Эффект плацебо

— Мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне. — Почему нет? Её взгляд забегал быстрее. Страшно. Опять ей страшно. Ему интересны её проблемы. Ему. Джаред Падалеки хочет поговорить о ней. От нервов и отсутствия приличного ответа Уолтерс засмеялась и опустила голову. И зря. Лучше бы отмазалась общепринятой ложью и перевела стрелки. А теперь её светлые пряди упали на лицо, его взору открылась бледная шея. И что-то красное. Через секунду Кристина уже выпрямилась и открыла рот, чтобы выдать шутку. Но Джареду уже не до шуток и не до горящего шара в животе. Или чего там. Он взял Уолтерс за шею, как куклу, а другой рукой осторожно убрал волосы за плечи. Не надо говорить, как сильно она умерла в этот момент и забыла собственное имя. Большим пальцем Падалеки провёл по всей длине шрама, и девушка съёжилась, закрыла глаза и шумно вздохнула. По спине пробежали мурашки, и она не знала, куда себя деть. Джареду всё равно. Он был сосредоточен на шраме. Надо волосы было отрастить подлиннее, Кристина. Дура. Джаред очень внимательный, и, если ему захочется что-то узнать, он узнает. Он не станет молча сидеть, подавливая любопытство. Сеанс провален. Вся её работа с ним была провалена ещё на старте. — Это ничего. Просто царапина. — Рука девушки поднялась, дотронувшись до его пальцев и тут же вернувшись на место. На секунду Кристи забыла, что мужчина держит её шею. Воздух не лез в горло. — Откуда? — серьёзно спросил Падалеки и наконец-то отпустил шею, после чего Кристина смогла резко выдохнуть и закрыть глаза. Оставалось надеяться, что он не заметил реакцию Уолтерс. — Упала когда-то давно. Зачем ты спрашиваешь? Это я должна задавать тебе вопросы, я же психолог. А сейчас ты задаешь вопросы, и мне кажется, это немного... — Кристина. — Если бы у Уолтерс был с собой диктофон, она бы записала произношение своего имени и поставила на будильник. Потому что то, как это делал Джаред, — слишком приятно. — Когда ты нервничаешь, ты начинаешь быстро нести какой-то бред. Ты в курсе? Что. Что? Да ты не... Он не охренел, часом? Как он мог заметить, если даже девушка не замечала свой трындёж, когда нервы на пределе. Джаред докапывался. Потому что знал, что она врёт. Узнавал своего. Оба —профессиональные лжецы, которые бегают от правды и прячутся за углами. Идиоты. Два сапога пара, как сказал Джон. Ах, вот, что он имел в виду. Честно, Кристи — не мямля. Не тряпка. Не сопливое желе. Не чересчур эмоциональная фанатка. Правда, это не она. Конечно, в каждом человеке есть обе стороны, которые ежедневно борются друг с другом, и порой одна сторона побеждает. Обычно кирпичное состояние брало золотую медаль. Но сейчас, блин, где оно? Где пофигизм или хотя бы профессиональное спокойствие. Ты ведь не похожа на психолога. Ты фанатка. Признай это. Ты фанатеешь от него. Тебе нравятся его касания, его небезразличные взгляды и его внимание, которое ты не заслуживаешь. Ты прикрываешь личный интерес никому не нужным дипломом. Признай это, Кристина. И катись к чёртовой матери отсюда. — Это долгая история и... — усмехнулась девушка, убирая с лица прядь волос. — Тебе это не надо. — А ты попробуй. — Он сузил глаза и опустил на секунду пристальный взгляд куда-то к шее. На старый шрам. Официально: будь проклят Джаред Падалеки и его серо-зелёные глаза. Будто проклято всё, что с ним связано. Потому что Уолтерс не рассказывает первому встречному печальную историю своей жизни, окей? Не рассказывает. Но сейчас... ей так хочется. Хочется именно его плечо. Ты — тупая дура. — У нас в школе, ещё в начальной... Ну, было много мальчиков. Девочек намного меньше. Мы жили не в лучшем районе Лос-Анджелеса. — Пару раз Кристина махнула рукой и под конец, покосилась на Падалеки, который закинул руку на спинку дивана. Эта рука как бы нарушала её личное пространство. Хорошо, что спина выпрямлена, а не прибита к дивану. Тогда он бы дотронулся снова. — Это скучно, правда, тебе... — Дальше. Кристина в тупике. Честно. Чувствовала себя на допросе, вместо того чтобы допрашивать пациента о его ощущениях. К чему приведёт этот сеанс? Ни к чему хорошему. Уолтерс вздохнула, кончиками пальцев проведя по шраму за ухом. — Я много учила. Была местным ботаником. И эгоисткой. Я никому не давала списывать, никому не помогала, пыталась обустроить себе место под солнцем. Маленькая надоедливая заноза в заднице. — Грустная усмешка, и взгляд отправился вниз. Джаред тоже мягко улыбнулся. — Наверно, весь класс это бесило. Мальчиков в основном. Сначала они отнимали сумку, прятали телефон, толкались в коридорах, а потом... — Взгляд замер в одной точке, будто там картинками пронеслась вся жизнь. — Потом они перегнули палку. Перед зимними праздниками, на последней неделе, они долго бегали за мной во дворе. Закидывали снежками, закапывали в снегу. Мне стало страшно, потому что я не могла убежать. Мне было некуда. И я не звала на помощь, потому что... я никогда никого не звала. И тогда я решила залезть на один сарай у забора. — Ты залезла на крышу? — Да. По сугробам, по коробкам, я, как последний трус, забралась на крышу. Не все полезли за мной, но был один... Видимо, самый храбрый. Тот самый, что вырубил меня в кафешке. Совпадение, правда? — Который был пьяный? Это он? — Джаред зачем-то пальцем указал за спину. Наверно, вспоминая тот вечер, когда они оба вмешались в драку двух бухих и неадекватных мешков с дерьмом. — Да, и мы ненавидим друг друга. Потому что он вырубил меня и до того случая. — Кристи улыбалась, чувствуя пожар в груди. — Он залез на крышу. Хотел толкнуть, но не успел, я поскользнулась. Упала на забор. Удар головы, кровь, кишки, больница и всё такое. — На лице сияла улыбка чуть шире, а мужчина просто смотрел. Хотел закончить историю, найдя ответы на её лице. На её лице ничего нет. Обычное лицо. Уставшее. Уолтерс пятый раз тронула свой шрам, опасаясь, что рана снова может за кровоточить. Но всё кончено. Всё позади. — Поэтому у тебя срывы, — сделал вывод Падалеки невероятно тихо и, видимо, для себя. Но для девушки это сработало как красная тряпка для быка. — Что? Нет! У меня нет срывов. — Но ты не в порядке. Да откуда же он знал... Откуда? Никто не думает о срывах Кристины! Может, только дедушка. Дедушка сам психолог, ему лишь бы психические расстройства выявлять и чувствовать себя Шерлоком. Но кому какое дело. А если и есть дело, я это скрываю. В первую очередь от себя. Бог знает, кто такой Джаред Падалеки, но он знал слишком много. Видел насквозь. Словно она тут голая перед ним сидела. Словно она вообще не лгала. А Кристина постоянно врёт. Но он сам, сам такой же лживый идиот, который прячется за своей знаменитой жизнью, создавая иллюзию идиллии. И он не признаётся. Но Кристина признала свою слабость. Отдала её ему, будто доверяла. Будто он — часть её самой. Но это не так, не так... Неизвестно, когда расстояние между ними укоротилось вдвое, но они сидели слишком близко. Падалеки хотел посмотреть на царапину. Ему интересно. Ему плевать на многое, но это его привлекло. Вряд ли он поможет Кристи, проведёт сеанс и поменяется ролями, но ему нужно знать. Неужели так сложно? Джаред должен знать, кто она. Гребёные сантиметры. Обычно это тот момент в фильмах, где парочка наклоняется друг к другу и целуется. И на секунду её сердце перестало стучать, и воздух не поступал в лёгкие, потому что Уолтерс представила. Представила, как бы было идеально целоваться с ним здесь и сейчас. В его квартире. На мягком диване. С его губами. Он бы не был против. Ты вообще как, нормально? Пипец, иди отсюда. — Уже полчетвёртого, — ломанным шепотом. Джаред был близко, но не двигался. — Мы закончили. — Да. Нет. Не закончили. У меня с тобой только всё начинается. И меня это до смерти пугает.

***

На каблуках бегать неудобно. Да ещё по скользой дороге, почему-то именно тут не посыпанную песком. Но все кроссовки с ботинками сушились. Пришлось напялить каблуки, дойти до дедушки (так и не воспользовавшись его машиной), а потом получить звонок от сумасшедшего Остина. Психопат. Сказал встретиться на Уолкит-стрит, да ещё таким голосом, будто он рожает. Кристине пару раз пришлось отодвинуть телефон от уха, потому что парень слишком громко визжал. На вопрос "в чем дело?" он бросил трубку. Поэтому вместо тихого вечера за телевизором она, на каблуках, как можно осторожнее, но как можно быстрее бежала на место встречи. Злилась. А злиться ей нельзя, но она злилась. И бубнила под нос, как старая бабка. И почему-то именно на той улице толпилась куча народу. Чем ближе к номеру двадцать восемь, тем больше народу. Это шутка? Их тут миллион. Праздник какой-то? Ну, кроме Рождества? — Кристина-а-а! — заорал он вдалеке, а девушка не сразу нашла его счастливое лицо. Несмотря на то что он в яркой жёлтой куртке и розовой шапке с ушками. Вот гейский идиот. Только когда Остин всех растолкал и за локоть потащил Уолтерс в глубь месива, она что-то почувствовала. — Идём! Нужно зайти первыми. — Может, скажешь, зачем я тащилась сюда? Я устала. — Заткнись и не ной. — Боже, — громко простонала Кристи и захныкала, буквально отдав свою руку другу. Пусть хоть сожрет её. Двое прошли к дверям. Огромным стеклянным дверям, которые Кристина не стала рассматривать. Просто вытаращилась на Остина в ожидании, что он скажет что-нибудь полезное. Запищал. Да блин. И поднял две бумажки на уровень глаз девушки, ведь она выше. Бумажки... или билеты какие-то. Билеты в кино? — Билеты в кино? — равнодушно спросила она, даже не рассматривая написанное. — Билеты на конвенцию «Сверхъестественного», кусок безжизненной какашки, — таким же писклявым и радостным голосом выдал МакАдамс, наблюдая за изменениями на лице Кристины. От улыбки до... ничего. На лице ничего нет. А потом глаза стали шире, и взгляд заметался из стороны в сторону. В голове поплыли разные картинки, где Джаред увольняет её. Я имею право быть фанаткой. Нет, не имеешь. Где Джон говорит, что разочарован. Где девушка возвращается в Лос-Анджелес без практики. Где вся её жизнь свалена на помойку. Нет. Только не конвенция.