Любовь без поцелуев

Наконец-то, наконец-то он только мой! Я прижал его к себе и поцеловал. Ещё сильней, чем в машине, обнимая, вдавливая в себя, целуя его губы, лицо, шею, а он целовал меня и что-то шептал. – …ко мне… – Что? – я не хотел от него отрываться, это было невозможно, совершенно невозможно. Я уже расстегнул ему куртку и потянул его футболку вверх, чувствуя пальцами его живот, к которому хотелось прикоснуться языком. – Пойдём ко мне в комнату, – Макс тоже начал расстёгивать на мне куртку, – о господи, Стас, ну, не здесь же! – Да мне хоть где, хоть как, главное – с тобой, – я говорил по-прежнему шёпотом, не знаю, почему. Никого нет, кого стесняться, а я шепчу и боюсь – я боюсь! – расцепить руки. – Не надо «хоть как»… Пойдём в кровать. Ты меня задушишь, дай я сниму ботинки. Какого хрена их так долго снимать? Он возился секунд пять, когда я просто скинул кроссовки, наступив на задники. Я мало что разглядел, пока Макс тащил меня за собой, да и в его комнате тоже особо не осматривался, только чуть не налетел на какой-то странный столб посредине и как-то отметил, что никаких столбиков с занавесками на кровати нет. Но это было вообще неважно. Я стянул с него футболку – о, знакомая татуха, даже её я счастлив был видеть, и наконец-то, как мечтал почти каждый вечер, прикоснулся к его шее и повёл губами вниз. Мне хотелось целовать его всего, мне хотелось облизывать его везде, мне хотелось кусать его, съесть его, чтобы он стал мной, а я им, чтобы он понял без всяких дурацких слов, как мне было плохо без него, как я его люблю. Он расстегнул на мне джинсы. – Подожди-подожди, – шептал он и его лицо было рядом с моим, я чувствовал его тепло своей кожей, чувствовал его дыхание, слышал его сердцебиение, – подожди, сейчас всё будет классно… Сегодня твой день и я весь твой. Минет в исполнении Макса всегда был офигенным. Я опирался на локти и смотрел на него, и каждый раз, когда он поднимал голову и мы встречались взглядами… Я не знаю, как это описать. Я как будто жил только потому, что он был рядом. Он окончательно разделся, стоя на коленях, и я смотрел на него – такого красивого, видел его полностью, при солнечном свете, кажется, впервые и не мог насмотреться. Мелькнула мысль, что я-то по сравнению с ним урод, но глаза у Макса горели зелёным, я видел, что он хочет, офигенно хочет. Я даже не понял, как разделся до конца, просто вот уже сидел рядом, обнимая его, прижимая к себе, рассматривая, узнавая заново при солнечном свете. Всё-всё – лёгкий рельеф мышц, пятнышко прививки на плече, изгиб позвоночника, ямочки на пояснице… – Какой ты охрененный, Стас, – прошептал он мне на ухо, – я и забыл, какой ты охрененный, сильный и горячий… – Это ты… – я не договорил, потому что Макс подался вперёд, глаза зелёные, губы блестят... – Ну, давай, давай… Только я хочу лицом к лицу. Лицом к лицу! Смотреть на него в это время! – Конечно, – я обнял его, перевернул, прижимая к кровати, чувствуя, как он обхватывает меня ногами, и вдруг вспомнил наш тот раз – темно, холодно, неудобно и… – Подожди, а мне не надо тебя… – Нет, – одной рукой Макс обхватил меня за плечи, другую потянул туда, вниз, где его член соприкасался с моим, и несколько раз провёл по ним обоим – ничего себе, как кайфово! – Я уже всё сделал, всё сам… Я представил себе это – Макс, растягивающий себя, растягивающий для меня, и меня прямо тряхнуло и как кипятком обдало, только изнутри. Я снова начал целовать его. – Стой, сейчас, – он упёр мне ладонь в грудь. – Подожди, нужно смазать… и давай без презика, честно, я проверялся недавно, – он прикусил губу. Как будто я мог сказать «нет»! У меня совсем крышу рвало, поэтому он помог мне вставить. Я ещё старался помедленней, но в какой-то момент не сдержался и вошёл сразу, а Макс застонал сквозь зубы и вцепился мне в плечи. – Не больно? – Нет… Нет… Давай… Я смотрел ему в глаза и целовал его, а он обнимал меня, и под конец я уже не понимал, где он, где я и где мы оба. – ...ты раздавишь меня. – Ммм? – Я говорю, слезь, а то я сейчас задохнусь. Ох, как хорошо… Но покрывало надо в стирку… Я упал рядом, чувствуя, как до меня с трудом доходит, что Макс говорит. В голове была пустота. Пустота и звенящий свет. Вот оно. «Заниматься любовью». Сколько раз это слышал, а сейчас понял, что это реально. Что это вот так – как будто нет ни тебя, ни его по отдельности. Я перевернулся и посмотрел Максу в лицо. Он лежал с закрытыми глазами, улыбаясь, привалившись ко мне, по виску текла капля пота. Я машинально слизнул её и он тут же открыл глаза. – Весь день бы так валялся! – Ну, давай, – честно говоря, это была совсем не плохая идея. Вот так лежать с Максом весь день. Всю жизнь. – Ну уж нет, – он лёг на спину и потянулся, – я столько всего классного придумал! – Реально, мне и так уже классно. – Нет, – он попытался приподняться и снова откинулся назад, прикрыв глаза, – зря я, что ли, всё это придумывал? Хватит валяться, давай сходим в душ, ох, помоги подняться… Нас ждёт длинный день! Сейчас у меня, наконец, нашлось время немного осмотреться. Комната у Макса была совсем не такой, как я её себе представлял. Ничего такого… роскошного, но, в то же время, всё настолько необычное, что я даже представить себе этого не мог. Обои в полоску создавали какое-то странное впечатление, в одном месте на стену был наклеен черно-белый кусок, где полоски были разной толщины – как штрих-код. На стенах – какие-то плакаты, тоже чёрно-белые. Мне вспомнился какой-то хрен, которого Макс приделал к окну ещё там, тогда. Тёмно-зелёные шторы из очень, даже на вид, тяжелой материи свисали до самого пола. На полу – серый, опять же с зеленью, ковёр. То, что я сначала принял за столб, потом показалось мне винтовой лестницей, но на самом деле это была такая хитрая полка – с книгами, какими-то фиговинами, и бардак на полках был изрядный, кстати. Книги одна на одной, некоторые раскрыты корешками вверх – узнаю Макса. И да, кровать без столбиков. Вообще без всего, здоровый квадрат два на два метра на низком постаменте. – Прикольная у тебя кровать! – Ага, – Макс, наконец, встал. На ноге у него я увидел блестящий влажный след, и от этого зрелища ёкнуло сердце. Макс мой. А однажды я стану его. – Тысячу лет искал такую, чтобы можно было спать хоть вдоль, хоть поперёк, чтобы, если свалился, то хоть не больно. Я в интернате никогда толком не высыпался, потому что просыпался из-за высокой кровати. Ну и, конечно, чтобы плотно к полу прилегала, а то туда то закатится что-нибудь, то пыль, то просыпаешься посреди ночи с ощущением, что там какая-то тварь затаилась. – Какая ещё тварь, паук, что ли? – я подошёл к странной полке. Правда, похоже на лестницу. А вот какая прикольная штука – шарик, а в нём вода и какое-то здание, вроде засыпанное снегом. Я такое по телеку видел – надо потрясти. Снежинки взлетели и я узнал здание. Тауэр. Лондон. Англия. Шар захотелось разбить об стену. – Мда уж, от тебя из-под кровати убегут любые твари. Пойдём в душ. В душе у Макса я захотел спросить, чего он такой маленький, пока не вспомнил, что это его личный душ. Ну, то есть, для одного. Душ и туалет только для одного человека! Пол выложен плиткой под малахит, стены светло-зелёные, а под потолком опять тёмно-зелёные. По ходу, это его любимый цвет. Зеркало какой-то неопределённой формы, раковина, полочка – всё заставлено тюбиками, баночками, бутылочками и, конечно, тоже бардак. Вон, шампуни нихрена не закрыты, бритвенный станок валяется прямо на раковине... – У Вовчика в ванной краны позолоченные. – Пошлость какая! На душевую кабинку я пялился минут пять. Если не знать, что это душ, вполне похоже на что-то из фантастики, ну, куда чуваков засовывают, какими-нибудь зелёными соплями заливают и там они маринуются. Внутри тоже всё вполне тянуло на то, чтобы лететь в этом в космос, – рычажки, кнопки, всё такое. – Вот так – горячей, вот так – холодней. – А это? – Это массажный режим, тут можно настроить контрастность. – Давай вместе! – Нет, иначе мы точно никуда не вылезем. Макс пошёл первым, а я смотрел на него через прозрачные стенки кабинки и вспоминал наш интернатовский душ – с коричневой кривоватой плиткой, покрытой слизью… Сейчас это всё перестало быть реальностью, сейчас реальностью были вот эти светлые зелёные стены, этот сложный запах чистоты и химии, эта кабинка и Макс в ней – слегка размытый тёмный силуэт. И вот эта вделанная в стену вроде как картина – нет, это тоже плитка, только с черно-белым изображением какой-то заграницы. Опять, что ли, Лондон? Я там ещё не был, а уже, кажется, этот город ненавижу. – Опять, что ли, Лондон твой? – я кивнул на плитку-картинку. – Где, что? – Макс вышел из кабинки и потянулся за полотенцем. Какой же он всё-таки красивый! – Это Чикаго двадцатых годов. В большой ванной виды Венеции. Все почему-то помешались на Венеции, ну, в лучшем случае, Париж. Или пляжи с пальмами. Никакого воображения у людей… Так, смотри, ещё один подарок, вот! Я с подозрением покосился на странного вида белую корзинку, в которой лежали белые флаконы и, вроде бы, мыло. Так, ни одного слова по-русски, зато целая куча… Иероглифов? – Это что за китайская грамота? – Китайская… Это японский! Смотри вот – шампунь, мыло, гель для душа, пена для бритья, лосьон после бритья, крем для тела, для рук, для ног, зубная паста, бальзам для губ – и всё без всякого запаха и вкуса! Специально для аллергиков! Помнишь, ты говорил, что тебе не нравятся запахи шампуня и всего такого? Так вот, я специально купил… Специально, ну, надо же… Запомнил такую херню. – Там уже всё точно такое же, а это оставь, как есть… «Чтобы с собой в интернат забрать», – вслух он не договорил. Кабинка была просто охрененной, в ней, наверное, можно было целый час торчать, нажимая на всякие кнопочки и рычажки поворачивая, и при этом глядя, как по прозрачным стенкам течёт вода. Как горячий дождь. Но я долго торчать не стал – там меня Макс ждёт. В ванной я нашёл полотенце – здоровое и толстое, как одеяло, цвета асфальта, а внизу большими буквами вышито «Стас». Ничего себе! – Ты где такое полотенце откопал? – я, вытираясь, зашёл в комнату. А Макс там волосы сушил феном! Нет, ну, нихрена себе! Там этих волос полтора сантиметра, чего там сушить? Я вспомнил, как он говорил, что что-нибудь такое сделает на голове. И не сделал. –Заказал специально… Будешь волосы сушить? – Феном? Я что, дурак? – Вообще-то на улице не май месяц, – Макс пожал плечами и ещё раз провёл по волосам. – Хм, вроде сухие… Я подошёл к нему, потрогал волосы. Горячие и пахнут так приятно – не шампунем мерзким, а чем-то таким живым. – У тебя руки мокрые… Вытирайся давай и смотри сюда – ещё один подарок! – Макс, да ты ебанулся? – я посмотрел сначала на Макса, потом на подарок. Это была одежда. Ёбаный в рот, одежда! Трусы и майка, только не обычные, а такой же «Кляйн», как у Макса. Джинсы, какая-то странная рубашка из плотной ткани, с ремешками, клёпками и кнопками (первый раз такую херню вижу), ботинки типа берцев, только понятно, что эти берцы стоят как ящик обычной обуви. И куртка, типа как у Шварца в «Терминаторе» – байкерская. – Да давай, тебе пойдёт! – Макс улыбался чему-то своему. – Как ты догадался эту дурацкую рубашку синюю не надеть! Слушай, ничего в этом странного нет! Тебе что, не нравится? – Да как сказать… – я взвесил куртку в руке. Ох, нихрена себе тяжёлая! – Вообще-то… Я подумал, что не смогу объяснить, в чём проблема. Мужская одежда не должна быть красивой или модной. Это ещё в детстве мне запомнилось. В школе пацана, который пришёл в чём-то таком, могли серьёзно побить. Носить костюмы и галстуки не по особым дням тоже было нельзя. А потом я подумал – какого хуя? Это всё – понятия. За каким они мне теперь? Я сам для себя решаю. – Вообще-то выглядит круто. А налезет? Налезло всё как миленькое – прямо один в один. И голенища у этих ботиночек удобные. – Ну, я запомнил и вообще… – мне показалось, что Макс что-то ещё хотел сказать. – Ну-ка, давай: «Мне нужны твои ботинки, одежда и мотоцикл»! Ну, скажи! Нет, такую рожу не делай, а то тебе бы пришлось одежду с трупа снимать. Вот и очки, кстати. Мда… Я глянул на себя в зеркало. И правда «мда», ну, а что делать, если рожа у меня кривая и разбитая? Тут никакие очки не помогут… Я вообще-то очки от солнца никогда не носил, хотя, наверное, надо, где-то с мая по сентябрь глаза устают от света очень. Но как-то оно… Вспомнилось коротко – вот мне лет девять и я примеряю чьи-то старые тёмные очки со сломанной дужкой, они слишком большие, падают с лица и выглядят тупо, я наступаю на них и они хрустят… Вот уже почти двенадцать, какой-то хрен лет пятнадцати задирает меня, потом я поджидаю его, прыгая с гаража, сбиваю с его носа очки с зеркальными стёклами и втаптываю их в землю, а потом на меня орут из-за того, что это были дорогие очки… Я мысленно плюнул и поправил очки. Ничего, привыкну или можно на лоб сдвигать. – Ну, блин, ну, охренеть просто! – Макс мельтешил по комнате, хватаясь то за одно, то за другое. Такой радостный, как будто это у него день рождения. Я рассматривал его комнату, здоровенный стол с навороченным компьютером и всякими прибамбасами – это что, ксерокс или как эта штука называется? Принтер? Зачем такое в доме? Ну, и бардак безумный – листы, тетради, ручки, книжки, всё вперемешку, какие-то журналы валяются… Над столом – доска, на ней магнитами прихвачены какие-то фото, листочки «позвн. А. после 18:30», «обяз. куп. черн. ручк», «найти, ОБЯЗАТЕЛЬНО НАЙТИ тетрадь по хим до среды!!!» и подобное, какие-то листы с английским текстом. Одно слово из трёх понятно, это у них что, такое домашнее задание? Нет, вот тут обращение «Анатолий Владимирович Веригин», это же его отец? – Чего ты там смотришь? – Макс уже был одет. – А, это… Да, отец просит меня иногда быстро перевести что-нибудь. Отец знает английский конечно, но не так хорошо, как я. Ну, обычный разговор поддержать, что-нибудь простое прочесть. Но в таких вещах обычно доверяет переводчику или мне. – И ты понимаешь, что тут написано? – я вдруг вспомнил, что Макс говорил, что нихрена не разбирается и не хочет разбираться в делах отца. – А что тут непонятного? Это обычный договор о поставках, да он и сам перевёл, мне дал на поглядеть. Я как-то, – Макс подошёл ко мне, – представляешь, заказал для него по радио песню. «It's a sin». Так он похвалил, типа, понравилась песня, а о чём – так и не понял. – It's a что? – «Это грех». Макс как-то сник. – Парень вроде меня просит у своего отца прощения за то, что он такой вот… – Я что тебе говорил? Никогда не проси прощения. Что дальше делать будем? – Да, дальше! Не хочешь перекусить? Мы прошли на кухню. Ох, нифига себе, пространство! Это называется «небольшая квартира для двух человек»? Я мог в коридоре развести руки и не доставал до стен и потолка. Никогда такого в жилых домах не видел. Чёрт, вот как надо жить! Одежда, которая нигде не жмёт. Мебель, на которой не надо скрючиваться в три погибели. Свобода, которую дают деньги. То, чем я мог бы наслаждаться вместе с Максом. На кухне у Макса было… всё. Я охренел просто от всего этого металлического и блестящего. Тут, бля, был даже тостер! А вот это что? А это что за хрень? А холодильник выше меня с двумя дверцами и выемкой в дверце! – А это нафига? Макс несколько секунд смотрел на меня, как на идиота, и мне захотелось его стукнуть, потом до него вроде что-то дошло. – Это ледогенератор. Вот так, – он подхватил стакан, что-то нажал и в стакан упало два кубика льда. – Прикольно! У нас была такая штука из мутной пластмассы, в которой мать замораживала лёд, чтобы кидать его в чай. Однажды я попытался заморозить воду, окрашенную акварелью, – уж не помню, зачем. Мало того, что херня получилась, так ещё на меня наорали, как будто я яду туда налил. А акварель неядовитая, даже сладкая, тараканы с удовольствием жрут. Пока Макс варил кофе в таком прикольном ковшичке («Турка, хотя мне больше нравится слово джезва»), я бродил по кухне, рассматривая разные штуки. Гм, микроволновка… Только в телеке видел. Маленький краник рядом с большим… Ага, оказывается, это такой фильтр для воды («С ионами серебра, кстати»). Помню, у одного знакомого, как ни приду, на кухне куча банок, а в них ложки, монетки, колечки, типа, воду заряжают серебром. Я всё думал, как бы исхитриться и спереть пару монет, просто по приколу, но не вышло. Холодильник вообще был классным, огромным и в нём куча еды. Я попросил показать, как работает тостер, и сделал пару прикольных бутербродов – один с ломтем мяса, каким-то соусом типа майонеза и салатом, и с колбасой, сыром и помидором. – Так, пора, – Макс посмотрел на часы. – Давай, я придумал кое-что, что тебе реально понравится! Байкерская куртка-«косуха» была хороша тем, что в ней была куча карманов, куда я попрятал свои вещи. Кольцо… Ну, как я его буду дарить? Да ещё Максу? Оно же копеечное в сравнении со всеми вещами – серебро и этот, как его, хризолит. Такому, как Макс, наверное надо дарить золото, платину, изумруды, бриллианты… Может, кто и дарил, – из таких же богатых. Мне вдруг захотелось отмотать время назад, взять все-все свои бабки и купить тогда Максу что-то по-настоящему стоящее. – Ну, давай, машина уже подъехала! На этот раз за нами приехал не этот психованный Спирит на своей машине, а большой черный джип с водилой за рулём! Такой мужик в костюмчике, прям как в кино. Так странно – вот человек, который тут, чтобы везти меня и Макса. Это не его машина, мы ему никто, это его работа. Очень странное чувство. Классное. Когда он назвал Макса «Максим Анатольевич», это тоже было так круто! – Знаешь, я долго думал, что бы тебе понравилось, – мы сидели на заднем сиденье и я держал его за руку. Чтобы никто не видел, даже водитель. – Ненавижу подарки, которые дарят лишь бы-лишь бы, какие-нибудь безликие вещи… И понял, что тебе понравится! – Круто! Но это всё как-то… – я показал на куртку, – не слишком?... Я не знал, что сказать. Никогда не думал о том, что для меня что-то может быть слишком. Но это же Макс! – Конечно, нет. Стас, я... – он смотрел как-то косо, словно хотел взгляд отвести и не мог. – Ты не представляешь, сколько всего для меня ты сделал. Да если бы не ты, я бы свалил из этого чёртового интерната на третий день… «И плакала бы твоя Англия кровавыми слезами», – я с трудом удержался, чтобы не стиснуть ему руку до боли. – И всё было бы у меня, как раньше. – В смысле? – Как тебе объяснить… Я много думал потом и… – Макс пожал плечами, словно не мог найти слов. Я его нифига не понимал. Он же только и мечтал, как вернётся и всё у него будет, как раньше. – Знаешь, иногда мне кажется, я раньше вообще ничего не понимал. – Да ладно, ты во всякой такой фигне со смыслом всегда лучше всех разбирался. – Не в этом дело. Понимаешь, я… – Максим Анатольевич, приехали. Я с интересом посмотрел – что за места? Что тут может… «Тир». Здоровенная вывеска цвета хаки и на ней ярко красные буквы. «Тир». – Бля… – Здесь тренируются охранники и некоторые милиционеры. Я спросил у Вити, ну, у отцовского начбеза, и он рассказал мне про это место. И даже посоветовал инструктора… Я слышал Макса и вроде не слышал. С ума сойти! Я сам для себя ничего не смог бы придумать на день рождения. Я почувствовал, что люблю Макса до безумия, мне хотелось обнять его и поцеловать, сказать, как я его люблю… Но мы уже зашли. Тир находился в полуподвальном помещении, но был хорошо освещён. Длинная стойка, мишени в виде человеческих фигур. – Максим Анатольевич, – к нам подошёл мужик в форме защитного цвета, невысокий, но вкачанный. – А, это и есть ваш друг? Отлично, меня зовут Сергей. Максим Анатольевич договорился, чтобы я сегодня побыл вашим тренером. Что мне всегда нравилось в настоящем оружии – его тяжесть. Кажется, что оно сделано из чего-то более плотного, чем обычный металл. Может меня глючит, но я хорошо помню, как впервые взял в руки автомат на уроке ОБЖ. Его не хотелось отдавать назад. И сейчас, когда я взял в руку пистолет – Макаров, тысячу раз видел на картинке, – я почувствовал то же самое. Только ещё сильней. Он ведь заряжен. Из него можно убивать. Словно именно это делает его тяжелей. Словно возможность смерти – чужой смерти – наполняет молекулы металла чем-то утяжеляющим. И сейчас держать в руке пистолет – настоящий боевой пистолет – было так же приятно. Как держать Макса за руку. То, что отличает обычные вещи от важных. Наушники слегка давили, но это ерунда. Я погладил пистолет, чёрный и холодный, мне хотелось согреть его в руках, хотелось прикоснуться к нему губами. На месте мишени появился Таракан, таким, каким он мне обещал колонию. Хер тебе! Хер вам всем! Никаких тюрем и колоний. Никаких грузчиков и вышибал. У меня будет всё, и главное, у меня будет Макс. Курок был приятно тугим и твёрдым. Приятное зрелище – когда вот так чёрный кружок взрывается мелкими кратерами. И понимаешь, что это сделал ты. Так, иголка. Картон. Бормашина. – Ты так офигенно стреляешь и с пистолетом круто смотришься, – Макс всё это время стоял у стены и смотрел на меня. Я предлагал пострелять и ему, но он отказался, сказав, что не очень любит оружие. Я же просто тащился от этого чувства, прямо не мог из рук пистолет выпустить. Мне хотелось, чтобы он был моим. А что? Когда-нибудь и у меня такой будет. – Понравилось? – Вообще офигенно! – Тогда подожди, вот ещё, – он протянул мне коробку. Быть не может… Это был почти такой же пистолет, из которого я только что стрелял. Почти – потому что, конечно, это был пневматический пистолет. В детстве я мечтал о пистолете, стрелявшем разноцветными «пульками». Конечно, обычно я отбирал его у других, но мне хотелось свой. И вот оно. Я погладил пистолет. – Спасибо, Макс, я… – я не знал, что дальше говорить. Ну, вот не знал! – Я был уверен, что тебе понравится, только я не знаю, как ты его там, у себя… От этого «у себя» мне чуть не поплохело. Но когда будет это «потом»? Впереди целая вечность. В машине я забил уже на водилу и целовал Макса. Потом мы заехали в какой-то ресторанчик или кабак со всякими наворотами под старину – лакированное дерево, типа каменные стены, всякие металлические фигулины, щиты и мечи на стенах – уж точно не настоящие, камин – тоже не настоящий. Но ничего, еда вкусная. – Блин, слушай, мне же надо до мамки метнуться, чтоб бумажку подписать, – я наворачивал какой-то прикольный салат типа оливье, только не с бумажной колбасой, а с мясом. – Ну, что они меня отпускают как бы под её ответственность. – А… На сколько? Дней, я имею ввиду? Я смотрел на декоративный камин. Круто, наверное, жить в таком доме с настоящим камином. Я вдруг себе в цвете это представил – большая комната, камин и мы с Максом сидим перед ним. Ну, да, конечно. – Да на сколько захочу. Таракан, в смысле, дирик, мне бумажку с росписью выдал, а уж число я любое могу вписать. – Ясно, – Макс по своей привычке выкладывал в тарелке какие-то узорчики. – Ну, что ещё, куда бы ты хотел зайти, ну, не знаю, повидаться с кем-нибудь? – Я уже повидался, с кем хотел, – я попытался как полагается отрезать кусок мяса. Так, в какой руке что держать? – Я имею в виду, с тобой. В левой? В правой? Ну, блин, такое место, не откусывать же от целого куска, как на шашлыках за интернатом. А, похуй, как удобно – нож в правую, вилку в левую. – Ну, тогда не знаю… – Давай просто по городу покатаемся? Я от одного и того же каждый день уже озверел. А города толком уже… Да никогда, если честно, не видел. Мы катались по городу, солнце светило ярко, уже совсем по-весеннему, но я как-то больше смотрел на Макса, держал его за руку. Ездили смотреть Максову гимназию. Ничё такое здание, чистенькое, пижонское. Заборчик из железных прутьев, клумбы, кустики (сейчас, конечно, всё голое), ёлочки… А это что за фигня? – А это зачем? – я указал на облезлый венок из искусственных цветов около ворот. Такие, вроде, на кладбищах бывают. – А это «мементо мори». Помни о смерти, то есть. Точнее, о чужой глупости. Это чтобы мы всё время помнили, что, если решим жизнь покончить самоубийством, ничем хорошим это не закончится. Закопают, и всё что останется в память – жалкое барахло. Ну, вроде того. У нас в феврале одна девочка, – Макс скривился, как всегда, когда ему вспоминалось что-то неприятное, – наглоталась таблеток и умерла. – Вот дура, – я внимательно осматривал окрестности, чтобы запомнить, где что. Мало ли, как оно сложится? – Ей должны были ногу отрезать, – Макс посмотрел на небо. – Знаешь, а я бы тоже не смог жить без ноги… – Дурак, что ли?! – мне даже нехорошо стало от этой мысли. – Ну, согласен, херово. Но живут же как-то люди без ног, без рук… Хотя без рук, конечно, хуже… – Ага, – Макс снова заулыбался, – ногой, наверное, дрочить не очень… – Ну, и потом, вот нет у тебя ноги, а через несколько лет придумают что-нибуть, как в том фильме «Звездные войны», ну, помнишь тот момент, когда этот чёрный этому, как его, руку отрубил? Он ещё ему тогда начал затирать, типа, я твой отец и всё такое. – Стас, позорище какое! – мы снова сидели в машине, ехали смотреть, где контора Веригина-старшего. – «Звёздные войны» – это классика боевой фантастики. И не «этот чёрный» и «этот, как его», а Дарт Вейдер и Люк Скайокер! – Ну, я давно смотрел, не запомнил. Да и не понял, если честно, нифига. – Меня, кстати, этот момент всегда пугал в фильме. Там, где Дарт Вейдер говорит, что он его отец. Жутко, наверное, узнать такое. Я себе даже не представляю… Я попытался себе представить кого-то, кто мне сильно не нравится, что он мой отец, и не смог. Наверное потому, что большинство были реальными чмошниками. Типа физрука. Вообще мысль о том, что где-то в мире находится мой вероятный отец, никогда мне особо не нравилась. В голове не укладывалась, поэтому на эту тему я старался особо не думать. Свой адрес я прекрасно помнил. Сколько меня уже не было здесь? Больше трёх лет. Надо же, как всё съёжилось, такое маленькое… Вон турник, как стоял, так и стоит. Раньше нужно было лезть по планкам, чтобы уцепиться за верхнюю перекладинку, а теперь мне только руки вверх поднять. Вон корявое дерево, ива, кажется, залезть на неё было обязанностью любого уважающего себя пацана (да и девчонки иногда не отставали, когда они ещё не красились и не корчили из себя дорогих блядей на выгуле), она, по-моему, вообще всего в полтора раза меня выше… Какое всё грязное, подломленные ступеньки в мой подъезд окончательно развалились. Мусорный контейнер стоит как раньше, и как раньше вокруг него грязь и кучи картофельной кожуры плавают в талой воде. После дождя крыльцо всегда утопает в мерзкой вонючей луже. Хочешь не хочешь, а прыжки в длину освоишь. Впрочем, теперь для меня это вообще не проблема. Так, а вот это что-то новенькое. Железная дверь и какие-то кнопки. Ещё что за новизна кривизны? Я долбанул по двери – она загудела. – Что у тебя там? – Макс ходил по краю лужи и вдруг почти без разбега прыгнул на крыльцо рядом со мной. – Кодовый замок… Ты код забыл? – Я его и не знал. Когда я уезжал, такой фигни не было. Как это работает? – Просто, – Макс обвёл пальцем этот самый кодовый замок, слегка коснулся каждой железной кнопки. Какие у него красивые пальцы… – Тут комбинация из трёх кнопок, нажимаешь и открывается. Хм, ничего себе, до чего техника дошла! – А нажимать как – по очереди или одновременно? – Одновременно. Ага, ага… Я рассматривал кодовый замок. Если на эти кнопки всё время жмут, они должны отличаться. Ну, да, так и есть.. – Круто! Подъезд тоже не сильно изменился, только когда я уезжал, стены были покрашены в блевотно-жёлтый, а сейчас были какими-то серо-голубыми. Надписи не особо изменились, всё те же «лох», «чмо», «хуй», «пидор» и прочее, только имена поменялись. Даже запах тот же. Я вдохнул и вспомнил, как убегал по этим ступеням, перепрыгивая через несколько сразу, после того, как нажимал на звонок. Недалеко от дома у нас несколько лет подряд откуда-то из прорванной трубы тёк ручеёк – чуть меньше полметра в ширину, который в нашем кругу ласково назывался «Говнотечка». В одном месте он смешивался с на редкость вонючей грязью, и отличной идеей было набрать в обрезанную пластиковую бутылку этой грязи и поставить под дверь, позвонить и убежать. Надо было только выбрать дверь без глазка. Макс с интересом оглядывался и принюхивался. Честно говоря, мне не хотелось, чтобы он всё это видел. После его подъезда с охраной, после его гигантской квартиры всё казалось особенно мерзким, тесным и убогим. Старые, с обломанными планками, перила; разбитые стеклоблоки узких окон; неизменные консервные банки, зацепленные крышками за перила на каждой площадке; этот запах – грязи, курева, несвежей пищи… А вот и моя дверь. Всё такая же, только звонок, раньше болтавшийся на двух проводках, наконец прикрепили. Я надавил на кнопку. – Кто там? – раздался девчачий голосок. «Кто это?» – с удивлением прошептал Макс. – Настя, мамка дома? – А вы кто? – Я, бля, брат твой, Стас. – Мне мама сказала тебе дверь не открывать! Я в милицию позвоню! – Значит, нет никого дома. Я треснул по двери. Она была оббита чем-то мягким, утыкана гвоздиками и меня это ещё сильней разозлило, пришлось отвести душу, пнув перила. – Сколько времени? Щас она должна подойти уже. Что, подождём или вечером подъедем? – Давай подождём в машине, – Максу тут явно не нравилось. – Слушай, а кто это отвечал? – Да сестра моя сводная. – У тебя есть сестра? А почему ты мне о ней никогда не говорил? – А чего тут говорить. Ей сейчас лет десять, наверное. Сколько её помню, она всегда чем-то болела. – А… А может к тебе зайдём? Я хотел бы посмотреть, как ты живёшь. Или ты ключ не взял? – Ключ? Да у меня никогда не было ключа. – Почему? – Чтоб бандитам не отдал. Мы сидели в машине и Макс с удивлением расспрашивал меня про ключ, про то, как я здесь жил. А что я мог рассказать? Ну, да, не давали мне ключ, мать постоянно говорила, что я отдам его бандитам или бомжам. Поэтому я обычно торчал на улице или у приятелей, в основном, у Вади. Жаль, он уехал… Я постарался не вспоминать тот единственный раз, когда просил позвонить домой, – где-то месяца через два-три, как оказался в интернате. Конечно, я звонил не домой, а другу. И по телефону незнакомый голос мне сказал, что такие здесь не живут. Квартиру продали и уехали. Неизвестно куда. Дурацкое воспоминание. Шофёр сидел с таким видом, как будто ему похуй – ехать или стоять. Я пытался вспомнить хоть что-нибудь интересное, чтобы рассказать Максу. Но что тут расскажешь? Вон навес над входом в подвал (на нём появились железные заплатки, раньше этого не было), мы соревновались, кто ниже спустится, – я побеждал. Вон там жил Вадя. Вон там колонка, мы пили из неё воду летом и прикольно было пальцем заткнуть кран и обрызгать всех, у меня первого из моей компании хватило сил одновременно нажимать и пить, очень удобно, когда подходящую деревяшку не получалось найти. Если пройти туда – там гаражи, по которым мы бегали, там замурован колодец, в котором я первый раз понял, что такое «по-настоящему страшно» . Про что мне рассказывать? Как воровали в магазине спички и жвачку? Как жгли костры из всякой дряни и ели несозревшую вишню? Как катались с Вадей на украденном велике? Я не видел моря, старинных городов, ничего такого интересного. Зимой учишься и где-нибудь шляешься. Летом просто где-нибудь целый день шляешься, смотришь, куда бы ещё залезть, что-нибудь спиздить, с кем-нибудь подраться. Вспомнился ещё один мерзкий момент. Однажды я узнал, что у одного пацана, с которым мы крепко дружили особенно летом (он ходил в другую школу, не такую стрёмную, как наша), будет днюха. Много народу позовут, то-сё. Но меня – нет. Мля, мы с ним вместе с пацанами из частного сектора махались, потом я лазил его кепку доставать. Вместе костры жгли, одну сигарету на двоих курили, бутылки собирали… А на днюху меня не пригласили. Я вообще это от левого пацана узнал. Я тогда психанул, сильно психанул. Пошёл домой, оделся, как на первое сентября, одеколоном отчима сбрызнулся, нашёл на полке книжку про динозавров (моя, на спортивных соревнованиях выиграл) и пошёл. Просто позвонил и сказал: «А я на день рождения». Смотрю, они там сидят, только-только на стол всякую жрачку выставили. Маманя его рожу скривила, но пустила. И я ничё такой, зашёл и курицы жареной навернул, и салатиков, и даже торта кусок, хоть не любил сладкое никогда. Потом играли во всякую ерунду, типа «горячо-холодно», мультики смотрели, уже толком не помню, что ещё. Вечером мне, конечно, прилетело за испачканную рубашку, но оно того стоило. Дело не в торте (тьфу!) и не во всём остальном. Дело в принципе. С тем пацаном мы потом продолжали дружить. А что он? А он ничего. Я вообще родителям других пацанов не особо нравился (Вадины предки – исключение). Уже тогда – тощий, вечно голодный, в синяках. А сейчас… Кому я могу понравиться со своей разбитой рожей? Максу? Красивому, богатому, умному Максу? Сделавшему мне на день рождения такие шикарные подарки? Как там было в мультике: «Лучший мой подарочек – это ты». Поскорей бы явилась моя мамка, подписала бы эту дурацкую бумажку и мы уехали из этого грязного двора, засранного голубями, собаками, но больше всего – людьми. Моему Максу здесь не место. Ага, а вот и она! Блин, какая она маленькая. – Вон моя мать, щас я быстро подпишу… Блин, ручка есть? Шофёр протянул ручку и я выскочил из джипа. – Стас?! – её аж перекосило. – А, да, директор мне звонил. А ты… Она пялилась на мои новые шмотки, как будто никогда такого не видела. – Здравствуйте, – это Макс вылез, ну, вот он-то нафига? Мамка аж шарахнулась. – А это?.. – Это мой друг, Макс. Мы у него мою днюху справляем. Короче, распишись тут быренько и мы поедем. Она продолжала смотреть то на Макса, то на меня, то на джип, пришлось ей ручку в руки сунуть. Она закорючку машинально поставила и всё смотрела. – Ладно, мы погнали, – я взял Макса за рукав, потянул к машине. – До свидания! Я оглянулся – она стояла и смотрела нам вслед. Ну, вот что за фигня? – Слушай, а почему у неё такой вид, как будто она, – Макс повертел рукой в воздухе, – привидение увидела? – Привидение? – я подумал, что, пожалуй, это подходило. Не совсем страх, не совсем удивление, а что-то среднее. – Не знаю. Она меня не видела давно, я вырос с тех пор сильно. Ну, она не ожидала, что я прикачу в таких понтовых шмотках, на черном джипе. Только цепуры не хватает да мобилки в руке… – Мобильник! – Макс вдруг хлопнул себя по лбу. – Я же ещё хотел!.. Вот… – Да, блин, да зачем, у нас там всё равно не ловит… «И звонить мне некому», – думал я, вертя в руках подарок. Мобильный телефон! Маленький, серебристый, раздвигается, как линейка, закрывающая пенал. Самсунг. – Я его после тира хотел подарить, но как-то забыл. Смотри, он включается так… И вот тут коробка и документы… Мобильник казался совсем крохотным. Зачем он мне? – Ну, не сейчас, так потом… Потом. Потом, когда Макс уедет в свой чёртов Лондон (чтоб он сгорел!), а я… Я спрятал маленькую серебристую штучку в карман моей навороченной куртки. Макс старался, выбирал его для меня. Вот ведь блин, у меня теперь два мобильника. Ну, вот ведь я крут! Пиздец, ни добавить, ни убавить, ни так запихать. – А как насчёт смотаться в клуб? А вот это предложение мне нравится. Не в том смысле, что мне интересны всякие там танцы-шманцы, пусть это не наша дискотека, а целый клуб. Но мне хотелось посмотреть на Макса. Как это сказать – «в естественной среде обитания». Мне нравится смотреть, как он улыбается, как танцует, как он счастлив. Это… Не знаю. Я бы никогда не поверил, что какой-то человек может стать для меня важнее самого себя. Я бы, кажется, сейчас всё что угодно для него сделал, всё бы отдал. Только у меня ничего нету, кроме меня самого, а это не так уж много. Кольцо с зелёным камнем лежало в кармане, и я всё больше и больше чувствовал себя идиотом, раз решил дарить ему такую фигню. Нет, я примерно представлял себе, что такое клуб (в кино видел), но в реальности это напоминало психушку, где выпустили всех больных и музыку врубили. Что, где, куда, где верх, где низ? Я не слышал, что говорит мне Макс, хотя он прямо кричал. Очень странно пахло – огромным количеством людей, парфюмерией, немного табачным дымом, чем-то липко-сладким. –…ешь?! – мои уши вроде привыкают. – Чего?! – заорал я в ответ, а Макс повис на мне так, что я чувствовал его губы на мочке своего уха и уже жалел, что попёрся сюда. Надо было вернуться к Максу и там… – Я спрашиваю, коктейль будешь?! – Ну, давай, только не сладкий!!! – Что?! – НЕ СЛАДКИЙ!!! Макс кивнул – понял и показал в сторону бара. Народу много, но все, в основном, либо девки, либо пацаны тощие, их распихивать одно удовольствие, к стойке мы добрались быстро. Там, кстати, потише было, и Макс заказал «Маргариту» себе и джин-тоник мне почти нормальным голосом. О, теперь попробую настоящий джин-тоник… – Опа! – Макс ткнул меня локтём. – Блин, Стас, смотри туда… А нет, всё… Показалось. – Чего? – в стакане плавали льдинки и какой-то зелёный лимон. – Да ничего… – у Макса бокал какой-то странный и тоже на нём этот зелёный лимон. – Показалось, что там этот… Ну, помнишь, мальчик-мулат… Макс смотрел в свой бокал, я заметил, что края бокала присыпаны то ли солью, то ли сахаром. Ну, да, я же его тогда избил за Леночку, прямо озверел страшно. – Я говорил, что он съебался из интерната? – я попробовал джин-тоник. И правда, никакого сравнения, нет этого противного привкуса, как из банки. Макс кивнул и улыбнулся, выстукивая пальцами что-то на стойке. – Ну, как тебе?! – Да ничего! А почему лимон в коктейлях – зелёный?! – Это лайм! Он… – Макс вдруг поставил бокал и прищурился. – А вот этого типа я знаю! Я обернулся – толпа как толпа, все танцуют, свет выхватывает то лицо, то руку, то ещё фиг знает что. Как там можно что-то рассмотреть? Наверное, тренироваться надо. – …! – музыка стала громче. – Я ГОВОРЮ, ЭТОТ ТИП У МЕНЯ НА ВАЛЕНТИНОВ ДЕНЬ УКРАЛ КОШЕЛЁК, СМАРТФОН И ПАСПОРТ!!! – ЩА РАЗБЕРЁМСЯ! Я одним глотком допил коктейль, даже зубы слегка заныли. С третьего раза я рассмотрел, кого мне показывал Макс. Пацан не то, чтобы низкий, но тощенький, сутулый, волосы торчат во все стороны, лицо какое-то никакое. Пробиться к нему было не проблемой. Кажется, он узнал Макса и попытался свалить, но ему явно не хватало ни роста, ни веса расталкивать толпу, как мне, и я поймал его за руку. На руке браслетики, запястье тоненькое, рука слабая. – Пошли, пацан, побазарить надо. Он что-то пищал, дёргая руку, – ну, кто, бля, так выворачивается! Ничего, и без курток не замёрзнем! – Пасть откроешь – я тебе, падла, руку в трёх местах сломаю. Быстро сделал радостную морду, типа, мы с тобой лучшие кореша, понял? Я надавил ему на запястье. Знаю, там есть место, надавишь – и кажется, что кости из сустава выворачивает. Охранники на нас пялились без особого интереса – тоже мне, блин. Видно, пока кто-нибудь не заорёт «Убивают!», они и не рыпнутся. Хотя в такой толпе, наверное, и прибить кого-нибудь можно запросто – хрен чего заметишь в этом бардаке. Фух, наконец-то свежий воздух! Нет, странное это удовольствие. Макс дёрнул плечом и обхватил себя руками – знакомый, родной, любимый жест. – Стааас, не май месяц! – Ничего, мы недолго. Я принялся разглядывать пацана в свете нормальных фонарей. Тьфу, вот чмо. Волосы торчат во все стороны, не знаю, лак это или что там, но выглядят грязными. Сам лопоухий, носом шмыгает и трясёт его… Короче, чмо. – Точно он? – мы как раз завернули за угол, там отлично светил фонарь. – Он-он, – Макс даже подошёл поближе. – Ну, привет… Ёжик. Ёжик? Что за хуйня? – Какой он, нахуй, ёжик? Крыса он! – я припёр его к стене. – Давай колись, чмырдяй, куда всё дел? – Я не... – он попытался вывернуться, я прихватил его за шею и двинул об стенку. – Слышь, педрила, ты, кажется, не понял, с кем связался, – для пояснения я ткнул его двумя пальцами в солнечное сплетение и он скорчился от боли, а я снова двинул его об стену. – Я тебя прям щас тут придушу и вон в тот бак выкину, а он, – я кивнул на Макса, – подтвердит, что я и близко к тебе не подходил. – Подтвержу, – согласился Макс. – Надо будет – нас вообще здесь не было. Соображаешь, кто ты и кто я? Кто вот он и кто мой отец? Да тебя вообще могут не найти! Ох, нифига сейчас Макс задвинул! Прямо как в боевике! Мне сильно захотелось послать нахер этот клуб и отправиться к Максу домой, а там… И вот этот тощий хуила мне всю малину портит. Прибить бы урода! – Колись, чушка, видишь – человек мёрзнет! Давай по-хорошему, пока я ещё добрый. – Хуя се добрый… Я слегка разжал руку, хоть и хотелось сделать совсем наоборот, и этот чмырь закашлял. – Ты меня злого не видел. Так что не огорчай меня. – Не, ну чо? Я как-то ещё по-прошлому году в одном месте тусил, подваливает ко мне такой чувак. Коктейлем угостил, тоси-боси. Ну, я думал, он, типа, того самого, а он говорит – зырь, типа, вон один перец. И показывает на него, с ним ещё один чувак был, с длинными волосами, я его сначала за девку принял. – Это он про Спирита, – кивнул Макс. – Ну, и короче, вот, типа, говорит, ты, типа, как-нибудь подвали к нему, типа… – Ещё одно «типа» и я тебе мизинец сломаю! Блядь, нормально говорить умеешь? – Ну, я т… Короче, он мне сказал, чтобы я как-нибудь, когда с ним этого кучерявого не будет, подкатил к нему, т… Ну, всякое такое: ты, мол, мне нравишься и всё такое, а потом подождал, когда он в зюзю напьётся или обдолбается, и спиздил у него всё, что будет, – кошелёк, телефон, паспорт – короче, всё. Деньги могу себе взять, а остальное не трогать. Ну, я сначала попытался на Новый год, но чё-то он не повёлся нихрена, да и этот кучерявый с ним был, только в бабском платье, я аж прихуел. И трезвый, сука. Ну, нет, так нет. Я уже рукой махнул, а тут вышёл во двор, подваливает ко мне тот же чел и такой, ти… эээ… в общем, говорит, чтоб я, короче, топал на день святого Валентина в ***, там, короче, он стопудово будет один. Ну, я чо? Я ничо. Там этот, – кивок на Макса, – уже готовый был, пьяный и под кайфом, и компания у него была такая же. Ну, тут я, короче, к нему, типа, ау, ты весь такой, а ему уже похуй было. Ну, я сдёрнул, что надо, и свалил. Через два дня пришёл этот тип и, короче, всё забрал, выдал мне сто баксов и сказал, чтоб я не трепался. Блядь, откуда мне было знать, что он мало того, что меня запомнит, так теперь и с телохранителем будет шляться! Урод… Это мелкое чмо шмыгнуло носом и я почувствовал желание отпиздить его до кровавых соплей. Ненавижу слабых, чуть надавишь и всё – сопли, слёзы. Гадость какая! – Что за мужик к тебе приходил? – Ну, не знаю. Мужик и мужик. Волосы, вроде, тёмные. – Лет сколько? Одет был во что? – Блядь, не знаю я! Ничо не знаю! – Господи, Стас, я уже замёрз, пойдём назад. Ты же видишь, у него в голове одна извилина, которая мозг пополам делит! Ты от него ничего не добьешься. Это я и сам видел. Хрен этот был из породы «чуть надави – дерьмо полезет». В интернате таких – каждый третий. Но сама история мне не нравилась. Я прямо чуял какую-то подставу, как тогда, осенью, когда этот урод на меня с ножом бросился. А с этим уродцем что делать? Дать по морде для порядка и отпустить? Тут мой взгляд наткнулся на здоровые накладные карманы у него на джинсах, которые, казалось, вот-вот с его тощей жопы съедут. А ну-ка… Ну, да, так и есть! В одном из карманов обнаружился паспорт! – Эй, ты чо! Ебанулся, что ли? Х-ха!.. Я снова ткнул его пальцами в солнечное сплетение – отличная штука против тех, у кого пресса не было и не будет. Чмырь (я посмотрел в паспорте – Алексей Михайлович Санин) согнулся у стены и пытался отдышаться. – Смотри и слушай сюда, Зассанин. Я беру твой паспорт на хранение. В ближайшее время к тебе придут, усёк? – Эээ… – Надо отвечать: «Да, Стас» или «Нет, Стас», – я показал ему сложенные вместе указательный и средний палец. До него, кажется, дошло. – Да, Стас. – Стас, я замёрз! Может, хватит торчать в этой подворотне? Я кивнул, спрятав чужой паспорт в карман. – Пойдём выпьем ещё по коктейлю, а потом домой? – шептал Макс мне на ухо. – Там уже из ресторана должны были привезти гору всякой вкуснятины… А потом вместе примем ванну, я имею ввиду джакузи… А этот паспорт завтра отдадим Вите… – Кому?! – мы снова, показав печати, зашли в клуб. Около бара стало попросторней – все переместились к сцене, там появились какие-то чуваки с гитарами, народ радостно верещал, видно, известные. Максу, впрочем, было неинтересно, наверное до его чёрно-белых плакатов эта попса не дотягивала. – ВИТЕ! Отцовскому начбезу! Он ещё вчера! Вернулся! – АГА! Давай! – если честно, мне было уже на всё плевать. Всё оставшееся время мне хотелось провести с Максом, только с Максом и больше ни с кем. И пусть гроб себе заказывает заранее тот, кто решит мне помешать.