Кардинал-Антихрист

Рошфор доложил Ришелье, что привел ДʼАртаньяна, а также, что этот мальчишка из Гаскони, не смотря на свой юный возраст, одолел самого Атоса. Кардинал пожелал увидеть этого многообещающего молодого человека. И вот Шарль, находясь в Пале-Кардиналь, в кабинете со стенами, увешанными разного рода оружием и в то же время благоухающем вербеной, в кабинете, населенном кошками — белыми, черными, рыжими, полосатыми, ступавшими бесшумно и казавшимися бесплотными духами-охранителями этого дворца и его хозяина, разглядывал сидевшего за столом и что-то записывавшего в тетрадь человека в красной мантии. Он был еще не стар, напротив, находился в расцвете сил и, будь цвет его лица менее болезненным, его можно было бы назвать очень красивым мужчиной. Кардинал поднял голову и проговорил:  — Здравствуйте, шевалье дʼАртаньян. Рошфор, так это он нанес Атосу такой удар, что он до сих пор не оправился? — Он самый, монсеньор, — отвечал Рошфор, почтительно, но с чувством собственного достоинства, поклонившись. ДʼАртаньян же был так поражен всем происходящим, что даже забыл сделать это. — Зд… здравствуйте, ваше преосвященство! — наконец, выдавил из себя Шарль. — Ну, не смущайтесь так. Поразить Атоса - это, поверьте мне, немалое достижение. — улыбнулся Арман Ришелье. — Благодарю вас, монсеньор! — отвечал юноша, все же покраснев, но потом взяв себя в руки. — Чем я могу послужить вам и Франции? — А чем бы вы хотели заниматься? — Тем, что лучше всего умею — работать шпагой. Кардинал пристально смотрел на него:  — А что вы скажете о зачислении в мои мушкетеры к господину де Кавуа? Также вы можете пойти под начало Рошфора, но там трудней. Юноша задумался. Скорее всего, ему больше подошло бы стать мушкетером кардинала, то бишь гвардейцем. Но он не искал легких путей. Да и служба под началом Рошфора, должно быть, полна приключений, а Шарль являлся их искателем и любителем. — Монсеньор, я выбираю второе! — твердо отвечал гасконец. — Очень хорошо, сударь. Вы будете зачислены к моему конюшему де Рошфору, — эта фраза кардинала отнюдь не обидела гасконца, ибо эта должность не имела ничего общего с конюхом, конюшим в те времена назывался кто-то вроде главы сената, — также он является исполнителем особых поручений, вместе с леди Анной, у коей метка на плече. То есть вы будете находиться в спецотряде. — Это очень большая честь для меня, монсеньор, — юноша, наконец, поклонился. — Каким же будет мое первое задание? Я хочу показать себя в деле! — О да! Ее величество, мягко говоря, неверна его величеству… Я это к тому, что нужно помешать ее камеристке в некоторых делах… — Эмм… Я бы предпочел лучше воевать с мужчинами, нежели с женщинами! — отвечал горячий гасконец. — Это благородно. Но мужчины там найдутся. Не думаете же вы, что нам никто не будет мешать? — Хмм… Верно! Вы поистине мудры, ваше преосвященство. Так что же, конкретно, от меня потребуется? — Королева подарила английскому герцогу Бэкингему, фавориту короля Англии, подвески, кои, в свою очередь, подарил ей король… Так вот, Констанция Бонасье, камеристка королевы, должна будет предоставить королеве кандидата — того, кто привезет ей подвески … съездит в Англию. Вы справитесь с охраной… Анна возьмет на себя девушку, она это умеет. Вы, Рошфор и Дебурне поедете в Англию… за подвесками, которые потом передадим его величеству. — Слушаю, монсеньор! Ну, а потом?.. — А потом вы получите дальнейшие инструкции. — Я постараюсь оправдать доверие, которым вам угодно было почтить меня, монсеньор, — снова отвесил поклон Шарль. Когда ДʼАртаньян и Рошфор вышли из кабинета кардинала, оставив его одного, он занялся делами, принявшись что-то чертить на огромной развернутой карте Ла-Рошели, об осаде которой уже подумывал. Время спустя одиночество Армана было нарушено приходом его племянницы Мари-Мадлен-де Комбале — очаровательной молодой брюнетки лет двадцати пяти, с нежными чертами лица, вишневыми глазами и носом с небольшой горбинкой. Мари-Мадлен вышла замуж в шестнадцать лет за Антуана-де Рур-де Комбале, человека намного старше ее, которого она никогда не любила и который так и не смог внушить ей любовь к себе. Хотя, возможно, ему просто не хватило на это времени, ибо он рано скончался, оставив Мари вдовой. Детей у них не было, придворная жизнь племянницу Ришелье мало интересовала, поэтому она решила уйти в монастырь и явилась к своему дяде, просить у него разрешения на этот серьезный шаг. — Здравствуй, милый дядя, — сказала она печально, входя в кабинет. — Здравствуй, Мари! — тепло ответил он. — Что тебя беспокоит? Девушка вздохнула и немного помолчала, находя подходящие слова для ответа. — Я несчастлива, дядюшка, — наконец, проговорила она. — А в жизни я не нашла для себя места и, поэтому хочу стать монахиней-кармелиткой. Арман посмотрел на нее и тихо сказал:  — Ваше место не в монастыре, дитя мое. — А где же, милый дядя? — спросила она, подняв на него свой нежный и печальный взор. — Оно здесь, рядом со мной! — проникновенно отвечал он. Мари-Мадлен, в свою очередь, взглянула на дядю Армана, и лицо его показалось ей прекрасным. Как она раньше этого не замечала? Девушка порывисто поцеловала его в губы. В этот момент вошла миледи. — Монсеньор? — вопросила незаметно вошедшая миледи. Арман легонько отстранился от Мари. — Анна? — только и сказал он. «Только сцены ревности мне сейчас не хватало. Впрочем, думаю, моя Лилит не похожа на остальных женщин.» — подумал Арман. Мари-Мадлен не очень обрадовалась появлению этой клевретки кардинала, которую считала не совсем к нему равнодушной. Миледи, однако, не показала своей ревности. Мало того, она давно подозревала о намерении молоденькой племянницы кардинала уйти в монастырь в поисках коль не земного рая, так небесного, и решила помочь Арману показать Мари прелесть земных утех. — Я все поняла, монсеньор и не стану мешать вам. Более того, я хочу присоединиться. — проговорила она, с соблазнительной улыбкой на устах. Затем Анна подошла к ошеломленной происходящим Мари, принявшись целовать девушку и на ходу расстегивать своими ловкими пальчиками ее корсаж. Освободив племянницу Армана, а затем и себя от одежды, Анна одной рукой ласкала ее нежную грудь, а другой — клитор. Арман, в свою очередь, принялся ласкать языком клитор самой миледи, вздрагивавшей от этих приятных прикосновений. Потом Анна стала вводить во влагалище Мари пальчики, а ее Люцифер начал входить в нее саму, обхватив руками ее груди. Арман двигался, не останавливаясь, в своей Лилит, не переставшей в это же время ласкать Мари, заставляя ее испытывать чудесные ощущения. …Когда все закончилось, племянница кардинала уже позабыла о своем решении стать монахиней. Кроме того, ей хотелось повторения. Тем временем, ДʼАртаньян и Рошфор подошли к дому Констанции и ее мужа, господина Бонасье. Хорошенькая галантерейщица, являвшаяся обладательница темно-каштановых кудрей, голубых глазок, вздернутого носика и розовых губок, тогда как ее муж обладал лишь скучной физиономией и большими оленьими рогами, устраивала последнему сцену… не ревности, естественно. Любящая женушка просто хотела отправить мужа в путь-дорогу по одному важному делу, но ехать он явно не желал. — Подумай, какие щедроты могут посыпаться на нас со стороны моей доброй повелительницы, если ты поможешь ей спастись от ловушки, расставленной этим злым пастырем! — И не уговаривайте! Вздрагивать при виде каждого красного плаща?! — муж красавицы едва не плакал. — Мда, — брезгливо скривилась Констанция, — вы трусливая баба, а не мужчина! Но, что если я скажу вам, что вы будете вздрагивать от каждого синего плаща? — А что, если я сошлюсь на его преосвященство? — вдруг выпалил Бонасье. Молодая жена с тревогой посмотрела на своего супруга, думая, насколько он сейчас серьезен, ибо угроза со стороны кардинала была нешуточной. Потом она решила воздействовать на него другим путем:  — Значит, вы, сударь, продали душу дьяволу? — Не дьяволу, а кардиналу! — Это одно и то же! — воскликнула с суеверным ужасом, настоящим или притворным, молодая женщина. — Кто говорит «Ришелье» — говорит «сатана». — Плохого человека Сатаной не назовут. Констанция всплеснула руками:  — Сударь, вы понимаете сами, что сейчас говорите? Будь здесь мсье Арамис, я бы попросила его кое-что рассказать вам о его преосвященстве. — Знаю я, что у вас с этим Арамисом! Но лучше быть рогоносцем, чем заключенным. — Чтооо?! — с возмущением вскричала молодая жена. — Что это за грязные намеки, сударь мой?! Я — порядочная женщина и не позволю себя незаслуженно оскорблять. Тут в дверь громко застучали. Констанция встрепенулась. — Кого это там принесло? — прошептала она, с тревогой взглянув на мужа. Тот задрожал, ибо боялся всех и каждого. — Откройте! Служба кардинала! — послышалось за дверью. — Ох, что же делать? — пролепетала Констанция, заметавшись по комнате. — Что делать, что делать… — тяжко вздохнул господин Бонасье. — Открывать придется. — Не смейте, вы, болван! — закричала его жена. Но муж, в последнее время начавший проявлять неповиновение, отворил дверь, и в нее вошли Рошфор и Артаньян. — Так, — заметил Рошфор, — судя по тому, что мы слышали, к вам, господин Бонасье, у нас нет претензий. Госпожа Бонасье, пройдемте. Муж Констанции был, конечно, очень боязливым человеком, трепетавшим перед властями, да и с чего галантерейщику быть храбрым, но жену свою он любил, как бы она над ним не издевалась. — Я уверен, это какая-то ошибка, — начал он, — мою жену обманули другие, высокопоставленные особы, втянув в свои интриги! Она очень наивна, доверчива. — Замолчите вы, глупец! — с досадой проговорила Констанция. — Нам известно о высокопоставленных особах. Но у нас приказ его преосвященства. — Но… но… — начал господин Бонасье. И тут произошло неожиданное, по крайней мере, для бедного рогоносца. — Это все он! — вскричала Констанция, указав на пожилого супруга. — Он не смог простить мне, что я, будучи молодой, здоровой женщиной, полюбила одного юношу и изменила ему с ним. Чтобы отомстить мне за это, мой муж вовлек меня в дворцовые интриги, а потом написал на меня донос! — Отлично, — проговорил Рошфор, которому уже порядком надоела эта супружеская сцена, — тогда прогуляться придется вам обоим. — Но я… я… я же ничего не знаю! — начал несчастный господин Бонасье. — Могу вам в этом поклясться! А ты, предательница, как ты могла! — Склонны вам верить, дорогой господин Бонасье. Но… его преосвященство точно не ошибется. Пожалуй, мы устроим вам аудиенцию с ним. Мы-то можем и ошибиться, а он помудрей будет. Господин Бонасье в ответ промычал что-то нечленораздельное, после чего упал в обморок. Молодая женщина презрительно поджала губы. — Слабак! — проговорила она. Ее увели, благо она была простым человеком, который не совладает с воплощенными демонами, а бедолагу-галантерейщика пришлось нести. По дороге хорошенькая галантерейщица пыталась заигрывать то с Рошфором, то с храбрым гасконцем, но этот номер у нее не прошел, и она была брошена в Бастилию. Галантерейщика же доставили прямо во дворец кардинала, где он очутился в уже знакомом нам кабинете. Уже очнувшийся господин Бонасье сначала с опаской посмотрел по сторонам, потом взгляд его остановился на сидевшем за столом человеке в красном. — Здравствуйте, дражайший господин Бонасье! — проговорил кардинал. — Искренне сожалею, что так случилось. Но ваша супруга осознанно шла против меня и в некотором роде сама выбрала свою участь. «Он назвал меня „дражайшим господином Бонасье“ — уже что-то радует!» — подумал галантерейщик, немножко приободрившись. — Зд… здравствуйте, господин кор… кар., — господин Бонасье запнулся, не зная, как титуловать собеседника, — ваше преосвященство! Эмм… моя супруга… она… ее просто обманули. — Она обвиняет вас в том, что ВЫ втянули ее в эту историю, сами посудите, если это окажется правдой, это не есть хорошо… Знаете, лично я в это не верю, вы человек порядочный и исключительно из любви к жене говорите это. Но будьте же откровенны… В конце-концов, разве она поступает с вами честно? Покрывает свою повелительницу, коя по сути изменяет Франции, втягивает в это вас, оказывает неповиновение властям, и вдобавок добавляет, что ее подговорили вы! — Эмм… — начал господин Бонасье. — Наверное, вы правы, ваше преосвященство, но она — моя жена, и я люблю ее. — Я, признаюсь, честно вас понимаю, ведь я не только кардинал…, но и… Ну, вы меня поняли. Поэтому ее вам вернут, но… подтолкнув к правильному решению… — с улыбкой проговорил кардинал Ришелье. Простоватое лицо господина Бонасье расплылось в радостной улыбке. Отбивая земные поклоны кардиналу, он загорланил:  — Благодарю вас, кор… кар… ваше преосвященство! Да здравствует великий кор… кардинал! — Встаньте, друг мой, — милостиво сказал кардинал. Господин Бонасье неуклюже встал и вновь, запинаясь, принялся благодарить кардинала. — Простите меня, — проговорил Ришелье, — вы воистину честный человек, вас следует вознаградить. — Благодарю вас, ваше высокопреосвященство! — Бонасье принялся целовать руки благодетеля, прежде чем тот успел их отдернуть. — Ну, полноте, вот держите, — протянул мешочек с деньгами Ришелье, — и идите домой, ваша жена скоро придет. Бонасье, пятясь задом к двери, продолжал благодарить кардинала и кричать ему здравицы. — Вот человек, который отныне готов отдать за меня жизнь… и душу, — прошептал Ришелье.