Пёс

Оллард проснулся и не сразу понял, что все еще кричит, весь в холодном поту, лежа на той самой кушетке, где они с Юргеном еще недавно занимались сексом. Юрген сидел тут же, полностью одетый, и ласково поглаживал его по волосам, хриплым шепотом успокаивая его: - Тише, тише, все хорошо, все хорошо… Оттолкнув его руку, которая казалось ему сейчас назойливой как муха, Оллард резко сел в постели и обхватил руками голову, пытаясь прийти в себя после ужасного ночного кошмара. Он не мог понять, было ли это все на самом деле, или просто ему приснилось. Трахал ли он Юргена, или это тоже было частью наваждения? Пытаясь найти ответ на свои вопросы, он с надеждой взглянул в лицо парня, что сидел рядом с ним и грустно глядел на него темными глазами. - Как долго я спал? – спросил Оллард и сам удивился тому, как жалко и слабо звучал его собственный голос. Это был голос не молодого полного сил парня, а голос ослабшего от долгой болезни калеки. Заунывное поскуливание паршивого пса. - Всего несколько часов, - отвечал Юрген, его красивое лицо казалось восковым в тусклом электрическом свете, лившемся из коридора. «Значит все это было, все это правда…» - с ужасом и отвращением думал Оллард, и сильнее сжал виски, словно собираясь раздавить собственный череп, чтобы все эти порочные мысли и желания наконец смогли покинуть его. Красивый восковой Юрген осторожно коснулся его запястий, и этого легкого прикосновения было достаточно, чтобы хватка Олларда ослабла. Он управлял им, как каким-то механизмом – достаточно было лишь коснуться, нажать кнопку или повернуть рычаг, чтобы Оллард делал то, что нужно. Спустя мгновение, он уже таял в теплых многообещающий объятиях человека, который как бездна вбирал в себя и высасывал его сердце и душу. - Пойдем на кухню, мы садимся ужинать… - проговорил Юрген, после некоторого молчания, и Оллард похолодел. Это «мы» могло означать только одно – Хаган здесь, а значит, это действительно было! Хаган пришел и видел их. Пальцы Олларда торопливо заскользили по спине Юргена, обтянутой темным кашемировым пуловером, пробрались под тонкую ткань в надежде найти следы тех ужасных побоев, но не нашли ничего кроме гладкой горячей кожи. Парень тихо вздохнул, прогибаясь под его пальцами, и Оллард вздрогнул от осознания того, что он теперь, как будто, тоже желал его. Его губы неожиданно нежно коснулись Оллардова виска, и внутри что-то растаяло и оборвалось, вся его душа словно захлебнулась от поднявшейся в нем волны неожиданной нежности и любви к этому удивительному, прекрасному и непостижимому человеку. Он готов был идти за ним куда угодно, как верный и преданный пес. Оллард ничего не ответил, позволяя Юргену вести себя за руку, только увлажнившимися от умиления глазами смотрел на его красивую длинную шею, на светлые мягкие волосы, прикрывавшие уши, на острые лопатки которые угадывались под тонкой темной тканью его кофты. Но стоило ему только войти в просторную грязноватую кухню, и встретится с пронзительным взглядом светлых немного раскосых глаз Хагана, как все эти ощущения разлетелись вдребезги, словно хрупкая изящная вещь из света и стекла. - Какие люди, а я и не ожидал, что вы задержитесь здесь так надолго, Оллард, - воскликнул он и тут же заливисто рассмеялся, щуря свои белесые острые глаза. Оллард почувствовал себя очень неуютно, словно он совершил что-то неприличное прямо на глазах у этого человека, и зарделся. Хаган смеялся над ним и не скрывал этого, Хаган видел их с Юргеном в самый пикантный и унизительный момент, и он имел полное право торжествовать. - Замолчи, - вдруг строго сказал Юрген и Хаган удивленно замолк, только для того, чтобы рассмеяться снова. - Когда ты начинаешь так мило тявкать, мой дорогой щеночек, я испытываю ужасное желание тебя утопить. Я не люблю тявкающих собачек, я люблю ласковых щенков. Мне нужно указать тебе твое место? – губы Хагана едва заметно кривились от презрения, когда он говорил все это, и Юрген покорно опустил перед ним голову. - А может ты просто нашел себе нового хозяина? – продолжал Хаган усмехаясь, и указывая подбородком на застывшего рядом Олларда. – Да, вполне возможно, что под личиной нашего миляги Олларда, и прячется тот самый садист, к которому ты испытываешь глубочайшее уважение? Думаешь, он потребует, чтобы ты унизился перед ним, и согласится смотреть, как ты будешь кончать, когда перешагнешь через свой стыд? Эй, Оллард, вытерпишь такое? – на последнем вопросе, обращаясь к Олларду, Хаган громко взвизгнул, и парень вздрогнул от испуга. Осознание того, что Хаган видит его насквозь и знает, что Оллард скорей унизится сам, чем позволит унижаться Юргену, пришло к нему внезапно. Он не знал, как ему реагировать на его слова, что ему говорить… Хаган внушал ему страх, его власть была абсолютной и неоспоримой, однако, мысленно вставая на сторону угнетенного им Юргена, он все больше проникался ненавистью к этому человеку. - Вряд ли это доставит мне удовольствие, - тихо пробормотал Оллард. - Хах, видишь, Юрген, как тебя жестоко отвергли! – снова взвизгнул Хаган и рассмеялся, его тощий впалый живот подрагивал в такт движения его диафрагмы. Оллард внимательно смотрел на него и думал, действительно ли Хаган ревнует, или ему это только кажется… Нет, казалось совершенно невозможно было, чтобы такой человек как Хаган, мог проявить такую слабость, но тогда зачем он говорил все это, зачем пытался задеть его и Юргена, почему он так много и нервно смеялся? Осознание этой минутной слабости Хагана придало Олларду сил, и он, смело и решительно, поднял на него взгляд. - Я никого не отвергал. Как раз наоборот. То, что я сказал, что мне неприятно смотреть на чужие унижения, это правда, особенно если это унижения Юргена. Я бы очень хотел избавить его от этой порочной зависимости, если бы только была такая возможность, и многое бы ради этого мог отдать… - В том числе и себя самого? – верно подметил Хаган, и лицо его приняло заговорщицкое выражение. По обескураженному виду Олларда он понял, что попал прямо в точку. - Эй, Юрген, посмотри какой отважный принц! Он во, что бы то не стало, хочет тебя спасти! – протянул Хаган, ухмыляясь, и оглянувшись на Юргена, Оллард увидел, как у него от гнева задрожали губы, но парень ничего не ответил и, повернувшись к ним спиной, стал накладывать в тарелки тушеную капусту. За маленьким кухонным столиком было всего два стула: на одном из них сидел Хаган, второй вероятно предназначался для Юргена, поэтому Оллард, не зная куда себя деть, стоял посреди кухни переминаясь с ноги на ногу. Хаган, заметив это, указал ему на стул. - А где сядет Юрген? – спросил он, усаживаясь за стол. - Он, как послушный песик, будет есть на полу из своей миски, - отвечал Хаган. - Нет, тогда лучше я, буду есть на полу! – отвечал Оллард, резко вскакивая с места. Хаган промолчал, серьезно и задумчиво на него глядя. На его худом веснушчатом лице не было ни тени прежнего безумного веселья, только безграничное спокойствие и достоинство, и неподдельное любопытство в глазах. Оллард даже не догадывался, что нравится Хагану. Нет, нельзя было сказать, что он нравился ему как потенциальный любовник и мазохист, он не мог ему нравится и как возможный друг, только потому, что был слабаком и не вызывал у него уважения. Но все же, сам не зная почему, он испытывал к нему неопределенную, чисто человеческую симпатию. Он казался ему трогательным, как вымокший под дождем маленький щенок, который жалобно скулит и виляет хвостом в надежде, что следующий случайный прохожий заберет его к себе и станет его хозяином на веки. Ему нравились слова, которые Оллард подбирал, нравились движения его рук и пальцев, которыми он сопровождал свои наивные речи, нравилась та удивительно милая смесь доверия и сомнения в слезящихся темных глазах, нервная привычка розовым кончиком языка то и дело облизывать красные воспаленные губы. Оллард был удивительно беззащитным, как доверившаяся хозяину кошка, которая, вытянув лапы, сладко потягивается на спинке, совершенно не беспокоясь о сохранности своего мягкого теплого брюшка. - Я бы хотел переговорить с тобой кое о чем, давай выйдем на несколько минут, - произнес Хаган, многозначительно косясь на Юргена, который неловко выуживал со сковороды поджаренные сосиски. - Мы можем поговорить и здесь, - отвечал Оллард, делая вид, что не заметил его намека. В этот момент его лицо приняло очень тупое, упрямое выражение, какое бывает у маленьких капризных детей. Однако, от Хагана не укрылось то, что он весь напрягся, натянулся как струна. Как прирожденный садист, Хаган всегда легко улавливал неуверенность своего собеседника, и именно это состояния напряжение Олларда он не должен был упустить, для того, чтобы заставить его делать то, что он хочет. Ради его же блага… - Пойми меня правильно, малыш, мне абсолютно плевать на твое благородство и нежелание скрывать от Юргена что-либо. Я хочу поговорить с тобой наедине, и это означает, что я не буду говорить с тобой здесь. Я могу поговорить с тобой в коридоре, в гостиной, в спальне, в ванной – ты можешь выбрать любую комнату. Как видишь, я предоставляю тебе выбор, радуйся, что пока ты еще можешь выбирать, наслаждайся свободой действий пока у тебя еще есть такая возможность. Оллард смутился, и как всегда при виде чужого стыда, причиной которого был он сам, Хаган ощутил легкое возбуждение, и поспешно его от себя отогнал, думая о Юргене, который (он это знал абсолютно точно) сейчас смотрит на него и злиться. Сегодня Хаган его накажет. Он сделает это особенно, заставит его испытать еще большее унижение, после того как он испытает самое крайнее унижение. Юрген этого заслуживает. - Пойдем, - скомандовал он, отодвигая стул и вставая из-за стола, и Оллард, покорно пошел за ним на невидимой ментальной привязи. Юрген злыми глазами еще некоторое время молча смотрел им вслед, нервно покусывая нижнюю губу. *** - Так о чем ты хотел со мной поговорить? – не слишком вежливо осведомился Оллард. Он был хмур и мрачен, и Хаган прекрасно видел, что это все напускное, что это действует лишь его инстинкт самосохранения, так он пытался всего лишь защитить себя. И это льстило Хагану, как садисту. Он улыбнулся Олларду своей самой приятной, обезоруживающей улыбкой и, достав из кармана джинс сигареты, закурил. - Будешь? – предложил он парню, после некоторого молчания. Они стояли на небольшом ветхом балкончике, который выходил во внутренний двор-колодец. Стояла безлунная осенняя ночь, и на улице было прохладно. Оллард зябко ежился в одной лишь рубашке, Хаган же храбро подставлял холодному ветру свой голый бледный торс, и даже не покрылся гусиной кожей. - И долго нам еще тут стоять?! Мне холодно, к тому же у меня плохой иммунитет и я постоянно простужаюсь, быстрей говори, что ты хотел… - ныл Оллард, не обращая внимания на протянутую ему пачку. - Кажется, ты сам выбрал балкон, к тому же, Оллард, тебе никто никогда не говорил, что ты прирожденный мазохист? – у Хагана был ледяной голос, такой же ледяной, как и этот проникающий под одежду сквозняк. - Это еще почему? - Ты так зациклен на своем здоровье и на своих болезнях, ты самый настоящий ипохондрик, мне даже не нужно хорошо тебя знать, чтобы это определить. У ипохондриков есть некоторые внешние особенности, которые безошибочно помогают мне выделить их среди других типов людей: это красные губы, которые они постоянно облизывают, потому что они кажутся им слишком сухими, и такой лихорадочный блестящий взгляд, как будто бы у них постоянно температура. Ты купаешься в болячках, половину из которых ты выдумываешь себе сам, и получаешь от этого поистине мазохистское удовольствие, тебя успокаивает сознание собственной слабости и жалкости… - Я не думаю, что у меня есть склонности к мазохизму, - перебил его Оллард, на что Хаган едко ухмыльнулся. - Мазохизм это не значит испытывать удовольствие от того, что тебе причиняют боль, как думает большинство непосвященных обывателей. Это удовольствие от собственного стыда, разложения, слабости и разврата. Это падение, разрушение личности, и ты сейчас очень близок к этому. Честно говоря, ты висишь на волоске… Оллард вдруг почувствовал, что дрожит, но дрожал он не от холода, а от того, как точно Хаган описал все, что он переживал сейчас, и то, что он так долго не мог облечь в словесную форму. Им вдруг овладело непреодолимое желание спрятаться, но спрятаться естественно было невозможно, оставалось лишь стоять и слушать, как Хаган читает его мысли вслух, словно перед ним лежит раскрытая книга. - Ты считаешь меня своим врагом, Оллард. Но зря, ведь твой настоящий враг остался там на кухне. Ты думаешь, я плохой, только потому, что я садист, но это не так. Я не желаю тебе зла, и совсем не желаю подавлять тебя и делать своим рабом… - Откуда мне знать, что ты не врешь?! Лично я чувствую совершенно противоположное, ты подавляешь меня, у тебя это очень неплохо получается! – вдруг вскричал Оллард. Его злила манера Хагана, разговаривать с ним снисходительно и насмешливо, как с маленьким ребенком. Кроме того он принуждал его к обороне. - Если бы я захотел, ты бы уже сидел передо мной на коленях связанный и кончал только от того, что я мочусь на твое лицо. Но мне это не нужно. Понимаешь, как мазохист, ты слишком слаб. Сломать тебя мне не составит труда, именно поэтому, ты не представляешь для меня интереса. Это как охотиться на оленя, вооружившись автоматом Калашникова – слишком легко и нечестно, кроме того теряется весь смысл охоты, она превращается из долгого осторожного процесса, в банальное убийство, и ты не испытываешь и тени того удовольствия, какое получаешь охотясь по всем правилам. Поэтому я уже давно не связываюсь со слабаками, вроде тебя. - И зачем же ты говоришь мне все это? – хмыкнул Оллард, но уголки его губ в этот момент поползли вниз, придавая его лицу несчастное выражение. Казалось, он готов сдаться. - Потому, что Юрген не такой благородный как я, - Хаган усмехнулся и, сделав последнюю затяжку, затушил окурок в стоявшей на парапете пепельнице. - Ты доверился этому человеку, ты позволил ему ввести себя в заблуждение, ты запал на красивую обертку, чего уж говорить, не ты первый, не ты последний, но я предупреждаю тебя, Юрген это твоя смерть. Он живет только плотскими желаниями, и не знает ничего кроме этих желаний. Строя из себя невинную жертву, он ловит в свои сети простачков, вроде тебя, и делает их своими рабами. В этом смысле он куда более изощренный и коварный садист, чем я. Он красив и осознавая свою красоту, требует поклонения ей. Как языческий бог он не может жить без жертвоприношений, и самый лакомый кусочек это изъеденные болью сердца тех, кто полюбил его и умер от этой любви. За свою недолгую жизнь он успел погубить многих людей, да что тут говорить, он свел в могилу собственных родителей! Он не любит никого и ничего, кроме себя и своего прекрасного тела… Ты ведь не мог не заметить, что он в отчаянии? Знаешь, в чем кроется его природа? В том, что он прекрасно понимает, что его красота не вечна и недолговременна, и жизнь его потеряет смысл в тот момент, когда увянет его красота. Отчаяние изъедает его изнутри, и в этом ему не позавидуешь… Он безумен, и порой мне кажется, что я начинаю заражаться его безумием. И это при том, что я в тысячи, в миллионы раз сильнее тебя. Только такой человек как я способен держать его в узде, и не пасть перед ним на колени, как это уже сделал ты. Поэтому, я говорю тебе, не как садист, а как человек, человеку – беги отсюда, беги и никогда не возвращайся, еще не поздно его забыть и исцелиться! Внезапно за спиной послышались шаги, и Оллард вздрогнул, почувствовав как пропасть разверзается у него под ногами. То, что говорил Хаган, было правдой, он знал это. Но уйти отсюда, убежать и спасти свою шкуру, было выше его сил. Он дрожал все сильней и сильней, по мере того, как шаги приближались. Ему нужно было опереться о что-нибудь, и внутри него все закружилось, когда Юрген встал позади него (он почувствовал это по исходившей от него волне тепла), и тихим голосом спросил: - Вы не обо мне тут говорите?