Любовь без поцелуев

во время описываемых событий Belle была ещё достаточно популярна и звучала из каждого утюга. И да, Игорю что-то не везёт Потому что, как я докатился до такого, как я, вообще, могу представлять этого психа в роли своего любовника? Почему его? Он… Он ведь совсем никакой в этом смысле! Он асексуален, как гипсовая статуя времён застоя! А я, человек, у которого было столько любовников – настоящих, красивых, опытных – я схожу с ума, стоит мне только представить, что он прижимает меня к стене где-нибудь в душе… И всё было бы не так фатально, если бы не его мерзкая привычка подходить близко и прижиматься. Это пытка какая-то! Он решил надо мной не издеваться? Да он меня в могилу сведёт только тем, как иногда подходит сзади и хватает за руки, дёргая на себя! А спортзал, откуда, по случаю каникул, мы не вылезаем? Я стараюсь загнать себя, тренируясь, чтобы не чувствовать ничего, кроме усталости. И не чувствую – ровно до того момента, как он задевает меня в душе и у меня словно след на коже. А у него родинка на пояснице, бледно-коричневая, похожая на очертания Австрии. Я чувствую себя героем Эдгара По из «Колодца и маятника». Я заперт в раскалённой камере, чуть двинусь – и ожог. Стас бреет подмышки. Я был ошеломлён этим открытием, это настолько не вписывалось в его образ, что я глазам своим не поверил. Как объяснил Стас, его этому научил Вовчик, для гигиены. Ну, с Вовчиком давно всё понятно, он тот ещё эксгибиционист. А Стас помешан на гигиене. И, при этом, не выносит запаха мыла – намылившись, он долго стоит под душем, смывая с себя пену и даже напоминание о ней. Он и руки так же моет. Он не пользуется бальзамом после бритья, одеколоном, дезодорантом. Если принюхаться, можно уловить его собственный запах – очень острый, напоминающий не то тропические растения в жаркий день, не то чернила для принтера. У меня встаёт только от этого запаха. Мне нужна разрядка. Мне нужен хоть кто-то. Мне нужен кто-то живой и тёплый, мне нужен секс. Мне нужно отвлечься от своих безумных мечтаний. Я пишу Спириту, прошу приехать. Ага, хрен вам – Спирита на каникулы отправили в Питер. Везёт мне, конечно, как утопленнику. И я решаюсь. Игорь зашёл вечером ко мне в комнату. Сегодня с отоплением полный порядок, в комнате тепло. Я ставлю на смарте Duran Duran. Достаю остатки коньяка и несколько «рафаэлок», которые, неизвестно где, достал Стас и разделил между мной и Банни – остальные, подражая ему, презирают сладкое. Вот ещё интересная деталь его поведения – доставая еду, он, обычно, не ест её сам. То, что он тогда отобрал у меня на дороге, почти всё разошлось по другим. Для него важнее, чтоб «его» смотрели на него как на бога, который превращает воду в вино, чем поесть. Ну да, сам Стас и пауком обойдётся. «Рафаэлки» и пахнущий одеколоном коньяк, которого едва наберётся сто пятьдесят грамм – я отпадный соблазнитель, просто плейбой и мачо. – Да ладно? И что, ты ни разу не целовался даже? – Да вот, не случилось как-то… Да и вообще – с кем тут целоваться? Поцелуй – это так… – Игорь мечтательно щурится, – так романтично. – Ага, но только не тогда, когда у тебя никакого опыта, и, в итоге, и ты, и он все слюнями перемажетесь.. – Кто – он? – не догоняет Игорь и я отвешиваю себе мысленный подзатыльник. – Ну, в твоём случае – она, конечно. – Она, да. Ты не думай, я не имею ничего против тебя, я понимаю, что ты таким родился и вообще… Но я не такой! – Конечно-конечно, – я сел рядом с ним. От Игоря изрядно пахло смесью коньяка и одеколона, я практически насильно залил в него все остатки. – Но вот, представь: закончишь ты школу, поступишь в институт, встретишь там красивую умную девушку, начнёшь за ней ухаживать и? – И? – И у вас романтическое свидание, ты поведёшь её… допустим, в кафе, подаришь ей цветы, вы посидите, выпьете, поговорите о литературе, об искусстве, потом ты проводишь её домой и… – И?! – И она будет ждать, что ты поцелуешь её у подъезда. А ты? – А я? – А ты не умеешь целоваться. Но тебе захочется. И ты её поцелуешь, и вы стукнетесь зубами, и ты её всю исслюнявишь, и размажешь ей помаду, и всё очарование вечера пропадёт. И она будет всем рассказывать, что ты лох и девственник… Ты ведь девственник? – Тебе-то что? – Игорь занервничал и, пытаясь это скрыть, раскусил «рафаэлку». Я подумал о том, как было бы здорово зачерпнуть начинку пальцем, провести Игорю по губам, а потом медленно слизывать… И жаркая волна прошла по телу, оставляя колющие мурашки в кончиках пальцев и сосках. – Так, ничего, – я медленно коснулся его щеки, заглядывая в глаза. Смотреть в глаза Игорю – одно удовольствие, тёмно-карие, слегка блестящие от выпивки и возбуждения… Всё-таки я смог – всеми этими разговорами о девушках и поцелуях. Лишь бы он не испугался и на принцип не пошёл. И всё у меня получится! – Кокосовая крошка прилипла, – пояснил я в ответ на его удивлённый взгляд и продолжил, без перерыва, прижимаясь совсем близко, но руки пока держа при себе, – хочешь, я научу тебя целоваться? Игорь вздохнул и облизал губы, наверняка машинально, но я подумал, что, если он сейчас откажется, я просто завалю его на кровать и хрен с ним со всем, я же не железный… Но Игорь кивнул. Кивнул и, тут же, резко отстранился, испугавшись своего согласия. Но мне было совсем неинтересно давать ему подумать. Наконец-то! Медленно, сначала очень медленно я его обнял и приблизился к лицу, вдыхая сильный запах одеколона. Игорь прикрыл глаза, расслабляясь, отдаваясь на мою милость. Медленно-медленно, чтобы не испугать… Его губы были горькими и мягкими, он не пытался сопротивляться, давая мне вести. Он не умел целоваться, но пытался отвечать, открываясь, разрешая мне… – Всё, Макс, всё, хватит, – обалдело прошептал Игорь, когда я оторвался от него наконец, и попытался отстраниться. Да как же! Мы только начали. – Ну, чего ты, куда ты? Понравилось? – Да, но… – Тебе и минет никогда не делали? – Макс, нет, не надо! – Игорь принялся вырываться, но как-то неуверенно. – Ты же не будешь… – Тебе хорошо будет, обещаю, просто расслабься. Вот… А у тебя уже стоит, ммм… – Я принялся расстёгивать ширинку на форменных брюках. Игорь слабо затрепыхался, но я был совершенно уверен в том, что делаю, и не давал ему времени подумать и засомневаться. Просто уложил его на кровать с приспущенными брюками и принялся поглаживать вставший член через ткань трусов. Тому, кто не понимает, тому кто не чувствует, НАТУРАЛУ просто не понять. Я люблю мужской член, это прекрасная, желанная часть тела, в ней нет ничего неприятного. Как глупо думать, что минет унижает. Я люблю это делать. – Макс, – взгляд у Игоря был совершенно шальной, – зачем? – Тебе же хочется, – ответил я и снова принялся за прерванное занятие – водил губами по стволу, согревал его дыханием, но трусы, по-прежнему, оставались на месте. – И мне хочется. Всё нормально. Всё естественно. Это совершенно естественно – когда двое получают удовольствие. Как же мне не хватало этого… Игорь уже тяжело дышал и вертелся, ему хотелось продолжения. – Можно, – я не спрашивал, стягивая с него боксеры. – Ах! – только и услышал я от него, когда добрался наконец до сладенького. Уммм, как же я люблю это дело, член такой гладкий, такой горячий, упругий, не слишком длинный, но рельефный… Я ласкал головку языком, осторожно посасывая и с каждым разом захватывая всё больше – у Игоря это первый раз, долго он не продержится, если быть слишком резким. Чуть-чуть прижать у основания, чтоб растянуть удовольствие и взять на полную длину… Поднимаю глаза – у Игоря лицо перекошено, губа закушена, ему хорошо… Я и сам возбуждён просто безумно. Хочется всего и сразу – ласк, прикосновений, поцелуев, жесткого траха. Нет. Нельзя. Насаживаюсь ртом на его член, активнее работая языком, это же его первый минет, пусть запомнит, как это может быть здорово с парнем… – Макс, я не могу, я сейчас… Да! – он дёргается, вдвигаясь мне в рот до самого конца и кончает, всхлипывая и сжимая кулаки, откидывая голову назад так, что бьётся о прутья спинки. Вылизываю его всего, солоно и горько, как всегда бывает у курящих людей, и так… так знакомо, так приятно, что ты смог доставить партнёру удовольствие. Кровать узкая, неудобная, не то, что мой траходром дома. Я вытягиваюсь рядом с обессиленным Игорем и шепчу: – Твоя очередь. – Что? – он смотрит испуганно, не понимая, что я от него потребую. Ну, что ты, милый, не бойся. Ничего страшного я не хочу, вот только тело всё горит и член сейчас порвёт штаны. – Поласкай меня, сделай мне приятно. О, Господи, Игорь, ну, подрочи мне! – я стягиваю с себя спортивные штаны, сразу вместе с бельём, прямо до колен и избавляюсь от футболки. – Ну, давай, ты же себе дрочишь? Давай, как себе… Каждый парень знает, как сделать другому приятно… Давай, Игорь, – я заглянул ему в глаза и выдохнул, – я и сам бы себе мог, но я хочу, чтобы это был ты. Перехватываю его руку – ну, не робей же, ну, что тут такого – кладу на свой член. Удерживаю, давая привыкнуть. Ну, ты же умеешь…Вот так, покрепче, вверх-вниз, вверх-вниз… Мы лежим рядом, крепко притиснутые друг к другу, он с полуспущенными штанами, я – полураздетый. Чувствую, как движения становятся уверенней, конечно, что тут такого, ну, подумаешь, не свой, в этом же нет ничего особенного, давай, Игорь, я тебя давно хотел… Не удерживаюсь, ловлю другую его руку, облизываю пальцы, но он отдёргивает испуганно – для него это слишком по-гейски, но мне плевать, я глажу себя по соскам и чувствую, что улетаю… И вдруг представляю себе, что это Стас со мной, что это он мне дрочит, представляю ярко, во всех подробностях, так, что даже чувствую, как кровать сильнее бы провисла, если бы это он сидел, представляю его сильные, грубые пальцы у себя на груди и животе… И позвоночник прошивает горячей иглой, и оргазм – сильный, разбегающийся искрами по всему телу, взрывающийся фейерверком, до дрожи, до жалобного стона, до бессмысленной темноты, в которую ныряешь на несколько секунд… О, Господи Боже, что же это такое, а ведь это была только фантазия, даже не сам он… – Я не гей, – уже раз в пятый заявил Игорь. Он сидел, уже весь застёгнутый, поджавшийся и косился на меня так, словно я, в любой момент, мог на него наброситься. Да что удивляться, в общем-то, так оно и было. Он, конечно, не против был, вроде, но в этом плане глупо нас сравнивать: с моим опытом развести неопытного парня на секс – плёвое дело. – Да не гей, успокойся, – я натянул футболку. Всё-таки здорово, когда в комнате тепло. Как я раньше не ценил такую вещь, как тепло? – Тебе понравилось, это нормально. Это физиология. О, мать твою, Игорь! Ну, сколько тебе лет? – Шестнадцать в августе исполнилось. – Шестнадцать! В таком возрасте вообще нужно трахать всё, что движется, и не париться от этого. Конечно, тебе понравилось! Покажите мне человека, которому не понравится минет? – Но я же не гей? – Ну, чёрт! – знаете, что самое сложное в общении с натуралом? Соблазнить? Да ни черта! Самое сложное, как совершенно справедливо заметил Спирит – это с утра вот такие вот душевные страданья выслушивать. Так, надо срочно вправлять Игорю мозги! – Игорь, – я снова сел рядом и он отодвинулся как можно дальше, – ну, что ты паришься, расслабься. Считай это экспериментом. У нас в гимназии вообще, если ты никогда ни разу не пробовал со своим полом – то ты лох и деревня. Даже если ты не бисексуал, то ничего страшного. Зато теперь ты знаешь, чего ждать от девушки! – И чего? – Того же. Поцелуя, минета, ну, и дальше там… Это тебе уже природа подскажет. – А ты сам-то с девушками пробовал? – вдруг оживляется он. О, как я люблю этот вопрос. – Пробовал, мне не нравится. – А вдруг мне теперь тоже не понравится? – Ну, это с чего бы? Один раз не пидорас, слышал, небось? – А… Но мы же больше не будем? – Если ты не хочешь – не будем. – Нет, – немного подумав, отвечает Игорь, – не хочу. Точно не хочу. Для меня это как-то… Не знаю. Так, вроде, приятно, но при этом… – Жаль, – совершенно искренне отвечаю я, – ты мне нравишься. – А?! – похоже, такая мысль ему ещё в голову не приходила. – Я – тебе?! – Да ладно, подумаешь, новость. Ты красивый парень и интересный, с тобой есть о чём поговорить. – Я красивый? – это, похоже, для него тоже новость. – Ты самый красивый парень в интернате, – совершенно искренне говорю я, – и самый умный. Слушай, я серьёзно, я не жалею, что сегодня так получилось. Мне было хорошо, тебе было хорошо. – Хорошо ему было… Там ещё выпить есть? – Нет, ты всё выпил. – Ты меня, гад, специально напоил? Какие мы догадливые! – Да ладно тебе, что ты так нервничаешь, ты же не с девственностью расстался, – меня это уже раздражать начало, – да и сколько там было, грамм сто на разогрев. «Oh, it'll take a little time, might take a little crime to come undone now», – наигрывал смартфон. Ага, вот только душу мне здесь открывать точно не надо. – А ведь ты, Макс, сволочь, – вдруг заявил он мне, – а я тебе верил. – И верь дальше. Игорь, ну, серьёзно, – я поймал его голову и заглянул в лицо. Какие у него красивые глаза и ресницы длинные, лёгкие, и губы, слегка припухшие сейчас, – так и тянет поцеловать ещё раз, – ну, хватит тут. Мы друзья. Ты не хочешь – я не лезу. Только не страдай, окей? – Да я, – он отстранился, дотронулся до скул, как будто стирая мой прикосновения, – не страдаю. А красивая песня… Как называется? «Who do you love When you come undone...» – Это Duran Duran… Обожаю их. Песня «Come Undone», одна из моих самых любимых. – Дюран-Дюран… Никогда не слышал. У нас тут на кассетах, в основном, попса всякая и шансон. – Шансон, ха! Блатняк это называется! Настоящий шансон, чтоб ты знал… Беседа переходит на музыку и Игорь понемногу оттаивает, забывает, что я его напоил и обесчестил. Правда, предупреждает, что больше он на такое не пойдёт и искренне просит: –Ты только Стасу не проболтайся, а то он меня на ноль разделит! – На ноль делить нельзя, – произнёс я затверженную формулу. – Угум, только Стаса это не остановит. И разговоры о том, что это, типа, нормально… Что, у нас в гимназии теперь все такие? – Ну, не все, но это мода, – я хмыкнул, вспомнив смешную историю. Парня бросила девушка, потому что, видите ли, хотела встречаться с бисексуалом, и он решил, чтоб её вернуть, подкатить к Спириту. Душераздирающее зрелище – ни разу не голубой парень заигрывает с геем, а у самого глаза такие несчастные-несчастные… Честно, девушка того не стоила. В итоге Спирит сжалился над ним и поклялся той девице, что они, всё-таки, переспали. Я рассказываю эту историю Игорю, он крутит пальцем у виска. – Ну-ну, останься я в гимназии, сейчас бы… Кошмар какой! «От судьбы не уйдёшь, – приходит мне в голову, – учились бы мы вместе, я до тебя давно бы добрался. Да и не воспринимал бы ты это так, если бы жил в нормальной обстановке, среди нормальных людей, а не в этом жутком месте, не в одной комнате с этим злобным импотентом...» – И откуда только взялась такая мода? – Игорь пошуршал обёртками, нашел последнюю конфетку, просящее посмотрел – я кивнул. – О, мы со Спиритом завели. А ты думаешь! Это здесь я несчастный педрила и изгой общества, а там самый крутой и продвинутый, – я ухмыльнулся. – Куда катится мир? – грустно спросил Игорь. – Вот так живёшь, никого не трогаешь, а после интерната выяснится, что модно быть геем. – Ну, в моём случае дело не в моде, поверь, – я ложусь на кровать. Что-то тепло и секс меня разморили. Сейчас бы уснуть… и увидеть Стаса во сне. – Ага. Ну, я тебя серьёзно предупредил – больше так не лезь ни к кому. Потому что растреплют, обязательно растреплют. Или по пьяни, или просто из вредности. И отпиздит Стас тебя, как миленький, потому что он на этом деле жутко подвинутый. Ты представь, он в прошлом году мне в комнате дрочить не разрешал! – Да иди ты? А сам он? – с жадностью спрашиваю я, и в голове рисуются безумные картины, от которых сладкая истома разливается внизу живота, и пересыхают губы. – Да вот ты знаешь, – Игорь смущается, – я, как-то, его за этим ни разу не ловил. Ни в комнате, ни в душе… Давай не будем об этом? Вот так всегда, на самом интересном месте! Чёрт, неужели Стас, и вправду, совершенно полный импотент? Да какая мне, нахрен, разница? Да плевать я хотел… Да у нас бы с ним всё равно ничего бы не вышло, потому что он гомофоб, а меня терпит только потому, что вбил себе в голову, что я «нормальный». Ну да, нормальный. Это они тут все ненормальные, злобные, сдвинутые на своих комплексах сволочи. Следящие друг за другом, ждущие, пока ты проявишь слабость, чтоб вцепиться в тебя и разорвать, растоптать, унизить… И Стас – их король, хитрый, сильный, жестокий. Как зверь. Нет. Хуже зверя. Звери не мстят и не издеваются. Возможно, он даже убийца. Если честно, я не очень верю в эти истории, рассказанные Игорем, но отлично понимаю – это может быть правдой. И от этого – мороз по коже. Я видел убийц и раньше – тот же Алькатрас, всем понятно, что он казнил насильников девушки брата. Но это был акт справедливости, ни один нормальный человек, если он не слабоумный христианин, его не осудит. А вот так… – Эй, Макс, ты чего, спишь? – Аааа, да чего-то в сон тянет… Мне же Стас выспаться вообще не даёт, каникулы на дворе, а он, как по звонку, вскакивает и в дверь тарабанит, пока я не проснусь и не встану, чтоб послать его подальше. – И не говори, долбаный гибрид совы и жаворонка, вот он кто. – Это как? – Да вот так. Утром он бодрее всех, а вечером сразу вырубается. А иногда просыпается посреди ночи и сидит, думает… – Да? О чём? – Чёрт его знает. Или сидит читает – учебники, в основном, или из комнаты сбегает. А потом, на следующий день, опять бодрый, только такой злой на всех, что лучше близко к нему не подходить. – Господи, как его в дурдом не отправили ещё? – Пытались. Нашли, что он нормальный. Я думаю… Бдямс! Бдямс! Бдямс! – Хаа? – мы синхронно подпрыгнули. Кто-то постучал в стекло. С той стороны. Ну, нормально, да? Я так поседею раньше времени. Отдёрнув занавеску, я скривился. Ну, конечно. Стас – не воображаемый страстный любовник, а совершенно реальный, в грубом сером свитере и шапке – стоял на карнизе (кто, вообще, додумался делать такие карнизы?), пригнувшись, и заглядывал в окно то с одной, то с другой стороны от портрета Роберта Смита. – Впусти его, – вздыхает Игорь. Я открываю окно. По-хорошему, мне надо его заклеить, мне даже выдали для этих целей жёлтую вату и полоски ткани от старых простыней. Но, во-первых, я совершенно не представляю, как это делается, во-вторых, с нашими ночными прогулками в этом смысла нет. – Чё за хуй у тебя в окошке? – вместо «привет» бросает мне Стас, с облаком холодного воздуха заваливаясь в комнату. – Это вокалист группы The Cure, к твоему сведенью. – Ну, и хрен с ним! А вы тут чего сидите, – Стас принюхивается, – одеколон пьёте? – Я, как и Ален Делон, не пью одеколон. – Не выёбывайся, Аленделон. Ну-ну, коньяк пьём, конфетки жрём, – Стас смахнул на пол фантики от «рафаэток», – о высоком пиздим, как обычно, и меня не зовём. Да и хуй с вами, придурки. Хватит сидеть в духоте, отрываем жопу от кровати! Паутинки будем делать! – Паутинки? – Старый прикол. Берёшь белые нитки и обматываешь, например, дверной проём. Или ещё что-то в этом роде. Если ещё клеем намазать, то ощущения вообще непередаваемые! Игорь явно заинтересовался: – А где будем делать? У девок в душе? – И там тоже. Ну, чё, пойдём? – Только не через окно! Я на этот хренов карниз больше не полезу, два раза падал! – Да ладно, не ной! Вон, Макс на карнизе прекрасно себя чувствует. – То Макс, он вообще по отвесным стенкам бегает, – буркнул Игорь. – А я не полезу, и на слабо меня не бери, я тебе не Вовчик. И вообще, холодно там. – Да ну тебя, – Стас, с размаху, плюхается на кровать, так что Игорь подскакивает, – старик Мерзляков. А ты, Макс? – А я вообще не пойду, – я лёг, следя за ним краем глаза. Стас снял шапку, такую простую, чёрную, с каким-то кривым лейблом. Короткие волосы – интересно, а какие они на ощупь? Жёсткие, колючие? Или, вдруг, неожиданно мягкие? Румянец от холода на вечно бледном лице, взгляд, как всегда – собранный и пронзительный. Улыбка оттягивает угол рта, а второй мёртв. Дрянной свитер с китайского рынка, дешёвые джинсы, чёрные кроссовки с отклеившимися белыми полосками и запыленными шнурками. Охренеть, и вот это – парень мой мечты? Да таких люмпенов – тринадцать на дюжину, всё метро забито! Как его можно даже сравнивать… Ну, я не знаю, с тем же Мигелем, с моим фотомоделью-одноклассником Алексом, с тем теннисистом, как же его… Со всеми теми парнями, с которыми я знакомился в клубах и на рок–концертах, такими симпатичными, ухоженными, культурными… – Да ладно, чего ты, пошли! Что тут сидеть, фигнёй страдать? Ага, фигнёй. По имени Стас. Он уговаривает меня, но я лежу и демонстративно зеваю, и Стас утаскивает Игоря, всё-таки, через дверь, оставляя меня «дрочить на Мерлина Менсона». Дверь закрывается и я облегчённо выдыхаю. Господи, яду мне, яду и стенку покрепче! Мне же Игорь нравится, он мне сразу понравился. Только вот ощущение, как на концерте, когда смотришь на сцену, где шикарный парень в кожаном прикиде поёт о любви и смерти, заводишься, а потом, в туалете, тискаешь первого попавшегося под руку, просто чтобы сбросить напряжение, дать выход накатившему желанию. Отлично понимая, что красавец-музыкант предпочтёт какую-нибудь грудастую фанатку их тех, что носят кожаные корсеты с балетными пачками и тяжелые ботинки с колготками сеточкой. Только Стас – не красавец и не секс-символ. Он вообще не секс. Да я скорее… Ну, не знаю, от Вовчика взаимности добьюсь! Беру смарт и щелкаю по списку воспроизведения. Где это… А, вот… Мелодия, до боли знакомая всем в Российской Федерации. Belle. Из этих трёх я бы выбрал… Нет, не Феба. То есть, нет – Феба бы я трахнул с удовольствием, конечно. Но выбрал бы Фролло. Наверное, как заметил Спирит, его позиция ближе всего к позиции гомосексуализма. Любой, даже самый успешный, даже самый циничный и бесчувственный гей иногда это чувствует – глухое противостояние общества, понимание, что за возможность ненадолго стать счастливым придётся отдать многое, а иногда – всё. «Рай. Обещают рай твои объятья...» Стасу, похоже, вообще не интересен секс. «Дай мне надежду, о, моё проклятье...» И, тем более, в этом смысле ему не интересен я. Он видит меня как-то по-своему, сквозь прицел своих собственных представлений о мире, которые невозможно поколебать. «Греховных мыслей мне сладка слепая власть...» Он прибьёт меня, узнав, что я на него дрочу... «Безумец прежде, я не знал, что значит страсть...» Страсть, о да. Словно я надел эту проклятую форму, пропитанную неизвестно какой дрянью, под кожу, и теперь хочется ногтями себя разодрать, только бы это прекратилось. Это химия организма. Это физиология. Это ничего не значит! «И днём и ночью мне не обрести покой...» Для меня есть два Стаса. Один – тот, который рождается в моих эротических снах под утро, тот, при мысли о котором меня трясёт и я просыпаюсь с мокрыми трусами – как в четырнадцать лет, тот, которого я хочу, как, кажется, ещё никого не хотел, тот, которому я готов отдаться… Да, даже отдаться. И есть реальный Стас. Тот самый, что пнёт тебя и скажет, что ты сам виноват. Тот, которого боится весь интернат. Тот, который общается со мной, пока я «реальный пацан». Единственный настоящий Стас. «Стой! Не покидай меня, безумная мечта!» Нет, лучше покинь, покинь, нафиг! Не могу же я, я – Максим Веригин, бегать за каким-то там… Конечно, нет! И смысла в этом нет. У нас с ним нет ничего общего и никогда не будет. Только этот октябрь, ноябрь и кусок декабря, этот интернат, этот холод, эта выматывающая злоба детей, которым не повезло в жизни. Это всё ненадолго, это пройдёт… «И после смерти мне не обрести покой...» Да ладно! В декабре всё закончится. Я уеду, здравствуй, родной дом, гимназия, Спирит, трейсеры, тусовки… Рождество, мой День рожденья, Новый год, ещё одно Рождество. Париж… или Берлин, не знаю, посмотрим. А там – ещё немного, я закончу школу и уеду отсюда, и… Не знаю. Но всё изменится, обязательно изменится. И вообще, где наша не пропадала? Даже в этом интернате я не пропал. Зря отец про меня думает, что я никчемный слабак. Ха, его бы сюда! Он, кстати, собирается приехать на днях, привезти мне тёплые вещи, заодно и позлорадствовать на мой счёт. Подумать только, мой собственный отец согласился на то, чтоб меня изнасиловал старый мужик! В жизни ему этого не прощу! Надо будет, пока он с директором треплется, попросить Стаса, чтоб тот проковырял дырки в колёсах на джипе. И чтоб мне всю жизнь жить в деревне, жрать перловку и носить валенки, если я хоть лишний раз в сторону этого придурка посмотрю! Ладно, на сны это правило не распространяется…