Опалённые войной

Последующие дни сливаются в один сплошной поток времени, внутри которого я застряла, будто в каком-то бесконечном сне, и никак не могу выбраться. К Гейлу меня не пускают. Так лучше, я понимаю. Ему необходимо окрепнуть, а моё появление может всё испортить. Но мне не позволяют даже взглянуть на него, хотя бы издали. И ко мне никого не пускают, кроме медперсонала. Тоже мне, нашли больную. У них есть куда более важный пациент. Пытаются заставить меня есть. Чушь какая. От еды просто воротит. И не только потому, что нет возможности поговорить с Гейлом, попытаться просить о прощении. Я даже не знаю, как он. Никто ничего не говорит. Не имею понятия, когда один день сменяет другой. Здесь нет окон, только лампы, которые горят всегда одинаково. Я не под арестом, могу и выйти из палаты, но возле входа в интенсивную терапию стоит охрана. У них приказ – не впускать никого. Хотя, скорее всего, у них другой приказ – не впускать меня. Всё верно, вроде бы, только эти меры излишни. Я и сама не пойду к Гейлу, пока он не восстановится. Не хватало ещё, чтобы моё появление вернуло его в то состояние, в котором он сделал тот роковой выбор... Но не видеть его, даже издали, и ничего о нём не знать – пытка ещё та. Нас разделяют бетонные перегородки между этажами. Затерянная в неведении и страхе за Гейла, я просто пытаюсь почувствовать сердцем, как он. И не получаю ответа, даже интуитивно. Я точно знаю только две истины. Первая: Гейл теперь не умирает. Его вытащили с того света после остановки сердца, сумели вырвать из лап смерти, и все принятые меры даже помогли вывести его из состояния комы. И вторая: между ним и мной – стена отчуждения. Если не сможем поговорить по душам, эта боль сожжёт нас изнутри. И меня, и его. Не знаю, сколько сил отнимет такой разговор, сколько раз вывернет наизнанку душу. Не представляю, к чему он приведёт. Но как бы там ни было, я сделаю всё, чтобы Гейл выслушал меня. Хотя бы одну минуту. Даже если не захочет ничего ответить. Я просто не смогу оставить всё так, как есть. Но сейчас остаётся только одно – ждать. Я словно вне времени, вне событий, будто в параллельном измерении. Иногда сомневаюсь, существую ли я вообще...

*******

Первый, кого ко мне пускают – Пит. Он не смотрит в глаза и старается болтать о чём-то отвлечённом. Я даже не пытаюсь уловить смысл его слов, а потому не перебиваю вопросами. Временами в его речи мелькают имена Хеймитча, Эффи, Джоанны, Плутарха и Пэйлор. Поймав мой косой напряжённый взгляд, он сбивается. Смотрит куда-то в пол, потом с трудом произносит: – Китнисс, я почти ничего не знаю о Гейле. К нему не пускают. Но Крессида сказала, что он идёт на поправку. – На поправку, наконец-то!.. Погоди... Крессида? – во все глаза таращусь на Пита, а он пожимает плечами: – Ну, да. Гейл настоял, чтобы ей разрешали приходить. Мне не по себе. Я не понимаю, ревность ли это, и способна ли я чувствовать что-то ещё, кроме боли разбитого сердца, измученного неведением и тяжестью вины, но... я ошеломлена и растеряна. Гейл не хочет видеть меня – это можно понять. Но при этом хочет видеть её. Хотя, чему я удивляюсь? Крессида прошла с нами самое пекло, ни разу не подвела. Она вмешалась в самый опасный момент и не позволила парню просто расстаться с жизнью, долгое время не отходила от него. Неудивительно, что Гейл ей доверяет. Ладно. В любом случае, сейчас нет ничего важнее, чем его выздоровление. Возможно, к тому моменту, когда он окрепнет, меры ограничения с меня снимут. Я даже начала есть, чтобы поскорее добиться этого. На самом деле, меня волнует только одно – хватит ли сил выдержать наш с Гейлом тяжёлый разговор. Надеюсь, он позволит мне сказать хотя бы самое главное, не оставит наедине с невысказанным раскаянием, пусть запоздалым, но наверняка нужным ему. Или уже нет?

*******

Стук в дверь палаты выдёргивает меня из череды воспоминаний о безвозвратно утерянном прошлом нашего Дистрикта-12 – об отце, о наших прогулках по лесам, о маленькой Прим, об улыбчивой маме... Я вздрагиваю, будто возвращаюсь из другой жизни. Передо мной в паре шагов стоит Крессида. – Пойдём, Китнисс. Гейл хочет поговорить с тобой перед отъездом. Слишком много важного в нескольких простых словах. Гейл зовёт меня? Сам?! Стоп! Что за отъезд?! Наверное, всё это написано у меня на лице, так что Крессида отвечает, не дожидаясь, пока я спрошу: – Мы уезжаем во Второй дистрикт, там есть работа по его части. Без нагрузок, конечно, просто нужны его советы. Это отвлечёт его. Я киваю: – Да, то, что нужно. – Так ты зайдёшь? Я вздрагиваю, осознав, что это – момент истины. Тот самый, в ожидании которого я зависла во времени и в пространстве уже давно. Щёки вспыхивают, сердце нервно дёргается, путая ритм. Горло в момент пересыхает, и я тихо отвечаю: – Конечно. Спасибо тебе... за всё. – Да брось. Это ради Гейла. Только ему не говори, – отвечает Крессида и выходит из моей палаты. Дрожащей рукой беру стакан с водой с тумбочки и пытаюсь сделать пару глотков. Больше проливаю на себя. Неважно. Так или иначе, этот разговор состоится.