О природе людей

Ванна полна была белой душистой пены. Пузырьки лопались с еле слышным шипением, напоминающим тихий разговор на незнакомом языке. Уилл лежал в горячей воде и медленно перебирал в памяти всё случившееся за последние несколько дней. Ганнибал в светло-голубой рубашке на кухне его дома. Туманный рассвет в Балтиморе. Подаренная им нотная тетрадь на пюпитре. Привкус крови на губах Лектера. Он раскинул руки по бортам и запрокинул голову назад. Под закрытыми веками вдруг вздрогнул светящийся маятник. Качнулся раз, другой, освещая вместо пены – россыпь удушающе пахнущих цветов. Волны Чесапикского залива неторопливо набегали на берег, и ветер гнал лепестки по асфальту. Это было действительно очень романтично. Потрошитель был влюблён и дарил возлюбленному прекрасную скульптуру из эфемерно недолговечного материала – мёртвой плоти и живых растений. Он был влюблён в него, Уилла Грэма. Маятник светился всё ярче, и он наконец-то видел Потрошителя. Тот слегка склонил голову набок и улыбнулся ему капризными губами. Уилл дёрнулся, расплёскивая воду, оскальзываясь на дне, попытался встать, но ноги не держали. В ослепительном свете он впервые увидел всё то нагромождение лжи и недомолвок, которое воздвиг вокруг него Ганнибал. Начиная с самой первой встречи – всё, каждое слово, каждый взгляд, каждый шаг. Интерес к нему; предложение о встречах; чашечка чая, ещё одна, ещё одна; разговоры о Гидеоне и Потрошителе; приглашение на обед из чьих-то внутренностей; убийство Тобиаса Баджа; алиби в ночь побега Абеля (чьё алиби, ты понял теперь, идиот?); недоверие Джека. Он вспомнил нашумевшее в своё время дело «литовского дьявола» – троих выпотрошенных и оскоплённых парней в старом заброшенном замке; вспомнил труп молодого мужчины на обочине – проверку его собственных умений: распознает ли он Потрошителя в этом нарочито небрежном убийстве (поздравляю, тест пройден). И всю ту искренность, что была хуже обмана, потому что не позволяла разглядеть остальное. И ещё, ещё дальше – Уилл застонал, погружаясь в воду глубже, – касания, запахи, стоны, сон и явь, и понимание, такое ясное и чистое, как будто выкованное из холодной медицинской стали. Это было невыносимо – раздваиваться, будучи не в силах ни отказаться от него, ни принять. Уилл почувствовал подкатывающую к горлу тошноту и перегнулся через бортик, вцепившись онемевшими пальцами в остывающие края. Он вспомнил вдруг, как сидел в ванной Ганнибала и держал в руках упаковку таблеток; как смотрел на его имя в деле Гидеона; и сейчас ему снова хотелось отмотать плёнку и начать сначала, как бывает в дурном сне, потому что это не могло быть правдой. Но это не было ложью – Ганнибал Лектер и был Чесапикским Потрошителем, маньяком-каннибалом и серийным убийцей. А ещё – его любовником и единственным, ради кого стоило теперь жить. В ушах звенело, глаза застилала тьма, а на языке ощущалась отвратительная горечь слизи. Уилл всё-таки смог выкарабкаться из ванны, кое-как стереть хлопья пены и добраться до кровати. Она тепло и сочно пахла Ганнибалом, его телом, его желанием получить Уилла без остатка. Тогда он уткнулся в подушку и зарыдал, как в детстве, когда мир был слишком большим, а выбор – слишком сложным. Ночь медленно текла через Вулф Трэп, собаки подходили и отходили, не решаясь тревожить хозяина, а Уилл лежал, свернувшись клубком, и смотрел в темноту воспалёнными глазами. Слёз уже не было, и мыслей не было, остались только чувства – свои и чужие. Дом был раковиной, внутри которой совершалось сложное и страшное превращение, и когда первые солнечные лучи проникли сквозь щели в шторах, они осветили льдисто-голубую радужку и сузившиеся в точку зрачки.