Старый кедр

Весна в этом году припозднилась и теперь на пару с летом наверстывает упущенное. В тени под пихтами еще прячутся чудом не растаявшие островки снега, а рядом на солнечных полянах – ковер из оранжевых купальниц и синей сон-травы. Ветер приносит то горьковатую нотку свежей хвои, то почти невесомую сладость цветущей рябины, то дурманящий аромат черемухи. Деревенские коты ходят косые от запахов. Даже злющие лайки охотника Митрия гавкают на незнакомых лениво, больше для порядка. Мы дружно решаем забить на всякие огородные дела и ездим на дачу просто отдыхать. Только наш сосед дед Валерьяныч не поддается всеобщему благодушию: неустанно копается на грядках, косится на нас и бурчит про «молодежь» и что «нету дисциплины». В деревне его не любят, но уважают, считают «хозяином». Валерьянычева бабка ему под стать: такая же крепко сбитая и мрачноватая. Старики возятся в огороде весь день, лишь изредка обмениваются парой ворчливых фраз. Мы на дедов особого внимания не обращаем, а уходим за черемухой. Димкина мать нарвать попросила: чай она не признает, пьет только травяной или цветочный настой. Черемуха растет у реки, по берегу старицы*. Нижние соцветия – длинные, с ладонь – почти купаются в прозрачной воде. Небо затягивают облака, близкая река играет спокойным блеском. Вдалеке по течению плывет сосна – должно быть, упала с размытого берега. Прикидываем с Димкой, насколько велико дерево. Похоже, высотой оно было метров 20, вон и корни здоровые – торчат из воды метра на два, не меньше. Вдруг из зарослей черемухи доносится шорох. Мы оглядываемся и видим Валерьяныча. Он задумчиво смотрит на реку, вздыхает и с какой-то неловкой нежностью водит рукой по цветущим веткам. Тихо, чтобы старик нас не заметил, возвращаемся на дачу. … Через полчаса я выхожу на крыльцо и вижу, как смущенный Валерьяныч подходит к бабке, выпалывающей траву у «границы» наших участков, и протягивает ей черемуховый букет. – Дед, ты чего это? – удивляется Валерьяниха. – Не видишь, что ли, чего? – бурчит тот. – Цветы вот тебе принес… У реки нарвал. Ты бери, что ль… Чего стоишь, ну? Да ты в банку их поставь иль еще куда. Валерьяниха смотрит на деда (я замечаю, что глаза у нее темные, яркие, вовсе не старушечьи), улыбается странной на морщинистом лице молодой улыбкой и легко, будто и не работала весь день, идет в дом. А мне думается: хороша, наверно, она была в молодости. Валерьяныч глядит ей вслед, потом недовольно косится на наши заросли малины и привычно ворчит: – Уж эти мне… Никакого порядку нету – одна любовь в голове. Эх, молодежь! – машет рукой и тоже уходит. А я почему-то вспоминаю одинокое старое дерево, плывущее вниз по реке.