Шэдоу-Вэлли

Полсуток в седле по такой жаре — дело, мягко говоря, не из приятных. Алек с удовольствием вытянул ноги и, стянув шляпу, оперся спиной о ствол дерева. Лошади пили чуть ниже по течению, забредя в реку, от которой веяло приятной прохладой. Великое Бедствие тоже спустился к воде и даже успел начать раздеваться. Алек с минуту ошарашено наблюдал за ним, а потом, спохватившись, спросил, предварительно прокашлявшись, потому что голос почему-то враз осип: — Что ты делаешь? Шаман обернулся к нему — Алек невольно отметил, как его руки замерли у завязок штанов. — Ты спрашиваешь очевидное. Забавно, — усмехнулся он, снова принимаясь за одежду, а Алек смутился, сообразив, что выпрямился и весь подался вперед, наблюдая за ним. — Я собираюсь искупаться, — пояснил тем временем Великое Бедствие, явно не чувствуя ни капли неловкости. Его одежда так и осталась небрежно валяться на берегу, когда он, не дождавшись никакого ответа, с разбега прыгнул в воду. Алек поднялся, наблюдая за вынырнувшим и отфыркивающимся другом. «Да, другом», — повторил он для себя, но уверенности в этих словах как будто стало только меньше. Особенно когда он смотрел, как скатываются по смуглой спине капли воды. Очень хотелось побиться головой о то самое дерево, возле которого только что сидел, или сразу, не мудрствуя, пустить себе пулю в висок. Но не сильнее, чем провести по этой спине ладонью, отвести от шеи длинные, почти до пояса, волосы… Алек упрямо потряс головой и, сняв сапоги, оставил их все там же, под деревом. Прошел босиком до кромки воды. «Мне просто нужно охладиться», — сказал он себе, чувствуя в этой фразе еще больше фальши, чем в предыдущей. Воспользовавшись тем, что Великое Бедствие не смотрит, он принялся раздеваться. Но тот не оправдал бы своего имени, если бы тут же, словно почувствовав, не обернулся. Алек вздрогнул, встретив его взгляд. Стесняться было глупо, но он чувствовал, как заливается краской от неловкости, и злился сам на себя. Прохладная вода остудила разгоряченное тело и пылающее лицо. Алек вынырнул, руками отводя с лица намокшие пряди волос, и, подняв глаза, натолкнулся на странно напряженный взгляд Великого Бедствия. Тот оказался неожиданно близко, так, что можно было протянуть руку и коснуться, но Алек, конечно, не стал. Шаман сделал это сам — легко тронул плечо Алека кончиками пальцев, провел по едва заметному шраму от пули, и этот жест, конечно, можно было понять по-разному. Хотелось бы понимать однозначно. Алек нервно передернул плечами, чувствуя, как от прикосновения разливается тепло, а по позвоночнику бегут мурашки. Великое Бедствие тут же убрал руку, и Алек испытал одновременно облегчение и разочарование. — Шрамы красят мужчину, да? — усмехаясь, спросил шаман. Алеку почудился какой-то подвох, но ответил он прямо и честно: — Зато эта пуля привела меня к тебе, — он тут же сообразил, насколько двусмысленно это прозвучало, и поспешил исправиться. — Ты ведь помог мне выследить банду Валентина. У Великого Бедствия сделалось такое лицо, с которым особенно незаконопослушные посетители салунов обычно хватаются за револьверы. Но вместо этого он крепко ухватил Алека уже за оба плеча и, надавив на них, окунул с головой в воду. * * * Девушки навахо продолжали кружиться вокруг костра в красивом, но несколько странном танце. Иногда они игриво поглядывали на сидящих вокруг мужчин, на всех, включая шамана, но на Алека не смотрели вообще. Раньше он думал, что так они относятся ко всем белым, но когда Джейс изъявил желание познакомиться с новыми друзьями брата и приехал с ним в резервацию, местные женщины им очень заинтересовались. А вот Алека они полностью игнорировали. Не то, чтобы ему нужно было их внимание, но это было странно. — Тебе не нравятся женщины, — Великое Бедствие сказал это совершенно обыденно, будто говорил общеизвестные вещи. Алек подавился дымом и закашлялся, откладывая трубку в сторону. — С чего ты взял? — с трудом выговорил он. — Это видно, — шаман пожал плечами. — Но это еще не значит, что мне нравятся мужчины! Великое Бедствие ничего не сказал, просто встал и потянул Алека за руку, заставляя подняться тоже. Тот хотел было возмутиться, что праздник в самом разгаре, еще даже не подали сакоташ*, но почему-то не смог найти слов. Шаман вел его от костра и запаха жаренного мяса туда, где можно было почувствовать горьковатый ветер прерий, а огни поселения не мешали звездам. Алек сделал глубокий вдох, прогоняя из легких остатки дыма после ритуальной трубки. Но Великое Бедствие вдруг прижал его к стволу дерева, а его губы замерли в миллиметре от губ Алека. Тот удивленно приоткрыл рот, и в следующую секунду индеец уже целовал его — жадно и в то же время упоительно нежно. Алек вцепился в его рубаху, чувствуя, как мнется в пальцах грубое полотно. Когда-то ему казалось, что он никогда не привыкнет к этим поцелуям. Они пугали, приводили в смятение, заставляли думать о неправильных, запретных вещах. Но Великое Бедствие любил целовать его, а Алек слишком дорожил его дружбой, поэтому просто иногда позволял ему это. Ведь на самом деле это ничего не значило. «Это ничего не значит!», — твердил про себя Алек, привлекая индейца ближе. Горячие руки Великого Бедствия уже давно гуляли под его рубашкой, лаская и поглаживая, а губы выцеловывали узоры на шее под ухом. Это было приятно до мурашек, но Алек не мог позволить себе просто растечься от удовольствия безвольной лужицей. Так вели себя девицы в салуне мадам Камиллы, а он помощник шерифа, мужчина. И все это… неправильно. — Почему ты это делаешь? — спросил он, глядя на далекие звезды над прериями. Великое Бедствие поднял голову. Его глаза показались Алеку еще ярче, чем самые красивые звезды. — Потому что мне нравится. Потому что мне нравишься ты, — улыбнулся шаман. — И потому что тебе это нравится тоже. — Вовсе нет, — возразил Алек, чувствуя, как вспыхивают щеки. — Тогда почему же ты не уходишь? Почему каждый раз возвращаешься? У Алека на это были тысячи разных причин, каждая из которых сейчас прозвучала бы глупо и неубедительно. Поэтому он молчал, пытаясь высмотреть в лице Великого Бедствия хотя бы намек на насмешку. Но его там не было. — Хочешь уйти сейчас? Я тебя не держу, — шаман отступил на шаг, а свет его глаз, казалось, немного потускнел. Алек посмотрел в них и велел себе уйти. Но почему-то остался. * * * Когда они вернулись с охоты из прерии, кто-то из индейцев уже ждал Великое Бедствие у хогана, прислонившись к стене и скрестив руки. При виде Алека он нахмурился, и это было странно, потому что ему казалось, что все в резервации давно привыкли видеть его рядом с шаманом. А тот, наоборот, как-то расправил плечи, заулыбался и бросил на Алека короткий странный взгляд. В этот момент он был поразительно похож на Джейса, когда тот понимал, что нравится очередной девчонке и проверял, заметил ли это Алек. Индеец заговорил с Великим Бедствием на языке навахо. Было непонятно, надолго ли этот разговор, поэтому Алек поудобнее перехватил подбитых кроликов и приготовился ждать, сколько потребуется, но шаман поманил обоих в хоган. К еще большему удивлению Алека, индеец ткнул в него пальцем и выкрикнул что-то явно недовольно. Великое Бедствие нахмурился, но все-таки попросил: — Подожди пока здесь. Он скрылся с сердитым навахо в хогане, оставив Алека недоумевать снаружи. К разговору тот не прислушивался — он все равно не понял бы практически ничего, — но не прошло и пяти минут, как индеец вылетел из хогана с раздосадованным видом, чуть не сорвав закрывающее вход одеяло. Алек едва успел отступить, но тот все равно ухитрился толкнуть его плечом, посмотрев напоследок с неприкрытым вызовом. — Чего он хотел? — спросил Алек, забравшись в хоган. Великое Бедствие уже раскуривал трубку, удобно прислонившись к прохладной глиняной стене. — Спросил, не хочу ли я разделить с ним одеяло, — невозмутимо отозвался он. — А, — кивнул Алек. А потом до него дошло. Кровь бросилась в лицо, он вспыхнул, отворачиваясь и не зная, как теперь смотреть на Великое Бедствие. — Александр? — позвал тот. От прежней невозмутимости не осталось и следа, в голосе шамана слышалось что-то вроде беспокойства, и Алек поспешно кивнул, делая вид, что просто откладывает подальше от костра тушки кроликов. — И что ты ответил? — спросил он раньше, чем успел прикусить язык. Он не должен был спрашивать! Он вообще не должен был этим интересоваться! — Что не хочу. Я уже давно не зову никого к себе в постель. Алек все еще не мог заставить себя посмотреть на Великое Бедствие. Ему не нравилась эта тема, она слишком смущала, но и держать язык за зубами тоже не получалось. — Почему? — услышал он собственный голос будто со стороны. Ответа не последовало, и Алеку все-таки пришлось обернуться. Великое Бедствие смотрел на него серьезно и с напряженным ожиданием, от которого по спине бежали мурашки. Как будто Алек вот-вот должен понять что-то важное, но шаман не знает, как он это воспримет. — Он подумал, что ты делишь одеяло со мной, — выдохнул Алек. — Они ведь все так думают, да? Все навахо? Он отступил, когда Великое Бедствие шагнул к нему, и запрещающим жестом выставил руки перед собой. — Нет! Ты позволил им так думать! Зачем тебе это? — Чтобы надеяться, что однажды так и будет, — Великое Бедствие смотрел на него с сожалением. — Ты боялся, но не прогонял меня. И всегда возвращался. — Потому что мы друзья! По крайней мере, я так думал! — Алек шагнул к выходу из хогана. — А ты обманул меня! — Я обманывал не тебя, — выдохнул шаман горько, — только себя… Но Алек уже не слушал. Он выскочил из хогана и, вскочив на коня, пустил его вскачь, прочь из этого места, подальше от этих мыслей, слов, желаний. * * * Дикий был весь в пене и уже натужно хрипел, когда Алек въехал в город. Он гнал коня от самой резервации, потому что только скорость и ворующий дыхание ветер могли остудить его горящее лицо. Еще никогда он не испытывал такого жгучего стыда и такой сильной боли. Стыда за то, что позволил другому мужчине прикасаться к себе, как к женщине. Боли от того, что больше никогда не увидит Великое Бедствие. Это он для себя решил окончательно, пока смывал пену с белых боков Дикого и устраивал его в стойле. Домой не хотелось, как не хотелось видеть Джейса или сестру — они сразу заинтересуются, почему он такой мрачный. Вместо этого хотелось напиться до беспамятства. Может, тогда он забудет обреченность во взгляде Великого Бедствия, а его последние слова перестанут звучать в ушах. Стремный Пит молча поставил перед Алеком его обычный стакан с водой, но тот отодвинул его на край стойки и потребовал двойной виски. Бармен удивленно хмыкнул, но заказ выполнил. Даже не спросил, с чего вдруг такие перемены, и это неожиданно разозлило. В Шэдоу-Вэлли всем было плевать на него! Так было всегда, кроме пары недель после поимки Валентина и «Отреченных» — в те дни Алека носил на руках весь город, но как только шум поутих, а новость приелась, он снова стал невидимкой. Привычной тенью отца и Джейса. Да, он не пил в салуне до потери пульса, не устраивал драк по каждому поводу и не зажимал в углу танцовщиц мадам Камиллы. Но это не значило, что он не может сделать все это прямо сейчас. Разве он не мужчина? — Вы только посмотрите! — воскликнул кто-то у него за спиной. — Наш праведник решил попробовать настоящий мужской напиток! Так, глядишь, и совсем человеком станет, может, даже на девочек заглядываться начнет! Бэт. Кто же еще? Этому уроду даже повод давать не нужно, он найдет, чем оскорбить любого. Но сегодня Алек был не в том настроении, сегодня он сам хотел драки — до дрожи в пальцах, до пелены перед глазами. Хотел схватить Грязного Бэта за его вечно сальные патлы и бить о стойку до тех пор, пока тот не сможет стоять на ногах, а когда он упадет, пнуть его в живот и ссадить костяшки пальцев о его мерзкую рожу. — Эй, парень, ты чего! Успокойся! Алек почувствовал, как его оттаскивают в сторону и только сейчас понял, что все это не было плодом его воображения. Бэт лежал на оплеванном полу салуна и тяжело дышал через рот, потому что нос Алек ему, кажется, сломал. — Ты чего это так разошелся? — сердито спросил Стремный Пит, отпуская его. — Мне что, шерифа позвать? Посетители тоже смотрели на Алека удивленно и осуждающе, и тот почувствовал новую волну раздражения. Любому другому жителю города, кроме, разве что, шерифа и отца Захарии, можно было разнести полсалуна, и это вызвало бы самое большее усмешку. А Алеку разрешалось только пить свою воду в углу? — Шерифа звать не нужно, — выплюнул он зло. — Здесь его помощник. У тебя какие-то проблемы, Пит? Так давай я разберусь! Вдруг чьи-то мягкие руки обвили его шею, и томный голос мадам Белькур проворковал у самого уха. — В самом деле, Пит, что за глупости? Мистеру Лайтвуду просто нужно немного виски и хорошая компания. Не так ли, Алек, дорогуша? Бармен сплюнул на пол и отошел в сторону, пропуская хозяйку за стойку. Алек смотрел, как легко и грациозно она двигается, как ловко наливает ему полный до краев стакан самого лучшего виски. — Держи, дорогуша. Это за счет заведения. Мне кажется, тебе сейчас не повредит. — Это точно, — буркнул Алек и опрокинул в себя сразу полстакана. — Ого, — Камилла одобрительно кивнула. — Похоже, кто-то пытается залить печаль. Я права? Алек не ответил, только сделал еще один глоток обжигающего напитка. — Что случилось, дорогуша? — не отставала Камилла. — Тебе разбили сердце? Отвергли? Неужели нашлась глупышка, которая пренебрегла таким красивым и сильным мужчиной? Сардонически рассмеявшись, Алек допил виски и встал. Вряд ли мадам Белькур могла быть еще дальше от истины, но раскрывать ей настоящую причину он не собирался. — Уже уходишь? Напрасно, — Камилла схватила его за руку. — От твоей печали есть одно верное средство. Поверь, я знаю, что заставит тебя забыть о сердечной боли. — И что же? Виски не справился с этой задачей, и Алек сильно сомневался, что Камилла может предложить что-то действительно стоящее. — Пошли со мной. Она вышла из-за стойки и взяла Алека под руку. Он видел, как их провожают завистливыми взглядами, пока Камилла вела его наверх, но сам он ничего не чувствовал. Даже своего обычного смущения. — Побудь здесь, — велела она и куда-то ушла, оставив Алека одного в большой и безвкусно обставленной комнате с обитыми красным бархатом стенами и красной же мебелью. А через минуту дверь открылась, и в комнату вплыли сразу три девицы разной степени раздетости. Алеку раньше не приходилось видеть женское тело так близко и почти ничем не прикрытое — на сцене салуна девушки выступали в чем-то, хоть отдаленно напоминающем платья, и в красивых кружевных панталонах. Но сейчас на них были какие-то короткие полупрозрачные накидки, не скрывавшие практически ничего. И все же Алек по-прежнему не чувствовал смущения, в груди было пусто и холодно. — Надо же, мадам привела нам шерифа! — проворковала одна из девиц и плюхнулась рядом с Алеком на мягкое сиденье. — Вы арестуете меня, мистер Лайтвуд? — Почему такой красавчик не приходил к нам раньше? — вторая девушка прильнула к нему с другого боку. — Ах, мистер Лайтвуд, мое сердце бьется так быстро, что сейчас просто выпрыгнет! — третья опустилась перед Алеком на колени и приложила его руку к своей груди. Джейс любил с упоением рассказывать об этой и других частях тела своих подружек, но Алек не только не почувствовал возбуждения. Наоборот, ему захотелось отдернуть руку и, желательно, как следует вымыть. Сколько мужчин до него трогало тела этих девиц? — А, дорогуша, я смотрю, тебе понравилась Майя, — Камилла с довольной улыбкой стояла в дверях, и Алек все-таки отдернул руку, вытирая ее об штаны. — О, не стесняйся и не обращай на меня внимания. Лучше посмотри, как ты взволновал нашу Майю, давно я ее такой не видела… Девушка все еще стояла перед ним на коленях, но ее тонкая накидочка уже лежала на полу. Она смотрела на Алека так плотоядно, что он еле удержался от того, чтобы отодвинуться. Да и двигаться было некуда — по бокам к нему прижимались еще две, слава Богу, одетые девицы. Он замер, глядя, как Майя гладит руками собственное тело, обводит пальцами соски, скользит по бедрам, животу, шее. Но все это не вызывало в нем никакого отклика. А потом Майя обхватила ладонями голову Алека и впилась поцелуем в его рот. Ее губы были мягкие, слишком мягкие и слишком пухлые. А язык хозяйничал у него во рту слишком бесцеремонно и без малейшей нежности. И это так сильно отличалось от того, как всегда целовал Алека Великое Бедствие. «Тебе не нравятся женщины», — вдруг вспомнил он его слова. Чертов шаман как всегда был прав! К горлу подступила тошнота, и он отодвинул Майю от себя. Эти девушки и Камилла ждали от него того, что он просто не мог сделать. Но как им объяснить? Как уйти из этого ужасного места так, чтобы не стать посмешищем всего города? — Камилла, милая, ты здесь? — раздался от двери знакомый голос, и в комнату заглянул тот, кого Алек меньше всего ожидал здесь увидеть. Отец Захария тоже оказался совершенно не готов к этой встрече. Он отступил назад и попытался сбежать, но потом понял, как это глупо, и вздохнул. — Не думал, что встречу тебя здесь, Алек. Мне казалось, ты выше всех этих греховных удовольствий… Слышать это от священника, пришедшего в бордель вовсе не проповеди читать, было смешно, но Алек ухватился за этот шанс. — И вы пришли очень кстати, чтобы напомнить мне об этом. Он вывернулся из рук Майи и ее подруг, схватил со стола шляпу и сбежал вниз по лестнице. — Захария, старый ты развратник, смотри, что ты наделал! — донесся до него разочарованный голос мадам Камиллы. Алек почти не помнил, как выскочил из салуна, как несся домой, и выдохнул с облегчением только тогда, когда запер за собой дверь своей комнаты. Бросив шляпу на кровать, он тщательно умылся и вымыл руки над тазом. И даже почистил зубы. Он не хотел, чтобы у него осталось хоть малейшее воспоминание о Майе, ее мягкой груди и наглых губах. Почему же тогда каждый поцелуй Великого Бедствия он помнил так хорошо? * * * Алек сидел в офисе шерифа — как и каждый день за прошедшие две недели, проведенные в попытках отвлечься и чем-то занять себя. Роберт был только рад его внезапно проснувшемуся энтузиазму и тому, что сын перестал сбегать в резервацию при первой же возможности. Иногда в офис заглядывал и Джейс, но он не любил подолгу сидеть на одном месте, так что, по большей части Алек был предоставлен сам себе. И тяжелым мыслям. Только Изабель сразу же заметила неладное, но все ее попытки добиться от брата хоть сколько-нибудь внятных ответов заканчивались ничем. Хотя тяжелее всего Алеку было общаться с Максом. Тот с детской непосредственностью каждый раз проходился по болевым точкам, спрашивая, когда же они снова поедут в резервацию к Великому Бедствию. Поэтому и приходилось отсиживаться в безопасном офисе подальше от навязчивых вопросов. — Алек, ты здесь? — раздался с улицы голос отца, и Роберт вошел в комнату в сопровождении невысокого полноватого мужчины. Алек, который как раз собирался сделать очередной бросок в портрет разыскиваемого в трех штатах убийцы, поспешно вскочил, спрятав дротик за спину. Но отец, кажется, все равно догадался, судя по взгляду, который он бросил на сына. — Сенатор Элдертри, — он почтительно провел гостя к ближайшему стулу, — это мой сын и помощник, Александр. Это он в прошлом году нашел банду Валентина и многое сделал для его поимки. — Как же, как же, я читал о ваших подвигах, молодой человек, — сенатор пожал Алеку руку, разглядывая его с добродушным любопытством. — Очень приятно, сэр, — пробормотал тот, чувствуя, как краснеют щеки. Он терпеть не мог, когда кто-то упоминал чепуху, которую о нем писали газеты. — Алек, сенатор Элдертри приехал по срочному и очень дурно пахнущему делу, — оборвал обмен любезностями отец. — В самом деле, это все просто ужасно, — запричитал Элдертри, стаскивая с лысины свой цилиндр и начиная крутить его в пухлых ручках. — Нужно срочно что-то решать, шериф, срочно… Вид у сенатора был слишком бестолковый и несерьезный, и Алек с трудом сдерживал улыбку, глядя на него. Что там стряслось у этого смешного человечка? Кто-то украл его любимую тросточку? — Произошло тройное убийство, сын, — голос Роберта звучал сурово и мрачно. — На дороге из Даун-спрингс. Кто-то напал на семью Вайтлоу, когда они ехали в Шэдоу-Вэлли. Убиты все трое — отец, мать и двенадцатилетняя дочь. Убийцы сняли с трупов скальпы, даже с ребенка. Отец говорил резко, отрывисто, и каждое его слово падало на Алека, как камень. Кто мог сотворить такое зверство? Ублюдки Валентина тоже не жалели ни женщин, ни детей, но издеваться над телами? Нет, такого не было. — Право же, мистер Лайтвуд, давайте называть вещи своими именами, — вмешался сенатор. — Не просто убийцы, а индейцы. — Что? — выдохнул Алек. — При чем тут индейцы? — А кто же еще, мой мальчик? — Элдертри удивленно заморгал. — Индейцы ненавидят нас, они убивали нас веками, они хотят прогнать нас с нашей земли. К тому же, только индейцам могло понадобиться снимать скальпы с белых людей. Алек чувствовал, как в нем закипает злость на этого глупого, нелепого толстяка. Он нес невероятную чепуху и сам не понимал, о чем говорил. Это белые выгнали индейцев с их земель, загнали в резервации, истребляли сотнями тысяч. И это белые первыми начали снимать скальпы с индейцев! Все аргументы сенатора не стоили выеденного яйца, и Алек уже открыл рот, чтобы сказать ему об этом, но отец схватил его за руку. — Вот все, что шериф Даун-спрингс собрал по этому делу — сенатор любезно привез нам копии. Изучи их, а я пока покажу мистеру Элдертри наш салун. Он только что с дороги, и ему не помешает промочить горло. Мужчины ушли, и Алек со стоном рухнул на стул. Только этого еще не хватало! Это убийство было достаточно жутким делом само по себе, но то, что вину пытаются свалить на индейцев, было еще хуже. Ему только-только удалось наладить отношения между городом и навахо, а сейчас все грозило снова закончиться враждой, если не войной. Навахо подставили, потому что их резервация была единственной в округе, и кому-то она мешала. Но кому? Он с головой ушел в документы, привезенные сенатором, когда снаружи раздался свист. Алек отложил детальное описание места преступления и выглянул. Марк Блэкторн помахал рукой. — Выходи! Там твой навахо приехал! Дожидается тебя у почты! — Он не мой навахо, — пробормотал Алек себе под нос, потому что Марк точно не смог бы его расслышать. «И о чем он только думает…», — добавил он уже про себя. — «Тем более, сейчас, после этого убийства!» Не то, чтобы навахо не позволялось появляться в городе, и в последнее время они приезжали сюда все чаще. Великое Бедствие порой заезжал в город вместе с Алеком, иногда сюда приезжали охотники, привозили выделанные шкуры. И, разумеется, вождь навахо, Большой Зеленый Змей, обычно в сопровождении нескольких мужчин, приезжал, чтобы уладить торговые дела. Тем не менее, Алек не мог припомнить ни разу, чтобы кто-то из них приезжал один. Даже после улучшения отношений с индейцами это все еще было небезопасным, а сейчас… Если Элдертри уже успел поделиться с кем-нибудь в городе своей теорией… Алек выскочил из офиса, даже забыв захватить шляпу. И хотя он говорил себе, что просто хочет спасти Великое Бедствие от неприятностей, сердце бешено колотилось где-то у горла. Шамана было сложно не заметить — тот, верхом на Охэнзи, застыл посреди улицы напротив почты. Он сидел, напряженно и неестественно выпрямив спину, и на его лице застыло уже знакомое Алеку выражение нарочитого спокойствия и безразличия, с которым тот всегда игнорировал все смешки и подколки. Вот только раньше в его глазах при этом не было столько брезгливого презрения, может, потому, что в шутках навахо не было злости и желания унизить. В отличие от Грязного Бэта. Тот вместе с парой дружков, которых в это — как и любое другое — время дня можно было с большей вероятностью встретить в салуне, чем у почты, стояли в тени ее здания, вольготно подпирая стену, пялились на Великое Бедствие и обсуждали его в своей обычной манере. Они даже не трудились хоть немного понижать голоса в своей самоуверенности и твердолобости убежденные, что навахо не понимает английский просто потому, что он навахо. Алек на секунду испытал облегчение, поняв, что об убийстве на дороге эта троица еще не знает и задирает Великое Бедствие просто от скуки. — Дикари они и есть дикари, — говорил один из дружков Бэта, — это по всему видно. Вот на этого только взглянуть — сидит на лошади без седла, как мартышка. — Да у них задницы привычные, — хохотнул Бэт, и его замечание встретили одобрительными смешками. — Знаете же, небось, что говорят: вот какой-нибудь такой дикарь на вид мужик, а по сути — девка как есть. А на этого посмотри — косы отрастил, ну, точно девка! Последнее высказывание он сопроводил для наглядности похабным жестом и, судя по всему, хотел продолжить, но замолк, заметив подошедшего Алека. Тот прошел, вставая между ними и Великим Бедствием. — Уезжай, — кратко бросил он шаману, все еще глядя на Бэта с дружками, один из которых как раз отступил и, что-то пробормотав, скрылся в дверях почты. Бэт зло сплюнул ему вслед. Великое Бедствие посмотрел на Алека так, будто тот с размаху загнал ему нож под лопатку. А потом тронул пятками Охэнзи и поехал прочь, не оглядываясь. И за это Грязный Бэт тоже должен был ответить. На этот раз не было ни тумана перед глазами, ни душной ярости до потери самоконтроля. Нет, теперь Алек прекрасно осознавал, что делает и при желании, наверное, мог бы остановиться и не начинать драку. Но руки сами сжались в кулаки от желания стереть с его лица мерзкую усмешку. — Что? — Бэт сплюнул в пыль. — Будешь защищать свою красножопую обезьяну? Алек не ответил, просто въехал кулаком ему в живот, вышибая из него воздух. Бэт согнулся пополам, и Алек пнул его, опрокидывая в пыль. Из почты выбежала пара человек, еще несколько подтянулись с соседней улицы, очевидно услышав шум. Пока что они просто озадаченно поглядывали на дерущихся, пытаясь понять, из-за чего сыр-бор, и будет ли продолжение. Бэт их ожидания оправдал: поднявшись на ноги, он еще раз сплюнул и бросился на Алека. Тот, впрочем, этого и ждал. Увернулся от нацеленного в скулу удара и спустя пару секунд ответил тем же — с той разницей, что его кулак достиг цели. Бэт мотнул головой, тут же попытался ударить Алека под дых, но чуть промазал. Впрочем, получить по ребрам оказалось не намного лучше. Раскаленный воздух с трудом проталкивался в легкие, но хоть солнце не било в глаза. Случайные зрители их стычки шумели, не то споря, не то делая ставки — Алек не прислушивался. Бэт достал его в плечо и едва не сбил с ног, но в отместку получил по лицу еще раз, и из разбитой губы на подбородок теперь сочилась кровь. — Что ж ты, щенок…, — начал Бэт, но Алек не дал ему договорить. Он и так уже достаточно наслушался. А если тот просто хотел его отвлечь — что ж, он добился прямо противоположного результата, замешкавшись и позволив Алеку ухватиться за отросшие сальные патлы и несколько раз ударить себя прямо по только недавно зажившему носу. Под кулаком уже знакомо хрустнуло, Бэт заорал, и Алек отпустил его, позволяя отшатнуться и прижать ладонь к окровавленному лицу. — Вот гаденыш! — прорычал он и добавил еще пару крепких словечек, но торопливо попятился, стоило Алеку шагнуть к нему. Второй приятель Бэта не спешил за него заступаться, более того, он последовал примеру первого и не стал связываться, тихонько отступив куда-то за спины окруживших их людей. — В следующий раз, я тебе сломаю не только нос, — зло выдохнул Алек. Бэт утер кровь рукавом и ничего не ответил. * * * Великое Бедствие Алек догнал на полпути к резервации. Тот, услышав стук копыт, обернулся и придержал коня, не отводя взгляда от Алека, пока он не подъехал ближе. Но его лицо было похоже на застывшую маску. Алек сглотнул, не зная, с чего начать. — Ты же велел мне уезжать, — холодно и безразлично произнес Великое Бедствие, устав ждать. — Я не хотел, чтобы ты ввязывался в драку, — пробормотал Алек, чувствуя себя ужасно глупо. — К тому же, сейчас в городе небезопасно для навахо. Все это было неправильно — вот так разговаривать в поле, как чужие, которым нечего сказать друг другу. Шаман медленно кивнул. — Не надо было приезжать? — он стукнул пятками Охэнзи, будто нарочно отъезжая, чтобы Алек не увидел его лица. — Не надо было, — согласился тот. Спина Великого Бедствия как будто одеревенела. — Но я все равно рад, что ты приехал, — неожиданно даже для самого себя признался Алек. Он так и ехал позади, не решаясь обогнать и посмотреть шаману в лицо. Тот не ответил и, кажется, не поверил, а Алек не нашел, что еще сказать и чем оправдаться. Поэтому до самой резервации они ехали в напряженном молчании. У входа в хоган Великое Бедствие на секунду замер, неуверенно взглянув на Алека. Тот понял его замешательство и первым зашел внутрь, показывая, что не боится остаться с ним наедине. Ему показалось, что индеец за его спиной выдохнул с облегчением. Но Алек гораздо больше старался показать уверенность, чем чувствовал ее на самом деле. Костер в хогане не горел и, судя по углям, разжигали его, по меньшей мере, неделю назад. Зато дымом пропахло все. Не ароматным дымом трав, которые шаман курил во время ритуалов, а тяжелым табачным. Алек посмотрел на Великое Бедствие внимательнее. Тот всегда был худым, как жердина, но сейчас у него, кажется, еще больше впали щеки, а под глазами, все так же подведенными углем, синели темные круги. Такое бывало с матерью, когда болели Иззи или Макс, и она не спала по несколько дней. Алек почувствовал острый укол вины. — Прости, — сказал он, откашлявшись. — Я должен был приехать раньше. Великое Бедствие кивнул и медленно, растягивая каждое слово, произнес: — Нам давно надо было поговорить… Алек, уже хотевший было признаться, как сильно скучал, осекся. Теперь он просто молчал, не зная, что сказать. Великое Бедствие молчал тоже, но через какое-то время продолжил, как будто подобрал слова, которые Алек мог бы если не принять, то понять. — Я приехал, потому что понял — ты больше не придешь. А я должен был все объяснить. Чтобы ты не думал обо мне плохо, Александр. — Я не думал, — возразил Алек, но шаман поднял руку, прерывая его. — Думал, я знаю. Ты приехал бы сам, если бы понимал. Алек промолчал, вспомнив свое бегство из резервации и те глупости, которые делал после. — У на дине все проще. Я нравлюсь женщинам и мужчинам. Некоторые из них делят… делили одеяло со мной. Но я знаю, что у белых… — шаман замялся, — не так. Алек хмыкнул. «Не так» — это было очень мягко сказано… — Я думал, ты знаешь, — голос Великого Бедствия стал еще тише. — Думал, что раз ты разрешаешь себя касаться, это что-то значит для тебя. Думал, что могу надеяться. Не выдержав, Алек зажмурился. Черт, ему еще никогда не было так невыносимо стыдно! От слов Великого Бедствия, от того, что тому вообще приходится объяснять все это. От того, что Алек мучает его и мучается сам. — Но я ошибся, Александр, — выдохнул шаман. — Я видел то, что хотел видеть, а не то, чего хотел ты. Ты хотел, чтобы я был тебе другом. И я буду, если ты разрешишь. Алек быстро-быстро закивал, понимая, что просто ничего не сможет сказать. В глазах щипало. А еще ему очень хотелось снова вернуться назад, только теперь к началу разговора. Чтобы его не было, и не было ощущения, что он опять сделал ужасную непоправимую ошибку. Но лицо Великого Бедствия немного посветлело, он даже улыбнулся, хотя это и была всего лишь тень его обычной яркой улыбки. И все же он был рад, что Алек согласился остаться, пусть даже в качестве друга. Тот попытался улыбнуться в ответ, чувствуя, как немеют губы. — Так почему навахо опасно появляться в городе? — спросил шаман с явно наигранной легкостью. Видимо, и ему хотелось поскорее уйти от больной темы. — Что? — не понял Алек. Он думал о том, что должен был испытывать облегчение от того, что у их отношений появились четкие рамки. Но вместо этого чувствовал неуместное разочарование. Великое Бедствие улыбнулся и повторил медленнее, как маленькому: — Там, на дороге ты сказал, что в городе сейчас опасно для навахо. Почему? Вся эта история с тройным убийством и попытками Элдертри оклеветать индейцев враз всплыла в памяти, и Алек хлопнул себя по лбу раскрытой ладонью. — У нас проблемы, — сообщил он, глядя Великому Бедствию в глаза. — И, думаю, нам стоить обсудить их вместе с вождем. * * * — Свалить на нас свои же зверства? Большой Зеленый Змей метался по хогану, еле сдерживая ярость, и Алек мог его понять. Не каждый день тебя обвиняют в убийстве, которого ты не совершал. — Белые хотят развязать войну? — вождь бросил на Алека такой взгляд, словно тот лично пришел к нему эту самую войну объявлять, а не предотвратить. — Будет им война! Великое Бедствие встал с циновки, на которой просидел без движения последние полчаса, слушая рассказ Алека. Он тоже выглядел встревоженным, но в то же время собранным, и его голос был спокойным и ровным. Алек не понял ни слова, потому что шаман говорил на языке навахо, но узнал интонации. Он сам успокаивал Дикого таким же точно тоном, если тот вдруг вспоминал о своем вольном прошлом и начинал артачиться. Вот только на Большого Зеленого Змея ни тон, ни слова, похоже, не действовали. Он продолжал зло выкрикивать что-то и размахивать руками. — Послушайте, мой отец не поручил бы мне это дело, если бы не хотел, чтобы я предупредил навахо и попытался докопаться до правды? — Алек сам не был уверен, что правильно разгадал мотивы Роберта, но не знал, что еще сказать. — Он тоже не хочет войны, и мы должны предотвратить ее. Вместе! — Ты хочешь, — Большой Зеленый Змей повернулся к нему, буравя тяжелым взглядом, — чтобы на дине помогли тебе? — Я хочу найти настоящего убийцу, кто бы он ни был, — Алек смело выдержал взгляд. — И будет справедливо, если нав… на дине примут участие в расследовании. Так вы будете уверены, что все честно, и я не пытаюсь подставить вас. Еще несколько мучительно долгих секунд вождь изучал Алека, словно пытаясь прочесть что-то по его лицу. Наконец, он сложил руки на груди и кивнул. А потом сказал что-то Великому Бедствию. — Пойдем, — тот махнул в сторону выхода, призывая Алека следовать за собой. И только на улице, жмурясь от яркого дневного солнца, пояснил: — Вождь согласен с тобой, Александр. Я буду помогать тебе. * * * Дорога на Даун-спрингс была, как всегда, пустынна во всех смыслах этого слова. Куда ни глянь, везде только пыль, редкие перекати-поле и ни души. Впечатление было еще более глубоким из-за тишины, нарушаемой только свистом ветра, отдаленными криками птиц и стуком копыт. Алек украдкой взглянул на Великое Бедствие из-под полей шляпы. Тот ехал рядом, глядя прямо перед собой, и его пальцы стиснули уздечку так сильно, что побелели костяшки. Конечно, его тоже напрягало это молчание, но это была не его вина, что Алек никак не мог расслабиться в его присутствии. Он сделал несколько попыток начать разговор, но всякий раз после пары реплик проклятая тишина повисала снова. Вздохнув, Алек кивнул в сторону дорожного указателя. — Теперь недолго. Еще где-то с полмили, — слова будто застревали в горле. Великое Бедствие посмотрел на него, но тут же отвел взгляд и снова уставился на дорогу. Черт! Раньше они могли болтать обо всем, рассказывать друг другу смешные истории или жаловаться на жизнь. Раньше им никогда не было скучно друг с другом, даже молчание было уютным и не давило на плечи так, что хотелось сгорбиться в седле, уткнувшись лицом в белую гриву Дикого. Может, Великое Бедствие потому и сидел так неестественно прямо, что боролся с похожим желанием. Раньше… раньше Алек не знал, что Великое Бедствие влюблен в него, и поэтому все было намного проще. Сейчас это знание меняло все. — Это здесь, — голос шамана вырвал его из размышлений. Шагах в двадцати впереди земля была изрыта копытами и колесами повозок и покрыта темными пятнами засохшей крови. Великое Бедствие спешился, чтобы не затоптать следы, и повел Охэнзи в поводу, глядя под ноги. Алек остановил Дикого и замер, боясь вдохнуть. Его всегда поражало, насколько сильно менялся шаман, когда шел по следу. В нем менялось все — походка становилась более мягкой, крадущейся, а в осанке и лице появлялось что-то хищное. Алек знал, что птичьи глаза Великого Бедствия не пропустят ничего, и если на месте преступления была хоть малейшая зацепка, указывающая на убийцу, он ее найдет. Это выражение полной сосредоточенности на красивом лице всегда казалось Алеку таким… Он быстро оборвал мысль, чувствуя, как потеплели щеки. — Слишком много следов, — шаман все еще вглядывался в землю. — Здесь побывала уйма народу, — Алек тоже спешился, но Великое Бедствие поднял руку, останавливая его. — Шерифу Даун-спрингс и его людям нужно было изучить следы и забрать тела. Шаман кивнул. — Да, я вижу. Их увезли на той же повозке, на которой они ехали. Вот здесь в нее запрягли другую лошадь, развернули… А вот эти следы копыт оставили всадники. Они много здесь натоптали, должно быть, это шериф и другие белые из Даун-спрингс. Алек присмотрелся, пытаясь увидеть то, что видел Великое Бедствие, но все равно не мог читать следы так же хорошо. Он видел взрытую копытами землю, следы колес и сапог, но разобраться в них и понять, какие из них были оставлены раньше, а какие позже, ему было не под силу. — А следы убийц ты видишь? — спросил он, оставаясь на месте, как и просили. — Скажи, Александр, как убили эту семью? — вопросом на вопрос ответил Великое Бедствие, впервые за долгое время глядя Алеку в глаза. — Застрелили. Из ружья. Шаман хмыкнул. — Я так и думал. Не совсем обычно для на дине. — Совсем необычно, — согласился Алек. — Вот это, — Великое Бедствие указал на следы колес, — повозка. Здесь, — он отошел на несколько шагов в сторону, — двое всадников. Возле повозки они поехали медленнее, а потом снова быстрее. Должно быть, выстрелили и поехали дальше. — Это и есть убийцы? — удивился Алек. — Ты уверен? Но если они не останавливались, как же они сняли скальпы? — Есть третий человек. Он ехал на лошади одного из всадников, потому что вот здесь копыта глубже врезаются в землю. Тут он спрыгнул, и след стал легче. Алек все-таки не выдержал и подошел, останавливаясь рядом с Великим Бедствием. В том месте на земле, куда смотрел шаман, виднелся отпечаток ноги, частично перекрытый следом колеса. Но отпечаток не был похож на след, оставляемый тяжелым сапогом. — И кто это был? — с замиранием сердца спросил Алек. Великое Бедствие поднял на него глаза. — Индеец. — Черт! — Но это не на дине. Алек вздохнул. Конечно, шаман будет выгораживать свой народ, но если на месте преступления был индеец, подозрение сразу падает на ближайшую резервацию. Конечно, Алек знал многих членов племени, но поручиться за всех? И среди навахо мог оказаться псих, способный на такое преступление. Но Великое Бедствие не дал Алеку возразить. — Это не дине, — повторил он. — Ты говорил про скальпы. Дине не тревожат мертвых. Духи мертвых очень опасны. Они могут принести беду, болезнь, проклятие. На дине боятся духов мертвых, никто из моего народа не стал бы осквернять тела. — А кто стал бы? — тут же спросил Алек. — Многие, — шаман пожал плечами. — Но кто бы он ни был, он связался с белыми. Он снял скальпы с людей, которых убили белые. Это дело становилось все более странным. Зачем индейцу, пусть и из другого племени, помогать белым подставить навахо? В этом должен был быть какой-то смысл, но пока он ускользал от Алека так же, как и неизвестный убийца. — Значит, белые поскакали дальше, оставив индейца здесь? — Да. Он ушел пешком. Они уехали раньше, чтобы было похоже, будто они просто проехали мимо. Белые не смогут сказать, когда оставлены следы — до убийства или во время. — А мы сможем пойти по следу индейца? — уточнил Алек. Великое Бедствие махнул рукой в сторону видневшихся вдали скал. — Он пошел туда. И следы говорят, что его уже пытались выследить, но не смогли. — Но его не пытался выследить ты. — Ты прав, Александр. Пойдем. По привычке взяв Алека за руку, Великое Бедствие сделал несколько шагов, и вдруг замер, отдернув ладонь. Они замерли друг напротив друга, и напряжение, которое незаметно испарилось, пока они вместе изучали следы, навалилось с новой силой. — Прости, — шаман бросил на Алека настороженный взгляд и отвернулся, с преувеличенным вниманием вглядываясь в след. Неужели, теперь так все и будет? Неужели они больше не смогут без неловкости смотреть друг другу в глаза? Неужели Великое Бедствие больше не будет поправлять Алеку локоть, когда тот будет практиковаться в стрельбе из лука? Не передаст ему трубку, мимолетно накрывая его пальцы своими? Не положит руку на плечо, рассказывая очередную легенду? Да, еще сегодня утром, Алек сам думал, что лучше им не видеться больше никогда. А сейчас уже безумно скучал по прежним беззаботным дням и прежнему Великому Бедствию. Но тот больше не улыбался, как раньше, и смотрел на Алека потухшим, каким-то тусклым взглядом. Осторожничал, держался немного на расстоянии, избегая даже совершенно обыденных прикосновений, словно боялся, что Алек снова уйдет. Было невыносимо больно понимать, что причина вот этой покорной безнадежности во взгляде Великого Бедствия — он сам, и в тоже время эта внезапно возникшая и тщательно соблюдаемая дистанция заставляла его чувствовать себя так, словно он лишился чего-то важного. Самого важного в жизни. * * * Алек понятия не имел, как Великое Бедствие вообще понимает, куда идти. На земле не было совершенно ничего, что указывало бы направление. Даже следы копыт всадника, пытавшегося выследить убийцу, давно остались позади. В какой-то момент отпечатки мокасин индейца просто исчезли, словно тот растворился в воздухе. Всадник долго кружил на месте, но так и не смог найти след, что очень развеселило Великое Бедствие. Сам шаман легко справлялся с задачей, подмечая то смятую травинку, то сломанную веточку, то потревоженную пыль или сдвинутый на миллиметр камешек. Еще две недели назад Алек наверняка попросил бы его объяснить, как ему это удается. Но сейчас он молча плелся позади, ведя в поводу обоих коней. Это не значило, что ему не интересно, он просто боялся снова увидеть этот загнанный взгляд и вымученную улыбку. — Александр, — вдруг нарушил молчание Великое Бедствие. Вскинувшись, Алек уставился на него удивленно. Последние несколько минут он шел, полностью погрузившись в невеселые мысли. — Ты потерял след? — спросил он, не зная, что еще сказать. — Верь в меня немножко больше, — печально улыбнулся шаман. — Наоборот, мы уже близко. Он перестал прятать следы. Посмотри. Если бы Алек не был так поглощен разглядыванием собственных сапог, он наверняка уже давно заметил бы четкие отпечатки на земле. Видимо, индеец подумал, что отошел уже достаточно далеко и можно перестать скрываться. А значит, Великое Бедствие был прав — они уже почти у цели. — Лошадей лучше оставить, — заметил тот. — С ними мы не сможем подобраться незаметно. Алек кивнул, принимая из его рук веревку, чтобы стреножить Дикого. Охэнзи Великое Бедствие просто потрепал по шее и прошептал что-то ему на ухо. Алек знал, что этого достаточно — серый конь настолько умен и привязан к хозяину, что будет ждать его здесь до второго пришествия. В молчании они снова двинулись по следу. Вскоре Алек даже смог разглядеть что-то вроде тропинки, уходящей куда-то вглубь скал. Проход был узким, его дно было усеяно камнями, и идти было очень неудобно, но Великое Бедствие бесшумно двигался вперед, словно под его ногами была ровная дорога. Алек то и дело спотыкался о камни или оскальзывался на них, чувствуя, как горят щеки от стыда за собственную неуклюжесть. — Наверное, здесь когда-то был большой ручей, — задумчиво произнес шаман, переступая очередной камень. — Если где-то у его начала все еще есть источник, там мы и найдем наших убийц. — Если не переломаем ноги по дороге, — проворчал Алек себе под нос, но Великое Бедствие, конечно же, услышал. — Ты просто идешь неправильно, Александр. Представь, что ты вода в этом ручье. Вода не течет напролом, она обтекает камни. Попробуй. Алек хмыкнул. И как, интересно, он должен обтекать? Может, навахо этому искусству и учат с детства, но Алеку в его двадцать один уже учиться поздновато. И все же, он присмотрелся к Великому Бедствию, стараясь понять. Тот действительно скользил по дну пересохшего ручья так, словно знал его наизусть. Он даже не задумывался, где нужно обойти камень, где перешагнуть, и ни разу не поскользнулся. Нет, Алеку точно не овладеть этим умением. В подтверждение этой мысли его нога поехала на очередном мелком камешке, и он почувствовал, что теряет равновесие. Он взмахнул руками, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, но напрасно — он уже чувствовал, что падает. И вдруг его подхватили сильные руки, выравнивая, давая опору, прижимая к твердой груди. Алек поднял глаза. Лицо Великого Бедствия было так близко, что он мог чувствовать его теплое дыхание. Его сердце билось, как сумасшедшее, и собственное сердце Алека тут же подхватило этот ритм. Руки на пояснице обжигали даже через одежду, от чего по спине побежали приятные мурашки. Внезапно весь мир стерся, смазался вокруг, оставляя только их двоих в этом странном объятии. Губы Великого Бедствия замерли в каком-то сантиметре от губ Алека, и тот вдруг понял, что не может отвести от них взгляд. Если податься вперед, можно было бы дотронуться до них, провести по ним языком… Великое Бедствие кашлянул и отодвинулся, отпуская Алека, а потом отвернулся и молча двинулся дальше. Напряжение, исходившее от его фигуры, было почти материальным, а движения стали более скованными. Алек смотрел ему вслед и думал о том, что было бы неплохо побиться головой о ближайший камень. Но вместо этого он только вздохнул и бросился догонять. * * * — Это они, — шепнул шаман, но Алек все видел и сам. Небольшой лагерь они действительно нашли там, где и ожидали. Проход между скалами вывел их к просторному ущелью, которое переходило в широкую равнину. Здесь было даже красиво, хотя им некогда было любоваться пейзажами. Но лошади, которых пришлось оставить позади, точно оценили бы зеленую траву в тени скал и редкие кусты. Лагерь преступники разбили под отвесной скалой, которая защищала их от ветра. Алек мог видеть навес из одеял, кострище и даже котелок, в котором что-то аппетитно булькало. А у костра сидели люди, и их было не трое, как предположил Великое Бедствие, а семеро. Шестеро белых и один индеец. Но главным было не это. На белых были военные мундиры. Алек подал Великому Бедствию знак, и они так же тихо вернулись обратно тем же путем. Только когда они отошли от лагеря достаточно далеко, шаман остановился и удивленно спросил: — Но почему мы уходим, Александр? В прошлый раз… — В прошлый раз все было иначе. Сейчас мы должны все сделать по правилам, — Алек понимал, что такой ответ вряд ли обрадует Великое Бедствие, но он был уверен, что прав. — Сейчас важно не только поймать убийц, но и доказать, что навахо ни при чем. Я приведу сюда отца и сенатора, а ты — Большого Зеленого Змея. Только так мы сможем доказать, что навахо подставили. Великое Бедствие молчал, и Алека вдруг кольнуло сомнение. — Этот индеец… это ведь не навахо, да? — Это нымы, — шаман покачал головой. — Кто? — Кажется, белые зовут их шошонами. — Откуда ты знаешь? — сам Алек не видел особых отличий этого индейца от тех, что он так часто видел в резервации навахо. — Прическа, узоры на одежде, — Великое Бедствие пожал плечами. — Мне сложно объяснить, Александр. Но это не дине. — Тогда все в порядке, — улыбнулся Алек и радостно сжал его плечо. — Пошли, покончим с этой гнусной историей! Он уже прошел вперед, но не услышал шагов за спиной и обернулся. Великое Бедствие не вдвинулся с места, с тоской глядя на Алека и прижав руку к плечу, которого несколько секунд назад касалась его ладонь. Дорога назад до места, где они оставили лошадей, снова прошла в тягостном молчании, и, только вскочив в седло, Алек осмелился снова посмотреть на Великое Бедствие. — Приведешь к лагерю своих, пусть вождь убедится, что никто не собирается подставлять навахо. — Хорошо, Александр, я сделаю, как ты просишь, — голос шамана звучал вымученно и устало. А еще в нем были нотки как-то обреченной окончательности, которая Алеку совсем не понравилась. — Похоже, со всем этим, действительно, пора покончить. Великое Бедствие ударил бока Охэнзи пятками и поскакал прочь, даже не оглянувшись. Алек думал об этом всю дорогу до Шэдоу-Вэлли, и чем ближе он подъезжал, тем больше ему казалось, что шаман говорил вовсе не о поимке преступников. * * * Город гудел, как разворошенный улей. Люди собирались по двое-трое и обсуждали сенсационные новости, у многих из них в руках были ружья и револьверы. Похоже, версия сенатора об убийцах-индейцах многим пришлась по душе, и горожане жаждали крови. Алек буквально ворвался в офис шерифа, оставив Дикого у крыльца. — Отец… — Ну-ну, надо же, какой энергичный молодой человек, — остановил его голос сенатора Элдертри. Тот сидел за отцовским столом со стаканом виски в руке. — Когда-нибудь из него выйдет прекрасный шериф. — Уже вышел, — спокойно отметил Роберт, подпиравший стену возле стола. — Поэтому я и поручил ему это дело. Удалось что-нибудь разузнать? Последний вопрос был задан уже Алеку, и тот по взгляду отца прочел, что он понял — сын ездил в резервацию. Скорее всего, так Роберт и планировал изначально. — Не только разузнал, но и нашел лагерь преступников, — сообщил Алек как можно небрежнее. — И снова без меня! — раздался обиженный голос Джейса, который ютился на табуретке в углу. Алек его даже не заметил, когда вошел. — Прости, — он пожал плечами. — Просто нашел зацепку в документах, которые привез сенатор, и решил ее сразу же проверить. Элдертри с грохотом поставил стакан на стол. — Какая зацепка? Какой лагерь? Это вы так называете резервацию, молодой человек? Все же ясно, как день! — Следы вели вовсе не в резервацию, сенатор, — возразил Алек спокойно. — А в небольшой лагерь недалеко от Трехглавой скалы. Я не стал приближаться, чтобы не попасться, а сразу поехал за подкреплением. Роберт оттолкнулся от стены, одобрительно взглянув на сына. — Молодец, что не стал рисковать. Неизвестно, сколько их там, — он повернулся к Джейсу. — Собирай людей, выезжаем немедленно. Джейс кивнул и вышел. Алек слышал его взволнованный голос, объявляющий о предстоящей охоте, и ликование толпы, получившей желаемую возможность повоевать. Он усмехнулся, подумав о том разочаровании, которое предстояло испытать горожанам. Но усмешка быстро увяла, стоило Алеку перевести взгляд на Элдертри. Сенатор был бледен, а его лысина блестела от пота. Он промокнул ее платком, и сжал в кулаки дрожащие руки. Нервозность исходила от него тяжелыми волнами, но отец словно не замечал этого. — Хорошие новости, сенатор, не так ли? — сказал он. — Я сам не надеялся, что все сложится так удачно. Вы ведь поедете с нами? — Нет-нет… Я… — дрожащим голосом начал Элдертри, — я лучше поеду в Даун-спрингс, обрадую родственников жертв, что убийцы вот-вот будут пойманы. — Но не лучше ли будет сообщить о поимке уже после того, как мы возьмем подонков? — удивился Роберт. — Это уже почти свершившийся факт, шериф. Уверен, что вы и ваши люди справитесь с этим без проблем, а от меня вам не будет никакой пользы. Поэтому я лучше поскорее сообщу родственникам радостную новость. Элдертри схватил со стола свой цилиндр и заторопился к двери. На пороге он обернулся и смерил Алека таким взглядом, что у того засосало под ложечкой. — Удачной охоты вам, господа. — Благодарю, сенатор, — Роберт приподнял поля шляпы, но выражение вежливого спокойствия сползло с его лица, как только за Элдертри закрылась дверь. — Вот же лживый ублюдок. — А я думал, что он не нравится только мне, — хмыкнул Алек. — От политиков всегда одни неприятности. А этот сегодня весь день настраивал мой город против навахо. Демократы сейчас проигрывают, но если обвинить индейцев в убийстве и начать новую войну с ними, это обеспечит им поддержку. Вот Элдертри и ищет любой повод. — Все гораздо хуже, отец. Алек со вздохом присел на край стола, но объяснить не успел. В офис влетел Джейс. — Люди готовы, они уже седлают лошадей. — Отлично. Выезжаем, как только Алек расскажет, что же он раскопал на самом деле. Тот подозвал Джейса ближе и на всякий случай понизил голос. Ему самому не нравилось, как выглядела вся эта история в свете рассуждений отца о политической стороне вопроса. — На самом деле мы хорошо рассмотрели лагерь. Я насчитал семь человек, включая одного индейца. — Навахо? — ахнул Джейс. — Нет, Великое Бедствие говорит, что это шошон. — И снова вездесущий Великое Бедствие, — Джейс со смешком хлопнул Алека по плечу. — Этот индеец просто добрая фея какая-то! — Не время шутить, — одернул его Роберт. — Тем более его помощь пришлась очень кстати. Продолжай, сын. — Вам это не понравится, — вздохнул Алек, но под суровым взглядом отца все-таки выпалил: — Остальные шестеро… это солдаты… Секунду Роберт выглядел удивленным, а потом его взгляд потемнел. — Ты уверен, что не ошибся? — Темно-синие мундиры, светло-синие штаны. Отец, я еще пока помню, как выглядит форма. Это были солдаты, вроде бы, из низших чинов. Не знаю, дезертиры или… Но поведение Элдертри только что мне не понравилось… — Подожди секунду, — перебил Джейс. — Ты хочешь сказать, что Вайтлоу убили по приказу? — Не будем делать скоропалительных выводов, — Роберт встал из-за стола. — Алек, иди седлай Стрелу. Твой конь устал, а мы выезжаем через пять минут! * * * Если горожане и рассчитывали на большую битву или хотя бы маленькую драку, то их ждал неприятный сюрприз. Увидев множество разъяренных мужчин с оружием в руках, солдаты решили сдаться без боя. Сбежать попытался только шошон, но Алек лично не без удовольствия прострелил ему ногу, что поубавило ему прыти. Мужчины роптали, им все еще хотелось крови, но авторитет Роберта был слишком большим, поэтому преступников просто повязали, возбужденно обсуждая их скорое повешение. А вот Элдертри еще предстояло найти. Алек надеялся, что тот отправился в лагерь, чтобы предупредить своих людей, но сенатор, видимо, просто сбежал. Конечно, солдаты наперебой обвиняли его, как организатора, клялись, что действовали по его приказу, но Алек не был уверен, что тот все же понесет наказание. — Кто бы мог подумать, что это все сенатор, — услышал он голоса за спиной. — Я был уверен, что это красные! Они же нас ненавидят! — Да у них кишка тонка, вот и сидят в своей резервации, как мыши под веником! Не выдержав, Алек обернулся. Ну, разумеется, Грязный Бэт, кто же еще. Видимо, прошлого раза ему было мало. — Они слишком боятся наших пушек! А жаль. Я бы пристрелил парочку-другую, а потом выпотрошил бы их, как собак. Потому что они собаки и есть! Алек почувствовал, как рука сама собой ложится на кольт. Сколько еще можно было терпеть оскорбления этого урода? И хотя отец этого точно не одобрит, но можно было отстрелить Бэту хотя бы ухо, если уж язык — никак. — Тише ты, — цыкнул на Бэта кто-то из его дружков. — А то, как собаку, выпотрошат как раз тебя. Сначала Алек подумал, что речь о нем, но потом заметил взгляды, обращенные куда-то за его спину. Он обернулся и замер. Между скал стояли навахо, словно сошедшие с нарисованной талантливым художником картины. Никто не заметил, как они подъехали, никто не услышал стука копыт, поэтому впечатление оказалось еще более сильным. В полном облачении, величественные и прекрасные в своих роучах и с боевым раскрасом на лицах, они сидели на лошадях неподвижно, словно происходящее на поляне их совершенно не касалось. Великое Бедствие держался по правую руку вождя, и у Алека перехватило дыхание от одного взгляда на него. Мужчины притихли, кто-то вскинул оружие. Даже у Грязного Бэта резко пропало желание злословить, а повторить свои оскорбления навахо в лицо у него, конечно же, духу не хватило. Роберт вышел вперед, приветствуя Большого Зеленого Змея. — Я хотел поблагодарить тебя, вождь. Помощь навахо в поимке убийц была неоценима. От лица города я приношу извинения, что на твой народ было брошено подозрение. Надеюсь, навахо и впредь останутся нашими друзьями. На лице Большого Великого Змея не дрогнул ни один мускул. Он смотрел на Роберта все так же бесстрастно и долго молчал, словно обдумывая его предложение. Над поляной повисла гнетущая тишина. — Да будет так, — наконец, сказал вождь, вызвав коллективный вздох облегчения, а потом ткнул пальцем в сторону пленного индейца. — Только отдай нам его. — Но он тоже совершил преступление и должен понести наказание, — возразил Роберт. — Он будет наказан, — заверил его Большой Зеленый Змей. — Но по нашим законам. Отдай его нам. Роберт нахмурился, но все же кивнул. Несколько воинов навахо спешились, чтобы подхватить связанного шошона под руки и взвалить на одну из лошадей. Пленник не проронил ни слова, только сдавленно застонал, когда неосторожное движение потревожило раненную ногу. Но Алек даже не глянул в его сторону. Он во все глаза смотрел на Великое Бедствие, безуспешно пытаясь перехватить его взгляд. Тот смотрел прямо перед собой и выглядел таким чужим, что у Алека заныло сердце. Словно и не было этого года ночных разговоров у костра, охоты, дружеских подначек и… поцелуев под звездным небом. Перед ним был не тот человек, которого он знал, а шаман навахо, такой же далекий, как опускающееся за скалы солнце. Алек сглотнул. Он вдруг с пугающей ясностью понял, что теперь все будет именно так. Потому что он сам все испортил. * * * — Слушай, я вчера совсем забыл спросить, — Джейс ввалился в комнату Алека, как в свою собственную, даже не постучавшись. — Чем ты умудрился обидеть своего навахо? — С чего ты взял, что я его обидел? — проворчал Алек, не поднимая головы от книги, которую пытался читать уже целый час, но продвинулся не дальше третьей страницы. Джейс плюхнулся на кровать рядом с ним, закидывая руки за голову. — Давай рассуждать логически, — сказал он, и Алек застонал. Логика у брата всегда была несколько… своеобразной. — Сначала ты две недели сидишь дома вместо того, чтобы пропадать в резервации, как обычно. Потом Великое Бедствие сам приезжает к тебе, вы вместе раскрываете очередное дело, но, вместо того, чтобы снова стать не разлей вода, он на тебя даже не смотрит. Я наблюдал за вами вчера — ты на него пялился чуть ли не со слезами на глазах, а он даже не взглянул в твою сторону. — С какими еще слезами? — вскинулся Алек, но Джейс от него только отмахнулся. — Это я для наглядности. Но суть в том, что твой индеец на тебя обиделся. Вот я и спрашиваю, что ты ему сделал? Алек вздохнул. Он совершенно точно знал, что сделал, и — самое главное — чего не сделал. Но объяснять это Джейсу? Они, конечно, были очень близки, и утаивать что-то от брата для Алека было непривычно, но как он мог сказать, что ему признался другой мужчина? Что хотел, чтобы он разделил с ним одеяло. Что Алек уехал, потому что не мог дать Великому Бедствию того, чего тот от него хотел. И что теперь думает о том, что, возможно… возможно, ему все же стоило остаться. Разве можно рассказать о таком кому-то, пусть даже брату и лучшему другу? — Это сложно, — ответил Алек, снова уткнувшись в книгу. — Когда люди говорят, что все сложно, это означает «не лезь не в свое дело», — заключил Джейс, глядя в потолок. — Вовсе нет. Но все, и правда, сложно. Кажется, я оказался совсем не таким, каким меня хотел видеть Великое Бедствие. И теперь я не знаю, как вернуть все назад и… Джейс резко сел на кровати, повернувшись к Алеку с неожиданно серьезным лицом. — Слушай, может, хватит? Ты все время пытаешься соответствовать чьим-то ожиданиям! Роберта, моим, матери, отца Захарии. Теперь еще Великого Бедствия. Но каким хочешь быть ты сам, Алек? Чего хочешь ты? — Я… — Ты об этом не думал, верно? — неожиданно рассердился Джейс. — Как всегда, братец! Сколько я тебя помню, ты всегда был таким! Определись уже, чего хочешь ты, а не все остальные, и тогда сразу поймешь, что делать дальше! Он вскочил с кровати и рванул дверную ручку. — И извинись перед своим навахо. Он-то точно не виноват, что ты боишься не оправдать чьих-то ожиданий! Дверь захлопнулась, и Алек услышал, как Джейс сбегает вниз по лестнице. Он был прав, и это было даже обидно. Обидно и неприятно услышать правду, которую сам боишься признать, произнесенную вот так просто. После того разговора с Великим Бедствием Алек много думал о том, что подумает отец, как будет разочарована мать, что скажут в городе. Он думал о том, что отношения между двумя мужчинами запрещает церковь и осуждает общественная мораль. О том, что он может запросто стать изгоем в родном городе, если правда вдруг откроется. Он думал о чем угодно, кроме того, что было действительно важно. Его до чертиков пугали чувства Великого Бедствия. Пугали потому, что они не были ему неприятны или отвратительны, даже наоборот. Ему нравилась привычка Великого Бедствия с самой первой встречи брать Алека за руку по малейшему поводу и без. Нравилось, как иногда шаман задерживал пальцы на его ладони просто передавая что-то. Ему не хватало одной трубки на двоих у вечернего костра, дружеских тычков и всей той нелепой возни, которую, словно ребенок, любил устраивать Великое Бедствие. И еще того, как он устраивал голову у Алека на коленях, и тот мог перебирать длинные пряди с вплетенными в них бусинами и перьями. И поцелуи… Пора уже было, наконец, признать, что они Алеку тоже нравились. Слишком нравились. Нравилось, какими нежными были губы Великого Бедствия, какими умелыми были его руки у Алека под рубашкой. Как они прикасались к нему — бережно, словно он был сделан из хрупкого стекла, и в то же время уверенно и требовательно, заставляя выгибаться и задыхаться, хватая ртом воздух. Алек ахнул, когда болезненно твердый член вдруг уперся в пуговицы ширинки. Он удивленно уставился на неожиданную проблему — такого с ним еще не случалось. Да, ему приходилось уезжать от Великого Бедствия возбужденным, но обычно все проходило, пока он добирался до дома. А сейчас он возбудился от одних воспоминаний… И что теперь с этим делать? Алек умылся холодной водой из таза, но это не помогло. Как не помогли и попытки подумать о чем-то неприятном. Даже воспоминания о походе в бордель не спасли — вместо Майи с ее распутными глазами и мягкой грудью воображение упорно рисовало образ Великого Бедствия. Голого, с мокрыми волосами и стекающими по телу каплями воды. Тот самый образ с их поездки на речку, который Алек старался навсегда изгнать из своей памяти. Как оказалось, безуспешно. Застонав, он рванул ширинку и запустил в штаны руку. Щеки обожгло, прикасаться к себе даже за закрытой дверью собственной комнаты было мучительно стыдно. Но не прикоснуться было невозможно — слишком яркими были картинки, мелькающие перед глазами. Словно признание самому себе в этих запретных чувствах прорвало какую-то плотину, и теперь Алек не мог перестать вспоминать. Внимательные желто-зеленые глаза, теплые тонкие губы, изгибающиеся в нежной улыбке, и то, как эти губы произносят его имя… Так его не произносил больше никто. «Александр», — вдруг зазвучал в голове знакомый бархатный голос, и Алек ускорил движения руки на члене. Как же ему хотелось услышать его наяву, почувствовать дыхание Великого Бедствия на своей шее, когда тот шепчет прямо на ухо. «Александр», — Алек всхлипнул и излился в собственную руку. Под веками вспыхнуло белое сияние, а когда оно схлынуло, остался только образ Великого Бедствия. Алек со стоном перевернулся на спину и открыл глаза, но чертов шаман продолжал смотреть на него с потолка. — Ну, ладно, ладно, — пробормотал Алек, поправляя одежду и скатываясь с кровати. — Я все понял. * * * Похоже, резервация готовилась к какому-то празднику, а может, просто отмечала удачное разрешение дела. Звонкая Река жарила на углях лепешки, и Алек, проходя мимо, подал ей охапку хвороста. Девушка кивнула и принялась сбивчиво благодарить по-английски, тщательно выговаривая слова чужого языка. Алек улыбнулся в ответ и поискал взглядом Великое Бедствие — тот сидел у одного из костров в кругу детей и рассказывал что-то. Наверняка одну из своих легенд. Когда Алек подошел, он, похоже, как раз закончил и посмотрел снизу вверх почти равнодушно. Это равнодушие Алеку совсем не понравилось. Он опустился на покрывало рядом, чуть касаясь плеча шамана своим, но Великое Бедствие тут же отодвинулся, словно обжегшись. Алек опустил глаза, рассматривая пожелтевшую траву и узоры на покрывале. Нужно было собраться с мыслями и сказать то, за чем он приехал, но от волнения скрутило желудок. Сидящая рядом девочка лет десяти дернула Алека за рукав, спрашивая что-то. Что именно, он не понял — нескольких выученных слов языка навахо было явно недостаточно, чтобы понимать их. Алек перевел вопросительный взгляд на Великое Бедствие. — Они хотят, чтобы Слушающий Сердцем рассказал им сказку про белых людей, — пояснил тот. — Я не знаю ни одной, — растерялся Алек, действительно не чувствуя уверенности в том, что сможет управляться со словами так же легко, как Великое Бедствие. Шаман перевел, но дети только загалдели громче. — Проще сдаться, — развел он руками и, как всегда, пришел на помощь, несмотря на явную пропасть, которая сейчас была между ними. — Просто расскажи что-нибудь из своей жизни и приукрась. А я буду переводить и тоже добавлю что-нибудь. Алек все еще сомневался, что слава сказочника будет ему по плечу. К тому же, настроение для этого у него было совсем не то, а его жизнь мало походила на сказку. Разве что… — В одном городе… — начал Алек и запнулся, глядя на Великое Бедствие. Тот кивнул, и он продолжил уверенней: — жил со своей семьей один парень. Великое Бедствие перевел. Получилось подозрительно длиннее, чем сказанная Алеком единственная фраза, так что он невольно заинтересоваться. — Ты что-то добавил? — Пару деталей, — отмахнулся тот. — Ничего важного. Но Алек просто молча ждал пояснения. — Я сказал, что юноша был красивый, умелый охотник и меткий стрелок, и звали его Белый Волк, — сдался шаман. Алек не был уверен, что речь все еще идет о нем, но продолжил: — И был у него сводный брат и побратим, Ловкий Оцелот. А еще городу уже долгое время досаждали разбойники, устроившие свое логово поблизости. Их главарь когда-то убил настоящих родителей Оцелота, и тот хотел отомстить. Дети слушали внимательно, притихнув и не сводя взглядов именно с Алека. Это оказалось гораздо проще, чем он предполагал и даже легче, чем пересказывать реальные события. Великое Бедствие переводил, сидя рядом, но делал это, умудряясь не перетягивать на себя внимания. — И вот однажды в городе стало известно, в какой стороне находится логово разбойников. Но Белый Волк боялся, что брат забудет про осторожность, попытается справиться с ними сам, и его убьют. Поэтому, как только все уснули, он уехал искать разбойников, ничего не сказав Ловкому Оцелоту. На самом деле все, конечно, было не совсем так, но настоящие причины были слишком личными и не подходили для сказки. — Белый Волк добрался до глубокого ущелья, где прятались разбойники. Но он был беспечен, и один из разбойников ранил его. Лошадь Белого Волка ускакала прочь, он истекал кровью и потерял сознание. Звонкая Река с парой подруг присели на край одеяла и тоже слушали его сказку. Не привыкший быть в центре всеобщего внимания, Алек совсем смутился, но деваться уже было некуда. — Когда Белый Волк пришел в себя, — медленно начал он, не вполне еще понимая, что собирается сказать, — он увидел… Алек замолчал. Он так ярко помнил все: привидевшуюся птицу с мудрым взглядом, Великое Бедствие с трубкой у огня, теплое одеяло и запах травяного настоя, которым шаман поил его, пока лечил. Как Великое Бедствие заботился о нем — не только, пока Алек был ранен, но и потом. Как много было этого «потом»… Алек обвел взглядом заинтересованные, светящиеся любопытством лица — все смотрели на него, чуть подавшись вперед и ожидая продолжения. Молчание затягивалось, но все, видимо, считали его нарочным — чтобы дольше потянуть время и заинтриговать. Великое Бедствие повернулся к нему, неожиданно сердитый и ничуть этого не скрывающий. — Так кого же увидел Белый Волк, когда пришел в себя, Александр? Алек посмотрел на него, на плотно сжатые губы, гневно сверкающие глаза. Все это время он подспудно ждал именно такой реакции от Великого Бедствия, именно злости, а не безнадежного смирения. Ведь из них двоих именно он был виноват больше. Но сейчас у него возникло знакомое чувство неуверенности, как перед выстрелом, когда ты смотришь в прицел кольта и еще не знаешь, попадешь или нет. Словно одно неверное слово — и все. Алек не мазал лет с четырнадцати. — Когда Белый Волк пришел в себя, он увидел того, кого ему суждено было полюбить. Он успел заметить удивление на лице Великого Бедствия, прежде чем тот отвернулся. И продолжил переводить. — Слушающий сердцем… Алек оглянулся на голос. Звонкая Река замялась, а потом обратилась на языке навахо к Великому Бедствию. Тот выслушал и со странным выражением на лице перевел: — Она спрашивает, полюбил ли тот человек Белого Волка. Звонкая Река чуть покраснела, и девушки прыснули. Алек перевел взгляд на Великое Бедствие и кивнул. — На самом деле Белый Волк долго боялся признаться Синей Птице, потому что страшился гнева грозного Бога белых людей. Этим он причинил Синей Птице много боли. Лицо Великого Бедствия снова застыло как у деревянной фигуры, но он перевел ответ детям. А Алеку ничего не оставалось, кроме как рассказывать дальше. Ему самому казалось, что такого бреда он еще никогда не нес, но, похоже, при переводе шаман здорово исправлял и расширял историю. По крайней мере, когда Алек закончил, его стали тут же упрашивать рассказать что-нибудь еще. Но Великое Бедствие молча поднялся, уходя от костра, и Алек последовал за ним. Он поймал шамана за локоть уже у следующего костра. Тот дернулся, вырывая руку, но Алек не отпустил. — Давай уйдем отсюда. — Праздник только начался, Александр, — слишком легко и слишком фальшиво усмехнулся Великое Бедствие. — Послушай, — Алек шагнул ближе, понижая голос, — я говорил серьезно. Тот будто бы непонимающе развел руками. — Я не помню, чтобы ты говорил что-то серьезное. Ты рассказывал сказку. — Хорошо, — Алек вздохнул, понимая, что, похоже, опять чем-то его обидел, сам того не желая. — Я хочу с тобой поговорить. Пожалуйста, давай уйдем отсюда. Наконец, шаман кивнул. Всю дорогу до хогана они шли в неловкой, тяжелой тишине — Великое Бедствие молчал, а Алек слишком боялся снова сказать что-то не то. Огонь внутри не горел, и Великое Бедствие первым делом занялся им, опустившись на одеяло. И, только когда костер разгорелся, освещая уже знакомую и привычную обстановку, заговорил, поднявшись, но не глядя на Алека. — Это было жестоко, — произнес он каким-то бесцветным голосом. — Почему? — Алек шагнул к нему, но остановился, натолкнувшись на его взгляд, как на стену. — Потому что только в сказке Белый Волк выбрал Синюю Птицу и остался с ним навсегда, — зло и насмешливо произнес Великое Бедствие. Алек сделал еще один шаг и замер рядом, теряясь и не зная, что ответить на это. — Йор анош'ни, — тихо сказал Великое Бедствие, все еще глядя куда-то в пол. — Что это значит? Шаман помедлил, но ответил. — Это значит «я люблю тебя», но это уже ничего не меняет. Алек все еще не придумал, что сказать, но зато точно понял, что должен делать. Он поднял неожиданно налившуюся свинцовой тяжестью руку, коснулся щеки Великого Бедствия, а потом подался вперед, прижимаясь к его губам своими. Тот не оттолкнул, но и не ответил — замер, не двигаясь и даже, кажется, не дыша. Но губы у него были такими горячими и от него так сладко и знакомо пахло травами и дымом, что Алек на секунду забыл о своих страхах, целуя его, зажмурившись до звездочек перед глазами. Он прижался всем телом, ожидая, что Великое Бедствие обнимет его, как раньше, когда целовал сам, но тот не пошевелился. Алек отстранился, чувствуя, как отступившее было отчаянье наваливается с новой силой. Неужели было, действительно, слишком поздно? Великое Бедствие взял его лицо в ладони, не давая отшатнуться. Он смотрел серьезно и спокойно, но Алек чувствовал, как дрожат его пальцы. — Этого мало. Я не смогу снова просто быть на отведенном тобой месте, не переступая проведенной черты. Прикасаться, целовать, хотеть большего и теперь уже не иметь даже надежды получить. Этого мало, — повторил он. — Мне тоже, — ответил Алек, глядя ему в глаза. — Если ты все еще хочешь… — Я не уверен, что ты понимаешь, о чем говоришь, — признался Великое Бедствие, в то же время подавшись вперед, чтобы чуть касаться грудью груди Алека. — Я понимаю, — тот сглотнул, чувствуя, что против воли краснеет, но твердо договорил: — Я спрашиваю, хочешь ли ты разделить со мной одеяло. Великое Бедствие скользнул рукой с шеи до плеча Алека, склонился, касаясь губами виска, скулы, щеки. — Хочу, — просто ответил он, но одно это слово, жарким шепотом опалившее ухо, заставило Алека задрожать от предвкушения. Шаман прижал его к себе, крепко обнимая и целуя — так знакомо, так долгожданно. Так хорошо. А потом он, действительно, опустился на расстеленное у костра одеяло и за руку потянул Алека за собой. Выход загораживало только тонкое покрывало, и кто угодно мог войти в любой момент. Но Алек так устал постоянно оглядываться, бояться, сомневаться и мучить этим себя и Великое Бедствие, что ему просто не было до этого дела. Все равно все в резервации и так думают, что они… Великое Бедствие снова поцеловал его, принявшись расстегивать рубашку Алека, и у того в голове осталась только одна мысль — что пара сантиметров и слой одежды между ними, оказывается, слишком большое, просто невыносимое расстояние. Великое Бедствие надавил ему на плечи, вынуждая откинуться на спину, и накрыл своим телом, прижимаясь, обнимая, продолжая целовать. Было ли дело в предшествующем разговоре или просто в том, что Алек принял собственные чувства, но даже уже знакомые прикосновения и поцелуи ощущались совсем иначе. Теперь он понял, что имел в виду Великое Бедствие, сказав, что до этого не переступал определенной черты. Раньше тот не трогал его так откровенно — Алек не сдержал стона, когда ладонь, гладящая его по бедру, скользнула к паху. Раньше сам Алек не целовал его в ответ так жадно, притягивая к себе за затылок. Раньше не было так жарко, чтобы горели не только щеки, но и все тело. Алек обнял Великое Бедствие, случайно коснувшись пальцами полоски обнаженной кожи над штанами, и не смог удержаться, запуская руки под его рубаху и проводя ладонями по спине. Шаман выгнулся, застонав, и от этого звука Алек совсем потерял голову, крепче прижимая его к себе, целуя и прикусывая так удачно подставленную шею. Великое Бедствие резко выдохнул сквозь зубы и чуть отстранился — как оказалось, чтобы стянуть с Алека остатки одежды и, поднявшись, самому выпутаться из штанов. Алек неосознанно подался за ним, опираясь на локти, и замер, не в силах отвести взгляд от его голых ног. Шаман же, как нарочно, отошел к стоящему у стены сундуку, приводя Алека в недоумение. Вернулся он с каким-то горшочком, но Алек и думать забыл об этом и вообще обо всем, кроме Великого Бедствия, когда тот снова опустился на него — уже не прижимаясь всем телом, а сев на его бедра верхом. Накрыв ладонью его колено, Алек повел по ноге выше — до края рубахи, потянул, и Великое Бедствие поднял руки, позволяя стянуть ее с себя. Конечно, Алек и раньше видел его обнаженным и отлично помнил, как хотел тогда прикоснуться, пробежать пальцами по острым лопаткам — вот как сейчас, сжать плечи, провести ладонями по груди, ребрам, животу. Когда его руки скользнули еще ниже, Великое Бедствие снова застонал, прикусив губу. Алек нервно отдернул руку, но тот поймал его за ладонь и прижал к себе. — Не бойся. Вдвоем все можно... Если чего Алек и боялся в тот момент, то только того, что сделает что-нибудь не так, и все прекратится. Но Великое Бедствие не спешил его отталкивать, и Алек осмелел, лаская его уже более уверенно. А потом шаман потянулся к принесенному горшочку и сделал такое, от чего Алек забыл, как дышать. Словно заколдованный, он смотрел, как пальцы Великого Бедствия ныряют в горшочек, а затем, блестящие от масла, исчезают у него за спиной и… Краска бросилась Алеку в лицо, затопила шею, уши — он чувствовал, как они пылают. Он еще никогда не видел, чтобы кто-то делал что-то настолько постыдное, и хотел отвести взгляд в сторону, но не смог. Великое Бедствие запрокинул голову и застонал, насаживаясь на собственные пальцы, и Алек словно со стороны услышал собственный ответный стон. Завороженный зрелищем, он и не заметил, как его бедра безотчетно двигаются, пытаясь потереться хоть обо что-то. Великое Бедствие улыбнулся, глядя на него сверху вниз, и Алек дернулся, боясь насмешки. Но тот только наклонился к нему, целуя в губы и окольцовывая его член ловкими пальцами. Алеку понадобилось всего несколько сильных движений, чтобы окончательно потерять голову и выплеснуться в ласкающую руку. Секунду он смотрел на Великое Бедствие расфокусированным взглядом, пытаясь отдышаться, но как только способность связно мыслить вернулась, попытался вскочить, сгорая от стыда. Все закончилось так быстро, словно он был неумелым подростком. Хотя, в каком-то смысле так оно и было. Но Великое Бедствие подался вперед, снова накрывая Алека своим телом, не давая ему подняться. — Не убегай, Александр, — попросил он, коротко целуя в губы. — Тут нечего стыдиться. Наоборот, мне лестно. Алек все еще не был ни в чем уверен, но руки Великого Бедствия снова ласкали его, а губы целовали везде, куда могли дотянуться. Он вскрикнул, когда шаман легко прикусил его сосок, а затем нежно обвел языком. Его пальцы снова сомкнулись вокруг твердеющей плоти Алека, и тот не выдержал, ловя лицо Великого Бедствия в ладони и впиваясь в его губы. Шаман застонал, и этот звук приятной вибрацией отдался где-то внутри, дрожью возбуждения скручиваясь внизу живота. А потом Великое Бедствие высвободился и снова устроился на бедрах Алека. Тот провел руками по его животу, бокам и замер, огладив пальцами тазовые косточки. Запустив руку в горшочек, шаман провел масляными пальцами по члену Алека, на секунду снова скользнул ими себе за спину и приподнялся. Затаив дыхание, Алек мог думать только о том, что сейчас все, наконец, случится. Голова кружилась от переполнявших чувств, но он все равно боялся даже моргнуть и что-нибудь пропустить. Скользкими от масла пальцами Великое Бедствие обхватил его плоть, придерживая и направляя в себя. Алек застонал и подался вперед, не в силах вытерпеть, но шаман свободной рукой прижал его за плечо к покрывалу. — Не торопись, — выдохнул он. — Я сам. Он мучительно медленно опустился на Алека и, наклонившись, снова поцеловал его, прежде чем уткнуться лбом ему в плечо. Алек успел заметить испарину на его висках, расширившиеся зрачки, но ему самому было слишком хорошо, чтобы о чем-то думать. Слишком горячо, чтобы сдерживаться. Он нетерпеливо застонал, и Великое Бедствие снова выпрямился, держась за его плечи. А потом плавно качнулся вверх-вниз, заставив Алека хватить воздух ртом. Он двигался медленно — слишком медленно, как казалось стонущему под ним Алеку. Спокойно лежать не получалось, и, не выдержав, он с силой стиснул бедра Великого Бедствия пальцами, качнувшись навстречу. Тот судорожно вцепился в его плечи, наращивая ритм, пока Алек толкался в него, чуть согнув ноги в коленях и вскидываясь, пытаясь проникнуть еще глубже. Великое Бедствие тряхнул головой, зажмурился, забормотал что-то, что Алек так и не смог разобрать. Да не очень-то и старался, теряясь в ощущениях, когда его накрыло горячей волной, выгнуло как куклу, оставило задыхаться от восторга. Великое Бедствие наклонился, требовательно накрывая его губы. Алек поцеловал его в ответ, чувствуя, как он прижимается ближе, трется все еще твердым членом. Алек протиснул руку между их телами, сжимая его пальцами, и Великое Бедствие застонал в поцелуй, крупно вздрагивая и изливаясь ему в ладонь. Алек прижал его к себе, хотя в ушах все еще стучало и сердце все никак не хотело успокаиваться. Но губы уже сами собой расплылись в счастливой улыбке. Двигаться не хотелось, поэтому он только поднял руку, вплетая пальцы в длинные волосы Великого Бедствия, и принялся разглядывать узор из трещинок на потолке хогана. Шаман тихо рассмеялся, пряча лицо в изгибе плеча Алека, и тот вопросительно дернул его за блестящую черную прядь. — Что? — Тебя стоило ждать, Александр, — Великое Бедствие поднялся, упершись руками Алеку в грудь и нежно целуя в губы. Тот снова почувствовал, что краснеет. — Не смейся надо мной. — И не думал. Великое Бедствие склонился над ним, такой тонкий и гибкий, и, глядя на него, Алек подумал, как кстати он не предупредил дома, когда вернется. * * * Он проснулся от плеска воды где-то совсем рядом и с удовольствием потянулся. Во всем теле чувствовалась приятная истома, и даже просто открыть глаза казалось подвигом. Хотелось подольше сохранить частичку волшебного сна, в котором он обнимал прекрасную Синюю Птицу с желто-зелеными глазами. А потом он вспомнил, что это было не во сне, и глаза распахнулись сами. В двух шагах от него Великое Бедствие, стоя на коленях, умывался над миской с водой, и от этого зрелища сердце Алека забилось быстрее. Шаман все еще был обнажен, и мокрая тряпица в его руках скользила по смуглой коже, смывая пот. Вчера Алек видел это тело во всех подробностях, прикасался к нему, как хотелось, но, видимо, этого было мало. А еще почему-то подумалось, что вряд ли он вообще когда-нибудь устанет любоваться Великим Бедствием. Смелость этой мысли заставила Алека улыбнуться. Мог ли он еще вчера подумать, что сможет вот так в открытую смотреть на обнаженного Великое Бедствие и не чувствовать смущения? Ну, не то, чтобы совсем не чувствовать, потому что щеки, как обычно, горели. Но это не мешало ему представлять, как он слизывает эти капли с острого плеча, обнимая шамана со спины. Но набраться храбрости и сделать это наяву он не успел. Великое Бедствие надел рубаху и потянулся за штанами. Алек издал разочарованный стон. — С добрым утром, Александр, — шаман обернулся, сверкнув белозубой улыбкой. — Вставай, день давно уже наступил. Он наклонился к Алеку, легко целуя в губы, и тот зарылся пальцами в его гладкие волосы, вдыхая аромат трав. А потом притянул Великое Бедствие ближе, утягивая на одеяло, целуя все более настойчиво. Шаман фыркнул в поцелуй и чувствительно потянул Алека за ухо, выворачиваясь из его рук. — Нельзя. Сегодня должны приехать шошоны, чтобы забрать нашего пленника. — Что? — Алека словно окатили холодной водой. — Вы хотите его отдать? Но почему? Большой Зеленый Змей обещал, что он понесет наказание. — Так и будет, Александр, — успокоил его Великое Бедствие. — Но он не принадлежит к дине, и мы не в своем праве. Вождь хочет избежать войны с шошонами. Они сами должны убить отступника. Алек сел на одеяле, неожиданно смущаясь собственной наготы и оглядываясь в поисках рубашки. Все-таки разговаривать о серьезных вещах лучше одетым. — А если шошоны решат помиловать своего? — спросил он, застегивая пуговицы. — Отступник связался с белыми, — начал перечислять шаман, — выполнял для них грязную работу, чуть не развязал войну белых с на дине. Тебе не стоит бояться, что его простят. — Можно мне остаться и посмотреть? Великое Бедствие покачал головой и погладил Алека по плечу. — Езжай домой, Александр. У белых свое правосудие, у нас свое. Со вздохом Алек натянул штаны, приладил к поясу кобуру с кольтом и подобрал с пола шляпу. Уходить не хотелось, и он в нерешительности замер на пороге, не зная, что сказать. — Езжай, — повторил Великое Бедствие, глядя на него с улыбкой. — И возвращайся завтра. * * * Алек раньше никогда не обращал внимания, насколько красивой была дорога от резервации до Шэдоу-Вэлли. Красно-желтые бескрайние просторы, резные скалы и синее небо с редкими облачками. Он весело насвистывал, глядя по сторонам, и Дикий удивленно косился на него, прибавляя ходу, несмотря на полуденный зной. На въезде в город Алека встретили мальчишки и побежали рядом, сопровождая его радостными криками. Видимо, не только у него сегодня было прекрасное настроение. Но к удивлению Алека, ему махали не только дети, но и встречные женщины, и даже мужчины с улыбкой приподнимали шляпы. — Что происходит? — спросил он у Джейса, спешиваясь возле офиса шерифа. — Ничего особенного, — засмеялся тот, открывая перед братом дверь. — Просто ты снова герой местной газеты. Алек скользнул взглядом по портрету сенатора Элдертри с веселенькой надписью «Разыскивается живой или мертвый» и посмотрел туда, куда указывал Джейс. Над отцовским столом висели старые, уже изрядно потрепанные вырезки из разных газет о поимке банды Валентина. Алек давно уговаривал Роберта снять их, но тот упорствовал, а Изабель даже предположила, что дома в отцовском кабинете их припрятано еще больше. Но сейчас среди пожелтевших бумажек ярким пятном выделялась одна, совершенно новая. Сорвав вырезку со стены, Алек пробежал ее глазами. — Если вкратце, — весело сообщил Джейс, — то ты раскрыл кровавый заговор демократов и разоблачил оборотня-сенатора. И, кстати, про твоего навахо снова ни словечка. Алек, который уже собрался скомкать статью и вышвырнуть в окно, покраснел и потупился. — Он не мой навахо, — сказал он по привычке, хотя теперь это уже не было правдой. — И я ненавижу газетчиков. — Знаю, — согласился Джейс, забирая у брата вырезку и прикалывая ее обратно на стену. — Зато Роберт снова ходит гордый, а Макс достанет тебя вопросами, как только ты переступишь порог дома. Мученически застонав, Алек поплелся к двери, но Джейс окликнул его на пороге. — Кстати, как ты вчера съездил в резервацию? Судя по тому, что вернулся только сейчас, все в порядке? — Да, — кивнул Алек, чувствуя, как на лице снова появляется счастливая улыбка. — Мы помирились, если ты об этом. А еще там вчера был какой-то праздник. Танцы, вкусная еда и… Он не договорил, надеясь, что Джейс не начнет расспрашивать, потому что Алек понятия не имел, по какому поводу навахо устроили праздник, и что там вообще было. Они с Великим Бедствием пропустили все торжество и ни капли об этом не жалели. — Слушай, прежде, чем ты выйдешь отсюда, тебе стоит перестать так улыбаться, — Джейс хлопнул Алека по плечу. — Потому что тогда не только я пойму, что кому-то в резервации этой ночью посчастливилось затащить моего брата в постель. Алек застыл, как вкопанный, пытаясь сообразить, что сказать, но Джейс только рассмеялся, проскальзывая мимо него в дверь. — Интересно, кто она? Волна облегчения накрыла Алека пополам со стыдом, что он обманывает брата, но это было лучше, чем объяснять, как дела обстоять на самом деле. В конце концов, он с самого начала знал, что не сможет никому рассказать о Великом Бедствии. И сегодня даже это не могло испортить ему настроение. А вот за лицом, действительно, нужно следить получше. Алек вышел из офиса вслед за Джейсом и вздохнул. Идти домой не хотелось совершенно — там на него наверняка налетят Иззи и Макс, хотя они и слышали всю историю еще вчера. Но куда еще? В салун? Это, пожалуй, еще хуже. — Эй, как насчет встретить почтовый дилижанс? — окликнул его Джейс. — Там, кстати, должны быть и свежие газеты с описанием твоих новых подвигов. Он рассмеялся, и Алек криво улыбнулся, плетясь вслед за ним к почтовой станции. По дороге за ними увязалось еще несколько мальчишек, но Алек уже видел клубящуюся вдали пыль и не стал обращать на них внимания. Дилижанс затормозил, и Джордан Кайл, постоянный кучер, спрыгнул с козел, пожимая Джейсу и Алеку руки. — Слышал, ты снова попал в газеты, — подмигнул он и рассмеялся, когда Алек поморщился. — Не кривись! Зато благодаря тому, что ты сегодня знаменитость, к тебе приехал подарочек. — Что еще за подарочек? — с подозрением уточнил Алек. Джордан подошел к двери дилижанса и распахнул ее с таким видом, словно там сидела сама королева Виктория. Впрочем, королеве Алек вряд ли обрадовался бы так же, как шерифу Люпусвиля. Роберт не жаловал Вулси Скотта, но Алеку и Джейсу нравился его веселый и немного желчный характер. — Младший, о тебе снова пишут во всех газетах, — заржал Скотт, вылезая из дилижанса. «Младший» было сокращением от «Младший Лайтвуд», которое Алек терпеть не мог, и именно поэтому Вулси его всегда называл именно так. Он вообще обожал дразнить окружающих, чем без особого труда выводил из себя Роберта. Вот и сейчас он не преминул поддразнить Алека, тем более имея такой повод. — Может, мне начать тебе кланяться и величать тебя «сэр»? — Только попробуй! — Алек не смог не улыбнуться в ответ. Джейс и Джордан рядом согнулись пополам от смеха. — Это ты, что ли, подарочек? — Я, конечно, тот еще подарок, — согласился Вулси, — но не для тебя, Младший. Алек покраснел, чем вызвал новый взрыв хохота, а потом шериф вытащил из дилижанса невысокого толстяка со связанными за спиной руками. — Сенатор Элдертри! — выдохнул Джейс, подавившись смехом. — Приехал к нам вчера с фальшивой бородой и усами, которые отклеились, пока он пил свой виски в салуне, — снова заржал Скотт. — Вот я и подумал, что стоит привести его лично. Наверняка, вы страшно скучали по этому красавцу! Элдертри выглядел ужасно. Пот градом катил с его лысины, глаза покраснели, а ноги еле держали, так что Вулси пришлось прислонить его к дилижансу. Кто-то из мальчишек уже побежал за Робертом, и Алек почувствовал, как последний камень падает с души. Ему не давало покоя, что организатор убийства семьи Вайтлоу ушел от наказания, и вот теперь и сенатор попал в руки правосудия. Конечно, суд будет проходить в Даун-спрингс, но Алек не сомневался в том, какое решение он примет. — Итак, детишки, — Скотт обнял Джейса и Алека за плечи, увлекая их в сторону салуна, — расскажите дядюшке Вулси, как вы тут без него поживаете. Младший, ты еще не нашел себе невесту? — О, наш Алек в последнее время зачастил в резервацию навахо, — доверительно сообщил Джейс. — А там так много красивых девушек… Алек покраснел и всерьез задумался о том, почему он не придушил болтливого брата во сне, когда была такая возможность. * - сакоташ - тушеное ассорти из зеленой кукурузы, фасоли, тыквы и свинины, традиционное блюдо на празднике Кукурузы