***
Шум накатывающейся на берег гальки сменяется треском вспыхивающих степных трав. Светло-голубое небо гаснет. Теперь над головой — мутное, песочно-серое, затянутое бурыми недобрыми тучами. Ноздри забиваются пылью, копотью и запахом горящей плоти. Вместе с волками Воины Степи, готовые биться и умирать. Отряд небольшой. Киринн, начальник замковой стражи, всегда рядом со средним принцем Мидиром. Встретить здесь дракона не ожидал никто. — Это должна быть разведка, а не атака, мой принц, — произносит Киринн в очередной попытке отговорить Мидира. Он сжимает руку начальника замковой стражи, еще раз продумывая свой план. За их спинами — прекрасный некогда город Степи. Полукруги конюшен, любовно выращенные сады и виноградники, высокие башенки из красного кирпича… Теперь на этом месте пепелище. В развалинах укрываются женщины, дети и раненые. Но добраться туда огнедышащей твари — пара пустяков. Драконы нападают и уходят. Но всегда возвращаются. Вновь слепящей стеной летит пламя — с ним не могут справиться волки. От нестерпимой боли многие обращаются в зверей и горят — горят! Однако не отступают. — Вы уверены, мой принц? — шепчет начальник замковой стражи. — Нас мало. Мы можем отступить и вернуться спустя неделю уже с войском. Ваш отец задействует магию… — Киринн, ты знаешь не хуже меня, — не оборачиваясь, отвечает Мидир, — через неделю тут некого будет спасать! — Тогда разрешите мне, — склоняется большая голова, в серо-голубых глазах Киринна мерцает беспокойство. — Только огонь может потушить огонь. Ты знаешь, почему я, — Мидир оборачивается и хлопает его по мощному плечу: начальник замковой стражи гораздо крупнее не вошедшего в полную силу второго принца. — Что скажешь? — Как всегда, мой принц, решение ваше безумно и гениально. Кровь Джаретта, перворожденного, усиленная кровью человеческой женщины, сама по себе ловушка. Пусть согласиться начальнику стражи сложно, но, приняв план, он больше не противоречит и не сомневается. Киринн — один из немногих, кто не сомневается, никогда не сомневается в Мидире. — Дай мне добро, Киринн. — Добро, мой принц, — забыв обо всем, начальник замковой стражи на миг обнимает его, словно сына. Киринн машет левой рукой, отправляет еще двоих на верную смерть. Дракон поворачивает им навстречу шипастую голову, вновь извергает пламя… Мидир уже близко. Отшатывается от одной из лап, переворачивается, больно натыкаясь спиной на камень, но уходит от взмаха костяного хвоста. Ныряет под переднюю лапу — вот он уже под самой мордой. Огнедышащая тварь после выдоха на время лишена огня. В руке Мидира горит алый камень. Дракон опускает длинную шею, водит головой влево-вправо следом за движением его руки. Камень Огня полон магии древних, лучшего угощения не придумать! Вот только кинь его — и дракон обожжется и выплюнет. Ничего, что он сам выдыхает пламя! Огонь загорается лишь на воздухе, желудок может переварить все. Или почти все. Глаза дракона загораются алчно — словно два камня Огня. Резкий бросок вперед, шорох чешуек — и зубы с треском смыкаются на камне. Волчий принц рычит, дергает руку на себя в надежде сохранить хотя бы локоть. Хлещет кровь, вместо кисти торчит белая кость, сердце почти останавливается, прогоняя по жилам боль вместе с пульсом. Дракон поднимает змееобразную голову вверх, проглатывая кисть волка и алый камень. Мидир падает навзничь и чувствует, как подхватывают его знакомые руки. Конечно же Киринн! Киринн, растивший его, как сына. Мидир выплескивает злую боль: — Что, тварь, съела?! Всё меркнет, а когда Мидир приходит в себя, обрубок руки уже стянут, а Киринн хлопает по щекам, приговаривая: «Все хорошо, теперь все хорошо, мой принц». Мидир сквозь сомкнутые веки успевает увидеть: середину чешуйчатого тела разрывает огненным шаром, в разные стороны разлетаются лапы, а хвост… Хвост летит прямо на них! Откатиться или отползти не успеть. Костяными лезвиями к принцу летит сама смерть. Киринн не видит, но чует её. Волчья спина заслоняет Мидира от неминуемой гибели. Киринна, вытянувшегося вперед, полосует надвое… — Ты поторопился, средний принц, — раздается мыслеслов Джаретта. — Вы как обычно вовремя, мой король, — Мидир стирает кровь Киринна, залившую лицо. — Я не буду помогать тебе в восстановлении. Не вернешь руку — не сможешь быть даже принцем. — Ваше право, мой король, — хрипит Мидир. Стаскивает шлем и срывается на крик: — Что, отец, нужно было дождаться, пока дракон сожрет всех степняков?! — Тебя послали осмотреться и доложить, а ты опять все сделал по-своему. Ты погубил Киринна, твой брат бы этого не допустил. Он — истинный правитель, и уже сейчас знает, когда и кем надо пожертвовать. Я разочарован. Джаретт обрывает диалог. Но Мидиру, который смотрит на мертвого Киринна, нет дела до разочарования отца. Киринн лежит на залитой кровью чужой земле, и Мидиру невыносимо горько. Лучше бы дракон откусил ему руку по самое плечо! Обращаться к магии мучительно, когда она останавливает кровь и восстанавливает плоть. Но Мидир оттягивает ее от себя, чтобы проверить, убедиться: быть может, мертво только тело Киринна, а душа не ускользнула в мир теней? Черненый доспех разорван, как бумага, грудь разворочена, голова размозжена… И ни намека, ни следа от огонька души! Словно Киринн растворился в Нижнем мире. Словно Киринна, кроме Мидира, ничего не держало в этом мире. Мидир сглатывает, тяжело садится на землю. Дрожащей рукой проводит по доспеху Киринна. На этих плечах, прикрытых латными тяжелыми наплечниками, средний принц часто катался волчонком; эти руки не забывали погладить, когда Мидира изволил чихвостить отец или старший брат; эта голова склонялась всегда с непритворной приязнью… Киринн составлял компанию Мидиру в его нелегком детстве, помогал справиться с трудной юностью. Киринн прививал умения, которые необходимы будущему командиру и воину: развеяться после спора с королем, не осуждать себя сверх меры, улыбаться друзьям и находить в их присутствии поддержку. Пожалуй, самую надежную опору Мидир потерял. И в этом виноват он сам, допустивший ошибку! Вокруг Мидира собираются степняки и волки. Против всех правил делятся магией.***
Волчий король вздохнул, вновь пряча воспоминания. Уничтожение красного дракона, как необходимый для короля подвиг, ему зачли при короновании, а место начальника замковой стражи оставалось свободным более двух тысяч лет. — Покормил дракона. С рук! — хохотнул Мидир и тут же осекся. Потер запястье, полыхнувшее давней болью, как сердце — виной. — Не слишком крупного, но злобного. Эта зараза никак не хотела проглатывать Камень Огня, а я не знал другого способа справиться с ним. Этайн побледнела, уцепилась за плечи, приникла всем телом, словно ветер готовился унести Мидира, развеять, разнять по ниточкам шрамов. — Сожрать он меня не мог, морды у них… Кусать могут, проглотить — нет. Всё это в прошлом. — Все эти тонкие полоски в прошлом были кровоточащими ранами! И когда ты принес мне цветок желания, твои руки… — Неласковые создания охраняют Черный лес. Вудвузы не слишком подчиняются своему королю, — хмыкнул Мидир. — Волшебные твари по большей части дикие и злобные. Но уничтожать их?.. Волки и сами недалеко ушли. И за что ты любишь меня? — Неистового Мидира? Ты деспотичен и высокомерен, вспыльчив и скор в гневе. И любишь показать, какое ты совершенство! Но ты честен и горд, благороден и смел. Как можно не любить тебя? Она видела его таким, каков он есть, — и любила! Вопреки или благодаря тому, что видела, как понять? Как удержать? Этайн потерла лоб. Нельзя примешивать магию ни в любовь, ни в близость. Однако женщина устала по его вине, и Мидир переплел свои пальцы с пальцами Этайн, соединяя не тела — сознания. На него обрушилось ее волнение, благодарность, любовь и забота, и под шквалом впечатлений Мидир еле устоял на ногах. Все ощущалось сильнее и ярче, чем во время близости! Мидира любили его волки и благие ши — но как короля и как владыку, как символ неколебимой власти. Женщины любили то удовольствие, что он им дарил, даже если думали, что любят его самого. Этайн же… Радуга ее чувств полыхала северным сиянием. — Я жива, мое сердце? — Почему ты спрашиваешь? — После того, что ты со мной сделал, я словно умерла и родилась заново. И знаешь, сегодня было по-иному, — шепотом добавила Этайн. — Ты горячий, как ши. Почему не всегда так? — Потому что касания ши слишком возбуждают. — Вот в чем дело! Вот почему я так чувствую тебя, а сердце так бьется! А я-то, глупая, думала, это потому, что люблю тебя! А ты горячий… — …потому что заболел, — так же шутливо ответил Мидир. Глухо накатывал ледяной прибой, крики чаек и гагар переполняли небо, но теперь волчьему королю слышался плач и рыдание. Низкое солнце зашло за легкие перистые облака, обняло Этайн мягким ласковым светом. Женщина обхватила за шею, глянула тревожно: — Но… ведь ши не болеют? — Я болен тобой, моя желанная, — поймал ее не верящую улыбку и качнул головой. — Эта странная боль, непривычная. Но я не уверен, что хочу избавиться от нее. Пойдем, я покажу тебе короткое северное лето. И… — Мидир задумался на миг, но все же решился, — и одно место. Мне показал его брат. Он подвел женщину к огромному валуну, лежащему в каменной чаше. Этайн вопросительно взглянула сначала на Мидира, потом — на камень. — Ничего тут особо не трогай, — отвернулся, пряча улыбку. И рассмеялся от ойкания Этайн, когда громадный, гладкий, словно отшлифованный валун легко качнулся, подчиняясь женской ручке, и тут же встал на место. — Ты знаешь сказку о муже, который дал жене разрешение заходить во все комнаты своего замка, кроме одной, в которой были спрятаны трупы бывших жен? — спросил волчий король, довольный её непосредственным удивлением. — Может, съесть тебя за своеволие? — Прости-прости! Ты так коварно это сказал! Я не могла удержаться, хотя только коснулась пальцем. Но как? Как такое возможно? — Иногда и скалы двигаются. — Пусть всегда-всегда возвращаются потом обратно, — тихо и очень печально вымолвила Этайн. — Когда-то это был ледник. Он прошел здесь по пути к морю, теряя часть себя по дороге, — Мидир провел рукой по камню, прислушиваясь к нему. Но камень молчал. — Это магия? — Нет, Этайн. Тут наши миры очень схожи. Магия здесь в земле, воздухе и воде. Магия — и любовь. Здесь мы ближе всего к Грёзе. Ее отражение можно увидеть, когда день созревает из зерен ночи, когда зарницы взлетают, как птицы счастья, а земля умиротворена и полнится сиянием. Мидир подвел Этайн к краю обрыва, где море покрывал мягкий туман, а рассеянный свет рисовал радужный нимб подле каждой тени. Потом, с недоверием посмотрев на ломкую дорогу из гальки, волчий король подхватил женщину на руки и спустил к самой воде. Этайн оглядела плавную линию сизо-зеленых сопок, лишенных намека на деревья или кустарники, дальние острова, плывущие над свинцовым морем в полупрозрачной хмари, и вновь вгляделась в Мидира. — Я вижу красоту холодную и вечную… И грусть в твоих глазах. — Это место дорого мне по-особому. Здесь похоронен мой брат, вернее, здесь хранятся мои мысли о нем. — Ты можешь рассказать мне. Если хочешь. Голос Этайн вплетался в пронзительно чистую небесную синь, в тревожные клики птиц, в саму память этого места — и Мидир рассказал. — Мэрвин оборвал все связи очень давно. Когда от него перестали приходить письма, я решил найти его. Еще и время взбрыкнуло: очередной год в Нижнем превратился в девять лет Верхнего. Я шел по его следу, он казался ярким и четким, я так радовался! — ударил кулаком по колену. — А нашел Джареда, отбивающегося от сверстников словами. Он говорил им правду про то хорошее, что в них имелось, вплетая незаметно для себя каплю любви и магии. У него почти получилось утихомирить десяток пацанов, что травили его, как собаки — зайца. Но потом ветер растрепал его волосы… — И они увидели острые ушки мальчика, чей отец — ши? — Дети бывают очень жестоки, а за ним шли еще и охотники. Джаред всегда говорит правду, и я спросил его, как он относится ко мне. Тот честно ответил, что теперь не знает как. Я спас его от смерти, но я ши, которые ему не нравятся. Это странно сочеталось в нём с любовью к отцу, хотя он уже тогда ловко прятал все чувства. Этайн молчала, кусая губы, и Мидир решил договорить: — Я должен был найти предателей Мэрвина, хотя он призывал не отвечать ударом на удар, а возлюбить врагов своих — и я обратился к Джареду за советом, как поступить. Этайн прикрыла рот ладонью. В хризолитовой глубине глаз читалось любопытство пополам с сочувствием. — Джаред сказал, что лучше он промолчит, — усмехнулся Мидир, припоминая любимые фразы и самого племянника, серьезного и строгого уже в детстве: поджатые губы, вздернутый нос, серые волчьи глаза, только очень и очень светлые. — И ты?.. — Я нашел их всех! — ощерился Мидир. — И расправился с ними.Тогда на вашей земле возникли слухи о черном волке, что приходит ночью. Волчий король позвал горбачей, и те долго ныряли, показывая черно-белые бока, стуча мощными хвостами по ледяной воде. Потом они долго гуляли по берегу. Этайн подбирала разноцветные голыши, радуясь, как ребенок, и вновь бросала их в воду. Соленый запах моря и кисло-горький — водорослей пропитывали все вокруг. Похолодало и стемнело. Мутновато-зеленые на просвет волны медленно вздымались, а туманные далекие холмы словно плыли в никуда и никак не могли доплыть. Мидир с Этайн долго стояли, не разжимая рук. Смотрели на полосу, где вода смыкается с небом и бескрайний простор манит необозримой далью. — Мое сердце, здесь всегда так? Море и возносит, и подавляет меня одновременно! — И сто, и тысячу лет назад. До ши и будет после. На моей памяти ледник располагался чуть выше, а берег — чуть дальше. — Ты можешь это увидеть? То, что было раньше? — Я могу собрать лишь осколки памяти. Потом Мидира не голосом, весенней капелью позвал Джаред, и стало понятно: прогулка закончена раньше срока, пора возвращаться.***
Советник ожидал Мидира, держа в руках кипу бумаг. Поверх всего лежали два гербовых свитка, опоясанные бордовыми лентами особой важности. На печати первой скалил зубы вставший на дыбы конь, на другой — кристалл, лежащий на ладонях, испускал восемь лучей. Дома Степи и Камня, давняя застарелая вражда, усиленная, а не смягченная перекрестными браками… Парочка влюбленных, отвергнутая своими домами, до сих пор обитала в Черном замке, а их детей Дом Волка принял, как своих. Джаред покачал пачкой, намекая, что следовало заняться неотложными делами, Лугнасад там или не Лугнасад. Войны останавливались на время праздников, это так — но не раздоры! Этайн попросилась принять ванную, вода в которой всегда свежа и тепла, а на поверхности плавал неувядающий вереск. Волчий король немного пожалел, что не увидит, как капли стекут с ее тела, высыхая мгновенно, а тугие медные локоны сами собой уложатся в прическу… Он, помедлив, отпустил женщину, решив, что ревновать ко времени — все равно, что ревновать к ветру. Советник нашел один хитрый параграф в дополнениях к Благому Слову, который мог решить исход дела, и Мидир углубился в сложности перехода сопредельных земель и переплетения тысячелетних генеалогических древ. Через несколько часов Джаред движением руки отправил документы в королевские новости трех миров, а волчий король услышал старательный, хоть и неумелый пока мыслеслов начальника замковой стражи. — Мой король. Алан открыл ментальный вид на внутреннюю галерею, и Мидир мгновенно вскипел от злости. Этот наследник с востока, Кроук, вчера смотревший на Этайн с нескрываемым восхищением, не только разговаривал — он удерживал ее за руку и усмехался стражам за ее спиной. А ведь тем достаточно было слова Алана или Этайн! Но Алан молчал, а Этайн махнула рукой, останавливая стражей, взявшихся за рукояти, и принялась что-то втолковывать неуемному наследнику. Волчий король переборол желание придушить наглеца на расстоянии и показал картинку сидящему напротив Джареду: чтобы не выговаривал после, будто Мидир ни за что убил этого прохвоста. — Вижу, мой король, — привычно холодно выговорил советник, пряча витой ромбовидный нож, служивший закладкой в особо толстом томе. — Но лишать жизни наследника восточного рода в Лугнасад не очень гостеприимно, а испачканное кровью платье вряд ли порадует Этайн. Магией вы размажете его за одну каплю клепсидры. Драться на мечах? — пожал плечами. — Избиение младенцев. Доводы племянника показались неоспоримыми, и Мидир вздохнул с сожалением. — Добро. Дерзких щенков наказывают. Если проблему нельзя решить раз и навсегда, значит, выпустим внутреннего зверя! — В прямом и переносном смысле, — вздохнул Джаред, осторожно закрывая тяжелый переплет в охранных рунах нестарения. — Ох уж эти волки, все бы им точить клыки и когти. Жаль! День обещал быть таким спокойным, — добавил мыслесловом: — Алан, на дуэльную площадку его. Дернувшегося Кроука не слишком вежливо потащила за шиворот невидимая рука.***
Восточник был черен, хорош собой, силен, как и король волков. Сдаваться без боя он явно не собирался. Драться, судя по всему, любил и умел. Не испугался Мидира, который в виде зверя был крупнее прочих, и не стал тратить время на устрашение, рык и прочую требуху. Прыгнул с ходу, не увидев, — почуяв встречный рывок. Только что они стояли за границей дуэльной площадки, а через мгновение два волчьих тела сплелись в один клубок. Они перекатились к одному краю, затем к другому без особого вреда. Восточник постарался разорвать хват короля и подмять его под себя. Если бы Мидир не знал, что тот очень молод, понял бы сейчас. Мазнул лапой по шее, порвал ухо, пытаясь донести мысль, насколько несопоставимы силы. Кроук ударил в бок задними лапами, стараясь оцарапать сквозь густой мех. Волчий король посмеялся бы, если бы мог. Перехватил восточника за шкирку и бросил с маху на землю. Оглушенный, Кроук на удивление бодро отполз по толстому слою хвои, ощерился. Мидир зарычал. Кому-то мало прижигали в детстве плечо! А волчья ипостась разума не добавляет. Кроук припал на передние лапы и кинулся вновь, не меняя тактики. Типично для тех, кто плохо себя контролирует. Обмани зверя — обойди ши. Нет, Мидир тоже был сейчас зверем, но его внутренний волк очень хорошо подчинялся командам, не затмевая восприятие ши, а расцвечивая его и усиливая. Король чуть отступил, принял наглеца плечом и перекинул через себя. Обернулся: как там восточник. Тот, перекувырнувшись через себя раза три, вновь ринулся на Мидира. Волчий король рванулся вперед, извернулся и сбил Кроука с лап, подцепив его носом под брюхо. Клыки Мидира прокусили холку, а когти рванули бок завизжавшего восточника. Визг превратился в полное раскаяния поскуливание, и Мидир разжал челюсти, одобряя инстинкты: оценил силы, быстро сдался, молодец. Хотя бы его волку, если не самому Кроуку, хватает разума беречь свою жизнь! Мидир припомнил чужую руку на запястье Этайн и очень захотел сжать челюсти, но все же отпустил волка, оттолкнул от себя лапой, припомнив: Джаред просил представления. Восточник приподнялся, припадая чуть ли не на все лапы, и отступил, хромая все сильнее. Мидир едва успел заинтересоваться — лапы-то он не трогал! — как Кроук вновь упрямо бросился вперед. Это уже стало похоже на развлечение. Мидир, краем сознания держа в голове «не убивать», но и не собираясь затягивать поединок, ухватил соперника всеми зубами, крепко сомкнув челюсти. С наслаждением рванул плечо. Хрустнула кость, и боль вытолкнула Кроука из волчьей шкуры. Он упал на колено, зажимая плечо пальцами, из-под которых хлестала кровь. Мидир встряхнулся, возвращаясь в облик ши и поправляя свое платье. — Кто-нибудь ещё сомневается в моем праве владеть этой женщиной? Королевские волки прижали к сердцу правую руку, прочие молча преклонили колено. Мэллин лениво хлопнул пару раз кулаком по ладони и показательно зевнул вслед Кроуку, которого поддерживал за плечи Алан, что-то негромко и назидательно выговаривая. Солнце наконец закатилось за колкие верхушки елей, и у волков заплясало желтое пламя в зрачках, позволяя обходиться без света. — Великолепно, мой король, — прозвучал мыслеслов Джареда. — Битв не было давно, а наглядный пример весьма поучителен, — и отпустил локоть Этайн, рвавшейся к Мидиру. — Я… прости-прости! — она смотрела тревожно. — Ты цел, любовь моя? — Ни царапины, — усмехнулся Мидир, — хотя мне уже жаль. Скучно драться со столь слабым противником. — Позовите безумного грифона, мой король. Только с ним вы и веселитесь, — доложил советник зеленому закатному небу Нижнего, пока Этайн торопливо оглядывала Мидира, не веря словам. — Ворота помяты с прошлого визита: их не смогла выправить даже магия. Мидир досадливо рыкнул: про ворота Джаред мог бы и не напоминать! Этайн приняла недовольство на свой счет, шепнула покаянно: — Я… только хотела поближе рассмотреть птиц, а он… — Я не собирался винить тебя, моя желанная, — склонился над ее рукой Мидир. — Но если ты вздумаешь расплакаться, я догоню его и откушу ему руку, которой он дотронулся до тебя. Этайн, быстро вытерев слезы, отчаянно замотала головой. — Твоя красота сводит с ума, в этом нет вины обладательницы. Вот видишь, что происходит, когда ты выходишь из покоев без меня! Так скоро волков не останется. — Я бы справилась, поверь, — немного сердито ответила Этайн. — Он почти понял, что был неправ! — Ты не должна ни с чем справляться, моя прекрасная, — Мидир подхватил Этайн и повел на ужин, — особенно с волком, у которого мозгов, как у тушканчика. Она успокоилась, шла, раздаривая улыбки волкам. Особо тепло поприветствовала Вогана, вновь размурлыкавшегося подле нее с какой-то особой закуской. Но Мидир провел ее через трапезную дальше, в малый зал, где их ждали Алан, Джаред и Мэллин, крутящийся юлой в нетерпении. Семейный вечер проходил на удивление спокойно. Этайн куталась в накидку из серебристой степной лисы, с радостным любопытством поглядывала на лазуритовые стены, резко отличающиеся от антрацитового мрака Черного замка. Когда-то отец создал эту обстановку для матери, и нынешний волчий король радовался, что Этайн нравится. Вот только она вновь почти ничего не ела… Этайн извинилась, отошла рассмотреть гобелен с изображением битвы ши и фоморов, и Мидир обратил внимание на непривычно тихого Мэллина, вяло ковырявшегося в тарелке. Шею его украшал торквес с двумя волчьими головами, скалящимися друг на друга, витые браслеты охватывали предплечья, привычно лохматую голову приглаживал ободок. Всё то, что положено носить принцу Дома Волка и что Мэллин никогда не надевал. А ему фамильные знаки очень шли! Мидир не стал придираться даже к расстегнутому дублету и перевел взгляд на ойкнувшую Этайн. Она провела рукой по громадным синим рогам предводителя и картина ожесточенного сражения ожила. Две армии, столкнувшиеся в неравной битве на побережье, выбитый Лугом багровый глаз Балора, оставшийся без руки Нуаду… Затем, когда все застыло, Этайн подошла к противоположному гобелену, дотронулась до вышивки — и свадебная процессия праматери-волчицы и отца-мага, рассыпая цветы и зерна, двинулась от одного холма к другому. Советник кашлянул, привлекая внимание Мидира, отложил нож. Провел ладонью по идеально сидящему, наглухо застегнутому сюрко, из ворота и рукавов которого льдистое кружево выбивалось ровно на полдюйма. Не преминул поправить светлые локоны, пряча острые кончики ушей. — Благодарю, мой король, что не убили Кроука. Я уже приготовил петицию на случай его кончины и мыслеобразы его проступков: честь королевы и ваша репутация только выиграли бы. — Алан, — осенило Мидира. — Ты мог все решить один. Почему не разобрался сам? Сидящий в самом дальнем углу начальник замковой стражи словно проявился из полумрака. — Я говорил с ним после боя вчера. И сегодня утром. Без особого толка. Этот высокомерный осе… наследник… — медленным мыслесловом отозвался Алан. — Кроук из тех щенков, что разумеют, когда хозяин их тычет носом в лужу. Советник не изменился в лице, но Мидиру показалось, он видит одобрение в прищуре глаз. Волчий король не стал переводить разговор из мысленного: пусть Алан тренируется. Легким посылом приказал продолжать: — Я проводил Кроука до лекарей. Радовать упомянутого папашу преждевременно. Магию наследник истратил подчистую: стер ожог и след от него, чтобы красоваться перед волчицами, — усмехнулся Алан. — Теперь он вами восхищается. Всю дорогу твердил, какой у нас владыка. — Не сомневаюсь, ты ему многое рассказал про дуэльную площадку, — сложил пальцы домиком Джаред, обращаясь к стрельчатому потолку. — Никто не виноват, что про нашего короля сложено столько страшных сказок. — Череп прежнего советника в нише я ему показал. Простите, уважаемый советник, — прижал ладонь к груди Алан и кивнул так резко, что черные прямые волосы закрыли лицо. — Главное, что не мой, — хмыкнул Джаред непривычно откровенно. Глянул на Мидира и замолчал. Несмотря на то, что и племянник, и начальник замковой стражи беседовали с волчьим королем, но его не покидало ощущение, что говорили они словно друг с другом, о чем-то умалчивая, что-то выставляя напоказ. — Этайн же красива не только внешне, — добавил Алан, тоже ощутив недовольство Мидира. — Кроук не подойдет к ней, как бы сильно ни желал, — и опять отодвинулся, превратившись в тень незаметную и невидимую. — Смертоносно красива, я бы сказал, — вздернул светлую бровь советник. — Мой советник тем более должен быть доволен, что Кроук жив! — ответил Мидир. — Кинул бы меч — точно остался бы без головы. — Не думаю, что наследник с востока всерьез намеревался завладеть Этайн и бросить вызов владыке Благого Двора. — Руки ее он коснулся! Даже не знаю, что меня остановило, — проворчал Мидир. — Печально, если вас остановило желание не огорчать Этайн, а не мои увещевания. Она прекрасна вне всяких сомнений — если вы, мой король, ожидаете от меня подтверждения. Прекрасна даже по нашим меркам. Это меня и настораживает. Зная ее бабку… в который раз думаю о магии. Нет, не приворотной. Магии, вложенной в зачатие. Она помнит тебя, твои вкусы. Женщина для Мидира… Но вам ведь уже все равно, вы даже не слушаете меня. — Отчего же, советник? Я очень хочу поговорить об Этайн. К примеру, о том, что мне нравится смотреть на каждое ее движение. — Потому что оно красиво или… — паузу советник умел выдерживать поистине королевскую. — Договаривай, Джаред, — сквозь сжатые зубы выдавил волчий король. — Или потому что это движение — ее? — Джар-р-ред! — предупреждающе взрыкнул Мидир, прокляв свою откровенность. — Мой король, — обратился советник к двузубой вилке: значит, стоило ожидать подвоха. — С ней все по-иному, не так ли? Вы так долго отталкивали от себя саму мысль о любви, что мироздание просто должно было вам ответить. — Любовь — странная штука, братец, — съехидничал Мэллин, без спросу зайдя в мысленный разговор. — Недаром о ней так много рассуждал Мэрвин. Не слишком понятно, кто у кого в плену. А у вереска очень жесткие корни! — Моя королева, я опечален, — обратился Джаред к Этайн. Она тут же вскинулась, не желая становиться причиной ничьей печали. — Вы плохо едите! — обвиняюще договорил он. Этайн, не ожидая подобного от ледяного советника, фыркнула в ладошку. — Благодарю вас, советник. Но я сыта впечатлениями. — Разрешите мне полюбопытствовать, как прошел ваш день? Лугнасад в разгаре, и я уверен, наш король решил показать вам что-нибудь необычайное. Советник смотрел только на Этайн, но обращался явно к Мидиру. Ведь знал — знал! — чем они занимались дни и ночи осеннего безумия. И умудрился укорить именно волчьего короля. Этайн, испросив разрешение, принялась с жаром рассказывать о красотах Северного моря. Мидир внезапно порадовался тому, что успел показать ей что-то помимо королевских покоев. Чуть успокоившись, оценил и меру деликатности Джареда. Воистину, четверо волков, которые вот уже полчаса хранят гробовое молчание, но переговариваются в мыслях о королеве, не самая лучшая для нее компания. Этайн замолчала. Мэллин подхватил кларсах, тронул струны. — Печально опустится солнце над замком Волков и долиной, Зальются зеленым свечением витражные окна в тиши-и-и… Тогда пропоют менестрели над тризной печальные песни О храбрости волчьего Дома, безудержных магах ши-и-и!.. — неокончив, остановился. — Нет, лучше другую, — хихикнул продолжил весело: Обманом полон взор невесты, Да я и сам обманываться рад! Мидир зыркнул на брата, и тот мгновенно спрятал обожаемый инструмент за спину. — Уж не Золотая ли это арфа с ее тремя мелодиями? — поддразнила Этайн. — Что тебе может быть известно о ней, человечка? — с вызовом спросил Мэллин. Мидир насторожился еще больше. Не хотелось портить этот чудесный день. Этайн, однако, и не думала обижаться. Вымолвила словно обрадованно: — Первая мелодия — светлая грусть. Вторая наполняет душу покоем и вызывает целительный сон. Третья дарит веру, надежду и любовь. Только не говори, что тебе ничего из этой волшебной тройки незнакомо. Какую песню споешь мне ты, брат моего мужа? — Третью. Ты же в Грезе, человечка! Однако и в яблоневый сад нужно приходить со своими яблоками. Этайн быстро погладила дрогнувшую руку волчьего короля. — Это всего лишь песня. Мое сердце, ты разрешишь? — Мидир кивнул неохотно. Гибкие пальцы барда привычно ласково прошлись по струнам. Брат запел о прекрасной обреченной любви, что случается раз в тысячу лет. Стены подхватили мелодию, что тоже случалось нечасто. Видно, ожила чья-то память, впечатанная в замок. Этайн замерла, внимая песне. Губы приоткрылись, по щеке скатилась слезинка. — Ты позабудешь с ней свои печали, — зазвенел высокий, чистый голос Мэллина. — Любви так соблазнителен дурман! Всё очень верным кажется вначале… — Мэллин! — предостерег советник, и тот, охнув, прервался, накрыл струны ладонью. — …но неизбежно вскроется обман, — глухо закончил Мидир. Только судорога, что свела руку, помешала дотянуться до брата. Полузабытые слова прозвучали громом среди ясного неба. А упавшая после них ледяная тишина — затишьем перед грозой. Боль сдавила виски предчувствием неизбежных бед и потерь. Мидир не заметил, как привычно растворился Алан, как Джаред вытащил Мэллина, как подошла Этайн. Прижалась, обняла руками, обожгла шею горячим дыханием, утишила боль неподдельным сочувствием. — Я слышала эту балладу ранее. Бог никак не мог украсть земную жену и прикинулся её мужем… Друиды сказали: взамен он оставит ей то, чего у себя не ведает. И бог отдал этой женщине своё сердце. Вздохнула глубоко и посмотрела взволнованно, будто сомневаясь. Мидир любовался ею, словно впервые увидел. Ровный овал лица, тревожные хризолитовые глаза… — Видимо, есть женщины, которые стоят вырванного сердца. — Такую, как я, если украдут, сразу вернут с прибытком, — шутливо ответила она, но алые губы дрожали. — Разве может быть у меня два мужа? Или два сердца? Мидир молчал, пытаясь совладать с собой. Острый колючий воздух терзал горло, не давая дышать, не давая придумать, сплести из обрывков истины очередную сеть лжи. — Что это с тобой, любимый мой волк? Не думала, что баллада так взволнует тебя. Разве кто-то хочет украсть меня? Разве ты отдашь меня кому-то? Мидир выдохнул сомнения, как дракон — пламя. Правда вырвалась сама. — Нет! Я никому не отдам тебя. Верь мне, моя дорогая. Я хочу находить твою руку в своей руке каждое утро этого мира. Этайн засияла, прижалась к Мидиру, спрятав лицо на груди. Клепсидра Дома Волка застучала особенно звонко, как обычно в преддверии перемен. На кларсахе со звоном лопнула струна, с грохотом рухнула лампа. Розовый плафон раскололся, пламя мгновенно охватило ковер. Мидир взмахнул рукой, смиряя огонь. — Мой король, — укорил советник. — Она не ваша. Лугнасад заканчивается, не стоит оттягивать неизбежное. Сотрите ей память и отправьте в Верхний прямо сейчас! Отдайте ее… — Я говорю — нет! — рявкнул Мидир вслух и про себя. Погладил вздрогнувшую Этайн и договорил мысленно для Джареда: — Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Я не отдам Этайн. Она доверяет мне беспредельно и любит бесконечно. И никогда не узнает об обмане. — От этого ложь правдой не станет. Все равно, что заливать костер вином! — Я не верну ее. Не верну! Она — моя женщина. Моя королева!