Все ради тебя

Странно. Привычная темнота вокруг не была угнетающей и липкой, как всегда при пробуждении. Напротив, Фенрис ощущал небывалое чувство свободы от своего изувеченного, ущербного тела, которое при любом резком движении калечило само себя новыми вспышками боли. Ничего не болело. Ничего. Даже лириум, впаянный в мышцы, молчал. Эльф множество раз просыпался с сумрачным «когда я, наконец, сдохну?», но сегодня, видимо, был тот самый знаменательный день, когда это случилось. Чтобы проверить свою догадку, Фенрис попытался пошевелить пальцами. Получилось. Зато веки наотрез отказывались подниматься, словно какой-то крайне недальновидный человек, не подозревающий о плачевных последствиях шуток над эльфом, склеил ему ресницы. Это было сродни похмельной игре, в которую любила играть Изабелла наутро после славной попойки. «Угадай, в каком положении ты сейчас находишься». Фенрис ненавидел эту игру, но прямо сейчас был готов сыграть. Потому что собрать себя по частям было необходимо. «Зачем?» — глупо спросил внутренний голос. «… Так надо», — не менее глупо ответил Фенрис и снова пошевелил пальцами. Рука слушалась и определенно принадлежала ему. Вдохновленный успехом, воин решил пойти дальше: резко приподнял ее, чтобы опустить на грудную клетку, туда, где сейчас было подозрительно пусто и легко. Так бы и случилось, если бы рука Фенриса не натолкнулась на чужие руки по пути. Его душат?! Воин моментально вывалился из сонного оцепенения, ярко вспыхивая лириумным огнем. Сверкающие магией глаза вонзились в фигуру человека, склонившегося над ним. Его лицо было хорошо знакомо Фенрису. Слишком хорошо. Ошеломленный эльф застыл, передумав рвать нападавшего на лоскуты. Хоук, видимо, опешил не меньше самого Фенриса, судя по встревоженному блеску золотистых глаз. Его большие ладони, от которых волнами накатывало расслабляющее тепло, вздрогнули, но остались лежать на шее эльфа, мягко приобнимая, но никак не душа. На первый взгляд все было в точности так, как и в тот момент, когда эльф заснул. С единственной разницей — комната была залита розоватым светом. Уже… утро? — Ты всю ночь так сидел? — медленно проговорил Фенрис сиплым утренним голосом, не сводя с Гаррета недоверчивого взгляда. — Ммм… — неопределенно протянул тот. И больше ничего не сказал. При всем своем неудобном положении Фенрис не мог не заметить помятости мага. Роскошный парадный костюм, в котором он блистал на приеме, был жутко потрепан, заляпан чем-то темным, кое-где даже разорван по швам. От самого Гаррета явно пахло гарью. Пеплом, дымом… и смертью. — Хорошо, что ты очнулся. Голос бывшего Защитника отвлек Фенриса от разглядывания его густых, резко очерченных бровей. Самые кончики были явно подпалены - так, словно Хоук выбирался из пожарища. Или сам устраивал его. Нет, и все-таки: чем он занимался этой ночью? — Я не должен был очнуться? — запоздало огрызнулся эльф и отпустил запястья мага, в которые, как оказалось, интуитивно вцепился в попытке защитить себя. Гаррет молча убрал ладони от его шеи. Приятное тепло ушло. Тело постепенно наполнила привычная боль от лириумных клейм, но, тем не менее, она не была такой острой и жалящей, как обычно. Пусть Фенрис и отвлекся на собственные ощущения, от цепкого взгляда эльфа не укрылась любопытная деталь — руки мага сильно дрожали. Чтобы спрятать это, Хоук сжал кулаки и уложил их к себе на колени. «Он истощен» — догадался Фенрис. Зеленые глаза жадно шарили по лицу Гаррета, находя все новые и новые подтверждения этой мысли. Глубокие тени, залегшие под бровями и в уголках глаз, заострившиеся черты лица, рельефные скулы, которые, казалось, еще больше выделялись из-за неестественной бледности его лица… Эльф вспомнил, что уже наблюдал это когда-то давно. После долгих, утомительных сражений Гаррет выглядел именно так. Пугал сопартийцев своим почти бескровным лицом, сильно дрожащими ладонями и взглядом побитой собаки. Но молчал и не жаловался. Даже улыбался Варрику, когда тот острил насчет шатающейся походки Хоука, кривости пятен на земле, что оставляли подошвы сапог. Кровавая дорожка следов, тянувшаяся за ним, действительно вихляла в стороны. Все понимали, что Гаррет выжег свою ману досуха и едва держался на ногах, но это не мешало ему упрямо нести на плечах кого-то из раненых соратников. Иногда этим кем-то был Фенрис. Впечатление усилилось, когда маг поднялся с кровати. Справедливости ради стоит заметить, что он пошатнулся не так уж явно, успел сохранить устойчивое вертикальное положение. Человек невнимательный и вовсе не заметил бы ничего странного. — Ты не ложился, верно? Хоук снова промолчал, отворачиваясь. Нарочно? Или не посчитал нужным отвечать? Пауза затянулась, сделалась тяжелой, гнетущей, и внезапно раздавшийся стук в дверь выбил из Гаррета вздох облегчения. — Мессир Хоук? Ваша ванна готова. Он прокашлялся и поколебался с мгновение, прежде чем ответить: — Ты не очень торопилась, Саннара. Фенриса до сих пор раздражала привычка Хоука обращаться ко всем рабам по имени, будь то простые слуги, стражники или окруженные невидимым ореолом бесчестья наложницы. Уж к кому, а к ним он обращался с неизменной холодной вежливостью. И эльф примерно знал, почему. — Ступай в купальню, вымойся, как следует, — коротко бросил Гаррет, направляясь к выходу из покоев. Он даже не удостоил воина взглядом, и понять, что он обращается именно к Фенрису, можно было только по отсутствию в комнате иных собеседников, — тебе принесут новую одежду. Лязгнула дверь, и Фенрис остался в спальне наедине с собой и своим раздраженным недоумением. Оное вызывало так много причин, что эльф так и не смог сосредоточиться ни на одной из них. Вздохнул, смиряясь с тем фактом, что мрачное расположение духа стало его постоянным спутником. И удивился сам себе. Его рука, ничего не сообщив мозгу, самовольно трогала основание шеи, пытаясь цепкими пальцами забраться под ошейник. Но не для того, чтобы попробовать его снять, нет, а чтобы добраться до целебного тепла Гарретовых ладоней, что еще не выветрилось с кожи. Эльф посмотрел на собственную руку, как на предательницу. Ему не нужны подачки от магов. Ему не нужна наигранная, напускная жалость Хоука, пусть даже она могла немного усмирить боль, мечущуюся внутри грудной клетки, как залетевший в масляную лампу мотылек. Он глухо зарычал и, откинув покрывало, встал. И снова — помимо воли — удивился. Только сейчас он заметил, что ненавистная полоска металла была холодной. Фенрис не знал, что именно маг сделал с его рабским ошейником. Он мог наложить поверх заклятья Данариуса свое собственное, усилить чары или (что маловероятно) вовсе разрушить их. Может, ошейник не обжигал потому, что прямых приказов от старого хозяина не поступало? Или он еще не проявлял яростного сопротивления указаниям нового? Как бы там ни было, на данный момент ошейник не впивался жгучими зубами воину в шею, и это его вполне устраивало. Придя в купальню, Фенрис долго терся колючей мочалкой, отскребая кожу от грязи и тех дурных воспоминаний, которые та хранила. Терся яростно, с остервенением, прямо поверх болезненных бледно-голубых отметин. Боль оглушала; Фенрис с мрачным удовлетворением отметил, что сознание начало проясняться, и прекратил это самобичевание только тогда, когда все тело стало ярко-пунцовым от горячей воды и сильного воздействия. Хоук не обманул, одежду и правда принесли. Вместе со стальной пластиной, которая закреплялась на груди тугими ремнями, когтистыми латными перчатками и наплечниками с шипами. Металл брони имел насыщенный иссиня-черный цвет с редкими вкраплениями серебристых элементов. Разглядывая себя в мутном зеркале, Фенрис не мог отрицать: экипировка была великолепна. И сам эльф, от шеи до щиколоток облаченный в черное, выглядел грозно и устрашающе. Лишь одна деталь мешала лириумному призраку порадоваться хорошей броне: она до зубного скрежета напоминала ту, которую он не снимал без малого шесть лет. Удобные облегающие штаны кончались именно там, где ему было удобно. И обхватывали ступни именно так, как ему хотелось — узкой полоской ткани возле пятки, оставляя ступню неприкрытой. Плотный воротник под горло совсем не мешал, скорее, создавал впечатление защищенности. Ошейник под ним едва ли угадывался угловатыми очертаниями. Создать такой идеальный доспех, который сел бы, как влитой, без снятия мерок было невозможно. Когда же его успели обмерить? Не сегодня ли ночью, когда эльф валялся без сознания в покоях Хоука? Нет, глупость. Даже самый искусный мастер не успел бы сделать свою работу за такой короткий срок. Что с Фенрисом могли сделать, пока он был без сознания, думать не хотелось. Он и не думал. Меч в перевязи с серебряной пряжкой также оказался весьма неплохим. Строгим, лаконичным, идеально сбалансированным — и таким же темным, как остальная броня. Черная зачарованная сталь сама просилась в руки. Фенрису захотелось сделать несколько пробных выпадов, но испуганные глаза рабов, что толкались в раздевалке купальни, стесняли в движениях, и упражняться пришлось на улице, спрятавшись от лишних глаз за зеленой оградой кустов. Стальные пластины были безупречно подогнаны друг к другу. Когда Фенрис заносил меч, чтобы сделать удар, броня не издавала ни звука. Только кожаные ремешки — еще новые, не разношенные — слегка поскрипывали. Если Хоук хотел угодить эльфу, то это ему почти удалось. Для полного успеха нужно было только вернуться на полгода назад и по-другому повести себя с Данариусом, а именно напасть без лишних разговоров. А еще лучше — умереть. Но умереть он вполне мог и сейчас, благо, Гаррету хватило ума усмирить кусачий ошейник, выдать Фенрису броню и меч. Очень, очень недальновидно. «Я перестал понимать тебя и твои мотивы, Хоук» *** Фенрис ожидал бури. Данариус должен был быть в ярости, а посуда — просто обязана летать по всей столовой, сталкиваясь между собой и разбиваясь прямо в воздухе, чтобы потом обрушиться на перепуганных слуг дождем из острых керамических крошек. Но нет. Колдун был немногословен, спокоен и напоминал бесстрастного питона. Более того. Хоук был жив и здоров. Вымытый, посвежевший, с почти неприметно остриженными кончиками подпаленных бровей, он выглядел весьма неплохо. Для того, кто жжет по ночам церкви (почему именно церкви? Ну пусть будут амбары с мукой). Что-то подсказывало Фенрису, что Гаррета не задела вспышка ожидаемого гнева Данариуса, когда тот, проснувшись с похмелья, обнаружил, что сторожевой цепной волчонок не стережет его сон. А была ли эта вспышка? Так или иначе, оба хозяина лириумного призрака — старый и новый — завтракали в напряженном молчании. Утренняя трапеза не была похожа на предыдущие: не было ни неспешного пафосного разговора между двумя магами, ни внезапных вспышек смеха, ни привычных грубостей в адрес рабов. Даже сам Фенрис стал частью перемен — он обнаружил себя стоящим не на своем обычном месте возле обеденного стула Данариуса, а у противоположного края стола. По левую руку от Хоука. Никто. Никому. Ничего. Не сказал. Зато фигура незнакомого воина, который сейчас безмолвной тенью стоял подле колдуна, говорила очень красноречиво. У Данариуса был новый телохранитель. Он, конечно, выглядел внушительно (ровно настолько, насколько внушительной может быть живая скала из мускулов), но взгляд был пуст. Не то, чтобы Фенрис ревновал или жаждал вернуться… Было просто тревожно. Все изменилось, и будущее клубилось впереди дымкой непроглядного тумана. Успокаивала только приятная тяжесть двуручного меча между лопаток. Сталь. Единственная в мире вещь, которой Фенрис доверял безраздельно. — У тебя хороший вкус, Гаррет, — хищный взгляд колдуна скользил по фигуре лириумного воина, цепляясь то за массивную серебряную пряжку пояса, то за острый наконечник шипа на плече. Словно лапал глазами. Эльфа передернуло от ощущения его призрачных пальцев на своем теле: сухих, чуть подрагивающих от возбуждения, — ты сумел подобрать для Фенриса превосходную броню. Он выглядит так, как и подобает телохранителю магистра. — Благодарю, наставник, — пространно отозвался Хоук. Скрип его зубов надежно скрыло дребезжание посуды — не для острого эльфийского слуха, впрочем, — особенно лестно слышать это от вас. Бывший Защитник сделал ударение на последнем слове, подчеркивая особый, только им, двум магам, известный смысл. При этом он едва заметно, одними губами, улыбнулся. На лицо Данариуса набежала тень. Фенрис кожей ощутил сконденсировавшееся из воздуха напряжение; невидимые жадные руки магистра, которые протянулись к нему, вздрогнули и исчезли. Так, словно их предостерегающе ударили раскаленным железным прутом. Странное чувство захлестнуло лириумного воина. Он понимал, что Хоук всего-то оберегает свою собственность – его, Фенриса — от чужого влияния, и желание защитить было продиктовано не благородными намерениями, а вполне прозаичным эгоизмом, который был свойственен большинству магистров Тевинтера. Однако… это было так похоже на Гаррета Хоука. Защитника Киркволла. Того самого, с мудрым взором и ласковыми руками, которые обнимали так крепко и так отчаянно, словно были способны оградить от всех печалей и бед Вселенной. Фенрис вверял себя этим рукам, чувствуя себя крошечным птенцом под крепкой алмазной скорлупой — защищенным, беззаботным. Слишком беспечным. «Никто не причинит тебе боль, пока ты называешь меня своим хозяином» — всплыло в голове. Эльф помнил эти сказанные Хоуком слова. А теперь получил весомое доказательство верить. Верить хотя бы его словам. Не ему самому. — Наставник, — вдруг позвал маг. Данариус оторвался от своего завтрака и бросил в сторону ученика пугающе прямой взгляд. Фенрис насторожился. Такими взглядами колдун обычно бросался, когда река его настроя была нестабильна. Словно не могла решить, чем ей стать: весело журчащим ручейком благодушия или бурным зимним потоком, способным убить своим ледяным дыханием. Фенрис чисто рефлекторно вспомнил о мече за спиной. Он же не подумал о том, чтобы броситься защищать Хоука от Данариуса? Правда ведь? — Уважающий себя маг всегда имеет под рукой личного телохранителя. Тот, в свою очередь, должен быть не только надлежащим образом снаряжен, но и иметь хорошую физическую форму, — невозмутимо рассуждал Гаррет, по-видимому, не обращая внимания на возможную опасность, — вы согласны? — Целиком и полностью, — скупо ответил тот, — к чему ты клонишь? — Ваш телохранитель выглядит впечатляюще, — искренне признался ферелденец, — по большей части из-за своего крепкого телосложения. Мой же напоминает тонкий пшеничный колосок. Он что, жаловался на ущербность Фенриса? Эльф сжал кулаки от неожиданной обиды. — Дорогой мой ученик, тебе ли не знать, что внешность обманчива? — с недоброй улыбкой осведомился Данариус, — тем более, тебе знакома боевая сноровка и ловкость Фенриса. Он грозный воин. — Согласен с вами. Раньше он был даже более чем грозным воином. Двусмысленность сказанного резала слух. — … однако сейчас он слишком тощий и слабый, чтобы защитить меня в случае опасности. Это умозаключение припечатало Фенриса, как громовой раскат. Захотелось по старой памяти свободного человека прорычать что-то вроде «Хоук, ты проклятый мерзавец! Я стою прямо у тебя за спиной и все слышу!». Побуждение отомстить за эти слова было настолько сильным, что даже костяшки пальцев заныли, словно разъяренный эльф в сердцах разбил Гаррету нос. — Тощий и слабый? — Данариус был близок к тому, чтобы рассмеяться, — ты завладел им сам. Чего же ты хочешь от меня? — Разрешите моему телохранителю наравне со мной питаться с вашего стола. Если бы такое было произнесено в присутствии высшей знати, поднялся бы скандал. В богато убранной столовой Данариуса просто повисла мертвенная тишина. «Что?!» — читалось на лице самого Данариуса. «Что-о-о-о?!» — чуть не вслух закричал Фенрис. Даже безымянный телохранитель колдуна возмущенно моргнул. Хотя никто этого не заметил. — Хочешь посадить безродного раба рядом с собой и кормить его как равного, Гаррет? — помолчав, чересчур ласково произнес магистр. — Да. Хоук был непрошибаем. — Лучше пусть будет равным мне за обеденным столом, а не в могиле, когда не сможет из-за своей слабости отбить вражеский меч. Бросив косой взгляд на его профиль, напоминающий изрезанную морским ветром скалу, Фенрис поджал губы. Что было в голове у этого мага? Каким местом он думал, когда подговаривал Данариуса сыграть с ним в карты? Когда вынудил отдать ему Фенриса? Когда усмирил ошейник и практически сам вложил в руки эльфа меч? Теперь это. Он сознательно испытывал терпение одного из самых могущественных членов Магистериума. Настоящее безумие. Фенрис понял, что совсем не знает своего нового господина. Но лучше заморит себя голодом, чем будет делить трапезу с магистрами и им подобными! Данариус отложил столовые приборы и уставился на Хоука злыми глазами. Воздух вокруг него моментально сделался горячим. (Эльф заметил, как на лбу телохранителя магистра выступила испарина) Стоящий между магами стол, который ломился от разнообразных блюд, казался сейчас не просто столом, а баррикадой с торчащими из нее копьями позолоченных подсвечников. Фенрис уже приготовился к самому худшему, когда колдун неожиданно спокойным тоном спросил: — Знаешь, в чем проблема Магистериума, Гаррет? Тот вежливо повел бровью, вопрошая. — Они приросли к своим креслам. Сегодня магистры могут только вздыхать о былом величии Империи и искать виновных в ее упадке. Архонт довольствуется жалкими ошметками земель, которые называет своими владениями, и не может набраться смелости поставить точку в войне с кунари. Знатные маги, магистры, Архонт: все они боятся смотреть вперед — в отличие от нас с тобой. Он взял в руки бокал с вином и, качнув его в воздухе, сделал вид, что любуется переливами рубиновой жидкости на свету. — Ты умен, но не питаешь лишних иллюзий, отважен, но не безрассуден, непредсказуем, но логичен и взвешен в своих поступках. Ты хорошо знаешь себя, свои возможности, используешь все доступные ресурсы для укрепления влияния. И уж точно не упустишь своего. — Ваше одобрение — высокая честь для меня, магистр Данариус, — тихо отозвался Гаррет, явно не ожидая настолько явных комплиментов со стороны своего наставника. — Мне пригодится такой маг, как ты. Рядом с троном Архонта. — А на нем… — Буду сидеть я. На этот раз воздух нагрелся вокруг Хоука. Но испарины на своем лбу Фенрис не ощутил. — Полагаю, мне не стоит напоминать вам законы Империи, — осторожно произнес Гаррет, — Архонтом не может стать член Магистериума. — Устаревшее правило, которое нельзя назвать разумным, — отмахнулся Данариус, — Время неумолимо шагает вперед. Нужно двигаться в ногу с ним. Он сделал знак слугам, стоящим у дверей. Те немедленно бросились на кухню под размеренно текучий голос колдуна: — Садись за стол подле своего хозяина, Фенрис. И если ты не съешь все, что тебе поднесут, я прикажу высечь всех поваров и кухарок. В сознании эльфа тут же всплыл образ матери, прислуживающей на кухне. Воин бросил на Данариуса свирепый взгляд, полный кипящей ненависти, затем такой же — на Хоука. И послушался, хоть рабский ошейник на его горле так и остался холодным.