Все ради тебя

Следующие несколько часов эльф провел в кресле, сторожа сон Хоука. Кинжал лежал у него на коленях, готовый в любое мгновение впиться в горло мага, если тот сдастся под напором тварей из Тени и впустит темную сущность в этот мир. Фенрис не сомкнул глаз, внимательно прислушиваясь к тому, что сквозь сон бормотал бывший Защитник. Но его пугала не только необходимость прикончить одержимого, если его хозяин проснется таковым, а странная и пугающая метаморфоза, которая с ним происходила. В тело Хоука постепенно возвращалась жизнь. И это нельзя было объяснить игрой света и тени. Лицо мага перестало быть таким мертвенно-бледным, к губам прилила кровь, вернув им естественный оттенок. Заострившиеся черты лица разгладились, как будто приласканные чьей-то внимательной рукой. Хоук становился похож на себя. И, что самое страшное, подозрительно притих, прекратив метаться и стонать во сне. «А что, если он все-таки сдался, и это демон вернул его к жизни? — С ужасом подумал Фенрис, — тогда нельзя терять времени» Убить его во сне, пока он не проснулся. Избавиться, по крайней мере, от одного хозяина значило наполовину освободить себя и своих родных. Так просто. И одновременно так мучительно сложно. Он сам не понимал, почему это его так испугало, и почему он медлит. Фенрис уже не мог спокойно сидеть в кресле, неосознанно поглаживая рукоять кинжала, и теперь беспокойно ходил по комнате, лихорадочно соображая. Он пытался холодно и четко взвесить возможные последствия, но непослушные мысли путались. Он и здесь смог преуспеть! Мало того, что Гаррет очаровал его мать и сестру, так еще и каким-то невероятным образом влез в мысли Фенриса и внес сумятицу в его железный настрой. Уже совсем рассвело. Сонное поместье готовилось встречать новый день: из дымовых труб к небу поднимался дым, в окнах замелькали силуэты слуг. Это значит, что совсем скоро в покои Хоука постучится Саннара, его личная рабыня, и тогда может случиться непоправимое. Она станет первой жертвой одержимого. И кроме Фенриса ее некому защитить от такой ужасной участи. Эльф остановил свое безумное кружение по комнате и впился взглядом в издевательски здоровое лицо Хоука. Нельзя, невозможно было за каких-то пару часов восстановить истраченные силы, Фенрис знал об этом не понаслышке. А вернуться почти с того света — тем более. Как назло, гадкий маг не желал возвращаться из Тени и хоть сколько-нибудь облегчить воину его нелегкую задачу. Убить мерзкую тварь, которая явилась с той стороны Завесы, куда легче, чем бывшую любовь. Лириумный воин колебался. И его собственная нерешительность взбесила его. Светлые воспоминания, что были когда-то родными и близкими сердцу, стали чужими в этом поместье, в этом гнезде зла и ереси, а некогда святое лицо Гаррета стало для Фенриса худшим напоминанием о собственном ничтожестве. Пора было закончить это. Раз и навсегда. Выдрать оскверненные чувства из собственного сердца одним твердым движением, и таким же движением расправиться с Хоуком. Кровать даже не скрипнула под легким весом эльфа. Лезвие кинжала все еще хранило тонкий аромат яблока, и когда оно прижалось к уязвимой шее мага, запах, кажется, только усилился. Сердце Фенриса оглушительно громко стучало у него в висках, а рука, которая должна была оставаться твердой, мелко дрожала. Жизнь Хоука была в его власти. Тонкой ниточкой пульса билась прямо под пальцами. Стоило эльфу чуть повернуть кисть, и голодная сталь вгрызлась бы в живую плоть, заливаясь кровью. Разве не этого он хотел? Разве не об этом он думал каждый раз, когда видел Хоука? Он должен был отомстить. За других рабов, которых до смерти замучили проклятые магистры, за тех несчастных, кровь которых использовали для отвратительных ритуалов и жестоких развлечений. Фенрис должен был отомстить за самого себя. За преданное доверие. За обманчивый свет, который обещал так много, а на деле оказался лишь миражом. Ловушкой. Клеткой для разбитого сердца. Лицо воина перекосило от гнева. Холодная ярость заискрилась в кончиках пальцев, заставив его свирепо сжать зубы и надавить на лезвие. Неожиданно Хоук вздохнул, просыпаясь. Потрясенный взгляд ярко-золотых глаз вонзился в Фенриса, словно окатывая его ледяной водой с ног до головы. Воин против воли застыл на несколько мгновений, обескураженный внезапным пробуждением Гаррета. Острая кромка кинжала только чуть царапнула кожу, не разрезав ее. Однако эльф не собирался останавливаться. — Твое последнее слово, маг, — сквозь зубы прошипел он, наклоняясь совсем низко к лицу Хоука. В темных зеленых глазах была смерть. Фенрис кожей ощущал волны магии, которые окутали Гаррета, но тот не мог пошевелиться. Не с кинжалом у своего горла. Он должен был бояться. Должен был умолять о пощаде, обещать свободу и безопасность. Вместо этого он молчал. Молчал и смотрел Фенрису прямо в глаза — бесстрашно, открыто, как мог только Защитник Киркволла, и как никогда бы не посмотрел тевинтерский магистр. Хоук видел лицо собственной смерти. И почти улыбался ей. — Если ты считаешь, что должен сделать это — действуй. — Его голос был непривычно хриплым и низким, но настолько твердым, что сомневаться в его искренности было невозможно, — смерть от твоей руки будет самой лучшей из всех возможных. Фенрис не верил своим ушам. Он ждал, что в последнюю минуту своей жизни Хоук покажет ему свой истинный облик, исковерканный и вывернутый наизнанку. Чьи это были слова? Магистра? Демона в его теле? Того настоящего, давно мертвого Гаррета Хоука, ради которого эльф был готов на все? Мир вокруг потерял свои краски. Сердце билось где-то в горле, и оглушительно-громкий ток крови мешал сделать вдох. Фенрис окаменел; тело отказалось его слушаться, заключенное в кокон из золотистого тепла, с которым Хоук смотрел на него. Любовь, что светилась в янтарных глазах, не имела слов, которыми она могла бы быть выражена. Эльф вдруг понял, что его темный замысел обратился против него самого. Как только он успел об этом подумать, он услышал чей-то испуганный вскрик. — Что ты делаешь?! — это был голос Саннары, миниатюрной и хрупкой даже на вид рабыни Хоука. Фенрис бросил быстрый взгляд в сторону двери и с замешательством отметил, что девушка стоит на пороге. Наверное, эльфийка стучала перед этим, но воин не слышал, оглушенный своими мыслями и лихорадочным биением сердца. Она заметила кинжал в его руках. — Нет! — в ужасе закричала рабыня и в мгновение ока оказалась рядом с кроватью. Она обрушилась на Фенриса всей своей смешной яростью, словно маленькая разъяренная птичка, защищающая свое гнездо, — нет, не тронь его! Тонкие ручки обвили его шею и потянули в сторону, словно стремились стащить с Хоука. Конечно, Саннаре не удалось этого сделать; она могла только осыпать Фенриса ударами маленьких кулачков, толкать его, что есть сил, и, плача, сыпать проклятиями. Фенрис отмахнулся от девушки одной рукой — легко, как ему показалось. Но он вовсе не ожидал, что вложит в это движение больше силы, чем хотел. Саннара с придушенным криком упала на пол. При этом она случайно задела рукой золоченую вазу, которая стояла рядом на небольшом туалетном столике. Ваза с громким звоном разбилась, брызнув во все стороны острыми осколками, и в воздухе разлился запах крови. — Господин… — сквозь рыдания пролепетала служанка. Ее ладонь окрасилась ярко-красным, а в огромных глазах искрился страх. Фенрис только и успел, что бросить в ее сторону быстрый взгляд. Он не хотел причинять ей боль, правда не хотел. Не ожидал, что рабыня бросится на защиту своего хозяина. Жестокого мучителя, который обращался с ней, как с вещью, не имеющей права — даже не на голос — на жизнь. Но он также не ожидал, что золотистое сияние в глазах Хоука померкнет. С ужасающей быстротой оно сменилось чем-то темным и страшным, а секундой позже неведомая сила подняла растерянного Фенриса в воздух и швырнула через всю комнату. Боль острыми иглами вонзилась в его тело от сильного удара о стену. Оглушенный эльф упал на пол; ударившись затылком, он на какое-то время потерял ориентацию в пространстве. Воин закашлялся, магия выдавила воздух из легких, и вдохнуть было так же сложно, как и сморгнуть темную пелену, опустившуюся на глаза. Когда к Фенрису вернулась возможность соображать, он увидел Хоука сидящим на полу рядом с Саннарой. Маг говорил ей что-то успокаивающее, поглаживая кончиками пальцев длинный порез у нее на ладони. Крови было неожиданно много. Она капала на пол, раскрашивая великолепный паркет красными пятнами, и пачкала дорогую ночную рубашку Гаррета. Эльфийка всхлипывала; ее плечи мелко дрожали, и она то и дело смахивала со щек крупные слезы. От этого на бледном лице оставались кровавые разводы. — Не бойся. Я в порядке, он не причинил бы мне вреда. — Но… Но, господин Хоук, у него был нож… — Тебе показалось, Саннара. Не беспокойся об этом. — Он продолжал поглаживать края раны, постепенно стягивая их и останавливая кровотечение, — забудь то, что видела здесь. И убери эти осколки, пока кто-нибудь еще не поранился. Служанка повиновалась. Глотая слезы, она по одному собрала все осколки злосчастной вазы; Хоук помог ей в этом. Фенрис смог кое-как сесть, прижавшись к стене лопатками. Встать у него не получалось — отнялись ноги — и он с молчаливой обреченностью наблюдал за происходящим, понимая, что теперь его ждет очень суровое наказание за свой поступок. — Умойся. У тебя кровь на лице. — Да, хозяин, — она почти успокоилась и теперь с плохо сдерживаемым гневом косилась на Фенриса, — что… вы с ним сделаете? — Ступай, Саннара, — холодно ответил Хоук, поднимаясь на ноги. — Г-господин… — запнулась девушка, явно что-то вспомнив, — в поместье гости: мессир Климент Руфин и монна Лукреция. Хоук явно не ожидал их визита. Это было видно по тому, как он переменился в лице.  — Приготовь мне ванну. И поживее. — Слушаюсь, — перед тем, как уйти, эльфийка бросила на Фенриса еще один уничтожающий взгляд. Лириумный воин и представить не мог, что ее хрупкое тело скрывало столько ярости и огня. Но ради кого она подставила себя под удар? Ради какого-то мага крови, очернившего себя и свое имя? Хлопнула дверь, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Фенриса пригвоздило к полу тяжелым взглядом Хоука. Воин не поднял голову, глядя на мага исподлобья, будто затравленный волк. Они смотрели друг на друга, не мигая. В голове эльфа было пусто. Мысли, которых было так много, вдруг исчезли, оставляя только гулкую черноту. Лириум все еще был в его теле, болезненный, жгучий, готовый отозваться на призыв, но Фенрис был слишком обескуражен произошедшим, чтобы об этом вспомнить. Он не думал о том, что не успеет дотянуться до меча, который остался прислоненным к креслу в другом конце спальни, не думал о том, что сейчас произойдет. Он просто ждал. Любое резкое движение сейчас спровоцировало бы Фенриса. Словно зная об этом, Хоук приближался очень медленно. И так же медленно протянул руку к его лицу. «Он не замахнулся», — успел подумать воин прежде, чем пальцы мага сомкнулись на его подбородке. Удара не было. Маг грубоватым движением заставил эльфа приподнять голову и посмотреть на него снизу вверх. Хоть выражение лица Хоука было мертвенно-спокойным, его пылающий взгляд обжигал нутро. Теперь он мог сделать с ним все, что угодно. Принести в жертву демону и обрести еще большее могущество, отправить на рудники или кое-что похуже этого. Что будет с его семьей? С сестрой и матерью… Фенрису стало страшно. — Если я узнаю, что ты причинил вред другим рабам… — железным тоном отчеканил Хоук. Его властный голос и суровое выражение лица не позволяли отвести взгляд. Фенрис дернул головой, стремясь сбросить цепкие пальцы, больно впившиеся в его подбородок, но маг не позволил, сомкнув их еще сильнее. — …я верну тебя Данариусу. Зрачки эльфа сузились. В груди словно образовалась огромная дыра, ведущая в ледяную бездну ужаса. Нет. Только не это. Только не снова… Фенрису вспомнились алчущие, голодные взгляды колдуна, его жестокие забавы и мерзкий, тошнотворный смех. Он игрался со своими рабами, ломал их, как жестокий ребенок ломает свои игрушки. Вернуться в его руки было сродни смерти. Он непременно отыграется на Фенрисе, отомстит ему за каждый вздох, который был сделан не под его контролем. Он просто замучит эльфа до смерти. — Ты этого не сделаешь. — Сделаю, можешь не сомневаться, — испепеляющий взгляд Гаррета проникал прямо под броню, к голой коже, изрезанной голубоватыми нитями лириума, и еще глубже, — ты понял меня? — Да, — прохрипел в ответ Фенрис. И, заметив промелькнувшую в глазах мага угрозу, прибавил, — господин. *** Жевать было больно. Хруст его челюсти, наверное, слышали все присутствующие в обеденном зале, разве что предпочитали тактично игнорировать его. В конце концов, у них были и другие темы для разговора, а Хоук должен был благодарить Андерса за то, что может ходить на своих двоих и не оставлять за собой кровавых следов. Как он и думал, весь Минратос этим утром обсуждал тревожные новости. — Это просто немыслимо. Почти сотня рабов исчезла всего за одну ночь. — Сотня? Слышал, их было несколько десятков. — Чем в это время занимались стражники? Они должны были патрулировать город. — Тут явно не обошлось без магии. — Это вряд ли. Безродные рабы еще не научились колдовать. — Страсть к жизни может заставить любое животное биться на пределе своих возможностей. — Да, но напуганный зверь — неосторожный зверь. Он наследит, чем только поможет гончим, преследующим его. Гаррет понимал — этого разговора за столом нельзя было избежать, и поэтому молча сражался с куском добротного мяса, который оказался слишком жестким, чтобы прожевать его. Ранние визиты не были распространены в столице, если только они не были связаны с важными делами. Приезд же Климента Руфина, старшего чародея Круга магов Минратоса, мог означать что угодно — особенно, если чародея сопровождала его прелестная дочь. Данариус счел за честь разделить скромную утреннюю трапезу с дорогими гостями; разумеется, учитывая их высокое положение, завтрак был далеко не самым скромным. Настроение у Хоука было просто отвратительным. Возможно, ему стоило заранее продумать щекотливый момент с присутствием Фенриса за общим столом, но маг был слишком зол и встревожен для этого. Он воспользовался тем, что Данариус отвлекся на живую беседу с визитерами, и безмолвно кивнул на свободное место по левую руку от себя. Телохранитель так же безмолвно повиновался. Слуги разносили угощения и разливали вино под неугасающее обсуждение последних новостей. Климент, благодаря своему статусу, имел большой вес в Магистериуме и знал гораздо больше, чем остальные магистры, поэтому Хоук был уверен — они слышат самые достоверные сведения о произошедшем ночью. Те сведения, которыми располагает стража Минратоса. А знала она… ничего конкретного. Все строилась на догадках и расплывчатых слухах. Гаррет позволил себе немного расслабиться — прилюдную казнь за содействие Черным капюшонам можно было отложить как минимум до завтра. Он по большей части молчал, зато Данариус с большим интересом поддерживал беседу. Между делом он очень тонко подчеркивал достоинства гостей — так, что они не резали слух и не выглядели неприкрытой лестью. Гаррету пришлось признать, что колдун знал, как произвести хорошее впечатление. Данариус хоть и был ниже Климента по положению, его слава, заработанная изысканиями и изощренными экспериментами с лириумом, ставила его почти на одном уровне с самыми могущественными магами столицы. Публичная дружба с Климентом только укрепляла его позиции и завоевывала дополнительный авторитет. Словом, колдун был рад присутствию такого влиятельного человека в своем доме. Хоук тоже был рад. По-своему. Он бросил заинтересованный взгляд в сторону молодой женщины, что сидела за столом напротив него. Она словно ждала этого и одарила мага мягкой улыбкой — кокетливой и немного лукавой. Любой магистр на месте Гаррета раздулся бы от гордости, и не только из-за изящной красоты этой дамы. Лукреция была единственной дочерью Климента и наследницей большого состояния. Переняв от отца магический дар, она весьма преуспела в чародействе и в свои юные годы уже успела заслужить право называться магистром. Ее принадлежность к древнему роду и дворянский титул делали Лукрецию весьма удачной партией. Стоит ли говорить, что у молодой чародейки имелась целая армия ухажеров? Гаррет чуть приподнял уголки губ, мимолетно отвечая на ее улыбку. — Вся эта темная история очень волнует совет, — между тем продолжал старший чародей, — расследование продвигается слишком медленно, а магистры и рабы тем временем бесследно исчезают. И это в самом сердце Империи! Немыслимо. Данариус глазами указал служанке подлить вина гостю. — Мы сами подчас виноваты в своих бедах, Климент. Тот, кто не может держать своих слуг в узде, недостоин называться господином. Империя ничего не потеряла, лишившись такого заурядного мага, как Маал. Тем более, лаэтана. — Даже среди лаэтан встречаются выдающиеся люди, — заметила Лукреция. Она почти неотрывно смотрела на Хоука. Такое показательное пренебрежение этикетом навело его на определенные мысли; маг пытался делать вид, что не замечает этого, но сам то и дело соскальзывал взглядом к ее особе. — Как и среди альтусов встречаются болваны. У Маала было все необходимое, чтобы высоко подняться, но он не справился. Климент задумчиво погладил бороду. — Такова Империя. Он был слаб, поэтому потерпел крах. И все-таки, что же случилось с беднягой? — Многие считают, что это дело рук Черных капюшонов, — сказала Лукреция, — такое уже случалось и могло повториться снова. По городу гуляют жуткие истории, одна страшнее другой. А что вы думаете, мессир Хоук? Вы сегодня непривычно молчаливы. Это ее официальное обращение было ничем иным, как флиртом: к ученику магистра она могла прилюдно обращаться на «ты». — Капюшоны — это просто сброд, — негромко отозвался он, пользуясь возможностью как следует рассмотреть собеседницу. Лукреция бесспорно была красива и так или иначе притягивала взгляд, — я слышал, что их так называемый «орден» состоит из беглых рабов, жаждущих крови магистров. А все их успехи тщательно взвешены и предсказуемы. — Что вы имеете в виду? — чародейка заинтригованно приподняла бровь. — Они нападают только на тех, кого могут одолеть. Если подумать, то ни один действительно сильный магистр или сенатор не стал жертвой их нападения. А это значит, что они очень малочисленны и ограничены в ресурсах. Страшные истории и ржавые мечи — то единственное оружие, которое у них есть. — Хм. — Климент одобрительно кивнул и сделал глоток вина из богато украшенного кубка, — Весьма разумная точка зрения, Гаррет. Однако… Давай поговорим о тебе. Ты был дворянином в Вольной марке, но здесь, в Империи Тевинтер, только магистры считаются знатью. Твой статус невысок, но ты маг, у которого, к тому же, есть свои собственные рабы. Ты не боишься стать целью для этих самых ржавых мечей? — А вы, магистр Климент? — как можно вежливее произнес Хоук. Руфин негромко рассмеялся. Смех у него был не такой скрипучий, как у Данариуса, даже более искренний, но оттого и более зловещий. — Что ж… Истинно ферелденский ответ. Я вынужден признать, что в вопросе защиты у тебя явное преимущество, — он бросил небрежный взгляд в сторону Фенриса, который сидел неподвижно, словно каменное изваяние, — в таком сопровождении не страшно оказаться на улицах Минратоса поздно ночью. Любая подворотня покажется безопасной. Глаза всех присутствующих обратились к шипастой фигуре телохранителя, сидящего подле своего господина. Не смотря на то, что за всю трапезу он ни разу не поднял взгляд, вид у него был необычайно грозный. Потемневшие глаза свирепо сверкали из-под упавших на лицо прядей волос, а неестественно прямая спина выдавала его готовность в любой момент броситься в бой. Поддавшись общему настрою, Хоук тоже неосознанно посмотрел на него. И тут же пожалел об этом — в груди развернулась немая, сосущая пустота. — Вы не перестаете удивлять нас, Гаррет, — напевно произнесла чародейка, — посадить безродного раба за один стол с магистрами? Очень смело. Телохранители магистров обычно или стояли позади своих господ, или у дверей, как обычная охрана. Руфин выбрал для своих людей второй вариант. — Он отличается от остальных рабов, — пояснил Хоук. Мысленно запечатав свое сердце на все видимые и невидимые запоры, продолжил, — но если вас оскорбляет его присутствие, моя монна, я немедленно отошлю его. — О, нет, не стоит, пусть останется. Вы ведь не возражаете, отец? Она повернулась к чародею и невинно улыбнулась. Тот, глядя на любимую дочь, только тихо вздохнул. — Мы здесь лишь гости, Лукреция. Если хозяин дома одобряет, мы примем это, как правило. Хоук был уверен, что сияние Данариуса было видно на другом конце Минратоса. — Благодарю, Климент. Этот раб — подарок наставника своему ученику. — Очень дорогой подарок, не так ли? — старший чародей смерил Фенриса внимательным взглядом, — это ведь тот самый знаменитый эльф с лириумными клеймами? — Именно, — с удовольствием в голосе произнес Данариус, явно радуясь возможности поговорить на любимую тему, — долгие годы изысканий, масса растраченных материалов, опыты, которые я проводил методом проб и ошибок. Все для того, чтобы получить настоящее живое оружие. Он словно сделан из стали. — Я много слышал о нем. Этот раб и правда так хорош? — В противном случае он бы не делил с нами стол, магистр Климент, — произнес Хоук. И сам понял, каким ледяным тоном он это сказал. В прекрасных глазах Лукреции мелькнуло недоумение, и Гаррет подумал было, что высказался слишком грубо. К счастью, Руфин не принял это на свой счет. — Я так понимаю, что не всем ученикам вы делаете такие… выдающиеся подарки. — Далеко нет. Я сделал исключение для своего самого лучшего ученика. — Это громкое заявление. — Вы правы, Климент, но я говорю об этом со всей уверенностью. У меня есть еще одна ученица, Варанья. Она прилежна, но, к сожалению, не обладает теми душевными качествами, которые необходимы магистру. В отличие от Гаррета. — Вот как? — хмыкнул Климент. Он внимательно посмотрел на Хоука поверх бокала с вином и совершенно неожиданно задал вопрос, который обескуражил всех присутствующих в обеденной зале. — Скажите, Данариус, как вы считаете: он готов? — Целиком и полностью, — не колеблясь, ответил колдун. Защитник чуть было не закашлялся, когда глоток вина попал не в то горло, — вчера на наших вечерних занятиях он доказал мне это. — В таком случае — решено, — Климент поднялся со своего места, — завтра состоится собрание совета Круга. После заседания Гаррет пройдет Истязания. Если он преуспеет и сможет выполнить ритуал, который традиционно проводят все претенденты, то я, как главный чародей Круга, выдвину его кандидатуру на титул магистра. Разумеется, совет проголосует, но уверяю, его решение будет в вашу пользу. Внутри у Хоука похолодело. Лукреция восторженно вздохнула, Данариус рассыпался в изысканных комплиментах, но маг не слышал ничего из этого. Роскошную обеденную залу словно накрыла большая тень замешательства — она привела все чувства Гаррета в хаос. На какой-то миг ему показалось, что морозный ужас, сковавший его разум, вырвался наружу и превратил все поместье в ледяную глыбу. Ему не пройти Истязания. Не сейчас, когда он притягивает толпы темных сущностей той стороны Завесы, едва провалившись в дрему. А чародеи Круга нарочно попытаются сделать все возможное, чтобы усложнить ему задачу. Если он провалится или будет в Тени слишком долго… Хоук едва заставил себя не застонать от отчаяния. Он по-настоящему встретится со своими демонами лицом к лицу. А один из них был сейчас совсем рядом: сидел с Хоуком за одним столом и страшно сверкал ненавидящими глазами.