Любовь без поцелуев

Привет вам мои любимые три с половиной читателя, которые мне особенно дороги. У меня вопрос к вам - всё ли у меня впорядке с мотивацией и внутренней логикой персонажа? У меня-то в голове всё очень стройно и я отлично их понимаю, но со стороны? Как со стороны? В рамках логиги личности - они адекватны? И пожелайте мне удачи - я жду звонка после собеседования – Урод! Вот ведь педрила подлый! – я, от избытка чувств, пинал кровать. Кровать держалась, но вот уже спинка начала как-то подозрительно хлопать. Пожалуй, надо переключиться на батарею, но что радости её пинать? Пинать надо по-живому, по-мягкому, чтоб дёргалось и вырывалось. Ух, я бы сейчас этого педика отпинал! Так и представляю – Макс на полу, свернулся, закрывает свою рожу противную ладонями, нос разбит, а я изо всех сил пинаю, так, что рёбра ломаются… – Стаааас! Сатанислав Евгеньевич! Комнин, приём! – Игорь сидел на своей кровати, поджав ноги, и пытался до меня доораться. – Хватит ломать кровать! Или ты забыл, что это последняя кровать такого размера в интернате? – А ведь и впрямь, – не смог я не согласиться, и, развернувшись, от души пнул кровать Игоря. – Эй, а мою-то за что? – А таких кроватей полно! – А уняться не судьба? – Нет! – и я, развернувшись, пнул теперь уже свою тумбочку, из которой вылетели мыльница и бритвенный станок. – Ты представляешь, я, значит, захожу… А этот пидорас сидит с Леночкой! С Леночкой, бля! Эта мразота сидит у него на кровати, понимаешь, да ещё и полуголая! А я только решил, что он не педик! – я поднял мыло и бритву, запихал их обратно в тумбочку и огляделся, думая, что бы ещё пнуть. Я вернулся только что, притащив чистую рубашку, которая теперь влажным комком свешивалась с батареи. Нужно было пойти в стиралку и развесить её там, но ещё, пожалуй, какой умник перепутает её с половой тряпкой (я сам так делаю). Ничего, похожу и в мятой, а то, пожалуй, и поглажу. – Знаешь, Стас, в чём твоя проблема? – Игорь слез с кровати и принялся собирать вещи, которые я до этого выпнул из его тумбочки, – ты что-нибудь для себя решишь, а потом весь мир должен под это подстраиваться. – Это не моя проблема, это проблема окружающего мира! – я подошёл к окну и принялся вглядываться в темноту. Как я подорвался-то сегодня! Прямо мозги закипели! А Макс ещё такой: «Да ты мне нахуй не сдался!», «Я тебе бабок дал и заткнись!» И этот педик мелкий… Ненавижу его. Вот прямо не знаю, почему. Ну, я, конечно, много кого ненавижу. Таракана – директора нашего. Физрука – мразь такую. Да много кого. Но с Леночкой… Тут меня прямо выворачивает. Помню, как Вовчик в конце прошлого года подгрёб ко мне с такой довольной лыбой и заявил, что развёл этого педика мелкого на отсос. До сих пор помню, как я не сразу въехал, о чём это он. А потом резко двинул по морде. Без разговоров. Даже говорить с ним не стал. Потому что… Не могу. Ненавижу. Жалкое, гнилое создание, совсем не способное дать отпор. Вообще никакого. Да ещё и позволять себя трахать… Я прижался лбом к холодному окну. Интересно, Макс с Леночкой – это в первый раз? А я-то его с собой в душ водил… Бррр! – Слушай, Стас, а чего ты так напрягаешься? Ну, потусовался он с Ленкой и что? Ты же сам всегда говорил, что тебе пофиг? – Игорь, захлопнись, а? Не хочу об этом говорить. Не хочу. Это одна из тем, что меня безумно нервируют. Та же история, что и с девками. Ну, там всё проще – кому хочется, чтоб про тебя все знали такие вещи. Я думаю, такое практически со всеми случается. Кто-то спускает сразу, у кого-то, в самый ответственный момент, падает. Просто тут никого нет, кто бы меня, по-настоящему, завёл, вот и вся фигня. Сам с собой-то я нормально. А Леночка… Бля, прямо корёжит, когда его вижу. Потому что… Не знаю. Ненавижу и всё. И просто сама мысль, что кто-то с ним… Тем более, Макс. – Ага, я захлопнись, а ты опять всю ночь будешь учебник по химии читать, а завтра на людей кидаться, как будто тебе все виноваты! – Ты что, воспитывать меня будешь? Я, кажется, раздельно и громко сказал – захлопнись! Водка там осталась, не? Мне выпить надо. Игорь состроил странную гримасу и достал из своей тумбочки флакон из-под лосьона от прыщей. В нём я храню всегда заначку – немного водки. Если совсем пиздецпаршиво или не спится, можно глотнуть и немного угомониться. – Ты будешь? – я плеснул в колпачок от пены для бритья. Игорь сделал ещё более странное лицо и покачал головой. – Как хочешь. Водка мерзкая сама по себе, да ещё и с жутким запахом этого самого лосьона. Я вспомнил про хранящиеся в сарайчике Николыча бутылки и мне смертельно захотелось на улицу. Выбраться в окно, перелезть через забор, добежать до дороги, а потом бежать, бежать, бежать, не останавливаясь, пока сердце не лопнет. Что ж мне так тоскливо-то в последнее время? – Ты куда? – Пройдусь. На улице холодно, очень холодно. Конец октября, а я в одной рубашке. Хотелось бы простыть, свалиться с высокой температурой, чтоб лежать и нихрена не соображать. Ага, как же. Хрен я простыну. Я же живучий, как не знаю кто. Сам слышал, мать рассказывала, что, когда меня только из роддома принесла, всё время под окном открытым клала, надеялась, что я простыну и умру. Ага, не дождалась. Я даже испорченными продуктами не травлюсь. Вот такой вот я. Интернат ещё не спит, поэтому я просто стою на карнизе недалеко от своего окна. Если пройти туда – там комната Вовчика. А если вот туда – там Азаев и Таримов. Там, за углом – женские спальни. Многие пацаны выбираются, чтоб бегать к ним. Вот, тоже мне, весёлое занятие! Может, конечно, им в этом смысле больше везёт, чем мне? Ну и хуй с ними. Зато я сильнее. Сигарета в кармане осталась только одна. Вот, блин, привык у Макса стрелять, забыл Масе заказать пару пачек. Если пройти вдоль стены к самому краю, миновав несколько освещенных окон и фонарь, можно постучаться Максу в окно. Интересно, чем он занят? Сидит, небось, в зеркало себя разглядывает. Ему здорово по морде прилетело. Мне, кстати, тоже. На этой мысли я улыбнулся. Вот уж драка – одно удовольствие! Большинство сразу в тебя вцепляются и пытаются замесить с близкого расстояния. А какой в этом смысл? Сам, как следует, не размахнёшься, нормально не ударишь, да и выглядит как-то по-бабски. А Макс молодец… В голове всплыло, как он, упав на пол, вдруг резко ушёл с линии удара, и тут же мне ощутимо прилетело в нос откуда-то сбоку, я толком не успел заметить даже, откуда, и тут же локтём прямо в гортань, аж дыхание перехватило. И его взгляд, когда он меня ударил первым. Но он тоже совсем ебанутый – думать, что я общаюсь с ним ради его денег! Да плевать мне на деньги и вообще на всё! Я с ним начал общаться потому, что захотел! Я всё всегда делаю только потому, что хочу. Захотел – начал. Захотел – перестал. Вот и перестану теперь и посмотрим, как он тут будет. Я докурил и попытался попасть окурком в приоткрытую на первом этаже форточку, но порыв ветра унёс его в темноту – словно звёздочка упала. – Стас, холода напустил, – поёжился Игорь, когда я ввалился обратно в комнату. – Завтра подойди к Максу и поговори с ним нормально. – Нет. И вообще, – с подозрением уставился я на него, – ты чего за него вступаешься? – Потому что он нормальный чел, даже если и гей. Или не гей, а просто это придумал, чтоб всех позлить. Мне интересно с ним и я не хочу, чтоб ты всех настраивал против него. – Да когда я кого против кого настраивал? – совершенно натурально удивился я. – Ты знаешь, про что я. – Слушай, он сам мне предъявил, что такой крутой и я ему нахуй не сдался! Вот пусть теперь за свои слова отвечает. Я его, окей, не трону. И мои не трогают. Ну, а с другими пускай сам договаривается. Бабки у него? Вот пусть и откупается. – Стас, ты ебанулся? – Да нет, всегда такой был, – я плеснул ещё немного. Вроде, водка действует, мозги немножко туманит. Так, хватит. Ещё чуть-чуть – и меня на подвиги потянет. – Убери, пока всё не вылакал. Я у себя в тумбочке почти ничего не храню. Только самое такое – станок, пену, мыльницу, мочалку, зубную щётку, трусы. Никогда – деньги, курево, выпивку, жратву. Вообще ничего не люблю у себя держать. У других, вон, фотки какие-то наклеены, картинки, у Игоря вечно какие-то блокноты, Банни вообще, как белка, тумбочку всяким хламом забивает. Но я, если мне что-то попадает, всегда стараюсь кому-нибудь отдать. Деньги мои хранит Вовчик (ему предки на карман много присылают, а заначка у нас, как бы, общая, если из пацанов кому бабки нужны, он у меня всегда может попросить), если какие-то вещи нужные, но не срочно – там, перчатки медицинские, отвёртки, ещё что – это у Банни. Выпивку и жратву я отдаю Игорю. Он ест мало и почти не пьёт, так что я могу быть спокоен. У него полтумбочки одним только гематогеном завалено. Кстати… – Брось батончик, Макс мне нос разбил и губу. Крови вытекло полстакана, наверное. Этой фигне меня Андрей научил, когда я, в четырнадцать, просёк, что такая фигня со мной творится – иногда, особенно после драки, или если во время физических нагрузок кровь пойдёт – то хрен остановишь. Я, грешным делом, думал – я как тот пацан, про которого нам на истории рассказывали, ну, этот царевич-как-его-там. Но, вроде, нет, так порежешься – кровь быстро останавливается и заживает всё моментально. У Андрея было в детстве малокровие и его всё гематогеном пичкали, а он его просто ненавидел. И отдавал мне. Я его тоже не люблю – сладкий. Но питательный. Главное, он кровь восстанавливает. Опять же, я ж расту. В конце лета был уже метр девяносто, а где организм должен брать материал для строительства клеток? Обожаю учебники биологии, там так хорошо нарисовано это всё – клетки и прочее. Так и представляю, как всё это – клетки крови, мышц, костей – расщепляется, делится, и я становлюсь выше и сильней. Круто! И вот эти клетки хотят есть. А тут кормят всякой хренью. Можно, конечно, потерпеть, но тогда я останусь дрыщом, типа Игоря, не в обиду ему будет сказано. Я хочу быть сильным. Очень сильным. Самым сильным. Гадость какая этот гематоген… Игорь лежит на кровати, что-то читает. Прицеливаюсь и кидаю в него обёрткой. – Я что, теперь – мусорка? – Лучше глянь сюда! – я сел к Игорю на кровать. Она у него с сеткой, которая жутко скрипит и звякает, кстати. Я зачем к Максу шел – показать ему свой чудесный план. Это моя новая идея, она мне покоя не давала с тех пор, как я узнал, что увезут наши станки. И только сегодня окончательно оформилась у меня в голове. Всю литературу сидел рисовал. – Ну, и что это? Кого на этот раз убиваем? – Кого попадётся. Смотри, это схема нашего кабинета трудов, узнаёшь? Вот здесь станки, да? А вот тут, сверху, идут такие рифлёные балки или не знаю, как это называется. Суть в том, что… План был просто отпад. Он заключался в том, что, с помощью простой комбинации растяжек, к этой самой балке приделывается ёмкость. Она наполнена смесью – гвозди, битое стекло и жидкость для удаления старой краски. Я с этой штукой имел дело летом, когда тут был ремонт, и со всей уверенностью заявляю – нечто более едкое и противное в свободном доступе хрен найдёшь. Ну, то есть, я не имею в виду такие хорошие вещи, как аммиак, кислоту или, к примеру, самовоспламеняющуюся смесь КС, о которой я как-то читал. От жидкости для удаления старой краски и одежда в хлам, и пятна на коже. А учитывая возможность порезов – это же просто фейерверк! Гарантированны язвы и всякое такое. И вторым пунктом стояло приведение в негодность самих станков. Яша, мой кент из девятого, сам слышал, как психичка наша, тараканья подстилка, кому-то трепалась, что станки спишут как негодные, а на самом деле – продадут. Ага, хрен вам! Собственно, я зачем к Максу попёрся. Мне там помощь нужна была, как я прикинул. Макс как раз по росту подходил. А он, пидор такой, с Леночкой! Как я могу ему доверять? Игорь, почему-то, от моего плана в восторге не был. – Стас, а как эта херня сработает? – Да просто. Я возьму фанерку, напишу: «Ты, ебучий пидорас, съебись обратно маме в пизду», – и к нему прикреплю конец лески. Те, кто придёт за станками, наверняка захотят убрать плакат… Нет, стоп, идея! Он там, явно, будет не один! Мы дублируем систему, располагаем плакаты на обоих станках… Может, они разойдутся каждый к одному станку и дёрнут одновременно! – Стас, а не слишком ли? Всё-таки, невинные люди могут пострадать! – Какие-какие люди? – Я имею в виду – ну, ладно, Таракан. Ну, ладно, там ещё кто. Но это же просто какие-то люди! – Слушай, про комиссию ты то же самое говорил! Помнишь? «Ой, Стас, да они же просто посторонние, а если кому-то совсем плохо станет, ля-ля и тэдэ?» А с осиным гнездом? «Ой, а если его до смерти покусают, ой, а если...» И ничего же? – Повезло просто. – Ну, и в этот раз повезёт! – я поджал под себя ноги и сетка продавилась ещё сильней. Игорь, сидевший с краю, просто съехал на меня. – А если нет? – Ну, не нам же не повезёт! Да что ты такой кислый, эй! Ну, смотри сам – эти люди, которые придут за станками, они кто? Они покупают эти станки незаконно. Значит, скорее всего, Таракан продаёт их кому-то из своих – друзьям или родственникам. Тебе что, жалко его родственников? – Да причём здесь это! – Игорь попытался отсесть подальше. – Просто… – Просто не еби мне мозги, а лучше посмотри на схему. Ну, разве не круто? Самим механизмом я гордился. Идея пришла ко мне, когда я рассматривал схему установки растяжек противопехотных мин. Основная проблема, конечно, в том, что у меня нет взрывчатки и, поэтому, заставить свою «шрапнель» разлететься я не могу. Поэтому вариант с тем, чтобы она падала сверху – идеален. Что приводит нас к кабинету технологии и тем штукам, которые поддерживают потолок. Что тут Игорю не нравится? Если бы мне кто показал такое, но нет! Приходится самому выдумывать. – А как ты попадёшь в кабинет? Через окно? – Игорь всё возится рядом со мной, пытаясь сесть подальше. – А вот это – секрет фирмы! – я довольно гляжу на него, надеясь, что он начнёт расспрашивать. Но он только молчит, сидит, сутулясь, в позе ущербного лотоса, упираясь локтём в коленку и подперев ладонь щекой. – Мне твои секреты… А устанавливать эту хрень ты сам пойдёшь? – Ну, да, конечно, это без вариантов. Мне только на парту встать – и до потолка я дотянусь. В крайнем случае, какой-нибудь ящик подставлю. Я, вот, Макса хотел попросить мне помочь, а он, – я снова вспомнил, из-за чего злился, – он, оказывается, всё-таки пидор! С Ленкой! – Слушай, ну чего тебя заклинило – с Ленкой, с Ленкой! Ты же сам говорил, он тогда со своим другом в машине взасос целовался и ничего, ты же общался с ним потом? – Ну, а… Э… – я задумался. Действительно, почему? Тогда меня это не зацепило – ну, кроме, может быть, нормального возмущения, которое возникает у любого нормального парня при виде поцелуев. А сегодня… Ух, не знаю! Но знаю, что, увидь я, как Макс с эти выродком ЦЕЛУЕТСЯ, я бы не сдержался совсем. Убил. И Макса, и Леночку. Руки сами сжались в кулаки. Там, на дороге, там, за стенами интерната, со своими странными друзьями, пускай делает, что хочет. А тут… Тут – нет! – Потому, что это интернат! Потому, что это Леночка! Потому, что я так сказал! – А, ну раз ты сказал… Стас, а ты никогда не думал о том, что мир вокруг тебя не вертится и все не обязаны тебе подчиняться? – Сто раз думал. И пускай! Пускай не подчиняются! Вот, давай, спихни меня с кровати прямо сейчас, – я, улыбнувшись, легонько толкнул Игоря в грудь ладонью и поймал его взгляд, – давай-давай! Тебе же не нравится, что я здесь сижу! – Да не то, чтоб не нравится… – Игорь опустил глаза. «А Макс не опускал», – мелькнуло в голове. – А что ты тогда от меня отползаешь? Сядь рядом! – Иди нахрен! – Не пойду. Давай, спихни меня с кровати! – Ага, тебя спихнёшь, – пробурчал Игорь, забираясь чуть ли не на спинку кровати, – ты ж сам меня потом спихнёшь так, что я не встану. – Вот, – я передразнил нашу преподавательницу по алгебре, Инессу Владимировну, – вы сами себе и доказали данную теорему. Никто не обязан, но все делают. И поэтому что? – Ну, что? – Ты должен помочь мне придумать отвлекающий манёвр для вечера, когда я пойду ставить эту свою замечательную конструкцию. – А ты помиришься с Максом? – Да что тебя заело – Макс-Макс! Он, может, сам не хочет, – с досадой выпалил я. Сказал, всё-таки. Вот хрень! Вот что меня ещё зацепило. Ну, кроме Леночки-падлы. Когда Макс стоял там, смотрел на меня так… Не знаю, как это назвать… Нагло не нагло, с презрением, может быть… И его слова о том, что он дал мне денег и хватит с меня. И тут меня окончательно унесло. Я б ему, так, конечно, в жизни бы такого не сказал. Про «Машку». Я же вижу, что он не такой. Но, всё равно, сказал, и видно, зацепил его. Видимо, его это тоже нервирует. Этого все пацаны боятся, все-все. Перестать быть парнем, стать чмом среднего рода, вот такой вот Леночкой. Хуже этого ничего не может быть. Побои – хуле с ними, с побоями. Всегда можно потерпеть. Можно научиться отбиваться. Хитрить. Но вот так вот сдаться… Вот за это я Леночку и ненавижу. И уверен, что такой парень, как Макс, который смотрел мне в глаза и ничего не просил, который побежал со мной в лес, который так красиво сделал сальто, который не побоялся мне врезать – он тоже должен презирать и ненавидеть таких, как Леночка. Должен же? – Ага, а тебе, выходит, есть дело до того, что он хочет? Все медведи в лесу издохли! – Игорь съехал со спинки кровати и вжался мне в бок. – Фу, а ты чего такой холодный? – Это не я холодный, это у тебя температура опять тридцать семь, небось. Опять же, в комнате и так не жарко, а кое-кто ещё и ходит туда-сюда через окно. – Ну, посиди рядом, погрейся. Игорь скорчил рожу, но не отсел. – Мне, может, и нет дела до того, что он там себе думает, но, если он думает, что я к нему подлизываюсь из-за его денег, и думаю ещё, что он мне, прям, такую милость оказывает, то пускай, если умный такой, валит на все четыре стороны! – Вот ты, сейчас, вообще понял, что сказал? – Я по делу всё сказал! Не беси меня и закрыли эту тему! – А мне кажется, ты сам нагнетаешь. Просто подойди к нему завтра и поговори с ним. – Заткнись, – я легонечко ткнул Игоря между рёбер – так, чтоб было не больно, а, скорее, щекотно, но, всё равно, кажется, перестарался – Игорь согнулся и жалобно выдохнул. Вообще человек удар не держит! – Может и подойду… Но не завтра. А пока пускай он посмотрит, какой он без меня крутой! Точно! Эта мысль, наконец, привела и тело и душу в равновесие. Ещё немного потыкав пальцами Игорю в предполагаемые болевые точки, пообсуждав с ним разные отвлекающие маневры, списав математику и забив на русский с историей, я, наконец, лёг спать. Игорь всё ворочался, поскрипывая своей дряхлой сеткой и посматривал на меня. Я лежал ровно, стараясь не улыбаться, уже зная, что сейчас будет. Одно время я запрещал ему таким рядом со мной в комнате заниматься, но с этого года как-то подзабил. И сейчас я лежал в темноте, закрыв глаза, и только прислушивался к с трудом сдерживаемому, участившемуся дыханию и лёгким жестяным поскрипываниям сетки, отзывающимся на даже самое слабое движение тела. Наконец, не выдержав, слегка повернул голову и приоткрыл глаза. Света в комнате хватало – от луны, от фонарей на территории и видно было хорошо. Игорь лежал, натянув одеяло до самого подбородка, зажмурившись и облизывая губы. Как всегда, он чуть приподнял одеяло коленкой, но, всё равно, можно было разглядеть ритмичные движения рукой. Вверх-вниз, вверх-вниз… Быстрее, быстрее! Чёрт, как мало видно, но всё равно – вот Игорь прикусывает нижнюю губу, движения становятся более резкими, глубокий вздох, всхлип панцирной сетки под напрягшимся и расслабившимся телом – Игорь кончил. Перевернулся на живот и тихо-тихо, на грани слышимости, рвано вздохнул. Всегда так делает. Сейчас, минуты через две, он уснёт. У спермы запах очень сильный, он чувствуется даже через одежду и одеяло. Я стискиваю зубы, прислушиваюсь и жду. Игорь расслабляется (сетка шелестит), дыхание выравнивается – он заснул. Теперь могу расслабиться и я. У меня кровать деревянная. Сломать железную панцирную кровать не так-то просто, но я с этим справился. Не перенесу, если такое «скрип-скрип» будет меня выдавать. Я не стесняюсь, просто всё, что касается этих дел – это моя личная территория. Зря я летом позволил нескольким нашим шалавам на неё зайти, одни от этого неприятности. Да зачем о них сейчас думать? Я оттягиваю резинку трусов и глажу себя, другой рукой нашаривая нужную каждому парню вещь – кусок полотенца, который я, заблаговременно, спрятал между матрасом и деревянной планкой. Игорь точно спит? Точно, и отвернулся к стене – в темноте я вижу его силуэт под одеялом и тёмные волосы. Не отрывая взгляда, я продолжаю, чувствуя, как тело нагревается, как я весь сосредотачиваюсь в одной точке – между ног. Ещё чуть-чуть, и вот тут, а теперь вот так, с оттяжкой, и… Я вовремя прижал к члену полотенце и поморщился, чувствуя, как оно становится тёплым и влажным. Странное чувство. Но приятное. Кончить – это всегда круто. Но, бля, если бы это хоть раз во время секса случилось, было бы, наверное, ещё круче. Полотенце я скомкал как можно туже и засунул обратно. Завтра выкину и спизжу у кого-нибудь новое. А теперь – спать. На следующий день я проснулся вполне бодряком. В умывалке, с затаённым злорадством, я наблюдал за Максом, который только что остался без зубной пасты. Макс в мою сторону даже и не посмотрел, хотя я отлично видел, кто это сделал. Если бы этот кто-то позволил себе что-то подобное ещё вчера утром – он бы уже торчал вниз башкой в унитазе. Но сегодня Макс у нас крутой, он справляется сам. Ах так! В столовой он со мной не сел. Ага, я король умственно отсталых, так он сказал? А он самый умный. Ну, и остался без омлета, умник. А второй просить не стал. Я вспомнил, как Азаев сбросил его еду на пол в самом начале, как он сидел с невозмутимым видом, а потом швырнул в него сухофруктом. Ну, посмотрим, как надолго его с такими фокусами хватит. Теперь не только Азаев – теперь каждый будет считать своим долгом до него доебаться. А я посмотрю. Он сам придёт. Сейчас у него в голове прояснится и никуда он не денется. Он один не сможет – тут одиночки не живут. А куда ему, кроме как ко мне? Я даже специально сел один за парту. Ну, и куда ты теперь денешься? Не… Ха, да вы гляньте! Он сел прямо посреди класса! Самые поганые места – а он сел! Так это ему на меня, типа, настолько похуй? А сейчас начнётся… Бросаться бумажками – не мой уровень. Особенно после того, как я смастерил отличный мини-арбалет, стреляющий гвоздиками. Я, правда, его забросил, но, всё равно, с тех пор жёваная бумага потеряла для меня всякий интерес. Но то я, а то – дебилы вокруг. Макс сидел и только вздрагивал, смахивая липкие комочки с одежды. Я смотрел на его затылок, на светлую, по сравнению с остальным телом, кожу головы, видную через короткую стрижку. Банни говорит, что мой взгляд можно почувствовать. Интересно, он чувствует? Ну, бля, учительница начала про ЕГЭ затирать. Ага, помню-помню, как его в прошлом году сдавали, кто сдавал, кому и какую сумму. И потом, сейчас же ещё идёт эксперимент, и на проходной балл всё равно наберётся. Так что не надо мне тут умную из себя корчить. А ты, Макс, сейчас на меня, всё-таки, посмотришь! – Да нет, Тамара Ильинична, у меня вопрос к Вам, как к учителю русского языка и литературы… Посмотрел. И он, и все остальные двадцать пять идиотов (ладно, вычеркнем Банни, Игоря и, так уж и быть, Вовчика). – Комнин, ты что себе позволяешь? Что хочу, то и позволяю. Смотри на меня, Макс. Смотри, видишь, вот он я. Я говорю и все смеются, как дебилы, хотя смеяться особо не над чем. И училка ртом хлопает, как лягушка, не знает, что ответить. Ты богатый, ты не слабак, может, ты, по-своему, и крутой там у себя, но тут я главный! Смотри! Чему ты, сука подлая, улыбаешься? – Как же он её напишет, если мы так и не выяснили, как это слово пишется – через А или через О? – ты смотри, а он ещё шутит! Ну, погоди, Макс, сегодня ты ещё шутишь, а завтра… А послезавтра… А потом ты вообще отсюда сбежишь! Нет. А вот этого я не хочу. – Через Е это слово пишется, Макс, через Е, – учительским тоном заявляю я. Не зря я на днях залез в Большую Советскую! – Уж ты-то должен знать, ты же у нас…– я вложил в паузу все не сказанные оскорбления, думая о том, что, всё-таки, буду держать слово, – в гимназии учился! Помнишь, Макс, я сказал тогда? Я держу слово, я мужчина, а вот кто ты, мы посмотрим. Бля, но я не хочу, чтобы он просто взял и уехал. Я хочу, что бы он помучился у меня на глазах. Чтобы подошёл и сказал, что он ебанавт и был неправ. Я хочу, чтобы он помог мне установить мои замечательные сюрпризы в кабинете труда и восхитился моим планом. Я хочу, чтобы мы вместе с ним пили принесенную выпивку, чтобы мы играли в карты и я бы выиграл у него желание. Я хочу ещё раз с ним подраться, пробежаться по ночному лесу, посмотреть, как он делает сальто или просто прыгает… Я хочу с ним дружить не ради денег. Да что же это за херня в моей башке творится? Макс – да он же просто блядский пидор, вот он кто! Он Леночку к себе в комнату привёл и хуй его знает, чем они там занимались! Ой, бля, прямо блевать тянет, как подумаю! Краем уха слышу, что Макса заставляют подмести класс. Рву бумажный лист на мелкие кусочки и на каждом рисую по букве Е. За каждый раз, когда я держал слово. Чего же мне так херово-то? Я со своими регулярно собачусь и прилетает им от меня. Ну, кроме Банни, конечно. Игорю больше так, слабее, а вот Вовчик, Рэй и Танкист получают неслабо, и даже девятиклассники иногда ловят от меня пиздюлей. За разное или просто так. Это в порядке вещей. И Вовчику я тогда вломил за Леночку и злой ходил, но быстро отошёл. И не было этой злости и такой мерзкой тоски, как сейчас. Это потому, что с Максом всё не как с людьми. Е! Ух, видеть его не могу. То есть, наоборот. То есть, блядь, у меня крыша едет, мне нужно покурить. И пройтись. И подумать. Ну, ёб твою мать, звонок, где ты! Звонок прозвенел и я рванул к двери. Если я задержусь, я останусь с Максом. И снова полезу к нему с кулаками. Но хуже всего, я ему ещё наговорю чего-нибудь не того. – Комнин, – о, Татьяна, мать её за ногу, Павловна, наш завуч по воспитанию-мозгоебанию. Ну, чего ещё? – Пиздят, это не я, честно, у меня свидетели есть. – Избавь меня от своего незатейливого юмора. Ты наказан за драку, ты в курсе? О, ну я, примерно, догадался. А нахуй вам дорогу не показать? – Хорошо, я раскаялся и осознал, а теперь я пойду по своим делам? – Стоять, – женщина схватила меня за рукав, – ты, дружок, выпендривайся, но меру знай! Я… – Руку! – А? – Руку от меня убрали! Женщина опустила руку. Она была ниже меня на полторы головы и мне хорошо было видно, какие у неё редкие волосы и седые корни. Наш бухгалтер – её племянница. Именно Татьяна Павловна замяла дело об издевательствах над Марией Леськовой, когда я учился в девятом классе. Я о этих бабских делах мало знал, только по рассказам Банни, но, как я понял, она просто запугала девочку, у которой не было никого, кроме бабушки. Маше, вроде, волосы подожгли тогда ещё, а Татьяна Павловна, вроде, сказала, что сделает так, что та сама себе их подожгла, напишет, что та истеричка и наркоманка. Понятное дело, та, дура, ей поверила. А потом был побег и прочая фигня… Тупая история, я в ней не участвовал. Никогда не лезу в бабские разборки. – Комнин, не хами мне, пожалуйста. Я от тебя за всё то время, пока ты тут есть, так устала! Ты мне пять лет жизни отнял, не меньше! – Только пять? Плохо старался. – Знаешь, ты можешь сейчас развернуться и пойти, но предупреждаю сразу: следующий выезд в город ты проведёшь здесь. Не, ну это, бля, совсем подло! Мне надо съездить в город, меня люто заебал интернат, мне нужны новые впечатления и кое-чего купить. – Ладно, чё у вас там… – Тебя бы, лба здорового, заставить какие-нибудь брёвна таскать, но… Картошку пойдёшь чистить! А вот это заебись! А вот картошку чистить я люблю! Мыть что-нибудь – идите нахуй! Книжки чинить – вообще погано, ненавижу прикасаться к старому картону. А вот картошка… Картошка – это, во-первых, кухня, а, во-вторых, отличное занятие, дающее время поразмыслить. А мне сейчас подумать очень надо, а то в голове не мозги, а клубок колючей проволоки. – Ну, ладно, – пожимаю плечами я, – хрен с вами, почищу, так и быть. Татьяна Павловна кивнула, радуясь, что отделалась. Однажды меня наказали, заставив мыть медпункт, а потом там таинственным образом таблетки, которые хранились в баночках, поменялись местами, и жидкости в запечатанных пузырьках – тоже (та ещё морока, набираешь в шприц одну жидкость, потом, в другой шприц, другую, перевпрыскиваешь…но оно того стоило, конечно). А однажды меня заставили мыть наш интернатовский автобус и после этого он отказался заводиться. Ну, в общем, ничего хорошего в такие моменты не происходит. Единственное, на что я согласен, – картошка. – Вы, главное, с Веригиным там не порежьте друг друга! Что так смотришь? Он тоже будет картошку чистить... Наверное, в первый раз в жизни – маленький избалованный придурок! Во новость! Всю оставшуюся часть дня я, почему-то, ждал вечера. Я, почему-то, ждал того момента, когда Макс придёт. Если честно, ни до чего я умного так и не додумался. Все мысли были как какое-то кольцо: Макс – сволочь и педик, я прав, вломив ему за Леночку – он должен подойти и извиниться – потому что я хочу, чтоб мы продолжали общаться – хотя он сволочь и педик. А почему он сволочь и педик? Потому, что позвал к себе Леночку, а не прогнал на пинках! Логично? Нихрена не логично, но жизнь, вообще, штука нелогичная. Окончательно запутавшись в колючей проволоке внутри своей башки, я отправился на кухню. «Ничего ему не скажу. Нет, скажу. Нет, не скажу. А что я ему скажу?» – думал я, высыпая картошку в поддон и врубая воду. Макс появился в этот момент. Краем глаза я заметил, что у него страшные синяки под глазами и лицо, как будто, опухло. И запах – я уловил тонкий запах одеколона и…алкоголя. Пил он одеколон, что ли? Или пил, а потом одеколоном сбрызгивался? Хрень какая-то в голову лезет. Я поднял взгляд. Вид у Макса был совсем потерянный, совсем не похожий на его обычное выражение – где упрямство, где задор, где «плевать-на-вас-простые-смертные» взгляд? Что случилось? Не мог же он сломаться так быстро? Вдруг захотелось всё бросить, подойти, развернуть его лицо к свету и спросить: «Что случилось? Кто что сделал?» А потом найти этого кого-то и… Да что это я – совсем мозгами поехал! – Вон – ножик, вон – табуретка. Бери ведро, ну и … – я отвернулся, пытаясь собраться с мыслями. Что игнорировать его и сегодня, и завтра, и послезавтра у меня не получится – это я уже понял.