The Beginning of the End

Меила не обманула мистера Линдсея в том, что Хафез взял в Лондон для исследования мумии, найденные в Хамунаптре. Часть этих древних останков он и его жрецы снова забросали песком, но оставшиеся забрали. Это представляло для Хафеза и вполне научный интерес - и самый животрепещущий. Молодая египтянка узнала обо всем из письма, которое пришло из Лондона. После того памятного разговора в Городе мертвых, когда Меила порядком испугала и себя, и Хафеза предположениями о реинкарнации Анк-су-намун, директор Британского музея утаил от нее, как поступил с найденными мумиями; а спустя месяц написал. Эта запоздалая честность своего наставника тоже немало встревожила Меилу: но и принесла ей облегчение. Старый фанатик действительно не собирался причинять ей вред. Она читала письмо Балтуса Хафеза, забравшись с ногами в кресло, скользя глазами по ровным черным строчкам и взволнованно дыша. "Рад сообщить вам, дорогая мадам Меила, что возраст всех обнаруженных нами останков составляет около трех тысяч лет, - писал Хафез по-английски своим затейливым почерком, напоминавшим арабскую вязь. - Однако процедура бальзамирования, которой подверглись эти люди, была не совсем обычной: о чем я могу судить, несмотря на то, что удалось обнаружить только отдельные руки, ноги и черепа. Нет никаких следов вымачивания в растворе натрона*, на бинтах нет никаких священных заклинаний, а на самих конечностях - колец или браслетов, которые могли бы послужить амулетами и обыкновенно оставлялись на теле. Это при том, что само обертывание льняными полосами проведено как положено: очень аккуратно, и каждый палец по отдельности. Ведь вы знаете, госпожа, что мумификацию по всем правилам могли себе позволить только состоятельные и значительные люди, жрецы или аристократы, - "маленьких людей", как говорили наши предки, просто заворачивали в полотно и высушивали на солнце. А значит, скорее всего, изменения в погребальный ритуал были внесены умышленно: и бальзамирование, которое для всех людей Та-Кемет означало путь на блаженные поля Иалу*, для этих найденных нами превратилось в казнь, погубление души и тела. Вероятно, это и есть жрецы Имхотепа - младшие жрецы Осириса, мумифицированные заживо. Вы видите, как страшно может быть - и было для древних египтян любое искажение священной обрядности? Рискну предположить, что расщепление души, которое, как мы думаем, произошло с вами, было следствием того, что Имхотепа прервали во время обряда воскрешения. А еще раньше, - слушайте внимательно, Меила, - вы совершили преступление против своей души, которое для египтян было непрощаемым, убив себя. Для вас смерть от своей руки значила даже больше, чем убийство фараона. Египтяне верили не так, как мы, - что это тяжкий грех, за который последует кара всемогущего Аллаха, - а скорее в то, что самоубийца повреждает свою душу, так что ее не под силу будет восстановить даже богам подземного царства. Таким образом, вы вынудили свой Ба мучить в вечности свой Ка, нарушив цельность души и связь ее с телом". На этом месте Меила прервала чтение. Она сидела, уткнувшись лицом в ладони: ее сотрясала дрожь. Хафез облек в беспощадные слова ее собственные подозрения, которые мучили девушку с тех пор, как она стала догадываться о собственной сущности. Египтянка провела языком по сухим губам, потом схватила со столика стакан с водой и сделала несколько больших глотков. Затем Меила опять впилась глазами в письмо. "А теперь самое главное, моя госпожа. Одна из верхних конечностей, которые мы нашли, принадлежала женщине, - анатомическое строение кисти, тонкость и удлиненность мелких косточек позволяют сделать точный вывод. Я вспоминаю ваши изящные руки, Меила, - если бы облечь эти косточки плотью, эта рука была бы неотличима от вашей..." Меила тихо застонала от ужаса; она прикусила прядь волос. - Чертов старый распутник, - прошептала она, покрываясь холодным потом. "Вы, конечно, хотите узнать, что я сделал с этой рукой? Я ее бросил в печь, там же, в лаборатории. Можете совершенно успокоиться". Меила выронила письмо и откинулась в кресле, прикрыв глаза и часто, неровно дыша. Будь она в возрасте миссис Теплтон, с ней бы сейчас случился сердечный приступ. Но теперь можно было успокоиться, в самом деле успокоиться. Хафез не лгал, это чувствовалось в каждой строчке: хотя и оказался сладострастно многословен, как многие старые болтуны, имеющие дело с красивыми цветущими девушками. Какая бы потусторонняя тайна ни связывала его и вновь воплощенную Анк-су-намун. Меила быстро и сосредоточенно дочитала послание; но почти все важное Хафез уже сообщил. "Книгу мертвых" он запер в железный сейф в одном из хранилищ музея, куда доступ был только сотрудникам; а ключ директор музея носил с собой. "Кроме того, мадам Меила, - писал он, - мало кто из наших сотрудников владеет древнеегипетским языком: еще и так хорошо, как мы с вами..." Скользнув глазами по цветистым прощальным оборотам, по-восточному закругляющим письмо, Меила со вздохом облегчения опустила его на колени. Потом опять схватила и, окинув взглядом пустую гостиную, разорвала желтоватый плотный листок на части. Меила сожгла клочки тут же, на свечке. Когда едкий запах выветрился, египтянка улыбнулась. - Нет, отвечать я не буду, - прошептала она. - Он напишет мне еще и приедет снова... без меня ему никак не обойтись. Молодая хозяйка медленно пошла наверх, размышляя о том, с кем может поговорить. Ответ был почти всегда один: с Розой Дженсон. Роза как раз прибиралась в ее комнате, пока госпожа читала почту. Когда Меила вошла, рыжая англичанка замерла с тряпкой в руках, глядя на нее с огромным ожиданием. Как тогда, когда Роза Дженсон сделала ей признание в Лондоне. Египтянка улыбнулась. - Брось эту тряпку и помой руки, - приказала она. - А потом принеси нам обеим чаю. Роза улыбнулась радостно-тревожно, в глазах блеснул восторг посвященной; служанка сделала торопливый книксен и ушла, почти убежала. Когда она вернулась с чаем, Меила велела ей закрыть дверь. Они оставались вдвоем дольше, чем во все прошлые разы. Выйдя из комнаты хозяйки, Роза Дженсон на несколько мгновений остановилась, прислонившись спиной к двери. Потом перекрестилась... и, обернувшись, после небольшого колебания перекрестила свою госпожу, оставшуюся в спальне. - Он знает лучше, - прошептала горничная, улыбаясь. Казалось, она сама не уверена, кого сейчас подразумевает. Потом Роза Дженсон быстро пошла прочь, торопясь выполнить распоряжение Меилы: госпожа приказала ей перебраться из крыла, где располагались помещения для слуг, в соседнюю со своей спальней комнату. Чтобы Меила всегда могла дозваться ее, если будет нужно. Через несколько дней Меиле опять приснился один из "тех" снов: которые, казалось, покинули ее надолго. В этом сне она вновь слилась со своим древним "я": так, что прошлое и настоящее смешались, ужасая Меилу и повергая в восторг. Но сейчас египтянке было страшно и томно: она ворочалась и постанывала в забытьи. Ей предстояла первая ночь со старым царем, на чьем ложе побывало уже без счета женщин: но эта опытность фараона только сделала его пресыщенным и равнодушным. Ничего хорошего для себя Анк-су-намун не ждала - и уготованная ей великая честь, за которую многие девушки пошли бы на преступление, наполняла ее сердце отвращением. Как Сети мог не видеть этого?.. Живые боги слепы, глаза им застилает дым благовоний... После ароматной ванны и массажа, сверкая золотом и лазуритом, подобно богине, Анк-су-намун шла за вестником фараона по дворцовым коридорам. Перед глазами у нее все расплывалось, ног она не чувствовала. Нужно было самой стать бесчувственной, подобно изваянию Исиды в молельне, чтобы перенести то, что ей предстояло, - и понравиться его величеству, и сделать так, чтобы он отличил ее среди других девиц. Когда слуга ввел ее в царские покои, Анк-су-намун совершила земной поклон, опустившись на колени и коснувшись лбом и ладонями холодного пола. Потом встала быстрым, гибким движением. Сейчас она чувствовала себя как ушебти - деревянная фигурка прислужника, какие клали знатным людям в гробницы, чтобы они ожили и начали служить своему господину в загробном мире. Фараон сидел на ложе, застеленном золотистым покрывалом. Он был без короны с уреем* и без парика, голова его была обрита: царь считался не только воплощением Хора, но и высшим жрецом каждого храма. Сети протянул к новой наложнице руку, улыбаясь. - Подойди. Анк-су-намун приблизилась и поклонилась. Похлопав по покрывалу, Сети без слов велел ей сесть рядом. Он улыбался, глядя на нее, - Анк-су-намун тоже улыбалась. Это было учтивое, с оттенком преклонения и восхищения, выражение придворной женщины: но страха она не показывала. Теперь, вблизи, она отчетливо видела, какое старое лицо у царя, какая дряблая шея. Сети поднял руку и погладил девушку по щеке; потом взял за подбородок холодными, грубыми пальцами и повернул ей голову из стороны в сторону. Как будто оценивал лошадь. - Ты красива... сними это, - фараон показал на легкую юбку, единственное, что было на ней надето. Анк-су-намун, с покорностью опустив глаза, приподнялась и развязала пояс, и тончайшая золотистая юбка скользнула по ее ногам. Не поднимая глаз, наложница услышала, как владыка одобрительно прищелкнул языком. - Хорошо... Очень хорошо! По голосу фараона Анк-су-намун поняла, что он уже испытывает наслаждение, глядя на нее. Она подняла глаза и улыбнулась, чувствуя, как жарко зарделись щеки. Сознание своей красоты и женской силы было очень приятно, даже сейчас. Особенно сейчас. Она даже почти перестала бояться того, что случится. Сети склонился к ней совсем близко, отводя черные волосы с ее шеи. Его дыхание пахло медом... с примесью старческой гнили. - Обычно мои женщины ласкают меня, как пожелает мое величество. Но ты еще не научена этому. Ложись. Анк-су-намун легла на спину и закрыла глаза. Она приготовилась к боли, которую сейчас испытает; к отвратительной тяжести старого тела. Кто-то коснулся ее... но совсем не так, как царь: незнакомая ласковая мужская рука любовно очертила ее щеку, шею, потом накрыла обнаженную грудь. Анк-су-намун изумленно открыла глаза. Восторженно ахнув, она приподнялась на локтях. - Это ты!.. Имхотеп был здесь, он склонялся над нею с улыбкой, готовый к любви. Коснулся ее губ цветком лотоса. - Как ты проник сюда? - Не думай об этом, моя царевна... Сейчас все так, как должно быть. И она отдалась его ласкам, позволив увлечь себя в это пугающее и радостное путешествие. Египтянка стонала, всхлипывала, не сдерживая себя, как наслаждался ею ее возлюбленный, делая с нею такие вещи, которые почти возносили ее над собственным телом. Ее шея, плечи, груди, живот - все жаждало его прикосновений. Анк-су-намун выгнулась, ощутив его руку между ног. - Я сейчас умру... - Нет... ты не умрешь, клянусь тебе. Она вцепилась в покрывала, стремясь не то убежать от этих ласк, не то раскрыться еще больше. Анк-су-намун пришла в себя и вздрогнула, ощутив, как пальцы любовника смазывают ее прохладным кедровым маслом. Там. - Сейчас ты станешь моей. Навеки, - прошептал Имхотеп, накрывая ее своим телом. Анк-су-намун обхватила его широкие плечи, уже ничего не боясь. А потом пришли боль, и радость, и освобождение. Она словно умерла, чтобы вновь возродиться, - обнимая этого единственного в мире мужчину, отдаваясь ему всем сердцем, она стала той, что была способна на все... Меила проснулась так резко, будто ее толкнули снизу в спину: сердце гулко стучало в ушах. Между раздвинутых ног саднило и было горячо и мокро. Пальцы правой руки тоже были вымазаны в чем-то мокром и липком. Меила, широко раскрыв глаза, поднесла руку к лицу: при свете ночника кровь на пальцах показалась почти черной. Египтянка сунула пальцы в рот, ощутив соленый вкус. - Аллаху акбар*, - прошептала она. Опустила глаза и увидела, что на простыне тоже кровь. Так значит, она сейчас сама себя... Скрипнула дверь, и, вскинув глаза, Меила увидела на пороге горничную в ночной рубашке и шали, накинутой на плечи. - Вы стонали, - сказала Роза со страхом в глазах. - Громко! Я боялась вас побеспокоить, но подумала, что вам плохо, моя госпожа. Меила заставила себя улыбнуться. Она еще раз облизнула свою руку, почти не думая о том, что англичанка все видит. - Ничего, все хорошо. Возьми это и унеси в стирку, - она соскользнула с кровати, поморщившись от боли, и, скомкав простыню, сунула ее Розе. Та могла бы подумать, что у госпожи не вовремя начались ее дни... но, посмотрев в зардевшееся лицо служанки, стоявшей с простыней в руках, Меила поняла, что та догадалась о произошедшем. Но Роза ничего не сказала, только кивнула. - Сейчас все сделаю, мисс. Когда англичанка сменила белье, Меила велела девушке принести вина. Она держала его в доме для гостей из Англии... но и сама иногда прикладывалась. Вот в такие минуты. - Выпей со мной, - приказала она Розе Дженсон хриплым, точно в лихорадке, голосом. - Совсем как вино Дельты, которое мы с тобой пили, правда, Хенут? Она посмотрела в лицо англичанке. - Ничего, что я тебя так назвала? Горничная улыбнулась. - Зовите меня так, когда пожелаете, - сказала она. * Смесь соли и соды, которую египтяне использовали вместо мыла, а также для высушивания тела при бальзамировании. * "Поля Камыша", так египтяне называли рай, предназначенный праведникам. * Урей - изображение богини-змеи Уаджет, символ власти фараона. * Аллах величайший (араб.)