Любовь без поцелуев

У меня бывает, что я просыпаюсь с какой-нибудь совершенно определённой мыслью. Сегодня я проснулся с прекрасным настроением и с совершенно отчётливой мыслью: «Макс не гей». С чего я так решил? Не знаю. Ещё вчера я был свято уверен в противоположном. Когда увидел, как он целуется с этим Спиритом, у меня в желудке как будто змея зашевелилась. Я был уверен в этом на протяжении всего того времени, что он здесь живёт. Ни разу не подвергал эту мысль сомнению. А теперь, почему-то, проснулся с твёрдой уверенностью: он притворяется. Это всё выпендрёж и понты тупые. Пидор в жизни не побежал бы со мной по лесу. Пидор обязательно разнылся бы, когда я ему там, на козырьке, заехал в живот. Да настоящий пидор давно бы тут повесился! Что я, пидорасов не видел? Наш Леночка, например. Он, конечно, не вешается, но его ведь и человеком настоящим считать нельзя вообще. Такого отвращения, как к Леночке, я даже к плесени не питаю. Жалкое зрелище. Говорят, он потрясно сосёт, но, чтоб я сдох, если проверю. Вовчик, вон, проверял и получил у меня по роже, хорошо так получил, светил потом фонарём две недели. Леночка настолько мерзкий, что я его даже руками трогать не хочу – если и вижу, то пинаю. Даже деньги у него не забираю, до того противно брать деньги, заработанные отсосами. Макс – не такой. Макс –сильный. Просто выпендривается. Ну, вон Игорь тоже иногда выпендривается, но он не гей, сто процентов. Иначе хрен бы я с ним в одной комнате спал. – Знаешь, – я посмотрел на Игоря, который в этот момент сидел полуголый на кровати и натягивал носки, – а Макс не п… не гей. – А? – Игорь поднял взгляд от носков и тут же отвёл его в сторону. Не понимаю, тысячу лет уже в интернате живёт, а всё стесняется раздеваться и одеваться при других. Даже при мне, хотя чего я там такого не видел. Игорь худой, мышцы у него совершенно в зачаточном состоянии, с нами тренироваться он не ходит и на физкультуре ему троек не ставят только потому, что у него по всем остальным предметам пятёрки и четвёрки. А, ну и потому, что наша мразь-физкультурник в жизни не рискнёт кому-то из моих оценки занижать. – Бэ. Он точно не гей. – Стас, не ты ли ещё пару дней назад мне жаловался, что он пидор и ведёт себя, как, цитирую: «Самый настоящий самодовольный пидор-мажор»? – Ну, он меня тогда достал просто. – Вообще-то, тогда это ты его достал. Что да, то да. Макс в очередной раз пожаловался, что в столовой дают какой-то яд, на что я ему заметил, что он похудеет, а ведь именно об этом все гомики мечтают. Похудеть и волосы покрасить. Тут я вспомнил, какие волосы были у Макса по приезду, и посоветовал попросить в медпункте зелёнки – и вообще глаз можно будет не отвести. Макс взбеленился, ответил мне, что со своей внешностью он как-нибудь разберётся сам, без советов человека, которого сразу после рождения надо было посадить в тёмный подвал и никому не показывать до самой смерти. И вообще, я ему просто завидую. И ушёл. Я от этого «завидую» впал в состояние ахуя и даже его не стукнул. Завидую! Да я его с одного удара вынесу! Ну, а что у меня рожа кривая немного – так мне в кино не сниматься. – И всё равно, – я упрямо посмотрел на Игоря, который торопливо застёгивал синюю рубашку, – мне кажется, что нихрена он не гей. Игорь ответил мне странным взглядом. – Ну, ты знаешь, мы с ним этот вопрос как-то особо не обсуждали. – А о чём вы, вообще, говорили? – О разном. О книгах, о музыке. Он рассказывал о том, что видел за границей… Да и вообще, он интересный парень, чисто по-человечески. О, книги, музыка… Всякая фигня, в которой я нихрена не шарю. – А про… мальчиков? Ну, он рассказывал, как он там… – я начал разминаться. За окном медленно светало. Игорь, чтоб не смотреть на меня, подошёл к окну и уставился туда так, словно ожидал инопланетян увидеть над лесом. – Нет! Я не спрашивал, а он не начинал. В отличие от некоторых, у него есть чувство такта. О, ещё один загон Игоря. Какой-то там такт, которого у меня, типа, нет. Ну и хорошо. Был бы он у меня, я бы людей так нервировать не мог. Я потягиваюсь, касаюсь ладонями пола. Блин, самая большая кровать в интернате – и та мне коротка! Тело за ночь затекает. Надо, нахрен, спинку отломать и подставлять тумбочку, будет кровать с продолжением. – Вот видишь! Был бы он гей, он бы обязательно к тебе начал приставать и говорил бы про это. Пацаны про девок говорят, а геи – про пацанов. – Ты много про девок говоришь, как будто, – бормочет Игорь, прижимаясь лицом к стеклу. Поглядывю на него – а он даже глаза закрыл. – А чего про них говорить, – я начал отжиматься, – дуры они. Ну, кроме Банни. Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать… – Стас, одевайся и пойдём на завтрак, – Игорь всё никак не хочет поворачиваться. Прямо смешно. Тихо встаю и подхожу к нему. У него глаза закрыты, иначе он увидел бы моё отражение в стекле. Резко наваливаюсь и тыкаю ему пальцами под рёбра. – Ахаха! – зловеще выдыхаю ему в самое ухо и он дёргается, как будто его током стукнуло. – Стттас, какого хрена! Я заикой стану! – Да не ной! – А ты прекрати на меня наваливаться, а то я сейчас стекло выдавлю. И оденься, наконец! И пошли уже завтракать! Моё хорошее настроение не испортила ни манная каша – к счастью, практически несладкая, ни Таримов, пришедший с Люськой и заявивший на всю столовку, что ему, например, всякие педики не нужны, потому что ему даёт самая классная девочка в интернате. – Ты это про кого? – я демонстративно не смотрел на Люську. После того, как у меня с ней вообще ничего не получилось и пришлось ей подробно объяснить, что с ней будет, если она начнёт язык распускать, я испытываю к ней такое же отвращение, как и к Леночке. Хорошо хоть, он в столовую не ходит вместе со всеми. Таримов только хмыкнул и у всех на глазах начал лапать Люську за её кривые сиськи. – Тфу ты, а я уже думал, что мне Банни изменяет, – я отвернулся от этих двух уродцев, – катитесь отсюда, цирк с мартышками, вы мне аппетит портите. Когда у меня хорошее настроение, я почти не матерюсь. Вообще когда-нибудь брошу это дело. Как и курение. Макс, невыспавшийся, рисует в каше какие-то узоры. Внимательно разглядываю его. Ну, какой он педик? Высокий, чуть пониже меня, крепкий, подвижный, никаких там пухлых губ и длинных ресничек, как, например, у Игоря. Точно, я решил – он не педик. Я спокойно могу с ним общаться и разглядывать, сколько влезет. А то педика разглядывать как-то стрёмно. А что уж там другие подумают и он сам – а когда меня это еб… когда меня это касалось? Впрочем, после завтрака у меня настроение резко испортилось – я вспомнил, что сегодня увольняется Сергей Александрович Лещов, наш преподаватель трудов и ОБЖ. Единственный нормальный мужик в нашем заведении. Бывший военный. Я его очень уважаю. Потому что он реально много знает и умеет, а не то, что другие преподаватели, которые несут на уроках всякую ерунду бесполезную и сами не знают, зачем. Никогда не думал всякой фигни, типа: «Вот если бы он был моим отцом…» Моим отцом был насильник. И поэтому я такой. Будь моим отцом хороший человек, будь я Стасом Сергеевичем, а не Евгеньевичем, Лещовым, а не Комнином (именно так, а не Комнином через О!), это был бы уже не я. Я бы не был таким высоким (зато помещался бы на кровати), у меня были бы нормальные серые или карие глаза, а не белые, и я не был бы моральным уродом. Я не получал бы удовольствия, избивая людей, прикапываясь к их недостаткам, не получал бы кайфа, глядя на чужую панику и растерянность, и для меня не было бы самой большей радостью смотреть, как люди слушаются меня – кто по глупости, кто из страха, кто, как, например, Банни… да, из восхищения. Я бы радовался чему-нибудь другому. Может быть, я бы сладкое любил. И книжки читать. И животных. И всякую такую фигню. Но я есть, кто есть, мой отец был уродом и насильником, и мне этого вполне хватает для жизни. Чтобы как-то отвлечься, я решил помириться с Танкистом, парнем на год младше, которому довольно сильно приложил во время последней драки. Блин, не помню, почему он у нас Танкист. Как-то так повелось. Как там вчера этот Спирит назвал Макса? Форслайн? Ну и словечко, ёпт. Вот у нас в интернате нормальные клички – Серый, Кирза, Танкист, Палка, Пыря, Рюмка, Рэй, Сатана, Банни, Леночка… Хотя последнее – не кличка. Это имя. Его даже тетради заставляют так подписывать, сам однажды проверял. Так и написано – Лена Озеров. Я даже рвать её не стал, так забавно показалось. С Танкистом я помирился довольно быстро. Он и сам уже отошёл, понимал, что я его не со зла стукнул. Стребовал с меня пачку сигарет и триста рублей, ну, а мне что, я не жадный. Я ему ещё пакет «кириешек» со вкусом сыра презентовал, которые вчера у Макса отобрал. Он пообещал в следующий раз на тренировке к нам присоединиться, тем более, такое пропустил! Уже вся школа обсуждала найденные в спортзале тела. Жаль, я сам не сбегал посмотреть, как их вытаскивать будут. Так и не развязались, вот дебилы! Меня так два раза завязывали и оба раза я прекрасно выбирался. Первый раз вертелся почти полночи, а второй раз просто дождался, когда все уйдут, высвободил одну руку, которую специально напрягал, кстати, спасибо Сергею Александровичу, он рассказал, что надо делать, когда связывают, достал из ботинка маленький, не длиннее мизинца, складной ножик-брелок – подарок Банни, и порезал к хуям собачим всю волейбольную сетку. Тогда больше досталось тем, кто меня связывал. Мне тогда тринадцать лет было. После этого случая я не попадался ни разу. А сетку волейбольную купили новую только через полгода. Сегодня и физ-ра была. К физ-ре я отношусь по-разному. С одной стороны, куча народу, все в физкультурной форме – штаны и майки, все в движении, совершенно легальный шанс запустить в кого-нибудь мячом так, чтоб тот свалился… С другой стороны – наш физкультурник Григорий Николаевич. Вот уж мразь из мразей! Выродок. Все знают, что он любит зажимать учениц помладше, да и мальчиков тоже. Нет, ко мне он не сунулся ни разу. А то живым бы я его не оставил. Но, в самом начале, он домогался до Банни. До неё вначале многие домогались, только я это дело быстро пресёк. Физруку я дал по морде и объяснил, что проломлю гантелей череп. Я не шутил. Я бы, и вправду, с удовольствием это сделал. Он поверил. Хватит с него Леночки. На физ-ре я смотрел на Макса. Чёрт, и как я раньше не замечал! Как он легко бежит, как ловко двигается. Он был в чёрных спортивных штанах и простой белой борцовке, без всякого выпендрёжа. Не очень накачанные, но, без сомнения, сильные руки. Отжимается он, во всяком случае, не хуже меня или Вовчика. Подтягивается тоже. Интересно, а «солнышко» он сделать может? Но по-настоящему я офигел, когда пришла очередь прыгать через козла. После традиционных шуточек о том, через кого мы будем прыгать, причём я громко, не стесняясь заявил: «Вы, Григорий Николаевич, не боитесь? Вон, Пыряев на вас свалится, он же Вас переломит!» – Пыряев или, попросту, Пыря показал мне кулак. Он очень толстый, всё время что-то жрёт, отнимает в столовке хлеб и всякие ватрушки у малолеток и, говорят, бегает на кухню доедать объедки. И при этом всем ещё доказывает, что он, мол, не толстый, и всё рассказывает про своего не то дедушку, не то дядю, который до восемнадцати тоже был «пухленьким», а потом взял и превратился в Шварценеггера. Физрук скривил рожу, пригладил свои сальные волосики и ничего не ответил. Даже отжаться пятьдесят раз не заставил. Через козла я прыгать не люблю. Могу, но не люблю. Как-то это по-глупому выглядит. Я прыгаю обычно через препятствия, отталкиваясь руками и перебрасывая обе ноги одновременно сдвинутыми, а тут их надо раздвинуть. Поэтому через козла я не прыгаю. Игорь не прыгает потому, что физически не может, Банни потому, что шутки про «раздвинь ножки» её, всё-таки, беспокоят. А Макс прыгает. И как он это делает! Так легко и естественно, словно это для него самое простое. Словно он так прыгать начал, когда ещё ходить учился. Даже физрук прифигел, по-моему. Попросил его прыгнуть ещё раз и я ему прямо «спасибо» хотел сказать. Макс ещё раз коротко разбежался и прыгнул. Чёрт, я хочу, чтобы он это сделал ещё раз и ещё раз. И ещё раз. Никогда не видел такого законченного, лаконичного движения. Только когда спортсменов по телеку показывают – всяких там гимнастов и акробатов. Хрен ты теперь отвертишься от совместных походов в спортзал! Нет, сто процентов, он не педик, а только придуривается. Может, ему нравится всех провоцировать. Попробовать уговорить его перестать? А смысл? Вряд ли выйдет. А, хрен с ним, неважно, главное, что я для себя решил. – Ты где так прыгать научился? Я подошёл к нему, как только физрук оставил его в покое. Было просто физически неприятно видеть этого плешивого гада рядом с Максом. – Я же трейсер, уже говорил тебе, кажется, а это – одно из самых простых и основных движений. Ах, паркур, точно. Так вот это что такое, вот как это выглядит… Что ж, видимо, он, и впрямь, не зря этим занимается… – Оставшееся время – баскетбол! – свистнул физрук. Ага, баскетбол, как же. Баскетбол – это когда мяч швыряют в корзину, а не в человека. Но в человека – интересней. Быстро поймав жесткий, пупырчатый оранжевый мяч я стал выцеливать своего «отвратника». Все посторонние мысли ушли из головы, осталось только чистое наслаждение движением, видом других игроков – настороженных, напряженных и, конечно, чужой болью. Я сидел на лавочке и курил. Сидел на спинке, потому что только лохи садятся на сидушку, от которой, к тому же, остались всего две планки. Сидел и курил на виду у всей школы. Сергей Александрович только что уехал. Я его проводил. Ненавижу провожать и встречать – тоже. Но его я не мог не проводить. Особенно после той истории, которую он мне рассказал. Про тех двух парней, которые с ним служили. И как рассказал! Так спокойно, как будто это вообще нормально! Нормальный мужик рассказывает про парочку пидоров, как будто это так и надо. Блин, в башке каша. Манная. Или вермишель молочная. Расскажи мне эту историю кто другой, я бы послал его подальше. Но Сергей Александрович… Я же его так уважаю! А он ещё просил позаботиться о Максе. Но Макс – не пидор, это я уже для себя решил. Сто процентов, иначе он вызывал бы во мне только отвращение. В других он вызывает. Во всяком случае, парни в душе именно так себя и ведут – словно с отвращением. Но это просто… как это было написано в учебнике биологии? Условный рефлекс. Собака Павлова. Вот, например, я – не собака Павлова, у меня таких рефлексов нет. И Игорь тоже. Он умный, даже чересчур, и Макса оценивает как-то по-другому. Как умник умника. И Банни, вроде, тоже к нему особо отвращения не питает… Хотя, вот уж кто был бы рад, если бы Макс, и вправду, был геем! Она, вон, к Леночке относится лучше, чем к тому же Рэю. Помню, однажды даже помогла этой шлюхе подняться, когда я ему очередного пендаля отвесил. Кстати, Леночка… Если Макс гей, то, наверное, должен был с ним общаться, а не с Игорем? Точно! Вот, всё сходится. Был бы он геем, они бы с этой шлюшкой под ручку ходили и хихикали. От этой картины аж мурашки по коже побежали. Пакость. Макс и этот недочеловек… Тьфу. Если бы это было так, я бы моментом за него заступаться перестал, пусть его пиздят, кто хочет. Но Макс нормальный. Как он сегодня прыгнул! Надо пойти сказать ему «спасибо» за коньяк и перестать парить себе мозги проблемами каких-то неведомых пидоров. В конце концов, почему они должны касаться меня? Я совершенно нормальный. И да, у меня теперь есть универсалки! Чёрт, про такие штуки я ещё, когда только сюда попал, слышал, но думал, что это так, байка. Нет, простой замок я и так вскрыть могу, только это долго копаться надо. А тут! Круто! Нет, за такую штуку я Сергею Александровичу прощу хоть сто историй про педиков. Всё прощу. Отлично, теперь можно будет бухать в котельной. Или на чердаке. И в спортзал и душ можно ходить, когда хочешь. Главное – не спалить ключи. Лучше их, наверное, никому не показывать, даже Банни. Мало ли… Возьмутся за неё, начнут дёргать, она не выдержит и скажет. Не специально, а просто не выдержит. Если, например, её с матерью заставят говорить. Нет, никому не покажу. Ну, а теперь пойду к Максу. Он согласился пойти с нами в спортзал. Остальные парни скисли, а Танкист, вообще, внезапно изобрёл какие-то мифические уроки. Да плевать! – Слушай… – озвучил я желание, которое крутилось в голове с самого урока физры, – а ты можешь показать что-нибудь ещё из своего паркура? – Где, здесь? – Макс скептически осмотрел спортзал. Да, он был большим, но ничего, кроме огромной шведской стенки, нескольких лавочек и баскетбольных щитов, не было. – Тут ничего нет. Паркур – это преодоление препятствий. – Надо посмотреть в подсобке. Ну, что встали, пойдёмте! – это уже Вовчику и Рэю. В подсобке ничего, кроме того самого козла, не было. Мячики. Горка матов. Какие-то верёвки, биты… Отстойно. – Только, разве что, вот это, – говорит Макс, показывая на какой-то зелёный круг. – Что это за фигня? – никогда не видел, чтоб его где-то использовали. – Это спортивный батут! Как раз недавно я научился кое-чему новому… Вот сегодня и освежу навык. Мы выкатываем батут, Макс тащит пару матов. Сегодня мне плевать на гантели. Я хочу смотреть на Макса. Снова испытать тот восторг, когда он прыгает и на секунду словно повисает в воздухе. – Смертельный номер, исполняется впервые, – Макс забрался наверх по шведской стенке и внимательно смотрел вниз, через плечо, – завидуйте, смертные. От дальнейшего у меня перехватило дыхание. Без всякого напряжения, уверенно и чётко, Макс, буквально, упал с перекладин на батут. Взмыл в воздух, легко и точно, кувыркнулся и приземлился рядом с батутом на мат. Ни одного лишнего или просто случайного движения. Идеальная концентрация. Ничего подобного я не видел вживую. Никогда. Восхитительно. Прекрасно. Этот парень не может быть геем. Не-мо-жет! Это как в тот день, когда я впервые взял в руки автомат. Чувство горячего восхищения. Почти преклонения. Весь мир исчез, остался только Макс, медленно поднимающийся с мата и идущий в мою сторону. Хочется что-то сказать ему… Что-то такое, чтобы выразить свой восторг. Что-то особенное. Что-то только для него. Подхожу и заглядываю ему в глаза. Они у него тёмные, серо-зелёные. Только сегодня разглядел. И он не отводит взгляд. Как всегда. Макс… – Никогда, – говорю, – никогда больше не назову тебя педиком. Это было круто… Макс! Мне захотелось, чтобы этот тяжелый день, который мне изрядно мозги выебал, закончился чем-нибудь приятным. А, как известно – сам себя не порадуешь, никто тебя не порадует. – Ай, бля! – я спрыгиваю с перекладины, на которой только что подтягивался. Рэй держит в руках две гантели – приседал с нагрузкой. Вовчик отложил короткую штангу. Макс, который подтягивался передо мной и сейчас бродил, подкидывая в воздух волейбольный мяч, резко обернулся. – Чё такоё? – Да, походу, перестарался. Вов… – Понял. Рэй, быстро сбегал, ага? – А чё, всё? – Рэй, не тормози. Взял мазь и в душ к нам, быра! Кое-кто из парней не понимает, какого хрена я почти каждый день таскаюсь в душ. Некоторые спокойно спать заваливаются после тренировки и вообще неделю могут пропустить. Я – нет. Мало того, что я просто брезгую спать весь потный, так у меня ещё и обоняние очень тонкое. Вот фигня – жрать я могу всякую гадость, а вот некоторые запахи меня реально напрягают. Запах своего пота, например. Я его очень сильно чувствую и, наверняка, не я один. Передёргивает от мысли, что я с человеком разговариваю, а он чувствует, как от меня пахнет. А он, наверняка, чувствует! Я, вот, по запаху запросто могу определить, кто бегал, кто сидел, кто курил, кто в столовой был, а кто трахался. Эта ерунда началась лет в пятнадцать. Помню, никому особо не хотелось возиться с отпиранием для меня душа и меня просто посылали – мол, так переживёшь, не сдохнешь. Сначала я просто обтирался влажной губкой под краном в туалете, а мой тогдашний кореш Андрей У (он был кореец или китаец, фамилия была у него такая) держал дверь, чтоб кто попало не вламывался. Потом я сломал замок в душевой. Его починили. Я снова сломал – засунул туда копеечную монетку. В итоге, все смирились и дежурный преподаватель просто начал мне выдавать ключ с тем условием, чтоб я в душе кошмаров не творил и оргий не устраивал. Я пообещал. Ну… Пока меня никто ни за чем непотребным в душе не застукал. – Опять вода нихрена не горячая, – жалуется Вовчик. – А… Да... Действительно, сейчас вода часто течёт едва тёплая. Я стою, чувствуя, как холодные струи смывают с меня мыльные пласты. Под холодной водой мыться не так удобно, как под тёплой, мыло не мылится нифига и приходится буквально раздирать себя мочалкой. Вовчик фыркает, закрывает кран и шлёпает в сторону раздевалки. А я продолжаю стоять. Холодная вода, горячая – да какая разница! Так здорово, когда она течёт, смывает сначала пот и грязь, а потом резкий, неестественный запах мыла, и остаётся только свежесть и прохлада. Я бы два раза в день в душ ходил, кайф-то какой! Слышу – рядом плещется вода, ага, это Макс ещё моется. Вспоминаю, как он кутается в полотенце, доходя до душевой кабинки. Когда мы в первый раз в душ пошли, я над ним здорово поржал на эту тему, мол, девочка-целочка. Игорь, кстати, тоже вечно в полотенце заматывается, как будто там у него кто-то чего-то не видел. Я давно уже на это забил. Я в душ со своими корефанами хожу, чего и кого мне стесняться? А стояк контролировать я ещё в восьмом классе научился, когда он только мне начал мешать. Не знаю, как другие, а у меня есть отличный способ для этого. Достаточно быстро вызвать в себе ощущения, которые настолько противны, что отбивают любые приятные ощущения. Я это уже до автоматизма довёл. Лечение зубов. Не больно, но противно, аж блевать хочется. То чувство, когда ногтями по шершавому картону ведёшь, веее, гадость. И самое главное – иголка, впивающаяся в руку до кости. Иногда эти чувства возникают, когда я только просыпаюсь – ещё не хватало, чтоб Игорь на это дело пялился. Он вечно делает вид, что никакой такой херни нету, а сам одеяло натягивает до подбородка и дрочит, думая, что я сплю. Ага, ещё бы он перед этим не косился на меня по пять минут, я бы не просыпался, а так… И лицо у него в этот момент такое… Мне каждый раз хочется подойти к нему и одеяло сдёрнуть. Не знаю, почему. Но я в жизни так не сделаю, я же не гомик. Зубоврачебный кабинет. Картон. Иголка. Хлопает дверь – Рэй вернулся. В соседней кабинке вода перестаёт течь – Макс вылез из-под душа. Да и мне пора. Кайф, конечно, под душем торчать, но меня ждёт кое-что получше. Сажусь на лавочку. Лучше было бы, конечно, лечь, но тут лечь не на что. Кладу себе на колени сложенное в несколько раз полотенце. Когда я только начал тренироваться, я, чтоб не отстать от Вовчика, загонял себя по полной, и однажды у меня свело всю левую половину спины и руку. Помню, как я сидел, шипел, матерился, плевался и пытался другой рукой размять себе плечо. Резкая боль, когда её не перекрывает возбуждение драки, просто выбила меня из колеи. И тогда Вовчик предложил сделать мне массаж. Сказал, что ему его делали чуть ли не с первого класса, и поэтому он неплохо умеет. Я удивился и послал его нахуй. Он сказал, что мне полегчает, у него есть мазь, которая снимает мышечную боль и напряжение, и вообще, это будет нормальный массаж, а не какие-нибудь «бабские мацалки для секса». Я подумал и согласился, предупредив: «Чтоб без всякой там хуйни!» Это оказалось классно. Нет, это оказалось офигенно! Не знаю, насколько он хорошо или плохо умел это делать, но я ловил нереальный кайф. И хотя, с тех пор, я изрядно натренировался как рассчитывать силы во время тренировок, так и терпеть боль, я иногда говорю, что потянул спину или что-то в этом роде. Как сегодня. Макс одевается и я снова вижу у него на груди татуировку. Какая херня, выглядит ужасно дебильно. По-пидорски. Я, наверное, даже в тюрьму если бы сел, не стал бы себе ничего набивать. – Спину расслабь, – командует Вовчик и во влажном воздухе разливается резкий запах разогревающей мази. И я не думаю уже не о чём. Прикрываю глаза и чувствую, как сильные пальцы разминают мне шею, скользят по спине вдоль позвоночника до самой поясницы. Резкими щипками поднимаются вверх, прихватывая каждую мышцу, продавливая каждый позвонок. Снова ложатся на плечи, стискивают и разминают, и кожу начинает колоть маленькими иголочками – действие мази. Опираюсь локтями на колени, прячу лицо в ладонях. Чувствую, как горячие, уверенные ладони поднимаются вверх по шее, медленно, круговыми движениями, останавливаются во впадинах за ушами и снова спускаются вниз. Резкие отрывистые удары вдоль позвоночника сначала кулаками, потом ребром ладони и, в заключение – несколько ударов с оттяжкой открытой ладонью. – Теперь посиди так минуту. Хочу ответить, что знаю, но молчу. Голос меня не слушается. Хорошо, что есть полотенце. Глубокий вдох. Выдох. Зубоврачебный кабинет. Картон. Иголка. Сквозь пальцы смотрю на Макса. У него какое-то странное лицо и он пытается ровно застегнуть рубашку. Я опять вижу его пидорскую татуху вокруг соска. Чёрт, лучше бы её не было, вообще ничего бы от пидора в нём не осталось. Зубоврачебный кабинет. Картон. Иголка. Всё. – Ладно, пойдёмте, щас уже ужин. – Было бы куда спешить, – бормочет Макс. – Макс, занеси мои вещи в комнату, ага? – прошу его. – Просто стукни, Игорь там, наверняка. –А ты куда? – А я это… Сейчас. Теперь у меня есть универсалки и это решает множество проблем. Например, туалет для преподавателей мне теперь доступен всегда. Он маленький, относительно чистый и запирается изнутри. Окно почти до самого верха замазано белой краской. Унитаз, раковина, мыло без всяких сюрпризов типа иголок и бритвочек, туалетная бумага. И свет включается, только нахер он мне сдался. Запираю дверь, руки трясутся. Быстро, едва не отрывая пуговицу, расстёгиваю ширинку. Никто не видит, сдерживаться не нужно. Кожа на спине и шее ещё тёплая от мази и массажа, сердце колотится так, что отдаётся во всём теле. Член от напряжения уже болит, он весь в смазке, нельзя так долго сдерживаться, нельзя… В голове – никаких мыслей, только ощущения. Ощущения чужих ладоней на моей спине. Ощущение своей руки на члене – вверх-вниз, вверх-вниз, размазать пальцем смазку по головке, провести, надавив вдоль выступающей вены, и снова вверх-вниз, вверх-вниз, сжать сильнее и быстрее, вот так… Горячая истома охватывает всё тело, напряжение на самом пике разрывается липкой волной острого наслаждения. Ахах… Несколько секунд полной, блаженной пустоты и лёгкости, когда всё вокруг темнеет и исчезает. А потом я вернулся в реальность. Резко вдохнул. Пахло мерзко – обычный сортирный запах, сильный запах хлорки, какой-то ароматизатор, хозяйственное мыло и запах собственной спермы. Хорошо, что тут есть туалетная бумага. В нашем туалете с этим всегда проблемы. Я отмотал, наверное, метров пять, тщательно всё вытирая. Потом попытался открыть форточку. Меня осыпало дождём облупившейся краски, шпингалет противно скрипел, но в итоге форточка сдалась. Я держал её открытой всё время, пока мыл руки. Мысль о том, что кто-то может сюда зайти после меня, была абсолютно дебильной, но я ничего с этим поделать не мог. Принюхавшись в очередной раз к своим ладоням, я решил, что теперь нормально. Запах мыла тоже не ахти и потом руки чешутся, как будто рубашку из прачечной только что подержал, но это лучше, чем тот странный, ни с чем не сравнимый запах, который отпечатывается на коже после дрочки. Вот теперь можно и на ужин. – Ты где был? – спросил меня Игорь. Я, и впрямь, подзадержался, все уже сидели и жрали. Сегодня котлета и гречка. С подливой! И какое-то сплюснутое пирожное с повидлом. – Руки перед едой мыл, – довольно ответил я. Мля, ну какие же маленькие котлеты! Опять эти суки на кухне пиздят мясо. – Макс, ты мои вещи отнёс? – Угу. Ненавижу гречку. – Если не будешь – давай сюда. – Эй, Стас, а ты знаешь, кто из одной миски с опущенным ест, тот и сам опущенный? Ну и кто у нас тут такой умный? Азаев, конечно. – Завали ебало, чурка. – Чё, Стас, готовишься сидеть у параши? – Если кого у параши и посадят, то тебя. Потому что ты дебил и чурка. Отъебись, дай людям пожрать, обезьяна. Азаев стоит с чаем в руке. Близко стоит, идиот. Разворачиваюсь к нему и, сидя, резко бью ногой прямо по стакану с чаем. – Ёба-на! – орёт Азаев, стакан вылетает у него из руки, обливает чаем его, сидящих за соседним столом и вдребезги разбивается об пол. – Что за фигня? К нам несётся дежурная по столовой, довольно замызганная работница кухни. Фамилия у неё Масева и все зовут её Масей. Я знаю, что она по утрам в подсобке перепихивается с водителем грузовика, который привозит нам продукты, потом они курят и тушат бычки об стену. Именно через неё мы обычно достаём спиртное и всякие ништяки. Бабок она трясёт немерено, приносит часто всякую дрянь, но слово обычно держит, контору не палит. – Да вот Азаев тут стаканами швыряется, – заявляю я. Моя компания синхронно кивает. Азаев оглядывается. Он подошёл ко мне без своих шестёрок, он в меньшинстве. – Азаев, убери за собой, – машинально выдаёт Мася и получает в ответ: – А хуй тебе не пососать? Смешно становится даже мне – ну, кто видел, чтоб старшеклассники за собой убирали в столовой? Отдуваться, как обычно, пришлось восьмиклашкам. Я предлагаю Азаеву выйти, ответить за свои слова. Он, ожидаемо, отказывается. Жаль. Удалось бы подраться – день вышел бы идеальным. До отбоя времени полно. Игорь уходит готовиться к урокам – он очень серьёзно к этому относится, хотя тут оценки просто так ставят. Говорит, что не хочет отупеть за те два года, что здесь находится. Тоже мне, ботаник. Вечером большинство торчит у телека или у игровых приставок, или ещё какой фигнёй страдает. Я же решил проверить, как действуют универсалки – пошёл в учебное крыло, которое вечером запирают. Отлично они работают. Идут немного туго, но двери, всё-таки, отпирают. Да, сколько всего можно придумать с этим! Пока, впрочем, ничего, кроме как написать несколько матерных слов на паре досок, мне не придумалось. Ну, я прямо гном-матершиник, про которого пацаны в детстве рассказывали! Я снял с учительского стола стул, сел, закинул ноги на стол и стал думать. Эх, надо бухнуть на выходных, зря мы, что ли, с Максом всю эту красоту на себе пёрли. Макс… Я точно уверен, что он нифига не гомик. Как он тогда говорил о паркуре, о свободе. Не знаю, зачем ему всё это, но он классный. А гомик не может быть классным. Как Леночка, например. Леночка мерзкий. А Макс – потрясающий. Как он сегодня прыгнул на батут, а потом сделал сальто – ааа, у меня, до сих пор, всё замирает внутри, как вспомню. Я пытался научиться делать сальто, прыгая с нашей «радуги», но только порасшибал себе всё, что можно, а получилось только один раз, да и то, я так об землю треснулся, что решил – ну его нафиг. Да, Макс совершенно нормальный, как я, как Вовчик, как Игорь. Только выпендривается по- дебильному. Ну, и огребает за это, конечно, сам виноват. И всё-таки пидором я его называть не буду. Азаева буду называть, может он, наконец, соизволит подраться. В прошлом году ещё в драку лез, а в этом только пакостит исподтишка, сука. А всё потому, что он с каникул вернулся и я его, оказывается, почти на голову выше. Ну, ёб вашу мать, я тут всех выше, даже выше Макса. И что? Я никогда на такие вещи внимания не обращал, пиздил всех без разбора с самого детства, ещё в детском саду начал. Азаев – ссыкло трусливое. Интересно, а Макс смог бы мне врезать? В воображении тут же представилась картина: Макс, такой, как он был на физ-ре сегодня – в чёрных штанах и белой майке – стоит напротив меня со сжатыми кулаками. Вряд ли он очень сильный, зато реакция у него охрененная. Если просто драться будем, чёрта с два я по нему попаду. А он ещё говорил, что на таэквондо ходил. Пока я его сильно не бил, так, прилетело пару раз по шее. И всё равно, я заметил, что он иногда, как будто, пытался удар блокировать. Да, надо попробовать с ним подраться. Нет, он не гей. Может, ему просто девки не нравятся и он поэтому решил, что он того? Ну и что, они много кому не нравятся. Игорю, например. Ну, то есть, не вообще, а местные. Он ими брезгует. Да и мне тоже, кстати, они все, кроме Банни, противны. Но я то не голубой! Голубой у нас Леночка, Толик Евсеев и ещё пара петушков найдётся. Кое-кого я ещё по общей спальне помню, были у нас любители друг к другу в койку лазить. Ко мне тоже один как-то раз полез. Такой мерзкий пацан, у него глаза ещё слезились и пахло от него гнилыми зубами. Я тогда его, помню, выпихнул на пол, а на следующее утро затащил в кабинку туалета, где не смыл за собой и сунул туда несколько раз лицом. Хорошо, что он после девятого класса ушел. А Макс не такой. Посидев ещё некоторое время, вытащив из-под стекла на столе какие-то бумажки, сделав из них самолётики и покидав их на шкаф (самолётики у меня всегда кривые и штопором летят), я отправляюсь спать. Перед сном я всё думаю об истории, рассказанной мне Сергеем Александровичем. Два парня, вместе служили, а потом… Ну ладно, один был пидор и маскировал это. А другой? Он-то что? Нормальный – и с пидором связался? А Сергей Александрович, видимо, их знает и хорошо, наверное. Раз в курсе, что они до сих пор вместе. В гости к ним ходит. Я попытался представить себе эту картину, но в голове она не укладывалась. Вообще никак. Представить такого крутого мужика, как наш обежешник, и каких-то таких, типа Леночки или Евсеева! Прямо крыша едет. Ну, вот зачем он мне это рассказал? Впрочем, за ключи я ему всё прощу. А может, он не прав? Может, те чуваки просто друзья? Ну, живут вместе, а он и подумал, что они голубые. Ну, а что, мне, если бы выбирать, с девкой какой-нибудь визгливой жить или с парнем типа Вовчика, я бы, определённо, выбрал парня. Единственно, может с Банни согласился бы жить. Она нормальная по жизни и спали бы мы с ней раздельно. Хотя лучше, наверное, жить вообще без всех. Хотя я никогда так не жил, но, если бы Игорь уехал вдруг, как Андрей, я бы в комнате один жил, как Макс… Макс… Засыпая, я уже не думал ни о чём, только представлял себе, как он прыгает или бегает...