Опалённые войной

Не помню, как добежала сюда. В госпитале тоже все прячут глаза и ничего не говорят, только молча расступаются. Я замираю перед белой дверью в палату с надписью «Реанимация». Дрожащей рукой поворачиваю дверную ручку... Едва вхожу, ноги становятся ватными. Не могу сделать больше ни шагу. Торопливо и напряжённо пищат приборы, словно зловещий аккомпанемент, подгоняют ритм моего мечущегося сердца. Лёгкое прикосновение к плечу заставляет меня шарахнуться. Что ж, это лучше, чем снова вцепиться кому-то в горло от зашкаливающего напряжения. – Я знала, что ты придёшь, – хмуро говорит Крессида. – Мы ждали тебя. Не знала только, успеешь ли... – Почему мне не сказали? – я спрашиваю едва слышно, не отводя глаз от бледного лица на белой подушке, наполовину закрытого кислородной маской. Моё горло сдавил такой ком, что вот-вот начну задыхаться. – А кто бы рискнул? – недовольно спрашивает Крессида. Она права. Это было бы слишком, особенно до решения насчёт меня из-за убийства Койн. – Как это случилось? – почти беззвучно шепчу, ощущая, как меня начинает бить дрожь. Крессида молчит, потом подавляет судорожный вздох и говорит: – Я толком и не поняла. Гейл прошёл мимо меня с каким-то отрешённым видом и направился к мемориальной экспозиции, установленной в память о Прим и погибших детях. Я не придала значения, и тут вдруг в дальнем конце коридора откуда-то выбегает Пит, кричит мне: «Останови его!» – и указывает на Гейла. Я на всякий случай бросаюсь догонять и за несколько шагов вижу, как Гейл падает у подножия мемориала и его скручивает судорогой. Я – к нему, разворачиваю его лицом к себе и понимаю, что он... раскусил капсулу с ядом. Не знаю, кому из нас больнее – ей говорить всё это или мне слушать. Я почти не дышу, глупо надеясь, что всё это – очередной кошмар и я вот-вот проснусь. Но этого не происходит, а голос Крессиды дрожит всё сильнее. – Я пыталась его спасти, Китнисс. Орала, как ненормальная. Прибежала охрана, мы вкололи ему противоядие – оно есть у любого офицера, который на дежурстве. Но немного запоздали и... сама видишь. Она медлит, а затем отвечает на мои вопросы, так и не сказанные вслух. Просто читает их в моих глазах. У меня едва хватает сил понять смысл её ответов – настолько я потрясена. – Он в коме уже почти две недели, – с горечью произносит Крессида. – Никто не знает, выживет ли... Пит рассказывал, что Гейл подошёл к нему и попросил отдать ту капсулу, которую одолжил ему тогда, перед нашей последней вылазкой в Капитолии. Гейл сказал, что должен вернуть капсулу командиру, так как она не понадобилась. Поначалу Пит поверил, ничего не заподозрил, только вот лицо у Гейла было какое-то потерянное. Не похоже на него. А когда Пит решил посмотреть, куда идёт Гейл, то понял, что что-то не так. Чуть бы раньше... – Это я его убила... – сипло шепчу, едва заставляя подчиняться пропавшмй голос. – Это я... – О чём ты, Китнисс?! Я только качаю головой в ответ, сейчас у меня просто не хватит сил объяснить ей что-то. Глаза застилает пелена слёз, ноги подкашиваются; я хватаюсь за спинку кровати и опускаюсь прямо на пол, не сводя остекленевших глаз с белого, как полотно, лица моего самого близкого человека. В живых почти не осталось тех, кого можно так назвать. Прим у меня отнял тот жуткий взрыв, а теперь и Гейл на пороге смерти. Из-за меня. – Ты могла бы... – даже шёпот срывается, я уже и на это не способна, но Крессида понимает. Она молча кивает и выходит, оставляя меня наедине с моей последней болью.