Любовь без поцелуев

автор достал прозрачный щит ОМОНовца и теперь с интересом ждёт прилёта тапков и помидоров, ибо чует моё сердце, написалась какая-то каракатицаП. Песню и всю главу посвящаю Евгению Бему. Он в меня верит. – Макс, ты другого времени не нашёл? – обалдело уставилась на меня Банни. – Это, типа, Стас в карцер, а ты на блядки?! – Да нет, ты не так поняла, – мне даже смешно стало от такого предположения, – просто, если директору чем-то угрожать, то лучше всего – этим! – Чего?! – Леночка несовершеннолетний. Если кто-нибудь узнает, что он попустительствовал этому, то даже разбираться не будут – тут прогонят всех. Даже уборщиц. Понимаешь? – Да ну… Леночка не скажет никому ничего. – Почему? Один раз мне уже рассказал, – я потянулся и закрепил смарт на лодыжке, – и в этот раз расскажет. – Тебе – может быть, а вот ментам или там инспектору… – А вот чтобы решать такие проблемы, – я улыбнулся, стараясь приободрить её, – человечество изобрело диктофон. – Ты хочешь… – Да. Так что там Леночка? – А… – Банни задумалась, наморщила лоб, шмыгнула слегка опухшим носом, – он в кабинете Павлюка ночует. Я вспомнил рисунки на стенах, двухъярусную кровать и меня передёрнуло. – А Павлюк уехал. Таак… Надо действовать быстро. Чёрт, все мои деньги у Стаса! Точнее, у Вовчика. – Ну, это вообще не проблема. Где его окно, знаешь? А я пойду, поищу Леночку. Мы с ним ничего… Ну, в смысле, он меня не напрягает, – пояснила она, – как другие парни. – Другие? А Стас? – Стас тоже. Стас не такой, как другие, – Банни потёрла глаза, – и вот ты тоже. Это даже хорошо, знаешь? – А? – Ну, – она посмотрела на меня снизу вверх, – что ты гей. Мужчины – сволочи, а бабы – дуры, что ведутся на них. Или наоборот. Только Стас не такой. Так что, Ленку сюда вести или как? – Не знаю, может, лучше к нему зайти? – А вдруг Павлюк вернётся? Только вот… Не запалят вас по дороге? – Ну, будем шухериться, что теперь. Мда, мантия-невидимка нам бы не помешала… – Чего? – Ты «Гарри Поттера» не читала, что ли? – Да ну… Это же для маленьких сказка… – А мне нравится. Особенно последняя, которая этим летом вышла. А, в России её ещё, кажется, не было… – вспомнил я. – А где была? – Банни задержалась у дверей. – В Англии. «Гарри Поттер и Орден Феникса» – совсем не для детей, знаешь ли, книжка – довольно мрачная. – Вот уж не подумала бы, что ты сказки читаешь, – она фыркнула, я а я только плечами пожал. Мне «Поттера» посоветовали в качестве дополнительной литературы на английском, мне понравилось. Проводив Банни, я вылез в окно. Холодно, как же холодно! Ветер дует резкими рывками, забирается под свитер. Где тут Вовчиково окно? Ага, вот. Тук-тук. – Вовчик, пятихатку мне дай. Очень надо. Срочно! Вовчик уже лёг спать, на нём старые треники и застиранная футболка. Я никогда не был у него в комнате и вдруг, почему-то, странная мысль приходит в голову – а почему, собственно, Стас живёт не с ним, а с Игорем? Но это неважно. Вовчик выносит пятисотенную купюру. К окну подходит Рэй, он тоже спал – правда без футболки. «А у них ничего так мускулы», – мелькнуло в голове. Ну, вот о чём я думаю в такой момент?! – Чё там, как? – Работам, Вов, работаем. Подробности завтра. – Ну, ты давай… Бррр, в комнате холодно! А пока ещё нагреется! Эх, жаль, еды никакой нет или выпивки там. Осторожный стук в дверь. Ну вот, сейчас. Заряд – на полной. Диктофон включен. Что же я собираюсь делать! – Лёня, привет! – А, Макс… Привет! – Ладно, – Банни заглянула, показала мне втихомолку кулак, – вы тут занимайтесь, ну, а я пока… Я кивнул – мол, всё будет нормально. Хотя сам в себе был не уверен. Ой, не уверен! Как начать? Как заставить его говорить? Не покажется ли это ему подозрительным? Давно известно – когда что-то затеваешь, кажется, что все вокруг знают, кто ты и что делаешь. Это как в четырнадцать лет презервативы с собой носить – всё карман придерживаешь и думаешь, что они выпирают и всем видно. А всем-то пофигу. – Стас в карцере сидит, – сказал я, чтоб нарушить молчание. – Ага. Дядя сказал. У него праздник – он этого урода терпеть не может, – Леночка глядел так же пусто и безжизненно, как и в прошлый раз. На нём была футболка – на этот раз обычная, мужская. И синяк около уха. Ну, давай, Макс, ты у нас плейбой или кто? – Что такое? – я слегка коснулся синяка. Леночка вздрогнул и покосился на мою руку. – Да так… Чего тебе, Макс? – Да ты сядь, – я улыбнулся, – не стой тут… При внезапном приступе озарения я вспоминаю, что у меня, всё-таки, есть полшоколадки – той самой, кстати, раздавленной Стасом. В боковом кармане чемодана. Я выдвинул его из-под кровати, поломал шоколад квадратиками, высыпал на фольгу. – Угощайся! Леночка машинально взял кусочек. Блин, с чего же начать? – Мы трахаться будем? – Леночка явно не расположен к долгим разговорам. – А куда торопимся? Посиди со мной, поболтай, – я улыбнулся как можно обаятельней, заглядывая мальчику в глаза. Чёрт, а хорошенький ведь! Года через три, через четыре такой красавчик будет – если раньше не загнётся от этой жизни! Куда эти суки, которые, типа, взрослые, смотрят? – Не бойся, с пустыми руками, – я показал пятисотку, – всё равно не уйдёшь. – Ну, ты, ваще, – хмыкнул мулатик. – Нафига тебе? – А может, я просто с тобой поговорить хочу. Может, ты мне как человек интересен. – Я не человек, – завёл Лена-Лёня свою шарманку, – я шлюха… – Для меня – человек! – это я сказал совершенно искренне. – Это потому, что ты тоже? – Леночка посмотрел с интересом. – Тоже пидор? – Лёнь, пидор – это ругательство. Я – гомосексуалист. Ну или гей. И у меня это… – я задумался, как бы сказать поточней, – добровольно. И знаешь, что? Каждый человек – неважно, какого цвета его кожа – может выбирать. Кого любить, с кем спать… – Я не могу. Я шлюха. Я только и гожусь, чтоб меня все подряд ебали. И всю жизнь будут ебать все подряд. Так-так, разговор принимает правильное направление. Я улыбнулся ещё теплей и подвинул к мальчику обломки шоколадки. – Лёнь, – начал я, внутренне замирая. Началось самое главное, то, что должно помочь Стасу, – а я не запомнил, ты в прошлый раз говорил или нет, сколько тебе лет? …Дверь захлопнулась и я откинулся на кровать, отключив диктофон. Посмотрел на часы. Ох, ёпт, час ночи. Как же я устал… Сейчас бы лечь, поспать… «Да-да, поспи немного, – зашептал в голове коварный голос, – совсем чуть-чуть, а потом всё сделаешь…» О да, а то я себя не знаю. Я себя как облупленного знаю – уже почти семнадцать лет! Если я сейчас лягу, то проснусь только под утро. А тогда… Тогда во многом будет поздно. Так, где у нас тут почта? «Спирит, вопрос жизни и смерти, выйди на связь, пожалуйста!» Я его попросил сегодня ночью не спать и, кровь из носу, но найти какие-нибудь колёса – хоть «Запорожец», хоть БТР. И свой ноутбук. Письмо. «Я не сплю, сижу с Алем у него, он меня подбросит. Что за пожар?» «Выдвигайся сейчас с ноутбуком туда, куда и в прошлый раз. Быстро!» Что за идиотская переписка – отправил строчку, а потом ждёшь, перепроверяешь почту… Ну, когда человечество изобретёт что-нибудь поудобнее? «Понял, выдвигаюсь!» Стук в дверь. Что за? – Макс, это я, – Банни поскреблась в дверь, – он ушёл? Ну и что вы с ним? Это? – Господи, какое ещё «это»? Поговорили и всё. Он тут достаточно наговорил – и про своего дядю, и про директора, и про всех. Запись – просто яд! – И чего, – она села и уставилась на меня, – завтра дадим директору послушать? – Смеёшься? – я включил смарт на зарядку, а то не хватит на всё, что я задумал. – Как думаешь, долго он у меня целым будет? Отберут мигом и всё. – Тогда, как мы? – А так, – я прикинул время. Спирит в прошлый раз говорил, что сюда ехать, примерно, минут сорок, если быстро. Но это – на нашем «Харриере» или на БМВ Спирита. А Алькатрас, если память мне не изменяет, водит какие-то «Жигули» с тойотовским двигателем. То есть, где-то час. А тут бежать минут двадцать. Ладно, посидим пока. – Сейчас мои друзья приедут, я перекину им звуковой файл на ноут, – у Банни брови поползли вверх. – Завтра я позвоню и директор выслушает запись по телефону. Главное, уговорить его позвонить, потому что мой тут не ловит, только интернет. А из интернета звуковой файл грузить – мы до Нового года провозимся! – Вау, круто! Друзья на тачке с ноутбуком… Как в кино про Джеймса Бонда или типа такого, – Банни посмотрела на меня с восторгом. – А что потом с этой записью? – А потом, если Таракан Валерьевич не согласится на наши условия, – от этой фразы я почувствовал, как губы разъезжаются в улыбке, – очень уж серьёзно звучало, – мой друг передаст запись одному юному журналисту, который спит и видит накопать какой-нибудь скандальчик. А уж на всякие там связи и прочее Люку плевать. – Какому ещё люку? – Люк – мой приятель по трейсерской группе «Фрисмос». На самом деле, его Андреем зовут – Андреем Одинцевым. А сестру – Лерой. Но мы их зовём Люк и Лея, по «Звёздным войнам»… Я принялся рассказывать Банни о нашей группе, временами поглядывая на часы и зевая. – Ты спать не хочешь? – Нет, я слишком злая, чтоб спать. Мне хочется пойти и кому-нибудь волосы повыдёргивать! – Мне, – я провёл по своему ёжику, – уже выдёргивать нечего. – Да не тебе! – махнула девочка рукой. – Люське, этой сучке… Или Татьяне Павловне… Уродина жирная! Думала нашу выпивку забрать, ты видел?! – Ага, классно ты стол пнула… Мы трепались ни о чём, я следил за временем. Как же хочется спать! Алкоголь и нервы, и переутомление от общения с Леночкой – всё сказывалось. Стаса мы старались не упоминать. Что-то в этом было суеверное – так не вспоминаешь человека, лежащего в больнице во время операции или отвечающего в суде. Словно боишься напомнить о нём тёмным силам, сглазить. Но мысли, всё равно, возвращались – Стас, лежащий в тёмной цементной коробке на голом матрасе, даже без одеяла, в порванной рубашке от «Дольче и Габбана»… Интересно, кровь у него остановилась? Спит он или лежит, неподвижно глядя в темноту, придумывая очередную гадость? Гадость, ага. Жестокое убийство – не изволите? Верит ли он, что я ему помогу? Вряд ли. Ему ведь никто никогда не помогал. Он кому-то – да. Мне, к примеру. Некстати вспомнилось, как мы чистили картошку – вернее, Стас чистил, а я пересказывал ему сагу «Тысяча и одна поездка Макса на море, с попытками утонуть, нажраться в хлам и поскандалить с отцом». А ведь он тогда спокойно мог бы почистить свою часть и оставить меня на всю ночь куковать над этой картошкой. Не оставил. И не потому, что он добрый такой. Просто… не оставил и всё. Мне, вдруг, жутко захотелось расспросить Банни о Стасе. Как они познакомились, как начали общаться. Каким Стас был раньше – в тринадцать, в четырнадцать, в пятнадцать лет? Таким же отмороженным, как сейчас? Как он улыбался до травмы, плакал ли когда-нибудь? Что рассказывал о своей семье, чем мечтал заняться после школы? Время. – Я пойду, – сообщил я девочке, застёгивая куртку. Куртка у меня шикарная – демисезонный пуховик, оформленный «под кожу», внутри – настоящий гагачий пух, по капюшону – мех скунса. Я её в гардеробе не вешал – ещё разорвут или порежут. Так-то это неудобно, но вот сейчас пригодилось. – Подождёшь меня? – Ага. Воздух жгуче-холодный. Как тогда, в первый раз, бегу по карнизу (ну и широченные тут карнизы! И вся эта лепнина тоже – пошлая роскошь!), спрыгиваю с козырька, оглядываюсь. Вроде, никто не смотрит… Пробегаю полосу жёлтого света, вспоминая, где через забор мы перелезали в прошлый раз. Ага, вот верёвка, закопанная в палые листья. Забор. Пружинисто спрыгиваю на валяющуюся шину, сальто, приземляюсь. Не зря тренировался! Бегу, подсвечивая землю экраном, чтоб не грохнуться. Вспоминаю, как Стас бежал здесь, совершенно не глядя под ноги, без всякого фонарика – бежал, как будто это его привычный путь. Ну, да, он, вроде, мне говорил, что часто так бегает… Но куда? Ему некуда бежать, не к кому. Вот и дорога. Я едва не улетаю в канаву, задумавшись. Темно – фонарей нет, луны нет, только экран смартфона горит. Дорога пуста. Ну, кажется, вон там мелькают фары. Надеюсь, это они. Точно, белые «Жигули». Аллилуйя, а то меня чего-то, несмотря на тёплую куртку, трясёт… Хотя это не от холода, конечно. Из «Жигулей» вырвался коктейль едкой химии, тепла и какого-то доисторического хеви-металла. Алькатрас за рулём, рядом с ним – коробка с какой-то дрянью. Обычная картина для его машины, которая, порой, напоминает помойку на выезде – столько он в ней всего возит – и всё нужное, и очень нужное. – Ну, заползай, – Спирит развалился на заднем сидении, держа ноутбук на коленях, – и не целуй меня, у меня триппер. – Ёпта, где ты его взял?! – у меня брови чуть до затылка не уехали. Спирит – и триппер? Прогнило что-то в Датском королевстве! – Где-где, в Питере! – друг поморщился. – Давай, лучше, рассказывай, какого ты посреди ночи нас срываешь? – Действительно, Форслайн, что стряслось? – Алькатрас обернулся, убавив громкость. – Спирит тут бегает, как подпаленный, его послушаешь, так ты в концлагере сидишь… А похудел, действительно. Это плохо. Алькатрас наш лидер, ему уже двадцать пять. Не слишком высокий, крепкий и заросший рыжей бородой по самые глаза, как он сам объясняет – «чтоб морда на ветру не мёрзла, когда на байке гонишь без шлемака.» Алькатрас – натурал, он женат на странной девушке по имени Ирия, которая с мая по сентябрь ходит босиком, работает в центре реабилитации для детей со всякими врождёнными проблемами, медитирует, практикует вегетарианство, йогу и ещё чёрт знает что. В общем-то, они друг друга стоят. Странно, но при этом он ко мне и к Спириту нормально относится, и его жена – тоже. Она нам со Спиритом однажды гадала и заявила, что я в мир вернулся, чтоб повторить путь, который прервался у другого, а Спириту достанется спасти живую душу, чтоб спастись самому. Бред какой-то, а? Ага, и что у нас будут дети, причём, у каждого по трое. Я помню, мы тогда в осадок выпали, ладно Спирит, но я? Какие дети? От кого? «Важно не от кого, а с кем», – заявила эта ненормальная. – Тут такой дрянью кормят, я не только похудею, но и облезу скоро, – пожаловался я. – В армию бы тебя… Спирит, достань ему пожрать… Я запихивал в себя домашнюю еду из поллитровой банки – картошку с мясом (никакие вегетарианские загоны жены не заставят отречься Алькатраса от нормальной еды) и одновременно объяснял, что мне нужно. Смарт бы подключен к ноуту и нужный файл – почему-то очень медленно – перекачивался. – А теперь скажи мне, друг любимый, – Спирит щёлкнул пальцами, отвлекая меня от салата с брынзой, который я утрамбовывал в себя после картошки, – зачем тебе это всё? – Я же объясняю – если Стаса… – Стаса? Не того ли Стаса, о котором ты писал, что он страшный психопат, урод, изверг, бесчеловечная сволочь, ошибка природы, ммм… Жертва аборта, злобный неандерталец и твои, Макс, слова: «Таких, как он, нужно уничтожать в рамках программы оздоровления генофонда»? Чёрт бы побрал Спирита и его память! Ну, писал, было дело. – И ты говоришь, что человек, который регулярно избивает остальных и тебя, который едва не угробил директора и порезал другого парня – не должен сесть? – Ну, да, только знаешь… – ну, как, как ему объяснить? О том, что здешнюю жизнь нельзя мерить привычными рамками? А Стаса – вообще никакими? Как разложить это по полочкам, чтоб было логично и понятно? Мне-то понятно, потому что я это чувствую. И конечно, я не могу рассказать о том, что схожу по Стасу с ума. Спирит будет ржать и правильно будет ржать. Он Стаса видел и сам тогда сказал, что он страшен, как атомная война и, похоже, изрядно мозгами двинутый. Конечно, это всё так… Смотрю на своё отражение в стекле – тёмное на фоне света от экрана ноута. Спирит ждёт, что я ему скажу. Смотрю и на его отражение – красивое бледное лицо, длинные вьющиеся волосы, серьга в ухе… И вижу другое – коротко стриженные светлые волосы, белые глаза, сломанный нос, рассеченную бровь и наполовину умершую улыбку… – Знаешь, потому, что я так хочу, – я повернулся к нему. – Ты мне друг? – Я давал повод в себе усомниться? – Тогда, пожалуйста, – вот этого Стас не скажет, – помоги мне сделать так, как надо. А мне это надо, понимаешь, надо! – Опа, – только и вздыхает Алькатрас, – вот мы и приехали! – Диагноз ясен, – соглашается с ним Спирит, – ну, не зря ехали. Джентльмены, мы присутствуем при историческом событии! Я смотрю на них, как идиот на идиотов. О чём это они? – Ты кофе будешь? Вот мы тут тебе в термосе привезли… О, кофе, дар богов! Как хорошо, а то от сытной еды меня вырубает… Не дойду я до дома… – Так о чём это вы? – я рассеянно поглядываю на полоску перекачки, где осталось пространства на три зелёных деления и прихлёбываю ароматный напиток. Спирит, радость моя, варил. Как я люблю – с кардамоном, корицей и чуть-чуть «Несквика» (знаю-знаю я всё про свои извращенские вкусы)! – Макс, раньше посреди ночи звонить всем подряд, включая 911, ты мог только ради одного человека. Ради себя, любимого. А теперь мало того, что меня, Аля, Люка по тревоге поднял, так ещё и сам выбежал в снег и метель, на ночь глядя. И как это называется? – Спирит хитро улыбался, а Алькатрас лыбился во все двадцать своих и десять железных зуба. – Ты!!! Ты на что это, царская морда, намекаешь?! – я чуть кофе на себя не пролил. – Что, триппер до мозгов дошёл?! – О, взбесился-то как… Да ладно, Макс, не переживай, это со всеми бывает. Вот и со мной тоже, а ведь был одинокий волк, беспечный ангел… – Дурак ты, Алькатрас, и шутки у тебя дурацкие! – я залпом допил кофе. Знаю я, о чём он. – А ты, – я обернулся к Спириту, который продолжал ехидно улыбаться да ещё и бровь изогнул, – тоже мне, лорд Честерфилд, – вообще молчи! Да что ты понимаешь! – Да, действительно, где нам! – Стас мой друг. Да, он психопат и маньяк, но тем не менее! Я не хочу, чтобы он сел. Мне плевать на справедливость и на всё остальное, но вот, конкретно, чтоб эти хитрые твари – а ты не представляешь, какие они твари, посадили бы его и радовались, когда сами… – я разозлился так, что, кажется, кофе во мне закипел. Да что они несут! Выдумали тоже! – Ладно-ладно, Стас – твой друг, в конце концов, кто я такой, чтоб не верить в дружбу между мужчиной и мужчиной? О, вот – почти скачалось. Ты не нервничай так, а то припадок случится, а кто тебя тут успокаивать будет? Вот, коньячка глотни… Коньяк Алькатрас таскал с собой в памятной фляжке. Тоже с надписью «Alcatraz» – у него куча вещей с такими надписями, он туда на экскурсию когда-то ездил, вот и прозвище прилипло. Хороший коньяк и тепло внутри, так тепло… – Ты лучше скажи, как ты триппер подцепил? – Да как-как… Познакомился в Питере… – С одной милой девушкой, – продолжил я за него и Спирит покаянно кивнул. Теперь уже я ухмылялся. Если есть боги, покровительствующие геям, то они, явно, не одобряют вылазки Спирита в «стан врага». В свои семнадцать с копейками лет моего дорогого друга дважды едва не женили, один раз пытались привлечь за совращение, один раз просто прибить за это самое и три раза он оплачивал аборт. Вот не везёт человеку на девушек и всё тут. Особенно – на желающих замуж. Спирит и сам по себе кавалер видный – красивый, умный, интересный. Сверстницы пищат от его манер, да и девушки постарше – тоже. Он умеет красиво ухаживать, а его БДСМ-замашки требуют уделять избраннице максимум внимания и заботы, что многие принимают за неземную любовь. Да, и ещё к этому всему прилагаются отдельная двухкомнатная квартира и машина (с тех пор, как старший брат окончательно эмигрировал в Штаты, это всё отошло ему в собственность, разве что машину приходится доставать с боем, ибо прав Спирит за юностью не имеет), а также мощный, разветвленный и очень дружный клан Фрисманов, Градских, Сенкиных и Поляковых – людей, которые десятилетиями врастали в сферы московской и питерской богемы и интеллигенции. И, соответственно, могли поспособствовать продвижению по карьерной лестнице. Ради такого можно потерпеть и плётку, и стояние на коленях, и прочие радости. Да вот загвоздка – Спирит не хотел жениться. Вообще. И его родные поддерживали его в этом. Именно его мать отправляла пришедших шантажировать пузом девиц к доброму доктору Градской со словами: «Внук? От Вас? Я не хочу породу портить!» А самое весёлое – Спириту за это никогда ничего не было. – А вот так тебе и надо, – выдал я в ответ на его рассказ о юной, тонко чувствующей, романтичной питерской студентке, которая, мало того, что стоила ему безумных денег со всеми этими суши и кофейнями, так ещё и подарочек преподнесла, – нефиг по бабам шляться! Ну что, всё? А то я курить! – Бросай курить, а то бегать потом будет тяжело, – одёрнул меня Алькатрас, а я уставился на него, как в первый раз. Чёрт, а я ведь, действительно, раньше так… В клубе где и отцу назло, а вообще, сигареты мог неделями не трогать. А сейчас прямо нехорошо, если не покурю. Отстойно. – Да ладно, после еды и выпивки… – меня вело. Сказывалось напряжение длинного дня, безумного вечера. Сколько же всего произошло, подумать страшно! – Всё, скачалось, – Спирит отцепил смарт и вручил его мне. – Значит, он должен позвонить мне и я ему поставлю запись? – Да. А Люк должен представиться, назвать газету, где он работает, и подтвердить, что знает меня. – Окей. А вообще, Макс, ты не думаешь? – Думаю. О чём? – О том, что этому делу надо дать ход? Всё-таки, это насилие над ребёнком… Я вспомнил Леночку, его пустые глаза… Жаль его, конечно, но… – Я тебе что, Зорро? Я это ради Стаса затеял, а не ради всемирной справедливости, – я только рукой махнул, едва не попадая по Спириту. Ой, напилася я пьяна, не дойду до дивана… – О, вот теперь я узнаю своего дорогого друга, – Спирит погладил меня по щеке и щёлкнул по носу, – эгоизм в стадии нарциссизма, осложнённый инфантильностью. А я уж испугался, что любовь тебя изменит. Ага! От попытки двинуть его в плечо он легко уклонился, но вот за волосы я его дёрнул, как следует. Да что он, совсем свихнулся? – Ещё раз такое скажешь – я все твои игрушки на тебе попробую! – Обещания, всегда одни обещания, – мой друг только глазки состроил и губы облизал, а мне захотелось ещё раз его стукнуть – на этот раз за триппер, за то, что не может мне сейчас сделать минет за ближайшим деревом. – Да пошёл ты… И я пошёл, мне ещё поспать надо, – я пожал Алькатрасу руку, обнял Спирита и кое-как выполз на свежий воздух. Меня шатало. От еды. От коньяка. От напряжения. Жребий брошен… Или как это там? Перейти Рубикон, разрубить узел… Нет, не из той оперы. Мысли путались, ноги тоже. Придорожная канава, которую я так легко перескакивал, вдруг раздалась в ширину и я улетел туда – прямо на слой хрустких, покрытых инеем листьев. – Ой я и чушка, – сказал я неизвестно кому, поднимая лицо к небу. А с неба летел снег. Мелкие такие ледяные крупинки, не снежинки даже. Первые в этом году. Небо такое тёмное, а снег такой белый… Завтра или уже сегодня я должен буду шантажировать директора. Я. Шантажировать. Взрослого человека. Да и пофигу. Я тоже взрослый. Я офигеть, какой взрослый! Чёрт, дерево, откуда оно тут… А потом в голове что-то перемкнуло. От усталости. От страха за Стаса. От алкоголя. От всего этого бреда. И я запел. Против своей воли, чессн… Как магнитофон внутри врубил кто-то: «Тихо вокруг, Сумрак на землю лёг, Тонут во мгле Манчжурские сопки, Тучей закрыт восток.» Блин, я эту песню в седьмом классе учил для какого-то патриотического утренника, а потом ни разу не вспоминал! Откуда? «Видишь кресты? Это герои спят. Песню над ними ветер поёт И звезды с небес глядят.» Никаких крестов и звёзд, а вот кусты какие-то… Чёрт, куда я иду? Яма! «И опять кругом так спокойно, Всё молчит в тишине ночной.» Придумали же эти два дебила! Я! Я влюбился! Да в кого? В Стаса! Ха, да они просто Стаса не знают. В него нельзя влюбиться, он… Пень! Нет, не он пень, это я наткнулся на пень. А он не пень, он такой… Такой, зараза, злой и вредный, и ограниченный и некрасивый, и сильный, как не знаю, кто… А какое у него тело, такое накачанное и горячее, так и хочется потрогать… А что у него в голове творится, это, вообще, тихий ужас! Он же убийца и садист! Вот зачем он тут на днях одному парню в рукава швабру засунул и ноги связал? Тот прыгал, как пугало, крестом, я так смеялся… И сейчас смешно. «Плачет, плачет мать родная, плачет молодая жена, Плачут все, как один человек, рок и судьбу кляня.» Опять какие-то кусты и, кажется, те же самые… Да что это я? Вроде, трезвый совсем, а глаза в разные стороны глядят и не петь нет никаких сил… Спирит меня, что ли, проклял, сатанист чёртов? Придумают тоже! Ну, общаться мне с ним, допустим, нравится. Опасно, но весело. Ну, хочу я его, но это, вообще, нормально. На рожу он не красавец, но разве это важно? Я с ним трахаться хочу, а не на выставке демонстрировать… Ой, бля, пока вспоминал, какое у Стаса тело, упёрся в какую-то сухую жёлтую траву – с такими метёлками сверху, одного со мной роста. Назад, назад! «Ночь, тишина, Лишь гаолян шумит. Спите, герои, память о вас Родина-мать хранит!»* – надрывно допел я, пытаясь оглядеться. Ага, мне, кажется, туда. А снег продолжал идти. Вроде, даже крупнее стал. А я продолжал петь. В голове опять что-то щёлкнуло: «In the town where I was born Lived a man who sailed to sea And he told us of his life In the land of submarines.» Хорошая песня. Вот под неё идти одно удовольствие – хоть куда. Я её часто в пьяном виде пою, а сейчас прямо заткнуться не могу. И думать не могу перестать, хоть в голове и прояснилось слегка. Они всерьёз решили, что я?.. «We all live in a yellow submarine Yellow submarine, yellow submarine…» Да вот и нифига! Это всё ерунда! Просто я… Ну, вот так захотел. Захотел и всё. «We all live in a yellow submarine Yellow submarine, yellow submarine...» Я – и влюбиться? Смешно! Да я вообще никого не люблю! Нет её, этой любви, нету! Я же тогда думал, что Спирита люблю… Долго думал. А потом прошло. Ерунда это всё, девочкам мозги пудрить да педовкам. Да всякую фигню на день Святого Валентина толкать. Никакой любви нет! Нет! «Yellow submarine, yellow submarine...» А вот и забор, наконец-то, заборчик! А вот и шины, сейчас мы их… «We all live in a yellow submarine Yellow submarine, yellow submarine...»** А какие они тяжелые! И как Стас их тогда одну на другую взгромоздил? Да пофиг! Сейчас мы… И я продолжал петь про жёлтую субмарину, кое-как, лесенкой, ставя шины. Продолжал петь, карабкаясь по ним и упираясь руками в бетонную плиту, и рассекая кожу на ладони. Опрокинул кое-как поставленные шины – я тут корячился, чуть не надорвался, понимаешь, а кто-то полезет! И только когда спрыгнул на территорию интерната, заткнулся. Выдохся. Снег становился крупнее, перечёркивал свет фонаря. Вот верёвка, блин, руки дрожат и шатает. Не упасть бы с карниза, вот будет позорище – трейсер грохнулся! Тук-тук! – А, – Банни откинула занавеску. Похоже, она спала. А хорошо, что не пришлось оставлять окно открытым, вот Антарктида бы была… – Ну, как? Макс, ты чего весь в каких-то листьях? – Так-то лес… И вылез, – невпопад забормотал я. – Вырубает меня, всё утром, спать осталось четыре часа с копейками… Будильник я поставил, а теперь всё-всё утром, ага? Я принялся раздеваться, даже не пытаясь повесить куда-то одежду – так полежит на полу, не простынет. Кровать холодная, одно из одеял взяла Банни, но это наплевать – я бы сейчас и на голом полу уснул. Сейчас, немного согреюсь только. Я стоял у зеркала, между рядами курток, бесконечных, уходящих в туман, Стас медленно подходил ко мне, неотрывно глядя в глаза. А я стоял и ждал. И внутренне замирал, зная, что сейчас произойдёт… «Макс, – глядя в упор, тихо сказал он, – Мааакс, иди сюда…» И я подошёл, подаваясь к нему всем телом, чувствуя его горячие сильные руки у себя на талии и его лицо, приблизившееся близко-близко, и губы – горячие и сладкие, и поцелуй, от которого я перестал существовать… * Маньчжурский Вальс («На сопках Маньчжурии», один из самых распространённых вариантов) ** The Beatles – Yellow Submarine (идеальная песня, чтоб петь в пьяном виде, особенно когда куда-то идёшь, проверено на себе) И не спрашивайте, почему именно эти песни, никакого скрытого подтекста в этом нет. Ну почти нет.