The Beginning of the End

Верховный жрец Осириса был один в доме, унаследованном от жены, когда ее бывший слуга Сеанх доложил, что прибыл гость. Имхотеп и его супруга редко принимали гостей, и господин дома велел впустить неизвестного, ощущая дурное предчувствие. Тем более, что Сеанх не назвал имени этого человека... Мягко проскрипели сандалии по циновке, и, подняв глаза, Имхотеп увидел Перхора, отца Тамин. Тот был весь в белом, как обычно ходили жрецы Амона; и старик не сказал ни слова, остановившись напротив мужа дочери и вперив в него взгляд. Имхотеп быстро встал, оказавшись заметно выше и внушительнее Перхора; он склонился перед ним и несколько мгновений не разгибался. Потом сказал, подняв глаза на тестя: - Прошу, садись, господин Перхор. Старый жрец приподнял бритые брови со слабой улыбкой. - Ты еще помнишь мое лицо? Он отказался сесть, молча отвернувшись от кресла, и отступил на несколько шагов. Когда же Перхор снова повернулся к Имхотепу, в его кротком лице появилось что-то устрашающее. - Может быть, ты вспомнишь и то, что моя дочь, которую я отдал тебе, была моим единственным ребенком? Имхотеп склонил голову и молчал, ощущая, как больно стучит сердце. Ему нечего было сказать на это. А Перхор продолжил, все с такой же ужасающей мягкостью: - В один из дней перед тем, как случилось несчастье, Тамин пришла ко мне. Она попросила: "Отец, защити Имхотепа. Защити его ради моего Ка и ради всей Та-Кемет!" Голос жреца задрожал, он схватился жилистой коричневой рукой за горло. - Я не понял тогда, о чем говорит моя дочь, но мне стало ясно, почему она просит защиты для тебя... Я думаю, что ты давно уже занимаешься богомерзкими делами, пользуясь покровительством моей семьи и всех жрецов Амона... Я думаю, что это ты погубил Тамин и она знала, что так случится!.. Перхор шагнул к Имхотепу, и рослый, мощный жрец Осириса отступил, беспомощно опустив руки. Имхотеп молчал, чувствуя, как обвиняющий взгляд жжет его. - Я мог бы уничтожить тебя, - произнес старый жрец Амона. - Я не сомневаюсь, что ты этого заслуживаешь. Назови мне хоть одну причину, по которой тебя следует пощадить. Имхотеп посмотрел в глаза Перхору. Красивое лицо служителя Осириса теперь сделалось серым, взгляд потускнел. - Мне нечего сказать и нечем оправдаться, - произнес он с усилием. - Но подумай о моем брате. Перхор слабо усмехнулся. - Ты слишком горд, чтобы просить пощады или открыть рот в свою защиту?.. Я еще помню, как ты приехал в Уасет, молодой, ничего не ведающий и склоняющийся перед всеми... И я помню, как светилось лицо Тамин, когда она привела тебя ко мне. Старик снова отвернулся и прошелся по комнате перед Имхотепом. Плечи его ссутулились под белым одеянием. - Тамин любила тебя... Ты не дал ей ни любви, ни детей, хотя она была достойна этого как никакая другая женщина! Но она просила защитить тебя! Он посмотрел на Имхотепа. - Я не стану за тебя заступаться. Но во имя моей любви к дочери и ради ее Ка я тебя не трону. Живи и двигайся к своей гибели. Перхор вышел, прошелестев своим одеянием и не дав хозяину дома ответить ни слова. Имхотеп некоторое время стоял, подобно статуе, глядя вслед гостю. А потом медленно опустился на пол, сжав руки в кулаки так, что пальцы побелели. Лицо его исказилось от гнева и скорби, в глазах блеснули слезы бессилия. Но скоро Имхотеп овладел собой и поднялся. Он вышел из комнаты, подзывая Сеанха, чтобы тот послужил ему во время омовения и бритья. Теперь никто не смог бы прочесть на лице жреца Осириса его чувств и застать его врасплох. Белла встретилась с Перхором в храме Амона. Они с Синухетом приехали в город, чтобы выразить отцу Тамин соболезнования и поблагодарить его за все добро. И предложить свою помощь, если потребуется. Перхор, высохший от старости и горя, покачал головой, услышав это предложение. - Что вы можете сделать? Те, кто знает этот город, уже неоднократно обыскали весь город и его окрестности. Мы не найдем мое дитя, если только того не пожелают боги. По лицу Перхора скользнула улыбка много повидавшего и изверившегося человека. - Но боги почти никогда такого не желают. - Возможно, господин, Тамин не погибла, - отважилась сказать Белла. Глаза Перхора изумленно блеснули. - Может быть, она задумала какое-нибудь тайное дело... Ведь госпожа Тамин вышла из дома, собравшись в путь! Перхор бледно улыбнулся. - Только на это я и надеюсь. Моя дочь могла бы пойти на опасное дело, это правда. И ее не смогли бы остановить, если бы она ощутила, что такова воля богов. Белла почувствовала, как к горлу подкатывает комок. - Я тоже любила госпожу Тамин и понимаю, что ты потерял, божественный отец... Она ощутила изумление Перхора, услышавшего из ее уст почтительное обращение "ит нечер", которое употребляли только египтяне. - Я знаю, как моя дочь относилась к тебе, - произнес жрец Амона после молчания. Он взглянул на Синухета, который до сих пор не вмешивался в разговор. - Вы мне уже не поможете, но если я могу помочь вам, говорите. Синухет поклонился. - Мы желали бы попросить только об одном, божественный отец. Если можно, пусть тот дом в садах Амона, в котором жила Небет-Нун, пока не отдают другим. Моя жена будет отныне жить со мной, но это убежище может нам понадобиться... хотя мы пока еще не знаем, когда и зачем. Жрец, привычный к таким недомолвкам, окинул супругов цепким взглядом. Оба покраснели, взявшись за руки, точно уличенные в преступлении. Они скрывали такую важную тайну... Хотя едва ли Перхор действительно до сих пор не заподозрил, кто такая Белла. Этот старик был не глупее своей дочери. - Хорошо, - наконец ответил жрец Амона. - Вы все останетесь под защитой великого бога, пока это в моих силах. Белла посмотрела в его морщинистое лицо и почувствовала, как ее опять подтачивает страх. Но она ничего не сказала и только низко, благодарно поклонилась. *** Время опять ускорилось. Как будто Белла и ее муж стали жить в ритме двадцатого века, одни среди всех людей Та-Кемет. Сетеп-эн-Сетх вернулся в свою военную школу - родители привезли его назад, навещая Перхора. Во время занятий дома они условились, что Белла будет звать сына английским именем, "Седрик", чтобы он скорее привык к нему. Теперь мать боялась, что мальчик может выдать себя в школе. Но, по-видимому, он умел легко переключаться - качество, необходимое для выживания в ее время. Кроме того, египтяне редко звали друг друга и в особенности детей по именам, опасаясь сглаза. А имя ее сына было труднопроизносимым, как у многих здесь. Только Синухет оставался для себя и семьи Синухетом, упорнее всех противясь переименованию. Что ж, Белла хорошо понимала его. Но Синухет готовился к побегу вместе со всеми. Когда Шеритре - Эдвине исполнилось два года, Синухет поговорил со старшим сыном. С единственным своим сыном от первой жены: после смерти Мути он мало общался с Амон-Аха, и юноша тоже избегал отца. Этому растущему отчуждению они не могли и не желали помешать. Поэтому сейчас Амон-Аха был удивлен, когда отец привел его в свой кабинет и, усадив, впервые за долгое время посмотрел на него как на свою плоть и кровь. Амон-Аха догадывался, что причина в новой жене отца, этой Госпоже Хаоса, которая давно завлекла Синухета в свои сети; и в молодом человеке в который раз шевельнулась враждебность. - Ты хочешь мне что-нибудь поручить, отец? - спросил Амон-Аха, стараясь, чтобы на его лице не отразились истинные чувства. Синухет пристально смотрел на наследника. Так, как смотрят перед прощанием, вдруг подумал молодой хозяин дома, или перед смертью... - Ты, должно быть, догадываешься, что скоро я покину тебя, - наконец сказал отец. Амон-Аха взволновался. Да, он догадывался о чем-то подобном; но не ожидал такой прямоты. А вдруг отец болен, как мать, и теперь... - Отец, ты... - начал молодой человек. Синухет посмотрел в лицо Амон-Аха, обрамленное такими же непослушными короткими волосами, как у него самого. Он успокаивающе улыбнулся. - Нет, я не собрался умирать, сын, если ты испугался этого. Но я с Небет-Нун и нашими детьми собираюсь отправиться в путешествие, из которого вряд ли вернусь. Амон-Аха выпрямился на стуле, глядя на родителя во все глаза. Синухет поспешно отвернулся. - Я оставляю тебе все, чем я владею. Тебе и Неферу. Живите в радости. - Отец... - вырвалось у Амон-Аха. Не совладав с собой, юноша вскочил и бросился к отцу; они крепко обнялись. Амон-Аха заплакал на плече у Синухета, в первый раз после того, как вышел из детских лет. Отец погладил его по волосам, чувствуя, что сам едва сдерживается. - Я люблю тебя, мальчик, и всегда любил. Но теперь наши дороги должны разойтись, и это решено не нами... Амон-Аха посмотрел отцу в глаза. - Это колдовство, как появление Госпожи Хаоса? - тихо спросил он. - Да? Синухет кивнул. - Да, сын мой. И, во имя своего же блага, не выспрашивай дальше. Однако я должен сказать тебе не только это... Он прошелся по комнате, подбирая слова. Амон-Аха остался стоять, следя взглядом за отцом и вытянувшись как солдат в ожидании приказа. Синухет снова повернулся к наследнику. - Возможно, вас и всех нас ждет впереди большая опасность. Она исходит от Имхотепа, моего брата, - ты знаешь, чему он посвятил себя... Синухет перевел дыхание. - Мы бежим не потому, что бросаем вас, а потому, что мое родство с Имхотепом может навлечь на вас беду. Фараон знает меня, госпожу Тамин и моего сына от Небет-Нун, но вас он никогда не видел и едва ли будет преследовать. Вероятно, вам понадобится спрятаться на какое-то время. Родственники могут побояться приютить вас, и я заручился словом Перхора, отца Тамин. Этот жрец Амона спрячет тебя и Неферу в садах Амона - там же, где скрывалась моя жена. Синухет помолчал. - Кифи и ее дочери могут отправиться к матери моей первой наложницы, в Буто. Она еще жива, и у нее теперь хороший дом. Но когда все кончится, позаботься о Кифи и девушках, как мой сын, и найди мужей для Таусерт и Небетах. У тебя после моего ухода останется достаточно, чтобы выделить им приданое. - О Амон, - пробормотал юноша, когда Синухет кончил говорить. Лицо Амон-Аха покрылось испариной. - Чего же ты боишься, отец, если так стращаешь меня? Синухет наградил его тяжелым взглядом. - Я еще сам не знаю, и никто не знает. Но тебя я предупредил. Смотри, не проговорись Неферу и никому больше! Особенно Неферу! - Конечно, я буду молчать! - воскликнул Амон-Аха. Он схватился за висевший на его голой груди амулет, золотой диск с начертанным именем Амона; а потом опять бросился к отцу и неуклюже обнял его. Потом Амон-Аха отступил, пятясь, точно говорил с высоким господином или жрецом, к которому более нельзя было приблизиться. Он поклонился Синухету. - Да будет тверда твоя поступь, отец... - И твоя, сын, - откликнулся Синухет. - Если ты не оступишься, то будешь счастлив. Амон-Аха выскользнул за дверь и тихо прикрыл ее за собой. Синухет остался стоять, неподвижно глядя ему вслед. Он взвалил на плечи своего неопытного, неокрепшего сына тяжкую ношу, которую тому придется снести. Но иначе никак нельзя. Синухет чувствовал, что это был последний их откровенный разговор. По совету Перхора Синухет оставил в Уасете соглядатая, который жил там постоянно и незаметно, среди мастеровых Амона: чтобы тотчас же поспешить к господину, если он получит страшное известие об Имхотепе. И однажды это случилось. То, чего никто не ждал! Фараон Сети был убит, злодейски умерщвлен своей любимой наложницей Анк-су-намун. Она покончила с собой, чтобы избежать казни и пыток; и труп ее был погребен в западной пустыне, безымянным, чтобы сами боги не отыскали преступницу и ее душа претерпевала вечные мучения. Эти новости обежали Уасет на другое же утро. А спустя короткое время в Хамунаптре был схвачен Имхотеп, который оказался соучастником страшного и святотатственного злодеяния! Он был любовником этой женщины! Однако о причастности Имхотепа к убийству царя вне стен дворца почти никто не знал, потому что его приговорили к ужаснейшей из казней - Хом-Дай, которая сделала верховного жреца Осириса неумерщвленным, вечно дремлющей потусторонней угрозой для живых. Об этом никто не смел говорить вслух. Если бы шпион Синухета жил в городе, а не в храме Амона, под опекой жрецов, он бы тоже этого не узнал. Перхор бесцеремонно разбудил слугу Синухета посреди ночи, сунув ему в лицо факел. Бедняга вскрикнул и вскочил с подстилки, моргая опаленными ресницами. - Что случилось, господин?.. Перхор быстро рассказал ему о судьбе, постигшей брата его хозяина. Слуга чуть не умер от страха, услышав подробности. Но старый жрец не дал ему времени прийти в себя. - Беги, пока ночь, сейчас же бери лодку и плыви домой, - приказал Перхор. - Каждый час промедления может обернуться гибелью! Перхор бросил человеку Синухета котомку с запасом лепешек и инжира. Слуга наспех оделся, и один из младших жрецов проводил его на берег, где была привязана лодка. Слуга поплыл, гребя изо всех сил; благодаря всех богов, что река сама несет его на север. Работая веслами, он отгонял от себя страх, подобного которому не знал никогда в жизни.