О природе людей

Ганнибал мог называть это как угодно, но это были проблемы. С недавнего времени к ним прибавилась ещё и утренняя эрекция – правда, с ней Уилл пока мог справиться самостоятельно. Заполняя день обычной рутиной, Уилл мысленно всё возвращался к вчерашнему разговору. Возможно, он неправильно истолковал мотивы Ганнибала. В конце концов, если доктор хотел соблазнить его, то мог с самого начала обозначить свой пол! Но мысль о том, что такая роскошная омега почему-то так заинтересовалась им, что готова совратить его, показалась ему чудовищно неправдоподобной. С другой стороны, было глупо отрицать явный интерес Ганнибала, который сам предложил ему беседы в обмен на позитивное заключение. Уилл снова вспомнил и о тонком обонянии доктора Лектера – каким бы он не обладал самоконтролем, против природы не попрёшь, феромоны делают своё дело. Что бы ни было для доктора более интересным – разум Уилла или же его тело, – получить их вместе было гораздо более заманчиво. С третьей стороны, хотя Ганнибал действительно не стал отрицать свою природу, он так умело маскировал её, что все окружающие считали его альфой. О нет, он не обманывал никого, просто так тонко расставлял акценты, что никому и в голову не приходило назвать его омегой. Сам Уилл мог никогда не узнать об этом, не открой он тот шкафчик морёного дуба. Интересно, какие же ещё недомолвки спрятаны под отлично сшитым костюмом? Самое странное было то, что личные переживания совершенно затмили все его проблемы в ФБР. Уилл удивился, поймав себя на том, что совершенно забыл обо всех настоящих и мнимых Потрошителях. То, что раньше давало ему смысл существования – работа, раскрытие преступлений, охота за преступниками, – внезапно оказалось где-то в стороне. Это было непривычно, но приятно, потому что давало свободу от Джека и всех проблем человечества, которые Уилл всё равно не мог решить. Зато он легко мог позвонить Ганнибалу и попросить его разрешения приехать. Уилл и сам не заметил, как две встречи в неделю превратились в ежедневные свидания… то есть не свидания, конечно, а беседы, поправил он себя.