Любовь без поцелуев

Некоторым образом примечание. Насчёт смартфона: в те времена смартфоны уже были, но являлись изрядной редкостью. Даже мобильники не у всех имелись. Наличие же у Макса именно смартфона свидетельствует, прежде всего, о его желании выделиться и крайне потребительской натуре. Да, скорее всего, это Нокиа, но какая именно – решайте сами. Впрочем, учитывая, что там были – правда, очень плохие – камера и плеер, можно конкретнее определить модель. Я замыкаюсь в себе. Мир отдаляется от меня, всё сужается до четырёх стен в помещениях этого интерната. Как люди живут тут годами? Как они не сходят с ума? Человек такая сволочь, что ко всему привыкает. Но я пока не могу. Мне хочется на волю. Хочется бегать по городу, перепрыгивая через машины и заборы. Мне хочется в уют своей спальни. Мне хочется к друзьям – к Спириту, к Люку, к Алькатрасу и прочим. Даже в гимназию хочется! Чёрт, я скучаю по нашим просторным светлым коридорам, красиво одетым ученикам, умным, вежливым учителям… Я скучаю по ночным клубам, громкой музыке, по ярким впечатлениям. Впрочем, есть какое-то извращённое удовольствие в наблюдении за такой жизнью. Ведь это – целый пласт общества, с которым я раньше никогда не сталкивался. Если подумать, я всегда жил в обособленном мире. С чего это началось? Наверное, с детства. Девяностые годы, развал, разруха, а наша семья – самая богатая в районе. Нет, мы не олигархи, но четырёхкомнатная квартира с тремя телевизорами, две машины, огромный холодильник, всегда набитый едой, делали меня объектом для зависти и недоверия. «Не общайся с ним, его отец бандит!» – «Не общайся с ним, он из богатой семьи, а все они нашу кровь пьют!» – «Пойди подружись с Максиком, он из богатой семьи, он поделится с тобой конфетами!» Глупо думать, что дети такое не слышат. Дети всё слышат и делают выводы. Впрочем, особо я общаться и не рвался. У меня была роскошная детская, заваленная самыми невероятными игрушками до потолка: самые классные роботы на батарейках, самые быстрые радиоуправляемые машинки, огромное количество динозавров всех форм и размеров (я обожал наборы динозавров), а из конструктора «Лего» можно было собрать дом, в котором я легко помещался. Ну и, конечно, свой собственный телевизор, видеомагнитофон с полным набором кассет с мультиками и комедиями (особой моей любовью пользовались «Земля до начала времён» и «Алиса в стране чудес»), приставка (тогда ещё «Денди»), книги… И, конечно, был Спирит. Он появился примерно тогда же, когда исчезла мать, где-то лет в пять. Тогда, правда, ещё не Спирит, а просто Рома Сенкин из соседнего подъезда. Со сверстниками во дворе он тоже не очень контачил – тихий, задумчивый, с милой шапочкой тёмных кучеряшек и невероятной фантазией. «А представь, что мы…» – и мы попадали в фантастический мир, где было наплевать, что вокруг нас происходит. Семья Сенкиных не могла похвастаться особым достатком, но людьми они были непростыми. Дед – ректор, бабушка – театральный критик, мать – певица, отец… Тоже кто-то там. Был у Спирита ещё и старший брат – Антон, старше его лет на пять, поглядывавший на нас довольно презрительно, но видик ко мне ходивший смотреть с удовольствием. Так мы и проводили время. Вспоминаются всякие глупости. Вот мне семь лет. День рождения. Повезло мне, тридцатое декабря. Странно, но я точно помню, что лет до четырнадцати я не праздновал свои Дни рождения. Да, но тогда он мне запомнился тем, что я ждал мать. Последний раз, когда я точно помню, что так вот, действительно, ждал. А она не приехала, хотя по телефону и обещала. Помню, что бродил целый день по дому, в нарядной белой рубашке и всё никак не мог найти себе места, а потом, под вечер, задремал прямо в прихожей. Помню очень хорошо – закрывал глаза, ещё было светло, окна горели мягким морозным огнём. А проснулся – во всей квартире тишина и полумрак. Пусто. Вот в тот момент я и понял – мать не приедет. Стало обидно до слёз. А через пару минут щёлкнул замок и вошёл отец. С коробкой киндер-сюрпризов в руках. Целая коробка! «Мама не смогла приехать», – не глядя на меня сказал он, пока я зачарованно пялился на бело-красное богатство. «Слушай, я это… Ромку, друга твоего отпросил, он сейчас придёт. У нас Новый год встретите. Переодевайся.» До слёз дело не дошло тогда. Рома пришел, холодный, румяный с мороза, с сумкой, вопя: «А там подарок, а я тебе его не дам!» – и я выкинул мифическую маму из головы. У меня был День рождения, у меня был Новый год, ёлка, самый лучший друг в мире, первые новогодние каникулы и целая коробка киндер-сюрпризов! Помню, к отцу пришли гости: мужчины в пиджаках и дорогих спортивных костюмах, у которых под тяжелыми золотыми перстнями были видны другие – синие, и женщины – в блестящих платьях, держащихся на честном слове. Нас не посадили за общий стол, накрыли в детской, но мы, всё-таки, пробрались к взрослому столу и, конечно, гости не смогли удержаться от того, чтоб притащить табуретку и загнать нас туда по очереди. Я пролепетал про ёлочку и благополучно ретировался, а вот Спирит (тогда ещё просто Рома, хотя…) всех удивил. В спокойной, расслабленной позе, глядя куда-то поверх толпы, он громким, уверенным голосом начал декламировать: «Ты и во сне необычайна. Твоей одежды не коснусь. Дремлю — и за дремотой тайна, И в тайне — ты почиешь, Русь…» Его родители, надеясь обнаружить в нём один из семейных талантов, заставляли его заниматься декламацией. Потом он мне признался, что все новогодние стишки у него просто вылетели из головы. Гости были впечатлены и я тоже. Ему даже позволили глотнуть шампанского, после чего нас выставили за дверь. «Дай попробовать? –А? – Ты весь шампанским облился», – и я лизнул его в щёку возле губ. Вкус шампанского и чужой кожи. Вкус счастья. Потом мы лежали в одной постели и шептались, прижимаясь друг к другу, слыша доносящиеся из гостиной звуки «взрослого» веселья. Ни визги, ни треск посуды нас не пугали. Нас бы и выстрелы не испугали. Мы были вдвоём и я совершенно не думал о том, что мать так и не приехала. И вообще, я потом об этом никогда не думал. И чего мне вспоминается моё детство? Наверное, по контрасту. Не представляю, какое детство должно быть у людей, типа Стаса. Наверное, никакого. Вот ему точно Дед Мороз ничего под ёлочку не приносил. Да, в чём-то отец прав, от ТАКИХ людей я всегда жил вдалеке. Ну и ладно, и к чему они мне? Я прекрасно смогу держаться от всех этих люмпен-пролетариев подальше. Я закончу одиннадцатый класс и уеду в Англию. А потом… Не знаю, что будет потом, но всё будет просто зашибись, как и всегда у меня, когда отец не ставит палки в колёса. Меня, по-прежнему, не трогают. Серьёзно, я имею в виду. Сброшенные на пол тарелки не в счёт. Забитый спичками замок не в счёт. Контрольная, которую мне вернули, изрисованную непристойностями и «Ко-ко-ко» на каждой строчке. Не поленился же кто-то! «Контрольную придётся переписать!» – «Идите знаете куда? Да, именно туда. Надо следить за врученными Вам бумагами. Ставьте пять, Вы же видите, что я прекрасно всё знаю!» – «Веригин, ты думаешь, что если твой отец богатый, то ты можешь ноги вытирать об учителя?» – «Я думаю, что об Вас вытерли ноги, когда изрисовали мою контрольную. Не буду я её переписывать, идите нафиг!» В гимназии я никогда не грубил учителям, а тут… Нечего с Комнином от одной спички подкуривать, заразился. Да, и ещё эта девица, которую я в первый день встретил – Люся. Что она себе вбила в свою плохо обесцвеченную голову, я не знаю, но она постоянно таскается за мной, предлагает помощь. Предлагает поговорить со своими друзьями и они меня от Стаса будут защищать. Нет уж. Пусть меня лучше Стас защищает от её друзей, потому что от Стаса, как я понял, защитить не может никто и ничто. Да и потом, Игорь… – Конечно, мне эту книгу подарили в пятом классе! Я её просто обожал! А последняя часть… Я потом два дня молчал, под таким впечатлением был! – И не говори! А для меня, знаешь, какой самый страшный был момент? Умирающий мир. Я потом даже и нарисовать себе это пытался – серое небо и на нём такое чёрно-красное солнце… – Ну, а предки тебя к психиатру не таскали после таких рисунков? – Нет. И самое интересное, я потом, уже когда интересовался христианской религией, понял, что «Хроники Нарнии» – это прямо Библия для детей какая-то, только лучше, – Игорь подпирает ладонью щёку и глядит куда-то вдаль, а я любуюсь им. Он не только красив, у нас с ним много общего – например, любовь к чтению. Мы вспоминаем книги, которые прочитали, делимся впечатлениями. Мне нравится смотреть, когда он говорит о книгах, сразу видно, что именно это его, а не драки и жестокие выходки. Я уже узнал, что до того, как попасть сюда, он учился в той же гимназии, где сейчас учусь я. Подумать только, совсем чуть-чуть разминулись! Мы могли бы общаться в школе. В нормальной школе, я имею в виду. Я бы мог его пригласить потусоваться куда-нибудь. В хороший ночной клуб, где в мягком полумраке, за каким-нибудь обманчиво лёгким коктейлем, я бы ему доступно объяснил, что главное – получать наслаждение от жизни, а уж как и с кем – неважно, и вообще, такому умному парню не к лицу предрассудки. Ему бы понравилось, честно. Я мог бы пригласить его домой. Даже не ради секса, серьёзно. Просто по-дружески. Показал бы ему свои снимки – моё последнее, после паркура, хобби. Послушали бы музыку… Воображение нарисовало спальню и Игоря в ней – прекрасно вписался, такой интеллигентный и изящный. Попробовал представить Стаса – мозг закоротило. Стас отлично представлялся где-нибудь во вьетнамских джунглях с автоматом и окровавленным мачете. На арене, в виде гладиатора. Но не в моей уютной спальне, где он, скорее всего, сначала поиздевался бы над обстановкой, а потом ещё и что-нибудь сломал. Резкий тычок в шею. О, помяни черта – он тут как тут! Надо же, знает, где библиотека. Обязательно ему надо нам мешать! – Ну, смотри, пидор, – грозит он мне кулаком, – проебёшь операцию – жить тебе будет больно! Еще чего! Сегодня я увижу Спирита! Господи Боже, я его увижу, и как бы мне не сорваться на радостях и не уехать с ним. Попросил его привезти еды, а то я, кажется, килограмма два уже потерял, а когда наедался досыта уже и забыл. – А кто приедет? – интересуется Игорь. – Друг мой хороший. – Ааа, – я прямо вижу в его глазах вопрос, но он его не задает. Зря, конечно. Мне хочется, чтоб он первый начал, а то решит, что я до него домогаюсь. Нет, я, конечно, домогаюсь, почему бы мне и не подомогаться, в конце концов… – Любимый учитель, – вспомнил я, – это же надо! Никогда бы не подумал, что он хоть кого-то из учителей уважает. – Сергея Александровича – да, – Игорь начинает покусывать палец, обгрызая заусеницы. Нервничает. – Хреново, что его увольняют. Хороший был мужик. Лучше бы физрук свалил. Трудовик со Стасом ладил, даже мог его иногда унять. – Унять? – Ага. У Стаса бывает, что он бесится страшно, просто как маньяк какой-то становится. Тогда к нему лучше не лезть и сделать он может всё, что угодно. В прошлом году в актовом зале был творческий вечер, поприезжали родители, всякие там чиновники мелкие, из других интернатов дети. Так Стас знаешь, что сделал? Взял и знаешь – занавес такой, бархатный, за сценой? Его специально украсили шариками, буквами, мишурой. И что ты думаешь? Во время концерта Стас вылез на сцену и ободрал этот занавес. А за ним такая помойка оказалась… Представляешь, пришлось проводить конкурс на фоне облезлой стены, всей в потеках, там ещё какие-то доски были, провода, короче, ужас… Я рассмеялся, представив себе эту концептуальную картину – детскую самодеятельность на фоне грязной стены – И что ему было за это? – А что ему будет? Матери его сообщили, двоек понаставили, беседу воспитательную провели, только ему-то что. Он сказал, что тоже, типа, с номером выступить хотел. С большим трудом мне удалось перевести разговор со Стаса туда, где он был до его появления. Мне очень хотелось найти с Игорем точки соприкосновения, чтобы сблизиться, чтобы он мне доверял, чтобы позволил… Ну, например, взять его за руку и мягко отвести от губ, осторожно помассировав пальцем истерзанное местечко возле ногтя… – Ты себе сейчас палец отгрызёшь. Голодаешь? – Да не в этом дело. Так просто… – Нервничаешь? – Нет, просто… А чем твой отец занимается? – неожиданно переводит он разговор. – Бизнес. Строительство нежилых объектов – как основа. Плюс издательский бизнес, в основном, рекламная макулатура, журналы, дешёвые газеты. Торговля стройматериалами – это ещё с девяностых осталось. И ещё чего-то там с адвокатской конторой, – бизнесом отца я никогда особо не интересовался. Бизнес – это не моё, не знаю, что моё, но деловой смекалки я, по-моему, напрочь лишён. Последний разговор о выгодах субподрядов вогнал меня в состояние транса. – А мои предки, – я ожидал услышать – «археологи» или «художники», или «исследователи Арктики», – в тюрьме сидят. – Ааа, – я выпал в осадок. Ну, не похож Игорь на сына урок! – А, эээ… А почему?.. В смысле, если не хочешь, не говори. – Да какая тут тайна… Деньги они у государства воровали и не делились с кем надо, вот и сели – мать на три года, отец на три с половиной. Мать, правда, на УДО идёт, может, я отсюда свалю к Новому году. Только, вряд ли, мы будем учиться в одной гимназии, конечно. Знаешь, почему я тут? – вдруг быстро заговорил он, снова начав грызть палец. – Потому что, таким образом, опекун демонстрирует, что у нас действительно нет денег. Мой опекун – мамин двоюродный брат, он засунул меня сюда, а сам женился на девушке, которая старше меня всего на три года, у них новая квартира и всё такое… Предков я вижу, когда на свиданку к ним езжу, мать на десять лет постарела, смотреть больно. Только кто ей виноват, сам сколько помню слышал: «Нам надо то, нам надо это, почему у нас хуже, чем у Сапрыкиных», – их знакомых, и вот, пожалуйста… – Ну-ну, – лицо у Игоря было совершенно несчастным, видимо, он давно уже страдал из-за этого и не находил ни в ком сочувствия. Что я мог сказать? От сумы да от тюрьмы... То, что мой отец не сидит – это счастливая случайность, на него дела заводили раза три, не меньше. – Ничего, они же тебе всего самого лучшего хотели, чтоб у тебя всё было… – Ага, – Игорь шмыгнул носом и уронил лицо на скрещенные руки, – и, в итоге, я живу здесь, учусь через пень-колоду, потому что тут нереально чему-то научиться, ничего в жизни не вижу, кроме придурков всех мастей. Это не про тебя. – Да ладно, – я просто придвинул к нему стул и обнял его за плечи. Зал был пуст, библиотечная стойка отсюда была не видна. Да и не было в этом ничего такого. Мне, действительно, стало его жаль, слишком отчётливо я понял, что вполне мог бы повторить его судьбу. Он не отстранился, так и сидел, спрятав лицо в ладонях. – Пробьёмся… Мне вдруг вспомнились слова, сказанные им несколько дней назад: – Слушай, а тебе Стас, когда говорил про неудачников в тюрьме, он знал? – Да. – Вот сволочь, – совершенно искренне возмутился я. – Нет, ты знаешь, – Игорь, наконец-то, поднял лицо. Выражение у него было странное – совершенно несвойственная ему гримаса усталого презрения ко всем. – Он прав. Потому что ничего хорошего они не добились. Мне всё время говорили, как надо жить, чтоб всё было, что деньги все проблемы решают, что они знают, они умные, они такие пиздатые, а теперь сидят там, а я здесь тоже вот сижу… А дальше что будет? Куда они после тюрьмы? А я? Они мне учёбу не оплатят и ЕГЭ я сдать не смогу, потому что тупо к нему не подготовлюсь. – Подготовишься. Ты умный, – попробовал я хоть так его утешить. – Да, – Игорь улыбнулся, а я вздрогнул. Это была не его улыбка, милая, мягкая, открытая, слегка грустная. – Я всё сделаю, чтоб никогда не сесть. Других подставлю, а сам не сяду. Я со страхом смотрел на его лицо, которое кривилось в таком знакомом одностороннем оскале. По ходу, у Стаса плохого не только я нахватался… Я лежал в постели, согреваясь, чувствуя приятную сытость и лёгкое опьянение. И легкую боль в районе солнечного сплетения. Чёртов Стас, ну, что за привычка руки распускать, я же только пошутил… Хотя, ладно, какие там шутки, эта парочка, стоя друг перед другом в обнимку на коленях, так смотрелась… Я напрягся и попробовал представить себе, как они целуются. Получалось не очень, но я старался, пытаясь отмстить Стасу за удар. Представил себе, как Стас стягивает с Вовчика шапочку, ерошит своей широкой ладонью его короткие рыжие волосы. Наклоняется над ним… Картинку снова закоротило. Тогда я представил, что они – просто герои какой-нибудь порнушки, которых я не знаю. Дело пошло на лад. Я увидел их поцелуй – жесткий, страстный (хотелось сделать его нежно-слюнявым, опять-таки, из мести, но фантазия решила пойти своим путём), заставил их начать раздевать друг друга прямо там, на козырьке, затем перенёс в душевую – не в интернатовскую, а в такую, как обычно в порнушке показывают. Но дальше обниманий дело не зашло. По-моему, проблема в Стасе. В этой дылде просто отсутствует сексуальное начало. Зато в голове ярко встала картинка, как он стоит под луной и смотрит куда-то вверх. Мне вспомнился старый фильм про оборотней и я бы, наверное, и не удивился, начни этот псих превращаться в какую-нибудь огромную волосатую тварь. Хотя, зачем ему превращаться, он та ещё тварь в человеческом обличии – забрал у меня половину еды! Пофигу, Спирит обещал приехать ещё раз, сразу, как снова сможет взять машину. Я чуть не уехал с ним. Сесть на тёплое сиденье, задремать, а когда проснуться – здравствуй, Москва, здравствуй цивилизация, тёплая ванна, съедобная еда. Нормальный телевизор, компьютер… Спирит живёт в квартире брата, который свалил в Америку и приезжает лишь изредка. Это вообще традиция семьи Сенкиных – убирать детей из дома, едва им исполнится шестнадцать. Мне бы так, но отец в жизни не согласится. Вот поэтому я и удержался. Я помню, почему я здесь. Сдаться проще всего. А я не сдамся! Не сдамся и всё тут! Я сильный, я взрослый! «Макс, ты уже взрослый, ты должен…» – это одна из первых фраз, которые уловило моё сознание. «Я уже взрослый», – одна из самых первых фраз, которые я сказал. Я всегда был уже взрослым. Наверное, поэтому и со сверстниками долго не находил общего языка, и парни мне нравились постарше, посерьёзней, и мне всегда удавалось соврать насчёт своего возраста. Я сильный, я взрослый, я справлюсь! Боль в солнечном сплетении давно ушла. Я улыбнулся, вспомнив, как Стас отдёрнул руку, когда я провёл по ладони языком. Наверное, думает, что я заразный… Интересно, а его не учили, что вот так хватать человека, прижимать к себе и закрывать рот – это не совсем нормально? У него замашки маньяка-насильника, блин. Нет, с этими людьми сложно, но я справлюсь. Мне снился сон про оборотня, которого я никак не мог разглядеть в темноте, но знал, что он где-то рядом. Справлюсь, ага. Следующий день начался как обычно – с холода, криков возле умывальника, мерзкой манной каши. Хорошо, что у меня есть банка паштета и булочка, и чокопаи, и ещё много чего. И всей этой радостью я, в отличие от толстого пацана по прозвищу Пыря, собираюсь поделиться с Игорем. А с остальными пускай Стас делится. Стас… Стас пялился на меня с самого утра так, что я три раза бегал к зеркалу, пытаясь разглядеть, что со мной сегодня не так. Вроде, всё со вчерашнего дня осталось по-прежнему, зубной пастой я не обляпался, ширинку застегнул. Что не так? Какие ко мне претензии? Претензий, однако, не поступало. Это нервировало. Человек с глазами убийцы просто так смотреть не будет. Пика мой невроз достиг к физкультуре. Какое счастье, что переодеваться в форму нужно в своей комнате, если бы мне пришлось ещё и переодеваться под этим взглядом, я бы не выдержал. Сегодня на физре прыжки через козла. Стас их полностью игнорирует и я снова удивляюсь. Этот человек, вчера совершенно спокойно бежавший по тёмному лесу, как по беговой дорожке, не может перепрыгнуть через козла? По-моему, тут какой-то принцип. Стас, Банни и Игорь стоят возле стены и я знаю, что Стас смотрит на меня. Прыжок с упором – это очень просто. Я гляжу на препятствие и выбрасываю из головы посторонние мысли. Есть я, есть траектория. Есть место, где я сейчас, а есть место, где я должен оказаться. Ничего лишнего. Я прыгаю. – Веригин, а ты не хотел бы прийти на урок к младшим классам и показать, так сказать, класс? – спрашивает меня физрук. Я отрицательно качаю головой. Мне не нравится этот человек. Мне не нравится его вид, его голос, его запах. Его взгляд. Если у Стаса взгляд прямой и ясный, как лазер (холодный лазер), то у этого взгляд липкий. Была в своё время такая игрушка, лизунчик называлась. Мячик из чего-то вроде желе, прилипающий к стенам, оставляющий грязные пятна. Вот и когда физрук смотрит, у меня такое ощущение, что по мне этот лизунчик скользит. Брр…Ретируюсь в сторону Стаса, заметив, что его взгляд-лизунчик старательно избегает. Баскетбол. То, что называется баскетболом в этом заведении, в других именуется «вышиби ему мозги мячом». Стас уходит на площадку, он явно чувствует себя там в своей стихии. Я остаюсь рядом с Банни и Игорем. Девушки, кроме парочки (и среди них – та самая Люся) тоже ретируются с площадки, садятся на скамеечку и начинают обсуждать игроков. Эти забавы явно не для них, да и не для меня. И не для Игоря, хотя смотрим мы с удовольствием. На Стаса. Мяч у него отнять нереально, он развлекается тем, что, по очереди, бросает его то Вовчику, то Рэю. Прицеливается – и мяч летит в стену, звонко врезаясь над головами девушек так, что парочка даже падает со скамейки. Банни злобно смеётся, шепчет: «Так вам, суки!» – и я вижу, что в этот момент Стас смотрит на неё. – Он же мог в кого-нибудь из них попасть! – ужасаюсь я. Здешние девушки мне малосимпатичны (как и я им), но всё равно… – Ооо, хотел бы – попал, – спокойно отвечает Банни. – Стас девушек не бьет, а надо бы… Чёрт! Одна из девчонок подхватила мяч и кинула Люсе (я её из этого «цветника» единственную идентифицирую), та кинула своему новому ухажеру. «Сейчас кинет в Стаса», – мелькнуло в голове, но нет. Горячий кавказский парень развернулся и со всей дури швырнул мяч в Банни. Не над головой, а прямо в неё. У меня хорошая реакция, а сейчас, с этими гляделками, с возбуждением от физкультуры, она ещё сильнее обострилась. Я ловлю мяч. – Ты, дебил, смотри, куда кидаешь! – Ебало завали, пидор! Ах ты, сука нерусская! Стас поверх целился, а ты в лицо? Ну, держись! Я нахожу глазами Стаса. Вон он стоит, на другом конце площадки. Ничего. Он здесь самый высокий и сильный. А я чуть пониже, но всё равно. Ловлю его взгляд, который преследовал меня весь день. И швыряю мяч высоко вверх от себя. Так высоко, чтоб поймать мог только он. Поймает? Поймал. Подпрыгнув вверх, сбив в прыжке кого-то, и одним движением, напоминающим распрямленную пружину, сильным и резким, запустил в этого самого Таримова. Точно ему в живот. Тот согнулся и упал, а мяч сразу же подхватил отирающийся поблизости Вовчик. Да уж, командная игра… Банни радостно улыбнулась и я заметил, что у неё улыбка тоже кривится на одну сторону. Почувствовал, что и сам улыбаюсь тому, как ловко всё вышло. «И потом, знаешь, иногда это просто забавно»... Никогда не радовался, глядя, как кому-то больно, это по части Спирита, но это – совершенно особое чувство. Да и потом, не Таримова же жалеть! И не этих остальных? – Вы тут постоите без меня? – обращаюсь я к Банни и Игорю. – В Люську брось, – напутствуют меня в ответ, – или лучше в физрука. Но у меня своя цель. Выбегая на площадку, я выискиваю взглядом Толика Евсеева. Действительно, это забавно… Господи, что я видел, чтоб мне этого не видеть! Кажется, моя больная фантазия едва не стала реальностью. Стас позвал меня на тренировку. Отказываться я не стал. Во-первых, как я уже понял, это «честь». Во-вторых, мне было скучно, да и в форме держать себя не мешает. Я не прогадал – в подсобке я нашел батут. Сальто я научился делать совсем недавно, причём тренировался я с подсознательным желанием упасть и убиться. И сейчас, спустя время, мне снова захотелось рискнуть – получится? Не получится? Получилось, и хорошо получилось. И Стас смотрел. Он едва дыру на мне не просмотрел. А потом подошёл и сказал, что больше не будет называть меня пидором. О! Сказать, что я удивился – ничего не сказать. Отношение других парней ко мне – брезгливо-настроженное – явно не изменилось. Я вдруг понял, что они в жизни не позвали бы меня с собой, не пустили бы в душ, но Стаса ослушаться не могут. И не хотят. Да, это, блин, заметно. Они смотрят на него, повторяют за ним, ищут его одобрения. Он для них, и впрямь, авторитет. А потом была душевая и ужас, который, дай мне бог, забыть до завтра. Вовчик делал Стасу массаж! Массаж! При всех! Это, вообще, нормально? Это было хуже картинок, которые я крутил себе в мозгу. Стас сидел с отрешенно-расслабленным лицом, а Вовчик растирал ему плечи. Причём, судя по его лицу, неизвестно, кто из них больший кайф получал. У меня в ту секунду в голове что-то щёлкнуло и картинка с поцелуями обрела большую реалистичность. Самое оригинальное, что тот же Рэй не увидел в этом ничего предосудительного. Спокойно смотрел на то, как один его друг – натурал-гомофоб ласкает другого натурала-гомофоба. А в том, что это были ласки, я поклясться могу. Я в этом что-то, да понимаю. Достаточно было посмотреть на их лица. Дааа… «Обожаю» эти мужские обнимания. Потом я вспомнил слова Игоря о том, что Стас не развлекается в душе. Ни с девочками, ни с мальчиками. Вспомнилась его манера подходить слишком близко, прижиматься, постоянное желание ударить. И жутковатая в своей неприглядности мысль закопошилась в голове: Стас Комнин – импотент. Он не в состоянии чувствовать сексуальное удовольствие, поэтому спокойно ходит голышом при всех, прижимается к другим, поэтому такой изобретательный в своей злобе. Твою мать… Стоп, лучше не думать на эту тему. Я знал, что уровень человеческой подлости в интернате явно зашкаливает, но насколько, понял только сегодня. День прошел как обычно – скучно и голодно. Вечером Стас утащил Игоря по каким-то таинственным делам, Банни решила, что неплохо бы и поучиться, и общаться было не с кем. Я брёл по коридору, гордо игнорируя взгляды и смешки, и думал о том, как я сейчас в комнате поем шоколада. Спирит, чудесный мой друг, купил их целую уйму – тяжелых молочных плиток, и Стас на них не покусился. Ещё один штрих к его ненормальности – он сладкого не любит. – Привет, ты Макс? Я очнулся от своих невесёлых мыслей. Передо мной стоял невысокий мальчик лет четырнадцати с такой необычной внешностью, что я удивился, как не заметил его раньше. Большие тёмные глаза. Смуглая, цвета кофе с молоком, кожа. И черты лица… Не мулат, но что-то в этом роде. Квартерон – о, я вспомнил это слово. Да. Чёрные, жесткие, мелкими колечками вьющиеся волосы. Очень пухлые губы. И какое-то совершенно мёртвое выражение глаз. Я не смог ответить, только кивнул, глядя на странное создание. – Привет, – поздоровался он ровным, неживым голосом. – А меня зовут Лена.