Все ради тебя

Жестоко? Да. Коварно? Еще бы. Чудовищно несправедливо и в целом по-свински? Разумеется. Гаррет чувствовал себя величайшим злодеем, которого когда-либо видел свет. Но этот самый злодей был до безобразия доволен: он заставил Фенриса нормально поесть, ведь морить себя голодом, сокрушаясь и занимаясь саморазрушением, было очень в духе мрачного эльфа. Стоило отдать должное Данариусу. Он избрал очень эффективную тактику, надавив на больную мозоль Фенриса и пробудив в нем чувство вины за возможные страдания других рабов. Хоук понимал, что результат того стоит, пусть средства были слишком жесткими. Зато теперь его телохранитель будет хорошо питаться. Хочет он того или нет. Сам Фенрис не разделял оптимизма хозяина. Всякий раз, когда Гаррет позволял себе оглядываться на него, он видел одну и ту же картину: поджатые губы, нервно сжатые кулаки и взгляд, прожигающий пол. Шипастая колючая броня только усиливала эффект. Казалось, вот-вот сверкнет яркая вспышка молнии, и над головой угрюмого эльфа пойдет дождь. Именно такими — совершенно противоположными по своему настрою — их увидела Варанья, когда показалась из-за поворота коридора. — О, — громко вздохнула она, — Хоук. Доброе утро. — Приветствую, Варанья. Он вежливо кивнул, останавливаясь, чтобы переброситься с эльфийкой парой слов. — Сегодня Данариус в хорошем расположении духа. Ваши занятия должны пройти удачно. — Мне, наверное, стоит еще раз поблагодарить вас, — нервная усмешка проступила на лице молодой женщины. Последнее время она возникала слишком часто, — вы были очень любезны, когда уговорили Данариуса проводить утренние занятия со мной. Вам намного сложнее — вечером он… не такой терпеливый. — Пустяки. И зовите меня Гаррет, мы ведь договорились, — отозвался он с улыбкой, на что получил полный ужаса взгляд эльфийки. Идиот. Варанья, какая умница. Сумела без слов напомнить ему о той линии поведения, которую должны были видеть окружающие. О таких глупостях говорил Хоук, когда торопил соратников, ведь когда долго играешь чью-то роль, начинаешь либо жить ею, потеряв возможность снять приросшую к лицу маску, либо принимаешься допускать грубые ошибки. Страшно признаться, но Гаррет был рад ошибкам. Значит, он не окончательно превратился в… — Прости, Лито. Я не узнала тебя сразу, — Варанья смотрела на закованную в сталь фигуру своего брата, что замер за спиной Защитника. — Не зови меня так, — чуть слышно проговорил тот. Он едва взглянул на сестру; приподнял подбородок всего на секунду и, окатив ее ледяным взором, отвел глаза в сторону, — Лито больше нет. Варанья поджала губы, одновременно нахмурив брови. Точь-в-точь, как это делал Фенрис. Гаррет не переставал удивляться тому факту, что брат с сестрой были удивительно похожи внешне, однако их совершенно точно нельзя было назвать близкими по духу. Магесса со свойственной ей женской мудростью умела подстраиваться под перемены, одновременно изменяясь сама. Причем делала это почти безболезненно для себя — Защитник успел узнать ее достаточно, чтобы говорить об этом с изрядной долей уверенности. Она умела смириться и принять, сжиться с тем, что она была не в силах изменить. Фенрис же был упрям, неотступен и безжалостен как к себе, так и к окружающим. Эта неукротимость часто выходила ему боком. — Слухи разносятся быстро. Ты действительно стал телохранителем Хоука. Фенрис не ответил, продолжая сверлить взглядом стену. — Что ж, я… рада этому, — медленно проговорила эльфийка, пытаясь подобрать слова, — ты… попал в хорошие руки. Теперь настал черед Гаррета с предостерегающим ужасом смотреть на Варанью. — В «хорошие руки»? О чем ты? — прорычал Фенрис, в одну секунду сбросив с себя снежный покров показного безразличия, и сделал несколько шагов навстречу сестре. Та заметно отпрянула; ее длинная магическая роба качнулась. — Он позаботится о тебе. — Так же, как ты позаботилась обо мне? — в хриплом голосе воина слышалось раскатистое рычание, — так же, как Данариус позаботился о нашей матери? — Лито! Ты знал, что у меня не было выбора, ведь… — Выбор есть всегда, — грубо перебил воин, — и свой ты сделала. Вспышки молнии не было. Но Гаррет нутром ощутил, как невидимый дождь все-таки пошел. Иначе как объяснить странную сырость, которая заполнила собой все пространство коридора и повисла на резных канделябрах? Гаррет посчитал нужным вмешаться. Иначе драма, разворачивающаяся прямо перед ним, обещала обернуться чем-то серьезнее обычной семейной ссоры. — Прошу прощения, Варанья, мы не станем больше вас задерживать, — Хоук не глядя протянул руку и, ухватив Фенриса за бронированное предплечье, двинулся дальше по коридору. Эльф молча последовал за ним. За их спинами прошелестел тихий вздох Вараньи, напомнивший отголоски далекого грома, и Защитнику показалось, что он ведет за руку заклинателя погоды, который был способен вызвать бурю одним небрежным взмахом когтистой перчатки. Так и было, своими действиями и характером он действительно вызывал бурю. Эмоциональную. Ту, что бушевала сейчас в голове и мыслях Хоука. Он не сломался, это было видно. Не смирился со своим вынужденным рабством, как того боялся Гаррет, не стал бездумно подчиняться и опускать руки. Остался верен самому себе и своим взглядам, которые не изменились за последние полгода. Эльф был все тем же удивительным существом с несгибаемой волей, в которого Защитник когда-то влюбился. Чертов Фенрис. Сильный, злопамятный, яростный. Сводящий с ума. Его Фенрис. Ударить его хотелось так же сильно, как и поцеловать. Толкнуть к стене, отрезать все пути к отступлению, прижаться к сухим, упрямо сжатым губам. Вырвать из его горла низкий, гортанный стон, напоминающий собой довольное рычание. Как тогда, раньше. Кажется, несколько столетий назад. Хоук снова взглянул на него, все еще ведя за руку. Лириумный воин, не говоря ни слова, шел следом. Он не поднимал темных, горящих призрачным огнем глаз, но выглядел… непотопляемым. Как крепкое, небольшое судно, которое оказалось захваченным штормом. Его трепал злой ветер, смертоносные волны набрасывались со всех сторон, рвя паруса, а он, как прирожденный стоик, молча сносил все превратности судьбы и готовился к последнему бою с непогодой. Отпускать предплечье Фенриса почему-то стало страшно. Как будто рука Хоука, оставив его, навсегда обречет отважное судно бороться с неумолимой стихией, не оставив ни единого шанса вырваться из цепких лап ненастья. Гаррет не стал рисковать. Так, рука в руке, они и дошли до покоев Защитника. Искушение провести остаток дня в четырех стенах было велико. Хоук был взволнован событиями последних дней, но все же помнил, зачем он здесь. Нужно было отбросить лишнее и тщательно спланировать следующий шаг. Более того: сегодня он ждал новостей. Рабыня-эльфийка, мелькнувшая в другом конце коридора, тут же зажгла в груди мага огонек надежды. — Мессир Хоук, — она робко приблизилась и взглянула на него своими жалобными, полными невысказанной муки глазами, — я должна передать вам это. Подрагивающие от волнения руки протягивали ему конверт из ярко-красной бумаги. Письмо. От Авелин. Гаррета захлестнула волна возбуждения, смешанного с беспокойством, и он тут же забыл обо всем на свете, кроме письма. Янтарные глаза лихорадочно заблестели: красный конверт означал очень срочные и очень важные вести, которые требовали пристального внимания мага и, возможно, его непосредственного вмешательства. Что же хотела сказать Авелин? Попросить о помощи? Сообщить о Черных Капюшонах? Может, что-то случилось с его друзьями? — Спасибо, Саннара, — без задней мысли сказал Хоук, выхватывая письмо из рук рабыни и врываясь к себе. Он чуть было не разодрал несчастный конверт прямо так, ногтями, срывая маслянисто блестящую сургучную печатку, но сдержался. Нельзя подавать вида. Даже самому себе. Опомнившись, он почти величественно прошел к себе в кабинет и, усевшись за письменный стол, откинулся в кресле. Притворно вздохнул, обозревая кипы бумажной работы, что накопились за пару последних дней. Его взгляд случайно зацепился за что-то темное и шипастое у двери — фигуру своего телохранителя. Фенрис был еще здесь. И, что немаловажно, умел читать. — Можешь идти, — Гаррет потянулся к ножу для бумаг, что есть силы скрывая свое нетерпение, но так и замер, не разрезав заветный конверт. Эльф не шелохнулся, по-видимому, глубоко задумавшись. — Ты можешь идти, — с нажимом повторил Хоук, выразительно глядя на своего телохранителя. — Идти? Куда же? — сумрачно произнес воин, оторвав наконец взгляд от пола. Темная зелень его глаз выражала недоумение пополам с неприязнью. — У тебя личное время. Займись своими делами. Гаррет не думал, что увидит на лице эльфа искреннюю растерянность, плохо замаскированную под раздражение. Он был удивлен? Разумеется. Маг и сам не хотел бы оставлять его одного. Он целую неделю мучился, придумывая способ заполучить Фенриса под свое покровительство. Однако прямо сейчас было нужно, чтобы воин исчез из личного пространства Хоука на пару часов. Для его же блага. — Разве у бесправных рабов есть свои дела? — язвительно спросил эльф, кривя губы. — Ты и сам знаешь ответ, — спокойно отозвался Хоук, ожидая такой реакции и поэтому не принимая злые слова близко к сердцу, — разве тебе не хочется потренироваться, опробовать новую броню? Проверить заточку и баланс меча? Увидеться с матерью? Фенрис вздрогнул. — Пока ты был телохранителем Данариуса, у тебя вряд ли была свободная минута, чтобы навестить ее. По судорожно сжавшимся кулакам Защитник понял, что попал в точку. — У тебя есть время до полудня. — Отпускаешь меня одного? — сощурился воин, вонзив острый взгляд в своего нового хозяина, — а вдруг я сбегу? Иной человек подумал бы, что в его голосе звенела ненависть. Но Гаррет понял: так звучит глубоко запрятанная, погребенная под слоями раздражения и гнева истинная скорбь. Услышать ее было сюрпризом для Защитника. Может, все не так просто, как он думал? Маг испытующе посмотрел на своего телохранителя, заглядывая ему в глаза. Внутренне содрогнулся: вдруг и правда сбежит? Оставит сестру и мать, забудет о своей мести и ускользнет? Так просто? После всего, что Гаррет для него сделал? «Нет», — сам себе сказал ферелденец. Это ведь Фенрис. С него станется сначала перебить как минимум половину магистров Минратоса, освободить их рабов и только после этого сделать ноги. А начнет он с Данариуса. И с Хоука. «На мне этот волчонок и споткнется» Вдруг Гаррет ощутил, как его глаза сощурились от улыбки. Искренней, широкой, теплой, которую было не удержать в уголках губ. Она расцвела на лице сама собой, беря свое начало где-то глубоко в груди, и Хоук так и не понял, что именно ее вызвало. Он улыбался Фенрису так, как не улыбался уже давно. С любовью. — Ты будешь нужен мне после полудня. Будь добр, вернись к тому времени. Не опаздывай, — он опустил взгляд на бумаги и, взяв первую попавшуюся, углубился в чтение. Боковым зрением он видел, как эльф еще несколько мгновений не двигался с места, наверное, продолжая потрясенно смотреть на хозяина, а потом, не проронив ни слова, вышел за дверь. Петли лязгнули чересчур громко. *** Он громко захлопнул за собой дверь. Внезапная слабость вынудила привалиться к двери спиной. Меч, который был закреплен перевязью между лопаток, больно давил на загривок своим перекрестьем, но эльф не обратил на это внимания. Мир вокруг был залит нежным золотисто-янтарным светом. Как он это делает? Как раз за разом заставляет расколотое сердце снова ощущать что-то кроме черной всепоглощающей ненависти? Что-то… глубоко трепетное. Волнующее. Гаррет предал его. Отдал Данариусу, чтобы полгода спустя отбить обратно. Зачем? Почему? И как теперь реагировать на его менторский, прохладный тон, никаким образом не вяжущийся с его поступками и улыбкой? Был ли хоть какой-то шанс того, что старый Хоук еще жив? Или новый давно похоронил его под слоем магистерской заносчивости и жестокого эгоизма, а полные тепла взгляды — лишь игра воображения самого Фенриса, который оказался настолько одурманен его ядом, что утратил способность трезво мыслить? «Слишком много вопросов», — эльф потер переносицу, пытаясь собраться с мыслями. Нужно было отвлечься. Заняться чем-то, дать себе время переварить увиденное и сделать выводы. Он отлип от двери и двинулся вперед по коридору. Постепенно его шаги становились все увереннее, в то время как он сам — задумчивее. Фенрис не заметил, как ноги сами собой привели его к кухне. В большом помещении с несколькими рядами колонн и высокими потолками было душно. Разнообразные запахи — трав, жареного мяса, чего-то горелого — залепили нос. Кухня напомнила лириумному воину пчелиный улей. Всюду суетились рабы и рабыни, таская огромные корзины и ящики с едой, гремела посуда, лилась вода, на огромных жаровнях что-то шипело и шкворчало. Среди всего этого хаоса команды главного повара грохотали громовыми раскатами и хлестали несчастных невольников, как кнут. Будет сложно найти здесь её. — Лито? — послышалось откуда-то со стороны. Он повернул голову и в немолодой темноволосой эльфийке, что возилась с овощами, узнал свою мать. За последние годы она сильно постарела, но Фенрис все равно узнал бы ее моментально, неважно, в роскошном ли платье или в ободранной юбке. Мать широко улыбнулась и двинулась ему навстречу, на ходу вытирая руки о застиранный передник. — Лито, мой храбрый сын, — приблизившись к телохранителю, она с ходу крепко обвила его шею руками. Переставший дышать воин несмело обнял ее в ответ. — Мама, — выдохнул он. После «возвращения» Фенриса в Минратос они виделись всего несколько раз, и то мельком. У эльфа не было никакой возможности поговорить с матерью, не говоря уже о том, чтобы обнять. Болезненное, тянущее чувство шевельнулось в груди у Фенриса. Боль, вина, сожаление… Он не знал, что Данариус не сдержит свое слово, но в случившемся обвинял только себя. Не предвидел. Не уберег. — Ты изменился, — голос матери звучал ласково и тепло, и Фенрису стало еще больнее, — стал настоящим мужчиной. — Я не смог защитить тебя и Варанью, — возразил воин, хмуря брови, — разве после этого я могу называться мужчиной? — Не все зависит от нас. Некоторые вещи все равно случаются, как бы не старались их предотвратить, — у нее были сухие, загрубевшие от тяжелой работы руки, но в тот момент, когда она положила их на скулы Фенриса, по-матерински лаская, они показались ему самыми мягкими, самыми дорогими руками в мире. — Мессир Хоук теперь твой новый хозяин, верно? Он кивнул. — Хорошо, — улыбка на лице матери стала ярче, — очень хорошо. — Что же в этом хорошего? — сощурился эльф. В кончиках пальцев начало скапливаться раздражение. — Он сможет позаботиться о тебе. Снова. Варанья указывала на то же самое. — Почему ты так в этом уверена? — Он уже заботится, — просто отозвалась она. — Отпустил тебя ко мне. А еще я ни разу не видела, чтобы телохранитель трапезничал вместе со своим хозяином за одним столом. Глаза Фенриса зло сверкнули. Он отступил от матери на шаг и прошипел: — Этот скользкий угорь подговорил Данариуса. Меня заставили! Против моей воли! — Но ты все съел. Он отвернулся. — Не хотел, чтобы кто-то пострадал из-за меня. — Лито… — Не зови меня так! Кулаки воина самопроизвольно сжались. Он ощутил, что начал терять над собой контроль; бурлящая в висках кровь посылала вниз по спине волны темной злобы, которая побуждала немедленно обнажить меч и дать выход ярости. — Фенрис. Послушай меня. Тон матери изменился, и эльф поднял на нее взгляд. Глаза матери сейчас были не обреченными глазами рабыни, но глазами мудрой и свободной женщины. — В своей жизни я видела множество господ. Разных. Не только жестоких, но и милосердных. Последних было так мало, что они сразу выделялись, даже если пытались это замаскировать. Твои глаза замутнены ненавистью, и ты не можешь увидеть, что в его душе нет тьмы. — Ты лжешь, — потрясенно выдохнул Фенрис, — он добрался и до тебя. Опутал тебя своей паутиной интриг и притворства! — Нет! — глаза женщины сверкнули неподдельным испугом, — что ты… не говори так. Мессир Хоук не причинял мне вреда! — Тогда почему ты на его стороне? — воин схватил ее за плечи и, сильно тряхнув, почти крикнул ей в лицо, — почему вы все его защищаете?! — ЭЙ, ТЫ!!! Фенрис резким движением развернул голову в сторону выкрика; прямо на него смотрел неповоротливый гигант с широкими квадратными плечами и необъятным животом, на котором чуть ли не трескался передник. Главный повар. В руках у гиганта была огромная деревянная ложка. Ей он и потряс в воздухе: — Если через две минуты ты не уберешься с моей кухни, я тебя по стенке размажу!!! — Неужели? — сквозь зубы процедил эльф и уже собирался подойти поближе и потолковать с этим самоубийцей, но путь заступила тоненькая фигурка матери. — Лито, прошу тебя, — от ужаса она забыла о том, что его не следует называть старым именем, — не зли его. Он любит срывать злобу на остальных. — Тогда у вас будет новый главный повар. — Новый может оказаться кем угодно, даже хуже! Только это и заставило Фенриса остаться на месте и опустить руку, уже тянущуюся к мечу за спиной. — Ты должен пообещать мне кое-что. Что-то очень важное. — Да? — отчего-то у него сперло дыхание. — Пообещай, что будешь защищать его. От грабителей и разбойников, от заговорщиков, от хозяина Данариуса и от Черных Капюшонов. — Черные Капюшоны нападают только на влиятельных знатных магов, — с тихой злобой произнес он, — Хоук знаменит, но пока не признан дворянином. — Но скоро будет. Я верю, что он сможет сделать для Империи очень много хорошего. И для рабов — тоже. Невероятным усилием воли Фенрис заставил себя не вздрогнуть, когда мать потянулась к нему и накрыла узенькой ладошкой шип у него на наплечнике. — Обещай мне. — Я… — он колебался. — Обещай, — на лице женщины отразилась такая боль, такая отчаянная мольба, что у эльфа не хватило сил отказать ей. — Я обещаю. *** Фенрис не опоздал. Ровно в полдень они с Хоуком вышли из поместья Данариуса в сопровождении нескольких рабов и охранников и двинулись в сторону рынка. Зная нравы богатейших слоев населения, торговцы открывали свои лавки ближе к середине дня, когда знатные господа, выспавшись и позавтракав, отправлялись прогуляться по городу. Солнце было в зените. Пару месяцев назад оно бы, наверное, страшно пекло, но сейчас воздух, наполненный запахами ранней осени, нес тонкую прохладу. Легкий ветер путался у Фенриса в волосах, то и делая швыряя непослушные пряди ему в лицо. Тот неустанно откидывал волосы набок и тихо злился. Хоук тоже был не в духе. Хмурился, кусал губы и иногда задерживал свой взгляд на далеком неуловимом горизонте, словно стремился выхватить в его прозрачной дымке что-то важное, видимое только ему одному. Эльф ни о чем не спрашивал, молча вышагивая рядом с ним и внимательно осматривая улицу на предмет опасностей. Оных нигде не было видно; вокруг были только знатные господа, пышно разодетые дамы в сопровождении кавалеров, дневные стражи в доспехах Тевинтера, что лениво патрулировали улицы, и наездники на великолепных скакунах. Почему Гаррет не ездил верхом по городу, Фенрис не понимал. Ограничивался подозрениями насчет того, что он просто не привык к такому способу передвижения, хотя не сомневался, что Хоук превосходно ездил верхом. Он вообще делал превосходно абсолютно все, за что ни брался. А если это что-то не выходило превосходно, то упрямо оттачивал свой навык до совершенства. На рынке, как и ожидалось, было людно. Пестрые разноцветные палатки торговцев были выстроены в длинные ряды; вдоль них проходили целые процессии из рабов, их господ, наемников, моряков, солдат и прочих колоритных личностей. На каждом углу цвела бойкая торговля, звучали призывные выкрики купцов и звенели монеты. Чего тут только не было! Орлессианские шелка, андерфелсские резные статуэтки и скульптуры, антиванские вина и сыры, гномья сталь и эльфийские клинки. У неискушенных обывателей просто разбегались глаза от такого цветистого разнообразия. Гаррет не терял времени на пустое разглядывание. Он уверенно подходил к заинтересовавшей его лавке и после минуты изучения ее содержимого покупал то, что считал нужным. По большей части это был провиант и снаряжение. Он почти не торговался, но деньгами распоряжался разумно. С одним-единственным исключением. Проходя мимо очередной торговой палатки, Фенрис неосознанно задержал взгляд на прилавке, который был завален ярко-красными, блестящими тонкой кожурой плодами — яблоками. Как так вышло, что с его губ сорвался неосторожный вздох, он не понял, но в следующий миг почти с испугом увидел, что Хоук заворачивает именно к этой лавке. Он скупил все. Купец долго бушевал от радости и без умолку нахваливал свои яблоки. Из Старкхэвена. Наливные. Кожа светится, почти лопается. Посмотрите, какие спелые. Безумно вкусные. Безумно. Когда все яблоки были погружены в корзины и переданы сопровождающим рабам и охранникам (а корзин оказалось без малого аж пять штук), Гаррет выбрал из них одно. Фенрис подумал, что для себя. Но каково же было его удивление, когда хозяин, направившись дальше и не сбавляя шаг, прямо на ходу протянул яблоко своему телохранителю. Тот на мгновение потерял дар речи. — Я не голоден, — выдавил он. Маг повернул к нему голову. Его золотистые глаза смотрели без злобы, раздражения или чего-то подобного. Улыбки в них тоже не было. Зато было что-то другое: потаенное, глубинное. Словно сокрытое от всего мира легкой дымкой тайны. Что-то такое, что заставило Фенриса принять предложенное яблоко. Оно действительно оказалось очень спелым. Когтистая латная перчатка даже случайно пропорола тонкую, румяную от щедрых поцелуев солнца кожицу, открывая нежную мякоть. Торговец не обманул. Яблоко и правда было безумно вкусным. *** — Надо же, Гаррет. У вас появился телохранитель. И не какой-то там наемник, а бывший телохранитель магистра Данариуса. — Да, все так, — небрежно ответил Хоук, откидываясь в кресле. Его собеседник, молодой маг приятной наружности, словно зеркально отразил его движение и тоже откинулся на спинку кресла, в котором сидел. — Вы быстро растете. Стоит ли мне ожидать того, что однажды вы переступите порог моего имения в мантии самого Данариуса? — Это вряд ли, Гладриус. Его мантия узковата мне в плечах. Они оба рассмеялись, а Фенрис поморщился. Ему было приказано молчать, но никто не запрещал ему выражать свое отвращение другими способами, например, мимикой. После посещения рынка Хоук отправил рабов и охранников обратно в поместье (они едва тащили тяжелые корзины и ящики с покупками), а сам решил нанести визит «другу». Так он сказал. Лириумный воин не стал уточнять, что это был за друг, и зачем им понадобилось идти через полгорода к нему в особняк. По крайней мере, это было не его дело. — Помните наш недавний разговор о сути магии? — Разумеется. Как можно забыть двухчасовой жаркий спор, который чуть не кончился магической дуэлью? — усмехнулся бывший Защитник. Лириумный воин не видел его лица, так как стоял чуть сбоку и сзади от его кресла, как и подобает телохранителю, но прекрасно слышал его тон. — Я как раз нашел новый аргумент, против которого вы вряд ли найдете противовес. — Неужели? — Да, только взгляните на это. Тот, кого звали Гладриус, наклонился вперед и протянул Хоуку свиток, перевязанный красной лентой. Тот развернул его — кажется, с большим энтузиазмом, чем можно было ожидать — и принялся жадно вчитываться. Фенрис обвел помещение скучающим взглядом и вдруг натолкнулся на настороженные льдисто-голубые глаза. «Друг» Хоука смотрел на него с подозрением. — Ваш телохранитель всегда стоит так ровно? — Не переживайте, Гладриус, он не шелохнется, пока я не прикажу. Эльф скрипнул зубами. — Он не слишком любопытен, я надеюсь? — не унимался маг, продолжая сверлить шипастую фигуру внимательным взором, — некоторые рабы суют свой нос туда, куда не следует. — Он неграмотен, если вы об этом. Лириумный воин постарался скрыть свое потрясение за маской безразличия и отрешенности, но внутри у него все бушевало. Хоук солгал. Он сам учил Фенриса читать, а чуть позже — и писать. Еще тогда, в почти беззаботное для них обоих время. Воин вряд ли был способен сочинить поэму или написать научный трактат, однако он был вполне способен черкануть письмо и прочесть не слишком сложный текст. Заглядывать через плечо эльф не любил, но острое зрение моментально зацепилось за кусочек бумаги с ровно очерченными символами. Буквы в том свитке, который Гаррет держал в руках, были незнакомы Фенрису. Какая-то загадка? Другой язык? Эта темная, таинственная неизвестность злила. Что было в свитке? Уж не ради него ли ферелденец пришел сюда? — Это все весьма интересно, Гладриус, но весьма спорно, — заключил он, когда через минуту оторвался от чтения, — написавший это брат церкви был признан сумасшедшим. — Однако в его изысканиях есть доля истины. — Осмелюсь не согласиться с вами. Между магами разгорелся высоконаучный диспут. Фенрис до последнего пытался вникнуть в его смысл, но, оказавшись погребенным под толстым слоем незнакомых терминов, оставил все попытки и принялся рассеянно разглядывать внутреннее убранство комнаты. *** Когда маг в сопровождении своего телохранителя покинул имение Гладриуса, на Минратос опустились жидкие сумерки. Масляные фонари, которые освещали ночные улицы города, еще не были зажжены, и в темных переулках собиралась темнота, растекаясь по каменной мостовой. «Идеальное время для мародеров», — только и успел подумать Фенрис, как дорогу им преградило несколько темных силуэтов. — Господа хорошие, не найдется звонкой монетки для бедных нищих? — Для нищих у вас слишком хорошие клинки, — произнес Хоук ледяным тоном. Фенрис насчитал дюжину разбойников, окруживших их плотным кольцом, и еще четырех — на крыше ближайшего дома. Наконечники их стрел тускло поблескивали в темноте. Между лопаток отчаянно зачесалось. — Эй, парни, я, кажется, знаю этого эльфа, — один из разбойников окинул Фенриса оценивающим взглядом, — кажись, раб одного из магистров. Как его зовут? Данариус? — Беглый раб? Почему бы нам тогда не отвести его обратно к хозяину и получить награду? — Жаль говорить, но никакого золота вы не получите, — Хоук и глазом не моргнул. Только желваки на челюсти задвигались — верный признак надвигающейся опасности. Не для самого мага, а для его противников, — я и есть его хозяин. — Ты и есть Данариус что ли? Слишком молодой для магистра. И слишком смазливый. Бывший Защитник не был склонен поддаваться на провокации. Со странной теплотой Фенрис подумал, что за полгода ничего не поменялось. — Скройтесь. И я забуду, что вы угрожали мне и моей собственности. — Угрожали? Да мы вас на кусочки порубим, если не отдадите все свое золото! — вожак банды оскалился, поигрывая клинком. У него не хватало двух зубов и кусочка уха, — броню эльфа мы тоже возьмем. Отдавайте все ценное, и мы подумаем, стоит ли сбрасывать вас в канаву с перерезанными глотками или сначала повеселиться. — Чур, эльф мой, — послышалось откуда-то сзади, — эти ладные ножки просто созданы для того, чтобы лежать на моих плечах. — Это вряд ли, — зло отчеканил Хоук и взмахнул рукой. Даже не взмахнул, а, скорее, повел пальцами в воздухе. Говоривший вдруг оторвался от земли и, повинуясь воле мага, с оглушающей скоростью устремился обратно. Чудовищная сила припечатала его к земле. Послышался хруст костей и треск рвущихся тканей, брызнуло что-то красное. Человека просто расплющило, словно сапогом, который раздавливает перезревший помидор одним легким движением. — Маг! Убить мага! — со всех сторон послышался шум и лязг металла. Как будто они раньше не увидели магический боевой посох. Переулок осветила яркая голубоватая вспышка, и лезвие темного двуручного меча перерезало древки нескольких стрел, которые были пущены с крыши. Секундой позже прямо на камне мостовой, где не было чему гореть, занялось колдовское кроваво-красное пламя, озаряя перекошенные от ужаса лица нападавших. Фенрис двигался быстро, оставляя за собой призрачные бледно-голубые росчерки. Его сердце словно отбивало боевой ритм, в то время как клинок вспарывал мягкую плоть. Разбойники вскрикивали, когда их одежды касалось пламя Гаррета. Те же крики замирали у них в горле, когда тела оказывались укутанными смертельными объятиями жгучего холода. Лириумный призрак разбивал застывшие ледяные скульптуры одним точным ударом меча, и они послушно осыпались на камни мелкой ледяной крошкой. Сидящих на крыше лучников Хоук устранил с расстояния, едва ли сделав магический пасс руками. Бой кончился, не успев начаться. Силы были не равны, но никто не просил разбойников соваться к магу и его телохранителю. — Ты спас меня. — Что? — рассеянно переспросил Фенрис, вытирая меч об одежду мертвого разбойника. — В меня летела стрела, — тихо сказал бывший Защитник. Он даже не сбил дыхание этой внезапной стычкой, — Ты отбил ее. — И? .. В темноте ярко-желтые глаза Гаррета казались двумя тлеющими угольками. — Ты мог бросить меня и сбежать. Действительно. — Да. — Почему тогда не сбежал? — Я… обещал матери… — невнятно пробормотал Фенрис себе под нос и, не заботясь о том, услышал ли его Хоук, направился к выходу из переулка. *** Вечерняя трапеза была неловкой. Лириумный воин не мог перестать бросать обеспокоенные взгляды то на сидящего рядом Хоука, то на Данариуса, то на его безымянного телохранителя, что своим видом напоминал огромную бесстрастную жабу. Он стоял подле стула своего хозяина и дул щеки. Фенрис тут же мысленно окрестил его Жабом, ковыряя великолепный мясной гуляш из свежей оленины, что они купили на рынке. Из головы у него не шло несколько деталей, которые он видел сегодня. Когда на улице к Хоуку подошла маленькая девочка-эльфийка, грязная, с растрепанными волосами, схватила своей крошечной ручкой подол мантии и попросила у него мелкую монетку на хлеб, маг презрительно скривился и прошел мимо. Кого он пытался обмануть, когда будто бы случайно обронил на мостовую целый золотой? — Ты обронил монету, — тихо сказал Фенрис. Сзади послышался восторженный вздох девочки. — Тебе, должно быть, показалось. — Я уверен, что слышал звон. — Для раба ты болтаешь слишком много, — чересчур грубо припечатал маг. Фенрис даже опешил. Он не ожидал такого яростного отпора и уж точно — такого злого и раздраженного взгляда, которым наградил его хозяин. Воин всерьез решил, что его сейчас ударят, рука ферелденца даже дернулась, чтобы сделать замах. Но все обошлось. Хоук противоречил сам себе. Его слова, подчас грубые и жестокие, расходились с его поступками. Эльф совсем потерялся, не зная, чему из увиденного ему верить. Кто именно сидел сейчас с ним рядом за столом? Тот Гаррет, который бил его по лицу, или тот, который угощал яблоками? Демон, которого интересовало только собственное благополучие и статус, или тот, кто безвозмездно станет помогать простоволосой девочке-попрошайке, вспыхивая при намеке на это? — Нет аппетита, Фенрис? — как сквозь слой воды донесся до него голос колдуна. Эльф поднял на него тяжелый взгляд, — надеюсь, тебе не нужно напоминать о тех розгах, которые получат рабы на кухне, если ты не будешь есть? Воин вспомнил огромное пузо главного повара и мстительно сощурился. Вот уж кому, а ему точно не помешали бы розги… Он с трудом запихнул в себя ужин, ежась под колючим взглядом колдуна, острые лучи которого то и дело ссекал Гаррет каким-то своим внутренним огнем. Его тепло ложилось на лицо Фенриса тонкой пудрой золотисто-янтарного света. Когда неловкая вечерняя трапеза кончилась, Хоук и Данариус удалились в специальную залу для магических занятий. Изнутри она была отделана особым камнем, который отражал часть магической энергии, не давая боевым заклинаниям разрушить стены. Телохранители были не нужны во время уроков, и Фенрис снова оказался предоставленным самому себе. Какое-то время он упражнялся в саду, привыкая к новому мечу. Затем почистил доспехи, пытаясь распутать тугой клубок собственных мыслей. Разумеется, ничего у него не вышло. В поисках подходящего занятия он избродил все поместье и в конечном итоге обнаружил себя в личных покоях Хоука с книгой в руках. Читать все еще было сложно, но он очень старался. Гаррет вернулся за полночь. Утомленный, раздраженный и завернутый в халат — он только что принял ванну — и теперь собирался отойти ко сну. — Почитай мне, — приказал он, ложась в кровать. Заявления такого рода вгоняли Фенриса в откровенный ступор. — Это приказ? — Да. — Что именно я должен прочесть? — Читай дальше ту самую книгу, что держишь в руках, — ферелденец прикрыл глаза и закинул руки за голову. Эльф нахмурился и, чуть помедлив, принялся читать вслух. Это было непросто. Непослушные буквы расплывались перед глазами, то сбиваясь в одну кучу, то, напротив, растягиваясь на всю строку. Первые две страницы Фенрис то и дело сбивался, не зная, как прочесть то или иное слово, и тогда Гаррет поправлял его, даже не открывая глаз. Дальше дело пошло лучше. «Как тогда, в Киркволле», — запоздало подумал воин, вспомнив уроки чтения. Все было так же. Негромко потрескивал камин, свечи трепетали от иллюзорного сквозняка, шелестели страницы. Тихо дышал Гаррет, лежа с закрытыми глазами и чуть улыбался каким-то своим мыслям или забавным оговоркам Фенриса. Воспоминания вдруг воскресли, стали настоящими, полнокровными. Кажется, стоило эльфу мимолетно выглянуть в окно, он непременно увидел бы шпили Киркволльской церкви. В груди расширилось чувство свободы, взаимной любви и доверия. Фенрис слушал свой голос и будто чувствовал, что он своим голосом очерчивает границу между всем остальным миром и этой комнатой, застывшей в теплом треске свечей и дыхании любимого. Не было последних месяцев. Они приснились в каком-то кошмарном сне, который растаял с первыми же лучами утреннего солнца. Очередное слово отказалось читаться с первого раза. Лириумный воин закусил губу, ожидая, что Хоук поправит его. Но он молчал. Фенрис оторвал взгляд от книги и вдруг понял, что, задумавшись, смешал воспоминания с реальностью. Он не был чьим-то любимым или даже любовником. Он был телохранителем будущего магистра. Возможно, того, кого вскоре убьет своими собственными руками. Звенящее чувство счастья схлопнулось, оставляя на языке горький привкус. Больно. Стараясь не сильно шуметь, эльф приподнялся с кресла. Дорогие роскошные ковры гасили звуки от шагов, и бесшумно подобраться к хозяйской кровати не составило труда. Хоук спал. «Как беспечно с его стороны» — воин всмотрелся в резкие черты знакомого лица, которые сон и усталость сделали немного мягче. Чертов Гаррет. Сильный, отважный, до зубной боли заботливый и понимающий. Как он скучал по нему. И как ненавидел своего жестокого и холодного хозяина одновременно. *** Утро началось не самым лучшим образом. Хоук ощутил тяжесть во всем теле, словно кто-то забросал его неподъемными мешками с мукой. Он разлепил веки и с замиранием сердца ощутил, как все его тело обратилось в лед, словно повинуясь неумолимой воле другого мага. На его бедрах сидел Фенрис. В другой раз Гаррет бы обрадовался этому факту, но не сегодня. Потому что к его горлу прижималось холодное лезвие кинжала. — Твое последнее слово, маг, — сквозь зубы прошипел эльф, наклоняясь совсем низко к его лицу. В темных зеленых глазах была смерть.