The Beginning of the End

На празднике обильно и вкусно угощали - подавали жаркое из всякой дичи и птицы с имбирем, шафраном и корицей, под острым и мятным соусом; маленьких рыбок, целиком отваренных в масле и уксусе; соленые оливки и яблоки, должно быть, поставлявшиеся из Средиземноморья; сладкое печенье с цукатами, молодое вино и гранатовый сок. У Синухета скоро стерлась краска с губ, и теперь его рот, испачканный красным соком, казался окровавленным. Такой же кровавый след был на губах смеющегося царя, который говорил с одним из советников. Его величество, верно, и думать забыл, что походя вынес приговор маленькому мальчику и его родителям... Наконец англичанке удалось приободриться. Еще так много времени! Белла тихонько спросила Синухета, и тот сказал ей, что обучение в военной школе начинается с шести лет, и продолжается десять. За такой срок и фараон может умереть, а ее с сыном судьба повернуться совсем иначе! Подавив мучительную тревогу, Белла заставила себя смотреть на зрелища, которыми Сети решил порадовать гостей. Перед ними, в центре зала, выступали акробаты и танцовщицы, которые исполняли сложные композиции - разбегались и вновь сходились, изгибались во все стороны, образовывали живые пирамиды и цепочки из человеческих тел, разворачивавшиеся змеями; они разбрасывали вокруг себя цветки лотоса и водяной лилии, распускали тончайшие розовые и синие покрывала. Белла была заворожена этим выступлением, показавшимся ей священнодействием. Больше всего поражала слаженность движений танцовщиц - словно в этом зале через них явило свою волю новое божество, противопоставившее себя фараону... Однако Сети был так же увлечен и восхищен, как и остальные. Артистам рукоплескали; Белла заметила, что зрители бросают им драгоценные украшения и деньги, серебряные и медные дебены. Волшебство для нее разрушилось, когда в конце выступления девушки и акробаты, кланяясь, начали подбирать подношения. Век этих артистов, конечно же, был недолог... Между развлечениями фараон не забывал и о делах. Белла украдкой следила за владыкой и заметила, что он беседовал с несколькими белыми жрецами Амона. А потом неожиданно Сети опять обратил внимание на Синухета. Фараон что-то сказал одному из молодых прислужников, и тот приблизился к их столику; юноша негромко передал, что его величество приказывает Синухету подойти. Египтянин встал, неловко качнувшись. Оглушенный первым повелением фараона, Синухет успел влить в себя порядочно вина, хотя обычно был умерен. Но это вино на него не подействовало. Он направился к тронному возвышению. Белла увидела, что Синухет опустился на одно колено, потом встал и сел на ступеньку, подняв глаза на повелителя. Сети заговорил с подданным с высоты своего кресла: люди в зале шумели, и теперь слов царя не было слышно посторонним. Синухет некоторое время напряженно слушал, потом коротко поклонился и снова встал. Он направился к выходу из зала, даже не взглянув в сторону Беллы. Англичанка, исполнившись ужаса перед происходящим, увидела, что в дверях к Синухету примкнул один из стражников. Ее господина арестовали?.. Нет, быть не может... На нее саму никто не обращал внимания. В отчаянии Белла начала искать глазами Тамин, но та потерялась среди пирующих. Вдруг Белла страстно возненавидела все это собрание господ, среди которых никому не было дела до ее участи. И тут Синухет вернулся. Он нес на руках их сына! Белла закусила край своей накидки, чтобы не вскрикнуть. Она проследила за тем, как Синухет с поклоном подносит государю ее мальчика. Сети нагнулся к Сетеп-эн-Сетху, рассмотрел его и со смехом пощекотал малышу животик. Потом фараон с таким же благодушным смехом что-то сказал ее хозяину. И вдруг оба мужчины обернулись к Белле и уставились на нее!.. Сети несколько мгновений смотрел на англичанку взглядом хищника. Потом отвернулся и сделал Синухету знак, по-видимому, отпуская его. При этом фараон снова что-то сказал. Белла по-прежнему не могла разобрать ни слова, но догадалась, что Сети сделал замечание насчет нее самой. Синухет молча поклонился, отступая с ребенком на руках. А потом египтянин передал мальчика меджаю, который сопровождал его, и стражник унес Сетеп-эн-Сетха. Белла чуть с ума не сошла, видя все это. Когда Синухет вернулся к их столику, она больше не могла сдерживаться. - Что это значит? - шепотом воскликнула она. Синухет сел на место и взглянул на наложницу. Было видно, что он сам расстроен и сбит с толку, почти оскорблен. - Фараон захотел увидеть нашего сына, и тот ему понравился... Выражение лица египтянина, однако, противоречило царской хвалебной оценке. Было заметно, что Синухет до сих пор страдает из-за решения Сети. - Еще его величество спрашивал о тебе. Белла наконец осознала, что для нее самой могло означать внимание фараона. Ей стало дурно. - И что же?.. Синухет замялся, даже покраснел. - Я сказал, что ты пленница из северной страны за морем. Фараон ответил, что у него в гареме есть такие северянки, как ты, - что они холодны и унылы... и совсем не умеют развлечь мужчину! Белла была так оскорблена, что только молча открыла и закрыла рот. Ее щеки залил жар. - Что... Что он сказал?.. Синухет, казалось, понял, каково ей. Он улыбнулся наложнице и коснулся ее руки, точно разделял ее негодование. - Я о тебе так не думаю, ты это знаешь. Белла молча кивнула, отвернувшись от него. Она, конечно, знала, что она содержанка Синухета; но знала, вместе с тем, что в Та-Кемет это совсем не так постыдно, как в Англии ее времени. И вот впервые ее оценили как... - Можно нам уйти? - спросила Белла шепотом. - Да, - ответил Синухет с явным облегчением. Они встали вдвоем и осторожно пробрались к дверям, ступая между раздавленных цветов и обходя опьяневших гостей. Стража свободно выпустила их; однако за дверями к царским гостям опять присоединился меджай. Воин проводил их до дверей комнаты. Там гостя и его женщину ждал Реннефер, а еще - молоденькая дворцовая служанка. Она поклонилась Белле, избегая глядеть ей в лицо. - Я пришла позаботиться о госпоже. Белла села на кожаный тюфяк, застеленный белой простыней, на котором им предстояло спать. - Могу я увидеть сына? - Это мне неизвестно, - ответила девушка ровным тоном и снова поклонилась. Потом выразительно взглянула на Реннефера, молча приказывая удалиться. Служанка приготовила кувшин с водой и умывальный таз. Реннефер поспешно вышел, а Синухет отвернулся, чтобы не смущать Беллу, - он был погружен в свои невеселые думы. Когда Белла умылась, переоделась ко сну и служанка готовилась унести использованную воду, Синухет попросил и ему принести умыться. Девушка едва кивнула. Было видно, что к ним здесь относятся не очень уважительно. А, собственно, с чего бы к ним относиться иначе? Синухет для фараона - пока еще никто... И хорошо уже то, что не навлек на себя царскую немилость. Когда они легли спать, так ничего и не узнав о сыне, Синухет привлек к себе Беллу, точно просил у нее утешения. Приник разгоряченным лицом к ее шее и прошептал: - Фараон сказал, что мы можем уехать завтра... Сказал, что видит, как мне не терпится уехать в свою деревню, - египтянин усмехнулся. Белла лихорадочно размышляла, что может ответить униженному любовнику. - Я тоже хочу уехать! Здесь все враждебно нам... А фараон не доверяет тем, кто живет сам по себе, кого его око не видит. - Он никому не доверяет, - сказал Синухет. Горько рассмеялся: - И правильно. Оба уже значительно успокоились. Белла спрашивала себя, не захочет ли ее Синухет сейчас. Но в царском дворце, в этом враждебном месте, он был, по-видимому, совсем не расположен к любви. Египтянин заснул, обняв ее. Наутро Реннефер, который спал у двери, - может быть, неосознанно или сознательно охраняя хозяев, - привел из гарема няньку с мальчиком. Увидев его рыжую голову, Белла осознала, насколько боялась, что у нее заберут сына. Она бросилась к Сетеп-эн-Сетху и прижала к груди. - Идем отсюда, - попросила она Синухета. Им разрешили свободно выйти. Белла так торопилась, что даже не вспомнила, что голодна и что ребенок голоден. Только когда тот заплакал и потянул ее за юбку, Белла остановилась. Они стояли под внешней стеной, которую охраняли равнодушные стражники. - Где носильщики? - спросила Белла. - Они ждут Тамин, - ответил Синухет без улыбки. - Пойдем пешком. Они отошли совсем недалеко по главной аллее, под обжигающими лучами, когда услышали окрик. Вздрогнув, гости фараона остановились и повернулись: их нагоняла певица Амона в своих носилках. Вторые носилки несли рядом порожними. Тамин улыбалась. - Довольны приемом его величества? Белла смотрела на жрицу снизу вверх и не могла отделаться от чувства, что Тамин каким-то образом подстроила случившееся. Хотя Тамин не могла знать, как поведет себя Сети, - но наловчилась в придворной игре. И, уж конечно, она все знала о решении фараона. - Садитесь, - Тамин приказала опустить носилки напротив Беллы, и та, ощущая сильную неловкость, забралась в них вместе с сыном. Синухет сел в другие. Они поехали назад к Тамин, как будто это само собой разумелось. Впрочем, им уже недолго обременять ее. Белла не сомневалась, что теперь земля Уасета обжигает Синухету ноги. - Мой отец вместе с другими остался о дворце. А приказ фараона сегодня скрепят печатью и доставят ко мне домой, - вдруг произнесла жрица. - Сети знает, что мы родственники. Белла промолчала, не зная, что думать об этой благодетельнице. Сын опять заплакал, запросил пить, и Белла забыла обо всем остальном, уговаривая его. Дома, когда о мальчике позаботились, взрослые после омовения сели завтракать. Тамин задержалась - ей, как жрице, нужно было побрить все тело. Выйдя к остальным, она ела с наслаждением, поглядывая на Синухета и Беллу. А когда закончила и прополоскала в чаше с водой жирные пальцы, то сказала: - Пока мужа нет, я распорядительница его дел в Уасете и ваших дел. Я могу показать вам ваш дом в Хамунаптре. Синухет улыбнулся такому сомнительному благодеянию. Он был совсем не расположен смотреть на свою гробницу; однако сказал: - Ты очень добра, госпожа певица Амона. А Белла пришла в ужас и замотала головой, поняв, что ей предлагают. Когда англичанка услышала, что ее изображения сделаны на побеленной стене камеры, ей это представилось слишком живо. Ей показалось, будто кто-то уже похоронил здесь часть ее. - Я не хочу! Белла расплакалась, для нее это было слишком много. Тамин смотрела на чужеземку сочувственно и слегка насмешливо. - Как желаешь. Мы ведь оставим ее здесь? - Тамин повернулась к Синухету. - Конечно, - сумрачно ответил он. Египтяне уехали днем, и отсутствовали до самого вечера. Приказ фараона доставили без них: Белла испугалась, когда Реннефер позвал ее принять царского посланника, но справилась с собой. Царский вестник оказался высокомерен, но немногословен, и ушел сразу же, как вручил папирус. Белла долго с недоверием рассматривала документ, который закабалил ее сына. Прочитала, сколько хватило понятия, - она разобрала большую часть. Теперь от этого не отделаешься. Тяжело вздохнув, англичанка примирилась с неизбежным. Вернувшись на закате, Синухет был полон впечатлениями. Белла обрадовалась, что египтянин воздержался от рассказов. Он действительно был хорошим и чутким человеком. Она показала ему приказ фараона - и на Синухета, в отличие от нее, это подействовало успокаивающе. Египтяне с великим почтением относились к письменным соглашениям. На следующий день, переночевав у Тамин, они вернулись в храм Мут. Синухет навестил сына в школе Амона - и забрал его с собой на каникулы. Белле показалось, что теперь Синухет боится и за участь своего старшего. Вернувшись домой, они прожили больше полугода без всяких потрясений, пока госпоже Мути не настало время родить. Она страстно мечтала произвести на свет второго сына, и ей повезло. И она сама, и Синухет были счастливы. Но совсем недолго. На девятый день мальчик, нареченный Мернептахом, заболел - а на двенадцатый, мечась в жару, умер. Ни искусство лекаря, ни хлопоты женщин дома не смогли ему помочь. Впервые Белла увидела, как сокрушается древняя женщина. Жена Синухета рыдала и вопила, проклиная свою судьбу. А еще она призывала проклятия на голову чужеземки, обольстившей ее мужа... Мути была убеждена, что Белла сглазила ее дитя! Синухет, сам в большом горе, едва смог образумить жену. Он не стал хуже относиться к Белле, но она понимала, что теперь ее положение в доме очень пошатнулось. Теперь она стала порою с надеждой думать о Тамин. Вероятно, у жрицы Амона были какие-то планы на своих родственников, - должно быть, потому, что ее тревожило положение жрецов Амона в глазах царя.