The Beginning of the End

Сетеп-эн-Сетху исполнилось семь месяцев, когда отошел в вечность старый фараон. Вся страна надела синий траур, и с ними весь дом Синухета. Белла с изумлением рассматривала свой синий домотканый калазирис, который как раз пришелся ей впору, когда она вернула прежнюю стройность. В такие минуты особенно сильно было чувство раздвоения. Та часть ее, которая принадлежала Древнему Египту, принимала обычаи этой страны, не рассуждая; а прежняя Белла Линдсей удивлялась обыкновениям египтян как детским играм, и смотрела на них свысока. Вероятно, Синухет чувствовал ее высокомерие - тем более, что сами египтяне были очень высокомерны в отношении чужаков! Еще до окончания траура по Рамсесу на трон вступил Сети - Белла так и не поняла, первый или нет в череде царей. За те почти два года, что Белла провела в прошлом, она узнала о повседневной жизни египтян столько, что хватило бы на несколько поколений египтологов; но так и не смогла привязать это время ни к какому историческому периоду. Когда сыну Беллы исполнилось полгода, Синухет снова стал спать с ней. Вначале принимать мужчину опять было больно, но Белла скоро почувствовала, что умелые ласки любовника помогают ей восстановить здоровье, так же, как кормление ребенка. Синухет действительно любил удовлетворять женщин - возможно, потому, что был от природы так любвеобилен. Господин заверял Беллу, что кормящие женщины не беременеют, но проводил с ней ночи не очень часто. Видимо, не из одной только предосторожности - он опасался, что ревнивое чувство со стороны жены еще усилится. Конечно, рождение второго сына усугубило неприязнь госпожи Мути к новой наложнице! Однажды Синухет даже предложил Белле сделать ее второй женой: хотя брать больше одной жены было принято прежде всего у особ царской крови. Этот разговор случился, когда они были вдвоем в постели. Тогда же Синухет предложил Белле обустроить для нее гробницу по ее вкусу. Богатые египтяне с ранних лет заботились об украшении и наполнении своего вечного дома. Белла подумала, что только египтяне были способны, лежа в постели с женщиной, разговаривать о ее будущей могиле. Ей сразу же опять почудилось, что ее обнимает трехтысячелетний мертвец... Синухет почувствовал, как Небет-Нун застыла в его объятиях, и понял, что ей разговор не по нраву. Он отстранился. - Я хочу позаботиться о тебе, теперь самое время, - сказал он: в голосе египтянина появилась холодность. - Я также думал, ради нашего сына... Белла быстро повернулась к нему, светлые волосы переметнулись на обнаженную грудь. - Что?.. - Сделать тебя второй женой. Составить с тобой договор, - Синухет улыбнулся, сознавая свою предусмотрительность и щедрость. Белла неподвижно смотрела на правильное темное лицо своего господина в обрамлении черных волос, неровно вздымавшихся над ушами. Она скрестила руки на груди, сжала колени, подбираясь для ответа. Белла понимала, что сейчас, возможно, решается вся ее дальнейшая судьба и судьба ее сына... Тем более, что у Сетеп-эн-Сетха, рыжего полукровки, есть все предпосылки вырасти еще более отверженным, чем она. Жизнь женщины далеко не так заметна, и она никогда не сражается за себя так яростно, как это делают мужчины. Если, конечно, Сетеп-эн-Сетх не попадет в любимцы к новому фараону... Но говорят, что Сети уже теперь, едва вступив на престол, не молод и не мягок. Сети - военачальник, внушающий страх врагам... Каких людей он любит, как войти к нему в доверие?.. Вот бы узнать! - Господин, - наконец произнесла Белла. - Мне кажется... взять меня в жены будет не Маат. Несмотря ни на что, она не могла принять предложение Синухета. - Почему? - спросил Синухет. Он смотрел на наложницу сурово и холодно. - Не Маат - мужчине почтить мать своего сына?.. Белла, страдая, уткнулась лицом в колени. Она вообразила, какими глазами на нее посмотрит Кифи после такого возвышения: ведь Кифи, хотя и простолюдинка, была чистокровной египтянкой! А госпожа Мути? Первая жена Синухета ее, наверное, тогда живьем съест... Белла взглянула на хозяина большими влажными глазами - и так, начистоту, все и выложила. Объяснила, что не хочет возбудить к себе ненависть со стороны других женщин дома. И не хочет появляться на виду, как делают жены. - У тебя такой же холодный ум, как и сердце, - заметил Синухет, выслушав ее. - Как у моей жены. Но мне это нравится. Египтянин помолчал. - Ты можешь сказать, как сделать лучше? Белла уже придумала выход. Она робко потянулась к руке Синухета, но остановилась. - Думаю, господин, ты можешь составить со мной другой договор, если желаешь позаботиться. Я знаю, вы часто делаете это, - Белла глубоко вздохнула. - Ты мог бы написать заверение, что мое имущество и имущество моего сына останутся неприкосновенными... Англичанка осеклась, но Синухет понял. - После моей смерти, - закончил он. Черные миндалевидные глаза зажглись насмешкой, уголки губ приподнялись. - Что ж, это разумно. Так я и поступлю. Да, он был согласен; он был открыт перед нею сейчас. Но Белла не могла радоваться такой большой уступке, глядя на Синухета. Его поглотила мысль о неизбежном. Она обняла отца своего ребенка, пытаясь утешить его; и Синухет откликнулся. И они оба забыли на этот короткий час, что смертны. Когда кончился траур по старому царю, Синухет со своей наложницей поехали вдвоем в Буто. Теперь уже не для увеселения. В Доме жизни для них по всем правилам был составлен папирус, подтверждавший имущественное право женщины по имени Небет-Нун и ее сына, Сетеп-эн-Сетха. - Будет ли перечислено имущество госпожи? - спросил писец, подняв глаза на посетителей. Англичанка поняла, что допустила большую оплошность; по-видимому, Синухет также об этом не подумал. Белла уже начала собирать для себя сундучок, но могла только приблизительно назвать свои ценные вещи. А в таких соглашениях египтяне были очень дотошны - ничуть не меньше, чем нотариусы ее времени. - Ничего, - наконец сказал Синухет, по-видимому, сердясь на себя больше, чем на женщину. - Скрепим моей печатью этот папирус, а потом составим другой, где перечислим все! Даже если они сделают это позднее, подумала Белла, имущество их сына все равно описывать слишком рано... У Сетеп-эн-Сетха были только игрушки, деревянные звери и волчки, потрепанные его старшим братом и сестрами. Когда они плыли назад, Синухет опять завел речь о погребении. Он сказал, что для его семьи "начальник Запада" давно выделил участок в некрополе Буто, рядом с местом упокоения их с Имхотепом родителей; но Мути подумывает о том, чтобы добиться для них места в Хамунаптре, прославленном и богатейшем Городе мертвых Уасета. - Как же вы сделаете это? - непочтительно полюбопытствовала Белла. Настроение у нее было совсем испорчено этими заупокойными рассуждениями, и она слушала хозяина вполуха. Какая разница, на каком кладбище лежать!.. Синухет в этот раз не заметил ее дерзкого тона. - У нас уже есть руки и глаза в Уасете, - сказал он, подразумевая, конечно, Имхотепа и своего старшего сына. - Когда Имхотеп женится, появятся еще... Мы все будем при дворе, вот увидишь! Белла, перегнувшись через высокий борт черной с красным лодки, опустила руку в воду, пошевелила пальцами. Потом выпрямилась, глядя, как вода капает с пальцев. Как давно она не обращала внимания на свои ногти, ужас как запустила... Делать маникюр в это время никто не умел... - А почему ты думаешь, что у меня такая же душа, как у вас? - произнесла Белла, посмотрев на египтянина. - Меня не примут ваши боги! Синухет улыбнулся. - Жрецы и парасхиты, которые бальзамируют мертвых, построят твою душу, приготовив твое тело, - сказал он. - Разве ты не знала, что они властны над душами? Ка вновь возвращается в тело, в свой дом. Белла действительно этого не знала; и несмотря на усвоенный ею скепсис по отношению к подобным вещам, англичанке стало жутко. А если души мертвых и вправду способны сознавать себя и вести такую жизнь, какую описывают священные тексты египтян?.. - И мой сын... тоже? - пробормотала Белла. - Он - сын Та-Кемет, - твердо заявил Синухет. И налег на весла, давая понять, что все сказано. А Белла сидела, ссутулившись на корме, и мысли у нее разбегались. Каждый день в этой выверенной жизни приносил какую-то неожиданность, с которой она не знала, что делать. *** В этом же месяце Амон-Аха приехал домой, навестить родителей и посмотреть на своего нового брата. - Рыжий! - воскликнул старший сын Синухета, едва только увидев малыша. Амон-Аха даже схватился за свой амулет и отступил, сделав оберегающий жест. Белла другого и не ожидала. Обычно мальчикам из благородных семей обривали голову, оставляя только "детский локон" на темени; и сам Амон-Аха был еще гололобым, как ученик жреческой школы. А волос Сетеп-эн-Сетха никто не касался. Он был не таким ярко-рыжим, как иные; но все же достаточно отличался, чтобы на него все здесь оборачивались. - Этот мальчик - такой же сын мне, как ты, - сказал Синухет, строго глядя на старшего. Амон-Аха насупился, опустив гладкую голову. Он промолчал лишь из почтения к отцу; но убежал, как только ему разрешили. Наверное, к матери, которая будет наговаривать ему на сына чужестранки... А может, и нет. Может, госпожа Мути достаточно умна, чтобы подождать, пока между сыновьями Синухета не возникнет естественный разлад. Хотя еще слишком рано говорить, Амон-Аха равнодушен к младенцам, как все мальчишки. Когда настало время везти Амон-Аха назад в школу, пришло приглашение от Имхотепа. Жрец Осириса нашел себе жену и звал Синухета на свою свадьбу. Имхотеп прислал и письмо, в котором рассказывал о жизни в столице и о планах его величества. Синухет прочитал письмо брата вслух для Беллы, жадно внимавшей ему. "Будет расширено строительство Ипет-Исут, главного дома Амона, - писал Имхотеп. - Фараон жертвует жрецам много колец золота. Это не потому, что он любит их больше, чем любил его отец, который ушел на Запад. Новый царь продолжает дело многих предков, жалуя слуг Амона. Однако Сети желает разведать пути Осириса, которыми до него не ходил еще никто..." Белла поняла, что речь идет о начавшемся возвышении жрецов Осириса и самого Имхотепа. Но на этом намеки Имхотепа кончались, он, видимо, как и все слуги богов, привык выражаться загадками. Однако о земных делах храма Амона брат Синухета написал вполне ясно. Белла узнала, что умер Менна, четвертый пророк Амона, и его место занял другой. Менна умер своей смертью, но причины ее остались неизвестны, потому что четвертый хем нечер скончался в одиночестве... "Ну конечно, здесь никто еще не умеет проводить судебно-медицинскую экспертизу", - мрачно подумала англичанка. И тут ее поразила догадка, что дело может быть в ней, Небет-Нун! Даже если в смерти жреца, взявшего чужестранку под покровительство, не было ничего мистического, после ее побега в храме Амона могла возникнуть склока... Может быть, пророки Амона не поделили вещи, которые отобрали у нее, или попытались истолковать появление Беллы особым образом! Но мистическое объяснение было почти таким же вероятным. Что только началось в Уасете с ее появлением, какие связи протянулись, о которых она ведать не ведает!.. - Ты огорчена? - спросил Синухет, заметивший ее реакцию. Белла долго молчала, не зная, солгать хозяину или не пытаться. - Менна был тем, кто нашел меня, - призналась она наконец. - Четвертый пророк Амона дал мне защиту, кормил меня и учил речи... Синухет опустил папирус. - Почему-то меня не удивляет то, что с ним случилось, - сказал ее господин. Белла отвернулась, понимая, о чем думает египтянин. Она сглотнула комок, потерла горло. - Ты поедешь в Уасет без меня и Кифи? - спросила англичанка не глядя. - Разумеется, - серьезно ответил Синухет. Белла шагнула к нему, и они обнялись. - Мы будем скучать... - прошептала она. Синухет поцеловал ее в губы, как любовник. - Мы надолго не задержимся. Я тоже буду тосковать, Небет-Нун.