом вдруг бросил под потолок горсть песка из мешочка, и тот осыпался белым мерцающим дождем, а вместе с ним исчезли и клубы дыма, оставляя после себя только пряный сладковатый запах.       Повернувшись к вождю, шаман произнес что-то на языке навахо. Вулси не понял, что именно, только отметил про себя, что и голос у него под стать внешности — глубокий и бархатистый. С таким шаманом Вулси готов был поверить в любую магию.       Но навахо его мнение не разделяли. Хоган снова заполнил возмущенный шепот, для разнообразия направленный не только на белых, а и на молодого шамана.       — Тихо! — голос вождя заставил недовольный гомон стихнуть, но взглядами индейцев все равно можно было бы сжечь парочку городов. — Боги сказали свое слово! — и, повернувшись к Бобби, произнес: — Мы принимаем твои извинения, шериф.       Следующие полчаса прошли во взаимных уверениях в дружбе и уважении, таких же лживых, как и все, что происходило до этого. Заскучав, Вулси начал уже откровенно рассматривать красивого шамана, отмечая про себя гладкую грудь, крепкие руки, перевитые браслетами и татуировками, бусины, вплетенные в гладкие черные волосы. Мальчик был хорош настолько, что Вулси снова почувствовал желание остаться в этой резервации подольше. Эх, если бы ему были здесь рады хоть чуточку больше… Он поднял взгляд выше, скользнул им по красиво очерченным ключицам, по горделивой линии шеи, по пухлой нижней губе и выразительному носу. И вдруг наткнулся на яркий и полный взаимного интереса взгляд. Шаман рассматривал его так же откровенно, и в его глазах Вулси уловил насмешку. Словно этот навахо ждал от него чего-то, какой-то другой реакции, словно Вулси провалил какой-то важный экзамен. И снова ему показалось, что он видел эти глаза раньше, когда-то очень-очень давно. Он попытался вспомнить, но индейцы вдруг снова загомонили и начали расходиться, а Бобби толкнул его локтем в бок. —       Пошли покурим. Честно говоря, я бы и выпил тоже, но здесь это вряд ли, а мне нужно успокоиться. Не виски, так хоть сигарой.       Вулси тоже ничего не имел против сигары, но на пороге хогана обернулся, пытаясь найти глазами шамана. Его нигде не было. Как и положено магу, он растворился в воздухе. Ну, и ладно.       — Все, считай перемирие заключено, — Бобби достал из кармана две сигары и протянул одну Вулси. — Трубку мира с нами, конечно, никто раскуривать не будет, они нас не настолько уважают, но и так неплохо.       — А из-за чего вообще заварилась эта каша? — раскуривая сигару, спросил Вулси. После прохлады хогана даже в тени было невыносимо жарко, но он не был уверен, что навахо позволят ему дымить внутри.       — Не поверишь, — вздохнул Бобби и крепко затянулся, — из-за цен на шкуры.       Вулси неверяще уставился на него, но тот только неловко пожал плечами.       — Все эта проклятая жара. Люди как с ума посходили.       Полуприкрыв глаза и с наслаждением вдыхая дым, Вулси лениво думал о том, что эта жара действительно может свести с ума кого угодно. Вот он, к примеру, уважаемый человек, шериф, приехал в резервацию по важному делу, а сам пялится на красивого мальчика и думает о том, что спина у него тоже очень даже ничего. Прекрасная у индейцев традиция — летом не носить рубашек. А вид на спину у Вулси открывался прекрасный, потому что шаман стоял на самом солнцепеке, да еще и у костра, над которым висел большой котел. Его волосы блестели на солнце, а бронзовая кожа будто сияла изнутри. Вулси так захотелось почувствовать, какой она будет под его пальцами, что он неосознанно шагнул вперед и очнулся только от окрика Бобби.       — Ты куда это?       — Я сейчас, — отозвался он, рассматривая узор татуировки уже на груди шамана, потому что тот тоже повернулся на голос Лайтвуда. — Не уезжай без меня!       Это все жара, точно, это все она — снова сказал себе Вулси, но вышло не очень убедительно. А потом жар от костра смешался с раскаленной магмой, льющейся с неба, и стало как-то все равно. Прямо перед ним стоял молодой мужчина, будто сам состоящий из огня и жара, и не в правилах Вулси было упускать возможности.       Шаман смотрел на него, каким-то птичьим движением наклонив голову к плечу. И глаза у него были не черные и не темно-карие, как у всех индейцев, которых он встречал раньше, а зеленые с золотом. Очень редкий, очень необычный цвет. Вулси точно их когда-то уже видел.       — Ну, здравствуй, Вулси Скотт, — сказал шаман по-английски почти без акцента. — Не узнаешь?       И Вулси вспомнил.       — Магнус, — выдохнул он разочарованно.       — Давно меня так не называли, — усмехнулся шаман. Великое Бедствие, исправился Вулси про себя. — И мне казалось, что еще секунду назад ты был рад меня видеть.       Секунду назад Вулси действительно был очень рад видеть незнакомого и очень притягательного шамана, с которым хотел познакомиться поближе. И он совершенно не знал, что делать теперь, когда этот шаман оказался маленьким мальчиком, которого он подобрал в лесу лет восемь назад. Мальчиком, о котором он заботился целых два месяца, которого учил английскому языку, которому драл уши за курение и которого защищал от целого города.       Тот мальчик был совсем еще ребенком, птенцом, выпавшим из гнезда, а эта его новая ипостась ассоциироваться с ним упорно не хотела.       — Да, теперь назвать тебя птенцом язык не поворачивается, — проворчал Вулси.       Великое Бедствие улыбнулся.       — Чем ты так недоволен? Не нравлюсь?       Нравишься, ответил Вулси мысленно. В том-то и проблема, что все еще нравишься.       — Послушай, Магнус…       — Нет, — перебил тот, — это больше не мое имя. Да и моим оно было совсем недолго. Я уже не тот ребенок, который бегал за тобой в ковбойской шляпе и заглядывал тебе в рот. Разве ты не видишь?       — Вижу, — Вулси откашлялся, потому что голос звучал подозрительно хрипло. Чертова жара! — Я тебя даже не сразу узнал.       Смех у Великого Бедствия оказался таким же бархатным, как и голос. И это было уже просто нечестно.       — Да, я заметил. И как ты рассматривал меня там, в хогане, заметил тоже. Я чувствовал твой взгляд.       За который Вулси теперь было стыдно. И стыдно вдвойне, потому что ему все еще хотелось смотреть, и очень нравилось то, что он видел. Но это было так неправильно.       — А вот ты совсем не изменился, — теперь голос Великого Бедствия звучал иначе, мягче, почти с нежностью. — Снова пытаешься делать только то, что считаешь правильным. Снова пытаешься меня защищать.       — А разве не нужно? — спросил Вулси, хотя уже знал, каким будет ответ.       — Я нашел себя. Теперь я сам решаю, чего хочу, и какой будет моя жизнь.       Вот почему так отчаянно не желали склеиваться воедино образы маленького Магнуса и Великого Бедствия, шамана племени навахо. Магнус был потерявшимся ребенком, который не знал, где его место в этом мире. Великое Бедствие не сомневался ни секунды. Даже когда остальные навахо встретили его шаманство с недоверием, он не усомнился в себе. Теперь он делал то, что считал правильным. Теперь он был защитником.       — Когда ты смотришь на меня, кого ты видишь? — спросил Великое Бедствие, снова наклонив голову к плечу. — Магнуса?       — Нет, — честно ответил Вулси.       — Это хорошо. Мне бы хотелось, чтобы ты видел меня, а не его.       Он бросил на Вулси последний взгляд и прошел к богато украшенному хогану. Бусины в его волосах сверкали на солнце так ярко, что смотреть на это было больно.       — Эй, Скотт! — окликнул Бобби и, когда тот обернулся, махнул рукой, указывая на лошадей.       Наверное, уезжать вот так было неправильно. Наверное, нужно было найти Великое Бедствие и поговорить, но Вулси понятия не имел, о чем и как. Он не знал этого человека, и собственные желания, возникавшие рядом с ним, не рождали ничего, кроме чувства неловкости.       Поэтому он сделал единственное, что пришло в голову. Сел на коня и уехал в Шэдоу-Вулли вместе с Лайтвудом. Солнце снова вычерчивало свои шаманские письмена в его усталом мозгу, пока Пират мерно перебирал копытами, а в раскаленном воздухе мерещились странные птицы с желто-зелеными глазами.

* * *

      Вулси приехал в резервацию снова, как только спала аномальная жара. Он не совсем понимал, зачем это делает, просто не мог оставить все, как есть. У него не было никаких дел к вождю, и он не знал, как примут его навахо, настроенные к белым гораздо хуже, чем соседи Люпусвилля, но не поехать просто не мог.       К счастью, ему даже не пришлось заезжать в поселение. То ли это судьба снова играла с ним шутки, то ли боги, в которых так верил Великое Бедствие, но тот снова сидел у костра, к которому выехал Вулси, когда до резервации оставалось всего несколько миль.       Спешившись, он остановился в ожидании, когда же его накроет чувство дежа вю, но так и не дождался. Перед ним сидел не гадкий утенок, нескладный, как все подростки, а истинный сын гордого народа навахо. Во всем его облике не было ни единой черты, которая напоминала бы о прошлой угловатости, а движения были отточенными и плавными. Грациозными даже. И все же сейчас Вулси его узнавал. По взгляду, по озарившей лицо улыбке.       — Я знал, что ты придешь сегодня, — сообщил Великое Бедствие, и Вулси все-таки подошел ближе, усаживаясь напротив.       — Тебе сообщили твои боги? — спросил он, лишь бы не молчать.       — Почему из твоих уст это звучит так оскорбительно?       Вулси пожал плечами. Что на это ответишь? Великое Бедствие и так прекрасно знает, что он не верит в богов навахо. Он даже не был уверен, что верит в своего Бога, великого Бога белых, который вызывал у Магнуса столько искреннего недоумения.       Над костром повисла неловкая тишина, нарушаемая только копошением каких-то мелких пичужек в кустах. Великое Бедствие не спешил возобновлять разговор, а Вулси просто не знал, что сказать. Рассказать Дойлу, и он поднимет его на смех — чтобы у Вулси Скотта не нашлось подходящей случаю остроты! Может, и нашлась бы, но острить не хотелось, поэтому он просто сидел и смотрел, вспоминал, сравнивал. Образ мальчугана из прошлого, почти стершийся за прошедшие восемь лет, не желал всплывать из глубин памяти. Вулси даже не был уверен, что помнил его лицо. Только старую шляпу Ральфа. Разбитую вазу тетушки Адалуолфы, которую давно стоило разбить. Драки с городскими мальчишками. Бломфилд, над которой после неосторожных слов Магнуса еще долго подшучивали все, кому не лень. Что из этого осталось в Великом Бедствии? Вулси не имел ни малейшего понятия. Но образ Магнуса таял, вытесняемый другим — таким ярким, словно вытканным из бронзовых нитей и солнца. И этот новый образ вызывал любопытство, желание узнать и множество других, совсем неуместных желаний, с которыми Вулси сможет справиться. Не в первой.       — Значит, настоящее имя тебе так и не дали? — спросил он, и Великое Бедствие расхохотался в ответ.       — Настоящее имя должно подходить человеку. И разве мое мне не подходит?       И Вулси согласился, что вполне. Только он сам еще не решил, какое именно бедствие на этот раз приключилось с ним — великое или же удастся обойтись малой кровью.

* * *

      В следующий раз Великое Бедствие приехал в Люпусвилль сам. Он проехал на своем сером коне по центральной улице до самого офиса шерифа, где по-хозяйски оставил коня в стойле. Вулси, который в это время обедал в салуне, о наглом индейце сообщили мальчишки, и, конечно же, посмотреть на пришельца вышли все, включая девочек и Дойла.       Великое Бедствие как раз отвернулся от окна, в котором пытался что-то разглядеть, и поклоном поприветствовал Бломфилд, замершую неподалеку в ожидании сенсации.       — Здравствуйте, мисс Бломфилд! Или уже все-таки миссис?       — А ты еще кто такой? — поджала губы женщина, смерив нахала взглядом разбуженной гремучей змеи.       — Не узнаете? — крикнул Вулси, остановившись на пороге салуна. — Это же наш Магнус!       Гремучая змея сузила глаза и воинственно подняла вверх хвост-трещотку:       — Я всегда знала, что ничего путного из него не вырастет!       — Это Магнус? — восхищенно присвистнул Дойл, но во всеобщем гуле его расслышал разве что Вулси. Остальные были слишком заняты, обсуждая удивительное возвращение практически городской легенды.       Вулси смотрел, как Великое Бедствие демонстративно прислонился к стене офиса рядом с дверью и сложил руки на груди. На смуглом лице сияла яркая улыбка.       — Что, ты тоже не узнал?       — Я не о том, — отмахнулся Дойл. — Ты его видел? До чего горячая штучка!       — У тебя все мысли в одну сторону, Роланд.       Дойл пожал плечами, не отрывая взгляда от Великого Бедствия.       — Издержки профессии. Но я бы на твоем месте не упустил свой шанс.       — Он же… — вздохнул Вулси, но Дойл перебил его на полуслове.       — Уже совсем не похож на ребенка. Разуй глаза! А вообще, слушай! Если в тебе снова взыграл отцовский инстинкт, отдай его мне? Я слышал о навахо много интересного в этом плане…       Вулси пихнул его локтем под ребра.       — Еще чего!       Он пересек улицу и открыл дверь, приглашая Великое Бедствие зайти.       — Что ты здесь делаешь? Соскучился по Люпусвиллю и его гостеприимству?       — Вовсе нет, — Великое Бедствие снова лучезарно улыбнулся. — Я приехал позвать тебя на охоту. Спорим, ты все еще охотишься хуже меня!       И он действительно оказался все так же хорош, его лук бил без промаха, а глаза находили невидимые следы даже на спекшейся от жары земле. Вода в реке тоже была горячей, как парное молоко, и почти не приносила облегчения, но они все равно с удовольствием смысли с себя грязь и пот, а потом плескались в ней просто так, потому что на берегу было еще жарче.       Мокрая кожа Великого Бедствия отливала бронзой, заставляя Вулси отводить взгляд, но он все равно радовался, что больше не испытывает рядом с ним той мучительной неловкости, что они могут снова говорить друг с другом как раньше. Честно, зная, что получат ответ на любой, даже самый неудобный вопрос.       — Ты все еще делишь одеяло с Дойлом? — спросил Великое Бедствие, когда они сидели рядом, подставив спины под солнечные лучи.       Вулси удивленно повернулся к нему, вскинув бровь.       — Время от времени. А что?       Вместо ответа Великое Бедствие подался вперед, осторожно пробуя его губы своими. Коротко и, пожалуй, целомудренно, но Вулси все равно отодвинул его за плечи. Он не ручался за себя, если они не остановятся прямо сейчас.       — Что ты делаешь?       — То, что хочу. Я уже говорил тебе, что теперь я решаю сам.       — И за меня тоже? — спросил Вулси.       — Но ты тоже хочешь, — возразил Великое Бедствие уверенно, — я же вижу. Я умею читать людей так же, как ты читаешь свои книги.       — Нет. Ты ошибаешься.       Вулси поднялся на ноги и быстро натянул рубашку. Ему нужно было уехать отсюда, с этого берега, поросшего выгоревшей травой, от этой реки, от Великого Бедствия. Куда-нибудь подальше, в Уотергласс или даже за границу штата.       Он уже взялся за уздечку, когда Великое Бедствие заговорил снова.       — Да, ты прав. Я ошибся. Но не сейчас, а когда сказал, что ты не изменился, — в его голосе звучала грусть. — Раньше ты никогда не лгал мне.       Раньше я и себе не лгал так много и так часто, подумал Вулси, но оборачиваться не стал, потому что, если бы обернулся, то уже никуда бы не уехал. Ему еще никогда не хотелось остаться так сильно.

* * *

      — Поехали со мной в резервацию, — попросил Бобби Лайтвуд, едва Вулси переступил порог офиса шерифа Шэдоу-Вэлли.       Вулси мученически вздохнул.       — И о чем мы будем говорить с ними теперь?       — Об этих чертовых шкурах, — Бобби даже перекосило от отвращения. — В прошлый раз договориться так и не получилось, значит, будем пробовать снова.       — Ладно, буду следить, чтобы хоть в этот раз до ружей не дошло, — кивнул Вулси, понимая, что лучше ему, и правда, поехать с Лайтвудом. Тот был не слишком силен в мирных переговорах, а еще эта чертова жара после короткой передышки разыгралась с новой силой.       Если по-честному, Вулси не горел желанием ехать в резервацию и снова видеть Великое Бедствие. Потому что знал, что в этот раз вряд ли устоит перед искушением. Ему нравился Великое Бедствие, нравилось общаться с ним, нравилось его чувство юмора, его рассказы о богах и духах. Но нравилось и другое — широкие плечи, длинные ноги, гладкая грудь, бронзовая кожа в узорах татуировок и уверенный взгляд, полный совсем не детских обещаний.       Дойл смеялся над ним, называл влюбленным мальчишкой и требовал решиться уже наконец. Но Вулси вовсе не был влюблен. Просто сейчас все было… странно. Великое Бедствие предлагал ему себя так откровенно, и когда это Вулси отказывался от таких предложений, особенно если сам хотел согласиться? Пожалуй, он не мог припомнить ни одного случая. Только правильно ли будет поддаться искушению? Отец Захария сказал бы, что нет, но отец Захария вообще был о Вулси не самого высокого мнения, а ведь даже не знал о его… специфичных вкусах. И с каких пор Вулси вообще стало волновать мнение отца Захарии?       А вот мнение Великого Бедствия очень даже волновало, и он сам волновал еще больше. Во время самых скучных в мире переговоров на самую животрепещущую тему цен на шкуры он буквально не спускал с Вулси взгляда, рассматривая его так откровенно, что тому стало жарко. Настолько, что присутствовать на переговорах и дальше стало несколько затруднительно. Великое Бедствие довольно ухмылялся, глядя ему прямо в глаза. Вот ведь засранец!       Вулси извинился и вышел в послеобеденный зной, оставляя Бобби разбираться с этими чертовыми шкурами. Тем более, что они с вождем и так почти договорились.       Великое Бедствие затеял опасную игру, но и Вулси умел играть в нее не хуже.       Он оглянулся в поисках колодца. Поселение будто вымерло, навахо попрятались по своим хоганам, спасаясь от злых лучей, но Вулси это вполне устраивало. Он стащил с себя рубашку, небрежно бросив ее на край колодца, набрал полные пригоршни воды и вылил себе на голову. Холодные ручейки потекли по волосам, по шее и спине, а вот мелкие капли высохли, едва успев коснуться кожи. Пришлось зачерпнуть еще воды и повторить.       — Помочь? — раздался за спиной бархатный голос.       Да, эта часть тебя со временем точно не изменилась, ты все так же бегаешь за мной и все так же мной восхищаешься, подумал Вулси и вылил на голову третью пригоршню воды, отфыркиваясь и встряхивая волосами так, что с них полетели капли.       Он буквально чувствовал кожей, как Великое Бедствие прослеживает взглядом мокрые дорожки. Теперь он был в своей тарелке, в своей стихии. В конце концов, он привык соблазнять сам, хотя поддаться соблазну тоже оказалось довольно приятно.       — Ваш вождь всегда такой зануда? — спросил он весело, проводя ладонями по мокрым волосам.       Великое Бедствие подошел ближе, пожалуй, почти неприлично близко и доверительно сообщил:       — Только если его слушать. И когда рядом нет ничего и никого интересного.       — Кажется, я понимаю, о ком ты, — усмехнулся Вулси, и Великое Бедствие скопировал его усмешку.       Бобби Лайтвуд появился как всегда невовремя, и выглядел он не слишком довольным.       — Поехали отсюда, — буркнул он, но Вулси только покачал головой.       — Знаешь, Бобби, ты езжай, а я, пожалуй, останусь тут до завтра. Моя бедная задница не переживет еще одной поездки, — и рассмеялся в ответ на пораженный взгляд: — Да не снимут с меня за ночь скальп, не переживай.       На какую-то секунду Вулси показалось, что Бобби готов покрутить пальцем у виска и обругать его какими-нибудь заковыристыми словами, но, видимо, индейцы уже переполнили чашу его терпения настолько, что он не хотел оставаться в резервации ни одной лишней минуты. Поэтому он только бросил короткое «Как хочешь!» и вскочил на лошадь.       Великое Бедствие все так же стоял рядом и тоже провожал взглядом монументальную фигуру шерифа Шэдоу-Вэлли. А потом нагло положил руку на голую спину Вулси и повел вниз, широко расставляя пальцы.       — Целый день в седле? Я знаю отличное средство от такой усталости.       Вулси хмыкнул и придвинулся ближе.       Волки охотятся. И уж точно не упустят добычу, которая сама хочет, чтобы ее поймали. Поэтому когда они, наконец, остаются одни в хогане, Вулси целует Великое Бедствие сам. Он не влюблен и все еще хочет дружбы с молодым шаманом навахо больше, чем секса с ним, но кто сказал, что дружба не может быть с привилегиями. ___________________ 1. Kin — в переводе с языка навахо означает населенный пункт, город. 2. Вisóodi bijáád — бекон, ветчина в переводе с языка навахо, и я понятия не имею, как это произносится, поэтому очень сочувствую Вулси))) 3. Children and fools do speak the truth — старинная английская поговорка. У нас в таких ситуациях говорят «Устами младенца глаголет истина». 4. Ратерфорд Бёрчард Хейс — девятнадцатый президент США (4 марта 1877 — 4 марта 1881). 5. Yáʼátʼééh. Wóshdę́ę́ʼni naatʼáanii — в переводе с языка навахо «Здравствуй. Приветствую тебя, вождь».