Пёс

Оллард больше не знал, кто он. Нет, он определенно мог вспомнить, что зовут его Оллард, а фамилия его Эверс, он существовал, мог двигаться. Он учился в университете на экономическом факультете, у него были друзья, семья, работа, мопед. Он был человеком, живым существом, но то, что было основой Олларда Эверса, его сущностью, казалось, разлетелось на куски, оставив после себя странную блаженную пустоту. Обуреваемый желанием и неутолимой жаждой удовольствия, Оллард абсолютно голый уже неизвестно сколько времени валялся на разложенной в гостиной софе вместе с таким же абсолютно голым Юргеном. В комнате витал отчетливый запах спермы и пота, смешивающийся с ароматом тлеющей самокрутки, которую Юрген держал в красивой руке, изредка поднося ко рту и затягиваясь. Оллард лежал на боку и пожирал его преданным щенячьим взглядом. Он не помнил, сколько именно времени прошло с тех пор, как они переместились с кухни в гостиную, но если судить по изменившемуся потускневшему свету – на улице уже начинало вечереть. Он и сам не заметил, как часы потеряли для него свое значение, стоило ему полностью покорился самым низменным и затаенным желаниям своего тела, да и не только это… Кроме времени для него потерял значение и весь окружающий мир. Единственное, что имело смысл теперь – горячий гибкий Юрген, так услужливо предоставляющий ему себя в неограниченное пользование. Они занимались сексом шесть или семь раз - Оллард не считал, пораженный до глубины души своей невесть откуда взявшейся энергией. Каждый раз он кончал в Юргена: первые оргазмы оглушали его и захватывали весь его мозг, последние лишь щекотали его член, но он все равно с одержимостью маньяка после короткого обморока удовольствия оживлялся снова, и вновь овладевал его телом, и все повторялось заново. Однако, Юрген не кончил ни разу. Его странная холодность, скучающее выражение лица, как будто бы его не трахали, а просто-напросто чистили ему ботинки, задевали Олларда. Он не мог понять, что он делает не так, и ощущал себя как комнатная собачка, которая одержимая половым инстинктом отчаянно насилует диванную подушку. Но почему-то эта безжизненность и равнодушие Юргена, которое оттолкнуло бы любого другого нормального человека, пробуждало в нем еще большее желание. Его главной целью теперь было во что бы то ни стало доставить ему удовольствие, и изо всех сил пытаясь его растормошить, парень ласкал его руками, целовал, облизывал соски, даже один раз попытался отсосать его обмякший ни разу не возбужденный член, за что был довольно грубо оттянут за волосы. - Прекрати это! Меня бесит, когда со мной обращаются подобным образом, – шипел на него Юрген, и его красивое лицо, искаженное злобой, совсем переменилось. - Но, что?! Что мне сделать, чтобы тебе тоже было приятно? – спрашивал Оллард, едва не плача от досады и стыда за себя. Юрген вдруг оживился и сел в постели, с жалким и умоляющим выражением заглядывая Олларду в глаза, прохладные тонкие пальцы завладели его рукой и потянули ее на себя. - Ударь меня, - попросил он, притягивая расслабленную кисть Олларда к своей щеке. Тот отупело и настороженно глядел на него. Мысль о том, чтобы съездить кулаком по этому прекрасному лицу, одним сильным движением разрушить эту совершенную красоту, раскрасить ее алой кровью и синевой, казалась ему просто невыносимой. Это было слишком ужасно, слишком больно… Гораздо легче было бы ударить самого себя. Мало того, молотить себя словно одержимый по морде, пока то, что именовалось твоим лицом не превратиться в кровавую кашу, только ради того, чтобы он больше никогда этого не попросил… Оллард отрицательно покачал головой, и вместо того, чтобы ударить – ласково коснулся ладонью гладкой щеки. Юрген вдруг скривил губы, как будто собираясь расплакаться, и сильно тряхнув головой, оттолкнул его руку. - Убери свои руки от меня… От тебя никакой пользы, придурок… - хрипло проговорил он, и выскользнул из постели, совершенно не стыдясь своей наготы. Оллард исподлобья провожал взглядом его стройную фигуру, скрывшуюся в коридоре, и сгорал от стыда, мечтая переломать себе все пальцы в наказание за то, что он совершил. В носу защипало, а в горло словно набили толченого стекла, и парень с ужасом осознал, что вот-вот готов расплакаться… Когда Юрген вернулся из душа, Оллард сидел сгорбившись и плечи его подрагивали от еле сдерживаемых рыданий. Пряча улыбку, парень в одну секунду оказался на коленях подле Олларда, и обнимая его руками, поглаживая по волосам, стал покрывать поцелуями его склоненную голову, мокрое от слез лицо, грудь, живот, и спускаться все ниже и ниже. - Я… Я не знаю, что со мной происходит… - пожаловался Оллард, ощущая как возбуждение вновь одолевает его. Отдаваясь ласкам и поцелуям Юргена, он чувствовал как растворяются остатки его личности, как что-то очень важное отделяется от него. Рот Юргена, порочно завладевший напряженным членом парня, облизывающий и обсасывающий его, казалось, вытягивал из него прогнившие остатки души, оставляя внутри него стерильную пустоту и спокойствие. «Наверное, так ощущает себя вещь», - пришла в голову Олларда странная больная мысль. Позабыв о стыде, они сношались как собаки, когда во входной двери защелкал ключ и спустя несколько мгновений в комнату заглянул Хаган. Юрген в этот момент сидел верхом на Олларде, спиной к двери, и был поглощен тем, что старался двигать рукой по члену в такт движениям собственных бедер, поэтому он не заметил как Хаган вошел и не останавился. Оллард же видел его, мало того, он встретился глазами с его насмешливым надменным взглядом, и от стыда и унижения потерял дар речи. Он надеялся, что Хаган уйдет, как ушел бы любой нормальный человек, но он не только не спешил этого сделать, он вошел в комнату и, прислонясь спиной к стене и скрестив руки на груди, внимательно наблюдал за ними. Сердце Олларда билось с такой силой, что готово было выпрыгнуть из груди. Он еще никогда не занимался сексом при свидетелях, и это было очень стыдно, так стыдно, что парень готов был сгореть заживо, но кроме этого он ощущал так же, что кровь приливает к его члену сильней и томление, становится практически невыносимым. Оргазм не заставил себя долго ждать, и на этот раз под пристальным взглядом Хагана Оллард кончил гораздо сильнее, чем все прошлые разы, заливаясь слезами и мыча что-то нечленораздельное. Когда он пришел в себя Юрген уже не сидел на нем, а, раздвинув ноги, валялся в ногах у Хагана, тщетно умоляя его, чтобы он вставил в него что-нибудь. Хаган, тонко улыбаясь, носком ботинка то водил у него между ягодиц, то надавливал им на мошонку, заставляя парня всхлипывать от боли. Заметив, что Оллард очнулся, рыжий ухмыльнулся и, скалясь, произнес: - Я смотрю, вы тут неплохо развлекались без меня. Но каким-то образом мой дорогой друг Юрген остался в таком жалком неудовлетворенном положении, как эгоистично с твоей стороны. Оллард не знал, что ответить, с ужасом и с уже знакомой ему нравственно тошнотой лицезря извивающегося на полу Юргена. Слова Хагана падали как камни, заваливали, затапливали его. - Но у тебя еще есть шанс исправиться, Оллард. Помоги ему, дай ему то, что он хочет… - с этими словами Хаган извлек откуда-то небольшую кожаную плеть с несколькими утяжеленными хвостами, и протянул ему. – Сделай ему больно, ударь его, врежь ему прямо по яйцам, и он будет твоим навсегда. На этой фразе, Хаган сильнее надавил на мошонку Юргена, и тот вскрикнул, дернувшись и отодвигая бедра из-под его каблука. Оллард дернулся вместе с ним, ощущая тупую боль в паху, и затравленно глянул на Хагана. Он проникал в него, проникал вместе со своей дурацкой плетью и ботинком, и сеял внутри него хаос. Ведь Оллард хотел сделать Юргену приятно, сейчас он хотел это больше всего в жизни, но не такой ценой… - Я не могу, - парень отрицательно покачал головой. - Очень жаль, - степенно отвечал Хаган, который похоже совсем не был удивлен его ответом. – Знаешь ли, ты только что сделал очень важный выбор. Он стоит перед всеми нами: быть ведущим, или быть ведомым. Самим делать свою жизнь, или плыть по течению. Быть господином или быть рабом. Сегодня ты отказался стать господином, а это значит, согласился стать рабом… На этой фразе Хаган вдруг резко рассмеялся, как безумный и, сильно замахнувшись, опустил плеть на распростертое перед ним тело. Взвизгнула распоротая кожа, и этот звук вонзился Олларду в мозг, вызывая неотвязное неприятное ощущение. Юрген скрючился и еле сдержал стон боли, но следующий удар все же заставил его закричать. От следующего удара он попытался увернуться, но его бок тут же настиг тяжелый ботинок Хагана, и парень вздрогнул всем телом и тяжело упал с четверенек на пол животом, окропляя старый узорный паркет кровью, сочащейся у него изо рта. Оллард съежившись, закрыл лицо руками, и глядел на весь этот ужас сквозь разведенные пальцы. От страха он не мог не то, что пошевелиться, он не мог поднять головы. А тем временем на белую спину Юргена со свистом обрушился еще один удар, и алая кровь тонкими струйками потекла из разорванной кожи, в эту секунду он поднял голову и посмотрел ему в глаза, уже знакомым щенячьим взглядом. Казалось, этот взгляд проникает ему в самую душу, режет по чувствительным местам, выворачивает кожу наизнанку и вываливает внутренности на всеобщее обозрение. И это было больно, невероятно больно, и в эту секунду Оллард наконец осознал, что ему гораздо легче выносить всю эту боль самому, чем смотреть как истязают Юргена… Он закричал, пытаясь остановить Хагана, который занес руку для нового удара, он хотел, чтобы вместо Юргена он обрушил эти мучения на него, но тут вдруг картина потеряла свою четкость, попылала перед глазами и в эту секунду Оллард проснулся.