The Beginning of the End

Когда Синухет приехал в Уасет, тело его супруги уже бальзамировалось. Нельзя было откладывать приготовлений к вечности ни на день, чтобы не допустить порчи трупа. Синухет плакал не таясь. Он страдал не столько от утраты жены, сколько от сознания своей причастности к этому. Тамин утешала брата мужа, но ее слова и слова других жрецов проходили мимо его ушей. Синухет замкнулся в себе и ни с кем не разговаривал; и не желал видеть ту, с которой все началось, - Беллу. Он много пил, чего не позволял себе раньше, у него появились мешки под глазами и талия над поясом повязки-схенти начала оплывать. Белла тоже плакала, переживала, и втайне от хозяина приходила к той же утешительнице - Тамин. И на нее, в отличие от Синухета, увещевания жрицы действовали. Может быть, потому, что Белла сблизилась с этой женщиной и легче поддавалась словесному дурману, который умели напускать слуги богов? Наибольшее успокоение Белле принесло то, что Тамин, как и сама англичанка, была уверена - "так должно было случиться". Конечно. Ведь все это случилось давным-давно! Во все время траура, все семьдесят дней, Синухет не виделся с Беллой и ее детьми. Имхотеп, который приехал в Уасет, тоже пытался облегчить муки брата; но преуспел еще меньше, чем Тамин. - Я должен платить и отвечать сам, и ни ты и никто другой не разделит этого со мной! - заявил Синухет в ожесточении. Когда пришло время водворить Мути в ее вечный дом, Синухет долго мучительно решал, где поместить ее саркофаг. Обычай и закон требовали, чтобы жена упокоилась рядом с мужем. И Синухет подчинился чувству долга, приказав, чтобы серый гранитный саркофаг поставили на возвышение посреди погребальной камеры. В углу установили ларец с канопами Мути - алебастровыми сосудами с головами богов подземного царства: канопы содержали ее мумифицированные легкие, печень, желудок и кишечник. В другом углу комнаты сложили драгоценности умершей, составили ее сосуды с благовониями и красками для лица и запечатанные кувшины с зерном и вином. Когда все было сделано, Синухет задержался под землей. Вдовец бродил по усыпальнице, глядя воспаленными глазами на яркие, радостные сцены из своей семейной жизни, покрывавшие оштукатуренные стены. Ему светил один из жрецов - "служителей Ка", которые жили в Хамунаптре. И сам Синухет тоже держал факел, поднося его то к одной фреске, то к другой. Казалось, он с трудом удерживается от желания подпалить эти рисунки... Рисунки, которые увековечивали его семейную жизнь, обрекая Синухета на ее продолжение! Имхотеп, который был с братом в этой комнате, молча следил за его метаниями. На губах верховного служителя Осириса играла мрачная и понимающая усмешка. - Ты думаешь, боги не простят тебе того, что ты совершил? - внезапно спросил Имхотеп. Он стоял, сложив руки на груди. Синухет, вздрогнув, резко развернулся к младшему брату; пламя факела в его руке обежало комнату, зловеще вспыхнув на сокровищах покойницы. - Я знаю, что я воспользовался своим правом мужчины, - сказал Синухет. - Я удовлетворил и насытил свое сердце с женщиной, которую взял в наложницы... и моя жена умерла потому, что я сделал это! Он присел около саркофага, прислонившись лбом к холодному камню. - Нет, я не боюсь, что буду наказан... я боюсь, что когда я умру, боги бросят меня в объятия этой женщины, перед которой я провинился и которую я не любил! Имхотеп тихо рассмеялся. - Ты боишься объятий мертвой женщины? Разве не кажется тебе теперь, что учение о вознаграждении праведных и пожирании сердец грешников не соответствует тому, что есть? Каждый из нас, умерев, встретится с тем, чего никогда не ждал, - прошептал Имхотеп, подняв глаза к потолку. - И значит, жрецы обманывают всех нас, - заметил Синухет с глубокой горечью. Он покосился на младшего брата, в черном ритуальном облачении. - Я этим не удивлен! - Большинство жрецов такие же невежды, - ровно ответил Имхотеп. - А те, кто знает больше... рассказывают непосвященным ровно столько, сколько следует. Он подошел к брату и положил на его обнаженное плечо свою тяжелую горячую руку. - Но ты сам умен, ты умнее многих... и сам можешь искать ответы в своем сердце, Синухет! Синухет сжал губы и мотнул головой. - Лучше я останусь невеждой. Имхотеп невозмутимо кивнул, точно его не удивил такой ответ. Потом взял брата за руку. - Идем отсюда, пора. По его знаку жрец Ка повернулся и пошел впереди, освещая путь; а Имхотеп взял факел у Синухета. Имхотеп не зря позаботился о таких предосторожностях, Синухет, с его помраченным разумом, не смог бы сейчас выбирать дорогу. А Имхотеп и проводник хорошо помнили расположение ловушек в этой части подземного лабиринта. Когда они поднялись наверх, то устроились в тени одного из заупокойных храмов, дожидаясь, пока рабочие запечатают гробницу. Это следовало сделать хотя бы временно. Когда Белла впервые увидела Синухета после похорон жены, она была потрясена произошедшей с этим человеком переменой. Она была в доме Тамин вместе с Хаи. Увидев Синухета, с красными глазами, бледного и плохо выбритого, Белла вскрикнула. Ребенок, который сидел на полу и сосал палец, захныкал, почувствовав испуг матери. Синухет медленно приблизился к наложнице. Он вперил в нее взгляд. - Мы поженимся, - хрипло произнес египтянин. Сердце Беллы оборвалось. Стать его женой... вот такого, каким он стал?.. - Я не могу, - дрожащим голосом ответила она. - Я же говорила тебе, господин Синухет, что я... - А я приказываю! - вдруг выкрикнул египтянин. Казалось, он с трудом себя контролирует. - Ты называла меня господином, но ты никогда не слушалась меня так, как следует! Теперь, когда моя жена умерла, ты станешь моей женой ради наших детей! Белла медленно встала с кровати, на которой сидела; англичанка выпрямилась, сжав кулачки. Она собрала всю свою отвагу. - Ради наших детей... я этого не могу! Этого нельзя сделать, Синухет! Глядя в расширившиеся безумные глаза хозяина, она поняла, что совершила ошибку. Синухет стиснул зубы и замахнулся своей сильной рукой. - Ты не слышала, что я сказал?.. Белла взвизгнула и отвернула лицо, ожидая пощечины; она вскинула руки, заслоняясь от неизбежного удара. Но удара так и не последовало. По полу простучали удаляющиеся шаги Синухета, а потом грохнула дверь комнаты: так, что дом сотрясся. Хаи разревелся. Белла, не успев оправиться от ужаса, подхватила мальчика на руки, укачивая его. - Ш-ш-ш, мой сладкий, ш-ш-ш. Ребенок надрывался от плача. Белла сама заплакала, прижимая к себе Хаи: ее слезы капали сыну на черную, как у Синухета, макушку. Она стала ходить с мальчиком из угла в угол, тщетно стараясь успокоиться. Наконец она устала: Хаи, которому шел второй год, оттянул матери руки. Белла посадила ребенка на кровать и сама села, взяв его на колени. Мало-помалу мальчик успокоился и опять занялся погремушкой - деревянным шариком, в котором катались финиковые косточки. Белла ссадила Хаи на циновку и съежилась на кровати, обхватив колени руками. Она чувствовала себя совершенно несчастной. Синухет всерьез разгневался на нее, и его можно было понять. Но во что гнев этого человека выльется для нее и ее сыновей?.. Белла вздрогнула, услышав скрип двери. Синухет показался на пороге; он посмотрел в ее заплаканное лицо и тут же опустил глаза. - Я позову Уаджет, пусть посидит с сыном, - тихо произнес египтянин. - А ты выйди со мной. Нам нужно поговорить. Белла покорно кивнула, не разжимая губ. Когда нянька пришла, Белла так же молча последовала за господином. Она не удивилась, когда Синухет повел ее на крышу. Тамин и ее супруг, как все фиванцы, порою ночевали там, спасаясь от жары и духоты. Они сели в плетеные кресла и некоторое время молчали. Белла, зябко потирая плечи, ждала, что скажет Синухет. Наконец он произнес: - Ты подумала над моими словами? Белла взглянула на египтянина, в глазах ее все еще был страх. Синухет покраснел и отвернулся. Он, конечно, не извинялся перед нею; но понял, услышав детский плач, что вовремя сдержался. Ударив Беллу, Синухет смог бы подчинить, принудить ее; но разрушил бы то, что было между ними. То чувство, что они взращивали и лелеяли все эти годы... - Я подумала, - наконец ответила Белла. - И я... не могу. Прости меня. Ее голос задрожал и пресекся. Синухет весь покраснел и приподнялся в кресле, стиснув подлокотники так, что плотно уложенная солома затрещала; но он уже достаточно владел собой, чтобы удержаться от насилия. - Почему? - спросил египтянин. - Почему теперь?.. Белла взглянула на него несчастными глазами. Но она все еще крепилась. - Ты приказываешь мне, ты мой господин... но для заключения брака нужно, чтобы женщина изъявила свою волю! Синухет вздохнул всей грудью. Он молил богов о терпении... - Объясни мне причину, - сказал он. - Я хочу возвысить тебя и наших сыновей, а ты отказываешься! Ты считаешь меня недостойным себя?.. - Нет! - поспешно воскликнула Белла. Она вскочила с кресла и простерла руки к возлюбленному. - Я объясню, - сказала англичанка. Больше откладывать было нельзя; Синухет не принял бы никаких других доводов. - Я скажу тебе, кто я. Я родом из будущего, я родилась через три тысячи лет после тебя, в моей стране за морем! Меня здесь, в Та-Кемет... еще не существует, не должно быть! Синухет прирос к креслу, глядя на нее. Белла испугалась, что с ним сейчас случится сердечный приступ, как с его бедной женой. - Мне кажется, что я знал это, - наконец прошептал египтянин. - Я знал уже много лет... Таких, как ты, нет ни в одной стране, подвластной его величеству, и ни в одной, которых царь не обозрел... Он протянул руку, и Белла подошла. Взяв руку англичанки, Синухет прижал ее к своей колючей щеке, прикрыв запавшие глаза. - Но ведь ты любишь меня, правда? - Да, - ответила Белла, опять плача. - Люблю так, как только могу! Синухет улыбнулся, не открывая глаз; точно убаюканный ее словами. - Брат говорил мне, что для богов не существует времени... И для душ, соединенных любовью перед лицом богов, его тоже нет... Если ты была прислана сюда и вошла в мой дом, значит, боги отдали тебя мне. Он посмотрел на нее - большие черные глаза египтянина блестели неестественно ярко. - Стань моей женой, - попросил он снова. Теперь он просил. Белла кивнула. Она не в силах была произнести это вслух; точно боялась, что именно изреченные слова навлекут на нее божественный гнев. Белла Линдсей уже мыслила по-египетски. Синухет улыбнулся и встал; он прижал ее к груди. Некоторое время они стояли на крыше, над всем городом, обнявшись; потом Белла молча высвободилась и ушла. Уже спустившись в дом, она вспомнила о мертвой жене Синухета. Белла знала, что Мути должны были положить рядом с местом, приготовленным для мужа. Неужели Синухет хотел таким образом избежать ответственности за содеянное, как ее понимали египтяне?.. Но теперь уже поздно было перерешать. *** Синухет и Белла Линдсей, под именем Небет-Нун, заключили брачный договор в своем доме под Буто: жрецы и писцы были приглашены домой, как обычно и делалось. Свидетелей этого обряда было мало, но брачная запись имела такую же силу, как и договоры самых знатных людей, устраивавших пышные свадьбы. Амон-Аха присутствовал на церемонии и участвовал в празднике вместе с юной женой. Они едва успели вступить в супружеские отношения - им помешал траур по госпоже; и, глядя на этих совсем молодых людей, Белла пророчила им такую же размеренную, декорированную, полную формальностей и лишенную страсти жизнь, как и у Синухета с Мути. Но на пути у Неферу едва ли встанет такая, как Белла... Синухет и его новая супруга, законная госпожа этого дома, пожили вместе некоторое время после свадьбы; а потом Белла опять запросилась в Уасет. Синухету еще труднее, чем раньше, было отпустить ее; но в конце концов он внял ее словам. Белла не могла занять в доме мужа положение хозяйки - теперь это место принадлежало Неферу, и хотя молодая египтянка не отличалась такой непреклонностью, как Мути, ее характер скоро мог измениться, и тогда она ощутит себя вправе требовать большего. Особенно если Неферу забеременеет и почувствует угрозу для своих детей, внуков Синухета... Синухет гневался, горячился, потрясая кулаками. - Я бы не послушал никого! Я мог бы всех в этом доме согнуть в покорности и заставить повиноваться тебе, потому что я в моем доме - Маат! - в запальчивости восклицал он, расхаживая по комнате перед Беллой. - Но я не хочу, чтобы повторилось то, что уже было... - Так, как есть, - лучше всего, - заверяла его взволнованная Белла. - Пусть у меня и наших сыновей будет два дома! Не нужно нам ссориться и отравлять воздух друг для друга! У Синухета дрогнули плечи; Белла вдруг поняла, что он смеется. - Представляю себе, как живет царский гарем... Несчастный фараон! Сети может быть счастлив в своем дворце, только если он незрячий! Белла задумчиво ответила: - Думаю, чтобы стать фараоном, и нужно сделаться незрячим. Когда Белла вернулась в Уасет, город праздновал объявление наследника соправителем. Старый фараон открыто показал народу, что отныне опирается на молодого. Белла увидела в торжественной процессии позолоченных, украшенных пестрыми лентами колесниц и взрослого царевича Рамсеса, и его сестру Нефертири - еще девятилетнюю девочку, но уже красотку. Имхотеп тоже сопровождал правителей: он был так близок к ним. Белла впервые за долгое время увидела этого статного, необыкновенно красивого жреца в черном струящемся одеянии: он сам правил колесницей, запряженной парой гнедых коней с алыми плюмажами. Имхотеп скользил взглядом поверх голов многочисленных зрителей... и на секунду Белле показалось, что он посмотрел прямо на нее. Сердце Беллы стеснилось страхом, и она чуть не отпрянула. Толпа не пустила ее назад, и вокруг раздались негодующие восклицания. Белла принуждена была остаться на месте, рядом с Тамин. Кто мог знать, что видел Имхотеп, о чем он думал?.. Белла посмотрела на Тамин, и жрица улыбнулась ей. Белла не знала, о чем думает Тамин, но эта улыбка ее ободрила.