The Beginning of the End

Текст, который мистер Хафез принес Меиле для ознакомления, назывался "Исповедь отрицания". Это была особая форма покаяния перед богами, распространенная в эпоху Нового царства: "Исповедь отрицания" клали в гробницы знатным усопшим, дабы текст мог оправдать их на посмертном суде, когда уста навеки смолкли. Перечислялись важнейшие грехи, такие, как убийство, обман, кража храмового имущества, прелюбодеяние. - Вы видите, как древние египтяне верили в силу письменной речи. "Божественной речи", - взволнованно говорил Хафез своей долгожданной ученице. - А их этические нормы, обратите внимание, были удивительно близки к нашим... Меила поморщилась и немного отодвинулась от Хафеза: они сидели рядом на кожаном диване. - Вы мне говорите это затем, чтобы я меньше пугалась встречи с Имхотепом? Подразумеваете, что мы с ним скоро вновь найдем общий язык, потому что у нас похожая мораль?.. Хафез вздрогнул. - Не смейтесь, мадам Меила, скоро вы поймете, насколько все серьезно. Меила только тяжело вздохнула в ответ: она уже это поняла. - Вы хотите прямо сегодня дать мне первый урок древнеегипетского языка? Но тогда не разумнее ли было принести учебник? Хафез развел руками. - Увы, госпожа, учебник - это слишком долгий путь, нам он не подходит... а вам, я уверен, и вовсе не понадобится. А этот священный документ достаточно обстоятелен, чтобы на его примере можно было многое объяснить. Благоговейная вера, которая порою звучала в словах этого человека, когда он говорил о ней, все чаще смущала и раздражала Меилу. - И чем же я лучше других? Директор Британского музея не стал ни в чем убеждать или разубеждать свою подопечную. Он взял тетрадь и карандаш, которые она приготовила на столике рядом. - В основу древнеегипетского письма положено несколько принципов, - начал он. - Каждый отдельный иероглиф может обозначать как звук, так и слог, и целое слово, и даже предложение. Рисуночное письмо является одновременно и буквенным: это и усложняет, и упрощает чтение. Для различения понятий, помимо основных иероглифов, существуют значки-определители - например, знак "дом", или "пер", превращается в "выходить", если поставить после него определитель, изображающий шагающие ноги... вот такой. Получается "пирэ". Читать можно не только слева направо, но и справа налево, и сверху вниз... однако обратите внимание: головы изображенных в профиль животных всегда повернуты в том направлении, в каком следует читать. Рассказывая, Хафез рисовал. Меила внимательно слушала и смотрела, но чувствовала, что верховный жрец культа Имхотепа переоценил ее способности. Ей нужны были учебники. Даже если бы Меила Наис могла прибегнуть к памяти Анк-су-намун - едва ли эта женщина была научена читать и писать, ей это было ни к чему. Но тут господин Хафез, увлекшись, принялся произносить текст "Исповеди отрицания": - "Я не убивал... Я не приказывал убивать... Я не лежал с женой другого... Я не обвешивал, я не обмеривал, я не ловил птицы, принадлежащей богам..." Меила, слушавшая речь своего наставника как полузабытую музыку, вдруг повелительно подняла руку. - Стойте! Хафез тут же смолк. - Вы что-то вспомнили? Девушка мотнула головой: но у нее был такой вид, точно она услышала в знакомой и любимой с детства песне фальшивую ноту. - Нет, еще не вспомнила. Но вы читаете неправильно, мистер Хафез. Я это чувствую... миссис Теплтон мне говорила, что вместо неизвестных гласных современные ученые чаще всего ставили звук "е"... Хафез кивнул, пристально глядя на нее. - Ваша английская учительница очень образованна. Может быть, вы начнете меня поправлять? Меила рассмеялась. - Боюсь, это слишком рано, господин директор. Мне нужны хорошие учебники, как всем. А там будет видно, что я могу. Хафез был явно сильно разочарован: но, следовало отдать ему должное, - сразу же согласился с доводами Меилы. - Я пришлю вам книги как только смогу. Но мы будем заниматься вместе. Он встал, оставив и тетрадь, и папирус на диване. - "Исповедь" я дарю вам. Весьма полезное чтение, - улыбнулся этот странный человек. - Надеюсь, недалек тот день, когда вы сможете сами поучить меня. Пожилой египтянин поклонился. - Конечно, академики тотчас исключили бы меня из научных кругов за мой метод работы с древнеегипетскими первоисточниками... но, к счастью, академиков с нами не будет. Меила рассмеялась. Она поднялась с места, чтобы проводить его. - А когда мы поедем на раскопки? При этих словах у нее по спине пробежали мурашки: но пока намеченные "поиски Имхотепа" представлялись девушке как очень отдаленная перспектива. - Еще не сейчас, мадам Меила. Вы должны знать, - тут Хафез вдруг необыкновенно посерьезнел. - Европейцы, которые пробудили Имхотепа в первый раз, все еще здесь. Это американец и женщина-англичанка, библиотекарь из Каирского музея. Американец, Ричард О'Коннелл, - солдат, человек с поверхностными и примитивными интересами. Он воевал в пустыне с туарегами и не задержался бы здесь лишнего часа. Однако женщина, Эвелин Карнахан, - дочь знаменитого археолога и очень увлеченный исследователь, она интересуется всеми раскопками, которые ведутся на территории Египта... Меила потерла руками плечи. Ей в рассказе Хафеза послышалось что-то очень знакомое: как будто он напоминал ей о старых врагах. Старых, но непрощаемых. - Очень интересно, - медленно проговорила египтянка. - А этот О'Коннелл и Эвелин Карнахан - они, случайно, не влюблены друг в друга? Может быть, поженятся? - Может быть, - сказал Хафез, нахмурившись. - А какое отношение это имеет к нам? Девушка усмехнулась. Мужчины, даже старые, бывают очень недогадливы в важнейших вопросах. - А такое, сэр, что если эти исследователи поженятся, им надолго станет не до нас. Или вы не понимаете? Медовый месяц, может быть, ребенок... Последнее Меила произнесла с какой-то злостью: точно от осознания того, что ей никогда не суждено иметь детей. Могут ли быть дети у ожившей мумии? И можно ли ей сейчас над этим смеяться?.. Хафез не заметил перемен ее настроения. Однако слова Меилы к сведению принял. - Может быть, вы и правы. В любом случае, мы примемся за дело, как только позволят обстоятельства. *** Темнокожий Лок-На остался при доме Меилы, и действительно сопровождал ее всякий раз, когда молодая хозяйка выходила за порог. Хотя Меила, как и другие египтянки, которые придерживались традиций, редко выходила: только, может быть, в сувенирную лавку, куда она не могла послать слугу, или в музей. К облегчению Меилы, до самого музея ее этот детина не провожал, грозя выставить свою хозяйку на посмешище перед британцами: должно быть, это место было слишком культурным, чтобы меджаи могли покуситься на нее тут. Вскоре пришли по почте присланные Хафезом книги. "Это мой подарок вам, прекрасная госпожа, - приписал директор Британского музея по-арабски. - Я знаю, что столь незначительный вклад окупится сторицей..." Меила фыркнула, прочитав послание; но подобострастной щедростью Хафеза воспользовалась. Она начала заниматься самостоятельно, презрев предупреждения своего учителя; и вскоре почувствовала, что делает успехи. Юная египтянка сознавала это, несмотря на отсутствие контроля. Ей сейчас были не нужны проверяющие... серьезные ученые могли бы только все испортить. Меила осваивала произношение резких гортанных звуков и странных полугласных древнего языка в соответствии с писаными правилами, но неожиданно начала понимать, где составители учебников ошибались... и где она оказывается права. Меила Наис всем существом узнавала язык, которого никто из ее современников не мог постичь. Как будто Анк-су-намун, до сих пор дремавшая в ней, пила живую воду этой речи... Уроки с миссис Теплтон становились все реже: казалось, что со стороны англичанки это все больше становится простым знаком участия, внимания к богатой девочке-сироте. Миссис Теплтон давала частные уроки теперь и в других домах и не скрывала этого; а Меила уже научилась у своей наставницы всему, чему могла. Египтянке было бы трудно и больно резко прекратить встречи с миссис Теплтон: эта женщина оставалась главным человеком и главным воспоминанием ее отрочества. Но постепенно перестать общаться... да, это следовало сделать. Миссис Теплтон могла оказаться не менее опасна для Меилы, чем эти археологи, о которых рассказывал мистер Хафез. А Хафеза, который, наоборот, стал появляться у Меилы все чаще, встречи с ученицей необыкновенно вдохновляли. Когда через три месяца после начала занятий Меила прочитала ему "Исповедь отрицания" с начала до конца, интонируя и варьируя произношение так, как считала нужным, пожилой египтянин пришел в экстаз. - Божественно, - пробормотал он, возведя очи горе. - Божественно! И никак иначе! Ах, если бы у вас в руках сейчас была "Книга мертвых" вместо этого документа, изученного вдоль и поперек!.. Меила, глядя на своего руководителя, в этот миг ощущала не восторг, а опустошенность. - Пока что, мистер Хафез, я не видела никакой книги мертвых и рада, что это так. А то вы бы сейчас наделали дел, - дочь Мухаммеда Наиса усмехнулась. По мере того, как крепли ее отношения с Хафезом, менялся характер этих отношений: в обращении пожилого египтянина все сильнее проглядывало подобострастие. Хотя теперь директор Британского музея называл ее просто по имени, это звучало в его устах так же значительно, как при поименовании любой высокой госпожи Древнего Египта. Уж не был ли он в прошлой жизни жрецом Осириса или Анубиса?.. Меиле сейчас вовсе не хотелось так шутить. - Скоро мы поедем на юг, Меила, - сказал Хафез, когда его восторг утих. - Скоро, госпожа, осуществятся все наши чаяния. О'Коннеллы оставили Египет и более нам не помеха... Меила промолчала, никак не поощряя своего наставника. Ей было о чем подумать. Узнав, что госпожа собирается на раскопки, Роза Дженсон попросилась с ней. И попросилась так страстно и серьезно, что Меила опешила: англичанка давно не говорила с ней подобным тоном. - Я все понимаю, зачем вы едете, мисс... и это, может быть, главное, для чего я здесь с вами, - заявила служанка, называвшая себя Хенут. - Наверное, там опасно, и будет трудно женщинам: но ведь вы тоже женщина, и вы едете! - прибавила она. На такую дерзость Розу Дженсон могла подвигнуть только крайность. И Меила не стала ставить англичанку на место, и не стала отвергать ее преданность. - Хорошо, - сказала хозяйка. - Ты поедешь со мной, обещаю тебе. И это "обещаю", и улыбка, тронувшая алые губы Меилы, наполнили служанку счастьем. Египтянка подошла к горничной и тронула за плечо. - Подумай, что тебе понадобится в дороге, и скажи мне. Я куплю все, что требуется. Роза почувствовала, как на глазах выступили слезы: эти мгновения близости с госпожой были нечастыми, но самыми драгоценными. Служанка знала, что госпожа делится с ней мыслями и чувствами, которые остаются скрытыми от всех других. - Благодарю вас, - сказала Роза Дженсон. Меила взяла ее за плечи и легко поцеловала в щеку, обдав своим благоуханием. Потом египтянка ушла; и через несколько мгновений ее мысли уже были заняты другим.