О чем поет вереск

      С Мэллином следовало поговорить немедля. Мидир шепотом попросил Этайн пройтись по саду и лишь потом идти в королевские покои…       В итоге потратил на бесполезный визит к брату слишком много времени — все было как всегда и даже хуже.       Этайн ждала его у дверей, внутрь не заходила. Провела рукой по змейке, обвивающей ее шею, посмотрела с грустью, за которую волчьему королю очень захотелось прибить кого-то. Хотя этот кто-то и так уже изрядно пострадал сегодня.       Мидир поднес ее руку к губам, по-звериному втягивая запах. Кроме привычной теплой сладости вереска, от которой сразу закружилась голова, ее кожа благоухала розами с ноткой хвойной горечи — видно, Этайн в саду все же побывала. И слабо, очень слабо ощущался запах брата.       Надо будет сажать Мэллина дальше от королевы, решил Мидир.       Его бы воля — и Этайн вообще не покидала бы покоев. Но следовало обуздать жадность. Хоть для того, чтобы, как сегодня, можно было слышать ее. Говорить с ней. Любоваться ею в солнечном свете и…       — У тебя глаза снова горят желтым, — прошептала подхваченная на руки Этайн.       — Ты уже знаешь волков. Скажи мне, когда это бывает?       — Когда совсем-совсем нет света.       Мидир покачал головой, и на его «Ещё!..» Этайн продолжила:       — Когда ты взбешен, мое сердце, либо очень возбужден.       — Пр-р-равильно… И нет. Может, был взбешен, а теперь — возбужден?       Стражи стояли ровно и словно не дышали, но их смущение читалось слишком явственно. Мидир, войдя в покои, плотно прикрыл дверь и накинул магический флер, чтобы ни звука, ни шороха не вырывалось наружу!       Этайн хотелось столь сильно, словно они расставались на месяцы. Его ладони гладили ее спину, срывали завязки платья…       — Не сердись на брата, — выдохнула она ему в рот после мучительно-сладкого поцелуя. — Он делает все это… лишь потому…       Какую подоплеку нашла Этайн в каверзах Мэллина, слышать не хотелось. Не хотелось тратить ни секунды более даже на разговоры… На слова «мне бы ополоснуться», ответил рыком, потом вымолвил настолько членораздельно, насколько мог «я тебя вылижу», получив в ответ обожаемый рассыпчатый смех…       Решение, принятое Мидиром вопреки логике, вопреки здравому смыслу, вопреки всему, чему его учили как ши и как короля, странным образом успокоило. Буря в душе улеглась. А касания Этайн довершили дело.       Легкие, словно взмах крыльев бабочки, что на миг уселась на нос злому волку.       Вызвать желание — такой пустяк. Но с Этайн этого не требовалось. Овладеть телом…       Этайн застонала, выгибаясь ему навстречу. Пока бешеная жажда обладания не вытеснила все мысли, Мидир решил, что Джаред прав. У него были и более опытные, и более умелые. Он не мог, не хотел сравнивать. Те слова, что он бросил в запале Эохайду: «Этайн — одна!», стали явью. С ней привычные места расцветали новыми красками, с ней он задыхался от нежности, с ней делился сокровенным. Что нужно, чтобы удержать ее? Какими цепями привязать это эфемерное, непонятное чувство, которое невидимо, неощутимо! Он не хотел думать, вопреки привычному расчету. Она просто нужна ему.       Мидир боялся дотронуться до Этайн хоть каплей магии, нежил ее кончиками пальцев, пока она, расцелованная и заласканная, не заснула на его плече.       Часы пробили двенадцать, волчий король посмотрел на цветущий вереск и выдохнул облегченно.       Если Этайн узнает о подлоге… даже думать об этом было мучительно. Значит, и не должна узнать.       Тревожило Мидира не только это. Она опять почти не ела. Надо будет приказать Вогану приготовить что-нибудь особенное…       Единственное, что не принадлежало Мидиру — сны Этайн. А сегодня они были тревожны. Она часто ворочалась, хмурилась, сжимала руки.       Этайн вздрогнула и застонала, и Мидир, прикоснувшись к ее виску, припал к ее сну. Образ мужа тускнел, сливаясь с обликом волчьего короля. А потом он услышал голос брата. Мидир насторожился и чуть не застонал с досады — и как он не почуял ее? Почему не захлопнул дверь? Всё потому, что ослеп и оглох от злости.       — Нам есть, чему поучиться у верхних! Да посмотри хоть на свою человечку!       Выразительное слово странным образом не обижало Этайн в устах того единственного, кто рисковал так говорить в доме Волка. Мэллин не вкладывал в это слово иного, обидного смысла. А человеком Этайн была всегда и быть не перестала.       — Мэллин, твои бредовые идеи явно требуют внимания!  Через пару тысяч лет!       А Этайн размышляла о нем. Ее супруг, ее сердце, ее Мидир сердился. Она знала эту манеру: наверняка ещё руки на груди сложил! Значит, спорить бесполезно. Ей бы хотелось услышать его голос — бархатный и волшебный; заглянуть не в бешеные янтарные — а в хрустальные темно-серые глаза. И запустить руки в темно-каштановые волосы, которые всегда кажутся очень теплыми… И послушать еще что-нибудь о его жизни. Но услышала он иное.       — Хватит пустословия! Скажи мне: зачем ты сделал это? Зачем напугал ее при встрече? Тебе бы все веселиться! Никогда не смей больше… — со стороны собственный голос показался Мидиру жестким и сухим, похожим на голос отца.       Послышался треск и хруст. Волки перешли на рык, и озадаченная Этайн поторопилась уйти: рычание распознавать она пока не умела и вмешиваться в ссоры королевской семьи считала себя не вправе. Спустилась по наружной лестнице дворца, выполняя просьбу, вернее, приказ мужа «Пр-р-ройтись по саду!»       Женщина засмотрелась на вид, открывшийся с высоты мощных укреплений. Мидир прислушался к ее мыслям: оторванной и чужой Этайн себя тут не чувствовала. Мир Нижнего казался ей прекрасным, а ши завораживали каждый по-своему.       Спустившись вниз, она прогулялась по саду, любуясь розами вперемежку со стлаником. Глянула на солнце, что коснулось зубчатого от елей горизонта, и решила: пора возвращаться…       Дверь в покои младшего брата Мидира была распахнута, голоса больше не раздавались. Этайн прошла уже мимо, но что-то ее остановило.       В смутном беспокойстве она вернулась и заглянула внутрь.       Мэллин стоял над столом, опустив плечи. Одно было ниже другого, и это казалось неправильным — он как будто согнулся над мелкой работой. Но спина-то была ровной!       — Пришла посмеяться, человечка? —  плечо Мэллина, хрустнув, резко поднялось, и он, пошатнувшись, схватился здоровой рукой за стол в поисках опоры. — Ну так смейся!       — Что? Зачем? — она несмело подошла чуть ближе.       — Муж и жена часто рассуждают одинаково, а Мидир посмеялся, — Мэллин обернулся, глянул насмешливо. — Ты вряд ли способна спорить с собственным сердцем, человечка! Да и разума у верхних маловато!       Внезапно к Этайн пришло понимание, отчего Мидир так редко и сжато общается с братом! Мэллин имеет великий талант не только петь и играть, но и выводить собеседника из себя.       Возмущение женщины сменилось сочувствием, когда она наблюдала, как рука Мэллина, продолжая выворачиваться, вставала на место, а сам скалящийся волк бледнел.       — А ты попробуй поговорить со мной, не с Мидиром, — мягко посоветовала женщина. — Когда сердце глухо, можно пообщаться с разумом.       — Это ты-то разум, человечка?       — Послушай меня, принц Мэллин, даже если я кажусь тебе бабочкой-однодневкой! — рассердилась Этайн. — У бабочки тоже есть желания! И у меня с вечно юным принцем дома Волка может быть что-то общее!       — Ничего! — Мэллин тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от звона в ушах, а женщина заторопилась:       — Да-да! Ты любишь Мидира, я люблю Мидира! У нас есть нечто общее, и мы можем понять друг друга. Ты хотел поговорить о свободе?       — Пойманная птичка рассуждает о свободе? Я бы рассмеялся, если б мог.       — Ты плохо меня знаешь, брат моего мужа.       Пальцы Мэллина хрустнули, вставая на место. Этайн вздрогнула: целой у него осталась, наверное, только гордость.       — Расскажи, что тревожит тебя — до хруста пальцев.       Мэллин рассмеялся неожиданно весело, пусть и придерживая сломанную руку.       — Ты и вправду королева-человечка. Брату повезло с тобой! Или не повезло. С Мидиром… трудно судить о везении.       Мэллин неожиданно смешался, а потом закончил резко, словно досадуя на себя:       — А теперь уйди, оставь меня, глупая верхняя.       Кроме гордости, поняла Этайн, в Мэллине жила искренняя любовь к брату.       Мидир отнял губы от виска женщины. За мыслью о том, что его королева слишком добра и видит любовь даже там, где ее быть не может, пришла другая. Что она не так уж неправа.       Два раза пробили башенные часы, и розовый вереск в вычурном горшке вновь рассыпался пеплом.       Мидир сообщил Этайн в записке, что присоединится к ней после полудня и будет рад (едва не порвав бумагу на этих словах), если она прогуляется в его отсутствие. Подумал и всё же дописал: «Моя красавица, но — недалеко и в пределах замка!» Затем напитал вереск магией до последнего листка. Однако настырное растение выглядело поникшим. Можно поменять в нем стержень жизни, заставив прижиться в Нижнем мире силой, но время поджимало, и волчий король ушел до восхода. Незачем показывать Этайн дурное расположение духа.       Четырехдневное отсутствие привело к тому, что теперь множество подданных жаждало пообщаться со своим королем.       Волчий король, скрывая угнетенное состояние, благословил пару браков, успокоил вечно недовольных гномов, рассудил несколько споров, подарил королевское благословение и выразил пожелание воздать хвалу Лугнасаду в оставшиеся три дня.       Если эту хвалу будет воздавать он сам.       Вот именно! Лугнасад — праздник свободы и любви! А он занимается непонятно чем и переживает непонятно из-за чего. Из-за того, что смертная, видите ли, плохо о нем подумает!       У него в башне лежит очень интересная заготовка заклинания, недописанная баллада и недоделанный нож. Вполне можно оторваться хотя бы на миг от вскружившего голову вереска.       Кстати, изумруды из последнего дара гномов очень подошли бы к глазам Этайн. А вот к раскосым глазам Мэллина — разве светло-серое заклятие неподвижности!       Мидир вновь и вновь мерил шагами пол зала королей, тщетно стараясь успокоиться: брат выводил из себя сильнее, чем неблагой грифон.       — Джаред, все это можно было сделать без меня! — взорвался Мидир.       — Ваши подданные хотят справедливости и благословения именно от вас, мой король, — немедленно откликнулся советник. — Все, что можно, я решил без вашего участия. Особенно осознавая вашу теперешнюю занятость.       — Джаред! Если ты про Этайн!       — Я про Этайн. Давно ли вы видели свою вересковую жену, мой король? — в мысленной речи Джареда, привычно прохладной, как сумерки Светлых земель, мелькнула обеспокоенность.       — Я оставил ее в спальне с разрешением делать все, что ей заблагорассудится.       — А Мэллина? — Джаред говорил подчеркнуто бесстрастно, явно на что-то намекая. — Лучше бы он шалил по-мелкому. Его отсутствие тревожит меня куда больше.       — Мэллин лишен колдовства. Он не может пользоваться левой рукой, он бы не стал!..       — Мой король, я проверю.       Вчерашнее раздражение превращалось в негодование, вытесняя стыд.       — Нет! Стой, я сам. И если Мэллин что-то натворит сегодня, я запру его на чердаке сроком на год!       Мидир разорвал связь и сорвался с места, штормовым валом приближаясь к покоям брата.       Дверь так и оставалась распахнутой со вчерашнего дня.       И за ней смеялась Этайн!       Только усилием воли Мидир смог остановиться. Поразился всплывшему в памяти укоризненно-ледяному от Мэрвина «Я стыжусь твоей невыдержанности», припомнил девизы девяти домов Благого двора, сбившись лишь раз.       — Вот! Вот! Да ты прирожденный разбойник, человечка! Именно так! Вперед-назад, вперед-назад!       Мидир давно не слышал такого нездорово-радостного голоса Мэллина. Пожалуй, с тех времен, когда они были детьми.       Этайн снова засмеялась — легко, рассыпчато, звонко. Король с трудом удержал рык. Этот смех принадлежал только ему!       — Ты попросту хороший учитель, брат моего мужа.       Их голоса доносились оттуда, где находилась постель брата. Перед глазами заплясали белые точки, ярость захлестывала. Мидир, еле сдерживаясь, чтобы не обернуться в зверя, подобрался, собираясь захватить брата на месте. Пусть Мэллин осознает, насколько он виноват и за что его сейчас будут казнить.       — Ты была права, человечка, ты и впрямь сильный разум, — голос брата звенел довольством.       Мидир выглянул из-за угла — и не сдержал удивленного вздоха.       Голоса действительно доносились от постели. Поверх покрывала на животе лежал Мэллин, свесив голову вниз. На подушках, сваленных на пол, скрестив ноги сидела его Этайн и увлеченно сшивала края другого покрывала. Получался крайне подозрительный на вид разбойничий мешок.       Мидир присмотрелся, проморгался.       Мэллин косился на работу Этайн, баюкал левую руку правой. Вмешивался в зашивание, поправлял и, против обыкновения, спокойно улыбался. Даже острый нос и лохматые черные вихры выглядели довольными.       Этайн радовалась работе, словно награде, с интересом слушала Мэллина, смеялась над рассыпаемой им «человечкой». Попадая иголкой в палец, грозилась громом и молниями несговорчивой ткани, а брат в ответ повторял рыцарский завет: «Терпение — высшая добродетель».       Картина рисовалась слишком хорошей, чтобы оказаться явью. Мидир глубоко вздохнул, потряс головой, зажмурился и приоткрыл для начала один глаз, потом — второй. Но все осталось на своих местах: рыжеволосая красавица шила, вредный младший волк был спокоен, мир царил в доме.       Мэллин потянулся поправить работу, но вздрогнул, зашипел и снова прижал поврежденный локоть к телу.       Замер на миг, а затем медленно поднял голову и прищурился.       — Брат? Мне казалось, мы наобщались на месяц вперед!        Привычный голос Мэллина странно раздражал и был неожиданно тороплив. Словно Мэллин спешил защитить свою гостью. Словно он, Мидир, может причинить вред Этайн!       Мэллин закончил очень вовремя:       — Хотя у нас появился новый повод для беседы. Я вот заставил человечку с собой посидеть!       Этайн возмущенно всплеснула руками.       — Не слушай его, мое сердце, твой брат не заставлял меня! Он меня учил. Учил тому, что узнал в нашем мире. Потайные швы! Их совершенно не видно снаружи! Это настолько чудесно, у меня нет слов!       Мидир оперся о стену, словно разом лишился всех сил — магических и обычных. Слов у него тоже не было. Ни слов, ни сил, ни злости.       Видимо, присутствие Этайн в благом королевстве преподнесет ему массу сюрпризов, а присмиревший брат — лишь один из них.