Любовь без поцелуев

Мы пошли куда-то за какими-то покупками – Спирит потащил меня в торговый центр, где в единственном месте во всём городе продавалась какая-то особая косметика не то с грязью Мёртвого моря, не то с толчёными скарабеями – короче, какие-то очередные шарлатанские снадобья, за которыми Спирита послала его вечно молодая мать. Почему-то Спирит решил, что я тоже должен в этом поучаствовать да ещё и купить эти зелья в подарок Светлане. Я вяло отмахивался. – На эту косметику нужно записываться заранее, хорошо, что мать записалась сразу на два набора. Твой отец в жизни не догадается, потому что он у тебя неотёсанный чурбан, а ты… Куда ты смотришь? Я смотрел в витрину одного из бутиков. Там висела байкерская куртка – роскошная косуха, мощная, словно средневековый кожаный доспех. – Да, – Спирит проследил за моим взглядом, – вешь, конечно, знаковая. Зайдём спросим? Как оказалось, такая куртка была всего одна. Только одного размера, вот такого. Были полегче и погламурней (и две штуки из этого ассортимента у Спирита уже имелись), но вот такая… – Ты же, вроде, не любишь косухи? Да, настоящие косухи я любил не очень. Что-нибудь облегчённое, в стиле глэм-металла – это другое дело. Но вот эта… Да, она весила чуть ли не десять килограмм – толстенная кожа, ремни, заклёпки, а между мной и ней поместилось бы несколько свитеров или ещё одна куртка попроще. – Можно было бы купить в подарок Алю, но он же со своей «американкой» в жизни не расстанется, пока она не развалится на нём… что вряд ли… Макс, что творишь?!! Положи немедленно на место, она тебе на два размера больше! – А Стасу будет как раз, – рассеянно ответил я. – Стасу. Так. Интересно. Отлично. Значит, слушай меня внимательно. Сейчас мы идём за косметикой, быстро. Потом едем ко мне. И там ты мне всё обьяснишь, а это давно надо было сделать, потому что в последнее время ты не только на себя – ты вообще ни на что не похож! Всем, кто не верит, что человек в восемнадцать лет может быть Мастером, следует посмотреть на Спирита, когда он начинает вот так разговаривать. Мы молча дошли до киоска, окружённого пищащими от счастья дамочками всех возрастов, где продавалась эта самая косметика и где Спирит получил два (уговорил всё-таки меня, гад!) таких стильных чемоданчика, в которых очень красиво были закреплены флаконы, тубы и стеклянные баночки. Судя по цене, эта дрянь сделана из расплавленных алмазов. Неужели, и вправду, помогает? Я вдруг с отвращением подумал, что лет через пятнадцать-двадцать буду, как эти дамочки, верить в любую глупость, которая пообещает вернуть молодость. Старый педик – отвратительное зрелище, тут уж воистину захочешь жить быстро, а умереть молодым. Спирит живёт один. Его мать считает, что для изящной дамы чуть-чуть за тридцать (совсем чуть-чуть!) наличие совершеннолетнего сына рядом – как-то не комильфо. Брат Спирита давным-давно уехал в Штаты и вроде там уже женился (он, в отличие от Спирита, «нормальный»), и теперь его готическое высочество комфортно и привольно обитает в современной двухкомнатной квартире, где занимается живописью, музыкой, всякими непотребствами, и где – периодически, во время скандалов с отцом – ночую я и разные наши знакомые – те, кто нервами покрепче. Сейчас, правда, я ночую в основном на диване – ночник из банки с младенцем-мутантом меня, почему-то, нервирует, хотя я не отрицаю – вещь стильная, к тому же Спирит сделал её сам, а это не каждый сможет. Вот на диван я и сел. И стал рассматривать картину, ту, что Спирит закончил, когда меня не было, – вариацию на тему Самсона и Далилы. Очень странная картина – особенно волосы Самсона. На них можно бесконечно смотреть. А у Далилы было лицо Спирита и роскошное женское тело. Мда, мой друг – не тот, кто рисует котят и цветочки (если это не мёртвые котята и не хищные цветочки). – Ну, родной, – Спирит вернулся уже в домашнем, с двумя бокалами гранатового сока в руках, – рассказывай. – Что рассказывать? – Всё, мой хороший, рассказывай. Как ты умом тронулся и на почве «стокгольмского синдрома» влюбился в этого урода. Как далеко зашёл. Каких глупостей успел ему наобещать и какие глупости собираешься сделать. И пей сок, ты какой-то в последнее время бледный. – Да что ты прицепился… – я вяло пытался отмахнуться, – с чего ты взял вообще… – В тот раз... – Спирит присел рядом со мной и достал откуда-то яркие лакированные красные туфли на высоченном каблуке и пару носков. Обул и начал ходить туда-сюда. Я такое наблюдал не впервые, поэтому только вздохнул. – …Когда ты позвонил мне и потребовал, чтобы я бросал всё и ехал спасать этого Стаса, я насторожился. Когда я тебя увидел, я понял, что тебя надо брать за шиворот и просто увозить. Когда я увидел тебя в третий раз, я понял, что уже поздно. – В смысле – поздно? – я следил за алыми туфлями, в которых Спирит вышагивал туда-сюда по чёрному ковролину. Чёрный, без зазоров, пол. Чёрный потолок. Белые стены. Широкое окно. Красные шторы. Красный диван. Спирит – весь в чёрном, в алых туфлях. Алый сок в стеклянном бокале. Чёрно-белые фотографии на стенах, автопортрет Спирита – сидит в белой рубашке и в чёрных брюках на круглом чёрном пуфе, на коленях – стек. Иссиня-чёрные волосы Самсона извиваются, как змеи, и падают под золотым кривым ножом Далилы. Она обнажена, губы красные и распухшие, на теле засосы и отпечатки рук, но на лице торжество, она повергла Самсона, повергла женской хитростью, он лежит ничком на алых, с золотом, простынях… Мой друг – странный человек и его мир не похож на мир остальных людей, но, по-моему, нет ни одной причины упрекать его в этом. – Ты смотрел на него влюблённым взглядом. Не таким, – Спирит изобразил идиотски-восторженный вид, которым меня порой радует Ясна Пани, когда я обещаю его взять в клуб, – а совершенно больным и пропавшим. – Что? Ничего такого не было! – я чуть соком не поперхнулся от возмущения. – Да ладно! Я тебя слишком хорошо знаю. Вот так ты на него смотрел, ты, Макс! На моей памяти, а это почти вся моя жизнь, – Спирит по-прежнему ходил туда-сюда, как будто сам был маятником, который гипнотизировал меня, чтобы я рассказал ему всё, – ты ни на кого так не смотрел. Не надо было мне тебя туда отпускать. – Я вообще-то сам решил! Ты, пожалуйста, запиши себе где-нибудь, что я не один из тех психов, которые, чуть что, тебе звонят – даже когда в магазин заходят! – Ну, Макс, родной, я не про то, – Спирит, наконец, перестал маячить и сел рядом, – просто ты вернулся оттуда сам не свой. Поэтому я ещё раз спрашиваю – что было? – Тебе что, во всех анатомических подробностях? – Конечно! – Спирит отсел и приглашающе похлопал по коленям. Я с удовольствием положил ему голову на колени и закрыл глаза. Сейчас будет массаж! – Тебе надо снова отрастить волосы, а то прямо как-то… – Спирит водил длинными пальцами по моей голове, отыскивая одни только ему известные точки и линии. Он и меня пытался этой премудрости научить, но, видимо, руки у меня всё-таки растут не из нужного места – просто массаж я делать умею (и массаж простаты, конечно, тоже), но вот массаж головы мне не даётся никак. А массаж ступней в моем исполнении вообще довольно уныл. Волосы – фетиш Спирита. Один их главных. Он свои упорно отращивает уже не помню сколько лет и меня подбил на это. Всякими манипуляциями с волосами он может заниматься часами. Нет, серьёзно! У него есть целый парикмахерский набор, он умеет по всем правилам мыть голову, разбирается во всяких обёртываниях, масках и прочих странных вещах. Есть у него приятель-парикмахер, на мой взгляд, личность совершенно унылая, сплошная поза и выпендрёж, а похож на огородное пугало, если тому вдруг приспичит пойти на дискотеку (он из тех парней, что носят боа и лосины), но в этом плане они со Спиритом одного поля ягоды и устраивают тут на пару парикмахерские оргии. Вы меня хоть убейте – не пойму, какой кайф можно ловить, сначала связав человека, а потом два часа его причёсывая? И, в итоге, так и не трахнуть? – И всё же, как так вышло? Давай, Макс, покайся и добрый доктор Фрисман тебе поможет. Как так вышло? Как вообще объяснить здесь и сейчас, в этой изысканной обстановке, в этом уюте и тепле, как там у нас всё вышло? Как оно там всё было, в этом холоде и тумане дней, похожих один на другой? – Знаешь, не в «стокгольмском синдроме» дело… – я подбирал слова, оживляя в голове картины одну за другой. Стас, мой Стас. Каким я его увидел в первый раз? Высоченный и злой, даже просто на вид опасный. Непонятный взгляд странных глаз – такие глаза могли быть у слепого, но у Стаса отличное зрение. Как он на меня наехал – без всякого сомнения, без раскачки, без этих дешёвых понтов, на которые я иногда натыкаюсь. Честно, я думал, он намного старше меня. И конечно, мне тогда и в голову бы не пришло увидеть в нём что-то привлекательное. Совсем не так, как в клубе или ещё где-нибудь в этом роде, – ты видишь красивого парня, подкатываешь к нему и, если между вами случается химия, тащишь его в ближайший туалет (а если не повезёт, то и в кусты), а потом, глядишь, и в койку. Или появляется кто-то типа Мигеля, с кем приятно находиться рядом. Или, хотя бы, Ясна Пани, которому, вообще-то, рот стоит открывать только для одного. Со Стасом всё было не так. Мы словно шли один навстречу другому, преодолевая сопротивление внешних сил, не понимая друг друга. Он считал меня мажором и педиком, я его – ограниченным садистом. Мы были совершенно разными, из разных миров, мы бы вряд ли когда-нибудь встретились, но мы встретились. Я встретил его. Вот об этом я и пытался рассказать Спириту. Было очень сложно, мне не хватало слов, я то сбивался на чуть ли не шекспировский стиль, то начинал глупо шутить. Объяснить суть того, что со мной произошло, никак не получалось. Внешне всё выглядело просто. Я встретил парня, я на него запал, я понравился ему. У нас был секс, много секса. Хорошего, если честно, секса. Я у него был первым, показал ему, что и как. Мы много времени проводили вместе в закрытом помещении и сблизились. А потом я уехал в закат, потому что он – обычный парень из неблагополучной семьи, живёт в интернате. Ну, а я… Я из другого социального слоя. Вот и весь сказ. Но всё было не так. Было больше, гораздо больше, невыносимо больше. Мне было не наплевать на Стаса, вот в чём беда. Когда у меня не срасталось, я просто отмахивался. Мол, не ты последний на земле, это ТЕБЕ не повезло. А Стас для меня был важен, мне было важно, что он делает, что он говорит, чего он хочет. Никогда раньше я не делал первый шаг с такой неуверенностью. Никогда не переживал, что он меня не хочет целовать. Всегда – нет и нет, ну и оставь свои микробы при себе, не больно-то и хотелось. Но не со Стасом. Со Стасом всё было откровенно. Как будто это был и мой первый раз. – Понимаешь… Он не такой, как другие люди. Он… Он чем-то похож на тебя. – Я вообще-то и обидеться могу, – руки Спирита замерли у меня на висках, – он – двухметровое страшилище, разговаривающее матом и вытирающее об себя руки после еды, а я… – Да-да, интеллигент в десятом поколении, готический принц, глава клуба «Эдгар По», победитель самых разных конкурсов, художник, трейсер, музыкант, доминант... – О да… – А ещё – дьявольский извращенец, сатанист, трансвестит и валютная проститутка! – Но-но! – Спирит дёрнул меня за уши. Способом зарабатывания денег на свои извращенские прихоти он, подозреваю, втайне гордился, хотя и скрывал это, полагая, что «люди не поймут». Люди, действительно, не поняли бы. Если честно, я и сам с трудом понял. В отличие от меня, человека абсолютно нормального (быть гомосексуалистом – нормально, что бы там ни думал мой отец), Спирит – извращенец. Нет, конечно, когда мы с ним трахаемся, у нас всё, как он говорит, «ванильно». Но есть те, кому нужны… Ну, странные вещи. Ладно, я признаю, в связывании и, может, небольшой порке и вправду есть что-то привлекательное. Так же, как в укусах и засосах, – на самом деле классно оставить на партнёре след, пометить его. В этом есть что-то глубинное, дикое, идущее откуда-то из самых глубин мозга. Стас искусал меня будь здоров, да и ему самому в душе пришлось пару паз весьма пикантно обернуться полотенцем. Но некоторые вещи… Я просто не понимаю. И, тем не менее, есть люди, для которых высший кайф – чтобы их связывали, пеленали, как мумию, держали сутками в темноте, заставляли убираться дома и прислуживать, наказывая за каждое неверное движение, и при этом позволяя есть только из собачьей миски и спать на коврике. И ещё множество всяких ужасов. Конечно, с такими вкусами найти партнёра по интересам довольно сложно. А при определённых моментах – и вовсе почти невозможно. Я имею в виду тех несчастных, кому общественное и семейное положение не дают возможности ходить и знакомится с кем-то, и кто при этом отлично понимает, что в физическом плане едва ли привлечёт кого-нибудь. Остаются деньги. Большие деньги. Спирит – наёмный партнёр. Это в моих глазах делает его ещё большим извращенцем. Я, конечно, часто шучу, что пойду в хастлеры, но, если честно, не понимаю, как можно трахаться с тем, кто тебе не нравится. Не могут же тебе нравиться все подряд! «Мне нравятся не они, а то, что я с ними делаю. Вне Темы я бы на них и не посмотрел». И вот есть несколько несчастных извращенцев (пара даже из ближайшего зарубежья) и извращенок, которые платят моему другу за то, чтобы он проделывал с ними вещи, от которых других людей в дрожь бросает. Ясное дело, богатые извращенцы – золотое дно, и Спирит не один такая «умная Маша», но у него есть масса преимуществ. Он очень молод (вопреки сложившимся стереотипам, очень многие мечтают о юном, прекрасном и жестоком господине), очень красив и образован, очень силён, у него есть роскошное женское воплощение, у него невероятная фантазия и он полностью отдаётся процессу. А ещё он тайны хранит, как швейцарский банк. В отличие от, например, Ясна Пани, который практически каждое своё нечастое появление в классе начинает с того, что полдня рассказывает, как столкнулся в клубе с каким-нибудь экс-фабрикантом или ещё кем-нибудь подобным, и тот угостил его коктейлем, Спирит в жизни не расскажет – даже намёком – кто к нему приезжает. Он даже номера их телефонов не записывает, наизусть помнит, изверг такой! Конечно, кто-то скажет, что мой друг – обычная проститутка. И вообще, зачем ему деньги, он ведь не бедствует? Действительно, родители оплачивают Спириту и учёбу, и художественную школу, и квартиру с машиной, и на расходы дают прилично. Но у Спирита трат гораздо больше: он эстет, носит очень дорогую и необычную одежду, часть из которой вообще изготавливается на заказ, у него очень высокий уровень требований ко всем своим игрушкам, которые он называет «артефактами», многие вещи, которые он покупает, вообще просто так не продаются – вроде настоящей опасной бритвы времён Третьего рейха. Зачем человеку, который в этом году сменил фамилию на Фрисман, вещи, принадлежавшие солдатам и офицерам Вермахта, я понятия не имею, и это не единственный пример. А ещё Спирит безумно любит дорого и красиво ухаживать, совершать эксцентричные поступки в стиле «миллион алых роз», и на это тоже денег уходит достаточно. Лично я Спирита не осуждаю. Это называется «совмещать» – приятное с полезным. Главное, чтобы я в этом не участвовал. Однажды пришлось. Я пришёл к нему в гости. Мы сидели – выпивали, ели, потом курили кальян, разговаривали об искусстве, занимались сексом. А в это время нам прислуживал мужик лет сорока, не моложе. Естественно, его лица я не видел – он был в маске с зашнурованным ртом, полностью скрывающей голову, а в область паха я вообще старался не смотреть – то, что там творилось, напоминало стоп-кадр из работы застенков инквизиции. Мужик разувал меня, приносил нам посуду, убирал за нами, разжигал кальян, смирно стоял на коленях. Он ловил кайф от того, что его считали не человеком, а каким-то полным ничтожеством, с чьим присутствием можно не считаться – меньше, чем прислугой. А я, если честно, нервничал. Обслуга – домработница, гувернантка, клиннеры, или, к примеру, шофёры и телохранители – одно. Они такие же люди, которые выполняют свою работу. А это… Это – извращение. И больше я на такое не соглашался, хотя, как рассказал Спирит, подобное прислуживание мужчинам очень популярно, особенно среди женщин. «А сессия – такое нежное и интимное дело, кому, кроме тебя, я могу доверять? Ты ведь почти мой брат!» Вот на эту тему я Спирита затыкал сразу же, целиком и прочно. Его инцестные фантазии вообще были за гранью, и Антону (родному брату Спирита) повезло, что родители отправили его в Штаты. Впрочем, когда я наблюдал их вместе в последний раз, где-то года полтора или чуть больше назад, Антон в сторону Спирита поглядывал с явной опаской. Мы со Спиритом не родственники вообще никаким боком, но его мать считается моим законным опекуном на тот случай, если что-то случится с моим отцом. В своё время Спирит любил поговорить о том, что вот если с моим отцом что случится, то они меня усыновят, мы с ним будем братьями, у нас будет одна фамилия… Знаю я, о чём он мечтал, извращенец! Да, мой друг – тот ещё ужас, летящий на крыльях ночи, но ведь друзей не выбирают? – Ну, так чем же этот твой малолетний уголовник похож на меня? – Спирит продолжал массировать мне виски. – Уверенностью, что весь мир должен быть устроен по-вашему. – Я предпочитаю не весь мир, а небольшое пространство, которое целиком и полностью подчиняется мне и границы которого я жёстко контролирую. А у него это просто от тупости, оттого, что он даже не представляет, что можно по-другому. – Ммм, ты не прав. Он знает. Просто… Знаешь, какая у него одна из любимых фраз? «Ну, помешай мне!» – Что? – «Помешай мне!» Не нравится мой порядок? Сопротивляйся, возражай, дерись со мной. Не можешь, не хватает сил – сиди и не рыпайся, жизнь жестока, выживает сильнейший. – Вот как. Урод! Он знал про нас, верно? – Ну… – Тогда, когда я приехал в последний раз, он на меня так смотрел, что я всё время шокер в руке держал. А на тебя… – Спирит остановился. – Что – на меня? – Ничего. Что ты ему обещал? Что приедешь к нему, что вы встретитесь, что дождёшься? Обещал ему звонить, писать? – Нет, – я вспомнил, как порой накатывает желание позвонить в интернат и попросить Стаса к телефону, чтобы услышать его голос. – Я ему ничего не обещал… Он знал, что после школы я уезжаю в Англию. – О, майн фройнд, у тебя ещё мозги в голове остались. Потому что ничего такого ты бы не выполнил. – Почему? – А вот потому. Потому что у тебя ничего нет и быть не может с таким человеком. И ты бы сразу это понял. И скоро сам поймёшь, – Спирит массировал мне виски, спускаясь пальцами к ушам. Ооо, моя любимая часть – массаж ушей. – Здесь – не там. Это «стокгольмский синдром», это эффект необитаемого острова. Но когда будет из кого выбирать, ты забудешь Стаса Комнина, как страшный сон. Кто он вообще? Ты так долго думал, но не смог вспомнить ни одного его положительного качества. Зато он, – Спирит мягко давил мне на выступающие хрящики ушей и мне хотелось мурлыкать, – он бы от тебя не отстал. Я даже не говорю о том, что ты для него – шанс улучшить жизнь. Нет. Это такой тип парней. Он бы ревновал тебя и бил бы из ревности… – я вздрогнул, вспомнив страшный взгляд Стаса. «Замечу, что ты вокруг Игоря трёшься…» – И не потому, что так бы уж любил. А потому, что ты его. Ты ему признался? – В чём? – В любви, майн фройнд. – Нет, – я вздрогнул. Я – в любви? Это так глупо, так пошло, так… Ну, как бы я ему это сказал? «Стас, я люблю тебя!» И звучит глупо, и выглядит глупо. Как попсовая песенка – обычные слова превращаются в бред. – Вот и хорошо. Потому что пожалел бы об этом. И очень скоро. – Ммм… – меня потянуло в сон. – Не спи, слушай внимательно. Ты прекращаешь страдать и срываться на людях. Хватит сидеть дома, рассматривать фотки. Раз уж ты решил ходить в школу, ходи в неё нормально, не спи на уроках. Хватит материться через слово и курить на каждой перемене, Ясна Пани прав – как в тюрьме отсидел! Хватит вздыхать, убери вселенскую скорбь из глаз и романтические баллады из плеера. На Новый год мы пойдём в клуб на костюмированную вечеринку. А третьего числа мы поедем в Германию. То есть, сначала в Австрию, потом в Германию. – Так ты всё таки решил… – Ну, зря я, что ли, фамилию менял? Деньги на поездку, плюс авторские права на все его работы, а он до самой смерти их издавал. Мне и самому хочется, понимаешь?Прикоснуться к истории! И тебе будет полезно, наберёшься новых впечатлений. И вот увидишь, уже в конце апреля ты забросишь его фотографии в дальнюю папку, выкинешь сувениры… Ой, Макс, не притворяйся, наверняка ты у него что-нибудь выпросил… И забудешь об этой ерунде. Поспи немного. Я соскользнул с колен Спирита и свернулся на диване. И вправду, очень хотелось спать. Да, конечно, всё так и будет… Спать посреди дня – не самая удачная идея, проснулся я с какой-то ватой в голове. Спирит, по-прежнему в туфлях, сидел за компьютером и что-то набирал с космической скоростью. – У тебя ноги не устают? – Устают. Но мне надо их разносить и привыкнуть к подъёму. Смотри сюда! Вот, письма из университетов Лондона. Я списывался с ними, пока ты там проводил время с пользой, это ответы. Сейчас я их распечатаю, дома почитаешь. – Зачем сейчас, времени же полно… – Половина учебного года всего лишь! Покажешь их отцу, поговоришь с ним, только без твоего обычного… – Он всегда первым начинает! О Стасе я совершенно не думал. Как и о том, что сказал мне Спирит. Всё как-то улеглось у меня в голове и словно затянулось дымкой. От Спирита я ушёл с распечатанными письмами, чемоданом косметики и обещанием, что не буду тупить. Впрочем, едва я вернулся домой, дымка рассеялась, гипноз Спирита действовать перестал. И хоть я и пытался не думать о Стасе, всё равно не удержался и пересмотрел фотографии. В папке «Интернат» была отдельная папка «Стас». Стас в коридоре, на лестничной площадке, Стас на подоконнике в туалете – сидит курит, рядом – маленькая баночка из-под майонеза «Провансаль» вместо пепельницы. Стас в открытом окне – сидит, свесив ноги. Стас без рубашки… Неужели Спирит прав и это пройдёт? Перестанет сворачиваться в груди комок и перехватывать горло от тоски? Наступит день, когда я однажды открою эту папку и прощёлкаю фотографии без всяких эмоций? «Твоё лицо в его простой оправе своей рукой убрал я со стола…» Своей Ну, а что, наверное, так и будет. Вот мать моя – уехала и я почти сразу её забыл. И не вспоминал никогда. Да, в книгах такое пишут: «О, мол, мать, что покинула меня во младенчестве, храню твой нежный облик в душе». Да как-то всё равно, если честно. Отец говорил, что она живёт в Америке, вроде делала там какую-то карьеру в кино, но ничего не задалось, вышла замуж за американца… Даже письма мне показывал и фотки. Я смотрел. Ничего не чувствовал. Просто какая-то женщина. Только в форме глаз у нас есть что-то общее – слегка восточное, и кожа у меня такая же как у неё – тёплый тон, загар легко ложится. Ну и она высокая очень, но ведь и мой дядя Олег – брат отца, погибший в Афганистане, тоже был очень высоким. Все говорят, что я на него очень похож, особенно характером. Кстати, именно из-за гибели брата отец целиком и полностью против, чтобы я служил в армии и вообще близко подходил к военкомату. Так и сказал: «Жизни не пожалею, а тебя отмажу!» Именно из-за того, что я так похож на его брата, он боится, что я погибну на войне. И вообще. Я пытался следовать совету Спирита и просто перебить впечатления. Благо, было чем. Мы заканчивали четверть и я отчаянно разрывался между попытками вытянуть алгебру на «четыре» и психоделическим квестом под названием «Полная Труба». В школе готовился очередной Новогодний бал, что, как всегда, сопровождалось унылыми шутками, жуткими женскими разборками на тему того, кто про кого что не так намекнул, и вечным нытьём моей классной руководительницы: «Ну, Максим… Ну, вы бы с Анниковой так хорошо вместе смотрелись…» – на что я заявлял, что я человек с принципами и если и пойду на это идиотское сборище, то с Фрисманом, с Паниным, с Киселёвой (самая отмороженная наша ботанка), с самой учительницей – но только не с Анниковой. Я, конечно, понимаю, что им хочется красивое шоу устроить, но есть вещи, за которые я буду стоять до конца. Я посещал бассейн и тренировки. Что-то есть безумное в момент, когда стоишь перед препятствием, на крошечном пятачке, и прыгнуть надо точно и на такой же крошечный участок. Вот это я понимаю – ты владеешь собой. Похоже на то, как описывают медитацию, но у меня на медитацию никогда не хватало усидчивости. А тут хватает. Не думаешь. Делаешь. В последнее время так лучше: не думать.