***
Дом Волка редко сотрясали особенно большие катаклизмы хотя бы потому, что сотрясти его непросто. И на памяти пятнадцатилетнего Мидира это происходило впервые. Старший, Мэрвин, постоянно находился подле отца, и хотя брату было всего пятьдесят, Джаретт доверял ему. И сейчас отправлял старшего на границу возглавить отряд, снаряжая в дорогу наставлениями и экипировкой. Мидиру никто не говорил, что произошло, а подслушать старших ему не удалось, потому что… — Мидил! Мидил, мне стлашно! …потому что пятилетний Мэллин стал его персональной заботой. Брат таскался за ним повсюду, дергал за штанину или рукав, поминутно требовал внимания, поминутно задавал вопросы, прижимая к груди лоскутного Фелли, и не был в состоянии соблюдать тишину хоть сколько-нибудь долго. — Мидил, а почему головы волков такие злые? Вчела ещё не были злые, а сегодня у всех толчат клыки, — и сам оскалился молочными зубками. Мидир фыркнул. Брат иногда вел себя потешно, хотя большую часть времени был попросту приставучим. — Это происходит потому, Мэллин, что на нас кто-то хочет напасть. И вот если бы ты тогда возле тронного зала так не перепугался теней и молний за окном, то я бы смог сказать — кто. Ты же волк! Ты не должен бояться. Мэллин опустил голову, прижал к себе Фелли крепче, одновременно вцепляясь в ладонь Мидира. — Я волк, но даже вот эти волки, котолые на стенах, они все лавно скалятся. Значит, тоже боятся! И я могу! Мидир раздраженно вздохнул. В голове брата творится сущий беспорядок. Хотя мысли его казались занятными, но иногда обескураживали. А пятнадцатилетнему принцу Дома Волка полагалось знать ответы на все вопросы. — Они каменные и волшебные, а ты живой настоящий принц. На тебя все смотрят, ты не можешь подавать своим подданным дурной пример. Мэллин, поспевающий за широким шагом брата, два раза подпрыгнул, чтобы забежать вперед. — Неплавда! Они смотлят на тебя и на Мэлвина! А на меня пока можно не смотлеть! Я же маленький, — Мэллин серьезно кивнул, полагая, что аргументы подобрал самые убедительные. Мидир не сдержался и фыркнул на застенчивую улыбку брата, не понимающего, что смешного он сказал. Они уже миновали особенно оживленные коридоры, тут попадались только патрули, а внимательный взгляд на Мэллина сказал Мидиру — брат устал. И от этого дня, и от переживаний, и от того, что нет никому дела до самого маленького волка. Королевский статус играл с ними обоими дурную шутку, делая детство одиноким, тогда как любой другой ребенок в Черном замке не мог соскучиться или остаться без присмотра. Мидир как-то произнес, что так ограждать от жизни собственных детей недальновидно. Отец, после стандартного наказания за дерзость, бросил: принц слишком молод, чтобы король прислушивался к его советам. И Мидир пообещал себе, что для него возраст никогда не будет препятствием к общению. Вот он бы своего сына даже в пятнадцать лет послушал! Но брат набегался и теперь широко зевал, потирая глаза. А так как в их крыле ши было мало, то можно и подхватить Мэллина на руки. Брат обрадовался этому нехитрому действию так, словно Мидир одарил его самым сладким куском пирога. — Вот ты вот, Мидил, настоящий волк! На тебя все смотлят, тебя все боятся, ты даже с папой сполить можешь, — уткнулся носом в шею и проговорил стесненно, едва слышно. — А я пока ласту… — Вот именно, Мэллин, ты пока растешь, но расти тоже надо в правильном направлении. Своя ноша не тянула, а обнимать этого болтливого волчонка Мидир втайне любил. Комнаты всех трех братьев раньше находились рядом, но теперь, когда Мэрвину приходилось чаще бывать в центральной части замка, он перебрался в покои поблизости от королевских, принимал обязанности старшего принца, учился у отца, сопровождая его всюду. Мидир скучал по брату, Мэллин был слишком мал, чтобы помнить старшего. Он не помнил даже мать, которой они лишились, когда Мэллину не было и трех лет. Воспоминание об уходе Синни причиняло Мидиру боль до сих пор, хотя он никому бы в этом не признался, а Мэллина часто мучали кошмары, а успокивали лишь объятия Мидира. Он любил маму и не считал её человеческое происхождение пороком. Джаретта пытались убедить в обратном, настаивая, что магический дар сыновей будет несоответствующим тяжелой королевской длани. Отец смеялся и советовал подождать, пока его волчата подрастут, и лишь после этого мериться с ними силами. Но Мидир-то видел, что сомнения нет-нет да и мелькали во взгляде черных глаз их короля, особенно когда он обращался на Мэллина. Младший был самым мягкосердечным из них. Мидир не знал, какими должны быть пятилетние королевские волки, не помня себя в этом возрасте, но в братишке не чувствовалось и намека на величественную строгость отца или абсолютное совершенство Мэрвина. Мэллин лучился мягкими чувствами, плакал, когда хотел, смеялся по велению сердца, а не требованию этикета. И боялся иногда отойти от Мидира слишком далеко, а еще — темноты и грозы. Братишку было с одной стороны жаль, а с другой — хотелось научить его быть настоящим волком. И сегодняшний вечер, как понял Мидир, зайдя в комнаты брата, для этого прекрасно подходил: за окном сверкали молнии, ливень хлестал в окно, взбрыкивал своенравно гром. Усаженный на кровать Мэллин, которому Мидир велел переодеваться ко сну, не торопился. Брат даже не шевелился, следил только круглыми от ужаса глазами, как старший подкармливает пламя в камине, задергивает шторы, зажигает свечу. — Мидил! Мидил! А можно я сегодня посплю у тебя? — спрятал нос в порядком затасканном Фелли, поглядел поверх игрушки. — Мне стлашно! — Ты волк, Мэллин, — строго начавший Мидир смягчился, поглядев на брата, — пусть даже волчонок. А волки не боятся, — и принялся переодевать его. Заставить бы одеться самому, но ждать не хотелось, а Мэллина страх словно сковал. — Но! Но! Но как же? Я же волк! — брат задирал голову, доискиваясь взгляда Мидира, пока тот продевал его руку в рукав ночной рубашки. Выкрутил вихрастую голову через воротник, торопясь продолжить беседу. — Я же волк! Но я боюсь! Значит, волки тоже боятся! Или я особенный волк? Мидир фыркнул и закатил глаза. Он был уже слишком взрослым для этой чепухи. Сверкнула молния, загрохотал вослед гром, и Мэллин испуганно прижался к его рукам. — Ты не особенный. Все волки чувствуют страх, конечно, мы ведь живые, — Мидир пригладил непослушные, как сам Мэллин, черные вихры. — Но мы волки не только по рождению, мы волки благодаря нашим душам: мы не отдаем своих, не бежим от схватки и не позволяем страху овладеть нашими сердцами. Мэллин, боятся все, но не показывают. — Плямо все? — серые глаза недоверчиво прищурились. — И даже Мэлвин? И даже папа? — на пару утвердительных кивков братишка выдал самое скептическое: — И даже ты?! — Все — это значит все, Мэллин. Я тоже время от времени боюсь, — Мидир усмехнулся, глядя на вытянувшееся от удивления лицо брата. — Но я никому не показываю страх, не позволяю ему взять над собой верх, он не получает добычи и уходит. — Тогда стлах тоже волк? — Мэллин задумчиво пригляделся к Фелли, будто представляя, что так выглядит страх. — Ну почти, — Мидир уложил братишку в постель, укутал со всех сторон, подоткнул одеяло, похлопал по руке. — И вот теперь докажи этому волку, что ты уже большой волчонок, и тебя за один укус не раскусишь! Не бойся, спи. Мэллин побледнел, глаза расширились и показались темными в полумраке спальни. — Мидил, а может, ты не будешь уходить еще недолго? Я бы не боялся и уснул! — Ну нет, так со страхом сражаться не получится, — Мидир смирил свое собственное заволновавшееся за брата сердце. — Но ты же знаешь, я за стеной, в своих покоях, очень близко. Тебе нечего бояться в Черном замке! Спи. Поцеловал братишку в лоб, устроил поудобнее Фелли, задул свечу, подкинул дров в камин и вышел. Когда Мидир обернулся в дверях, ему показалось, что Мэллин спрятался под одеяло с головой, уткнувшись лицом в подушку. Мидир тихо прикрыл дверь. Дойдя до своих покоев, обеспокоенно прислушался чутким волчьим слухом, но со стороны покоев брата не долетало ни звука. Мидир прекрасно слышал его всегда — вот только не сейчас. Мидир нахмурился: приходить он к себе запретил, так что Мэллин останется в комнате и будет спокойно спать всю ночь. Нет смысла переживать. Ведь именно из-за Мэллина он не узнал, кто напал на Дом Волка! Спасительное раздражение все равно не перекрыло беспокойства: в спальне Мэллина было очень тихо, словно тот даже не дышал. Мидир снова отогнал лишние мысли, заполз под одеяло, уткнулся в подушку и мгновенно уснул. Проснулся он посреди ночи. Дрова в камине прогорели, но разбудило его не это: сквозь отдушину вслед за новым раскатом грома раздался всхлип. Мидир выругался про себя, затаил дыхание, но больше ничего не услышал. Чувствуя себя очень глупо, он поднялся, накинул на тонкую спальную рубашку халат, привычно быстро заправил постель и пошел к брату. Камин и в этой комнате грел уже не так ощутимо, но больше Мидира тревожила свернувшаяся под одеялом небольшая фигурка. Он слишком бесшумно подошел к брату — и понял это, присев на кровать. Мэллин подскочил и уставился огромными темными глазами, отчаянно прижимая к себе Фелли. — Плости, Мидил, плости, я не хотел колмить того волка, но он от меня плосто откусывает! — поспешно стирал слезы рукавом, шмыгая покрасневшим носом. — Вижу, вижу, не прыгай ты так, — Мидир поморщился, а потом слегка подпихнул Мэллина на другой край кровати. — И раз уж ты меня разбудил, в наказание я затребую с тебя половину твоей постели. Как принц ты не можешь не уважать закон! Ты помешал мне спать и поплатишься за это! Мэллин недоверчиво глянул, освободил место, дождался, пока Мидир ляжет под одеяло, а потом подпер вихрастой головой его подбородок. Лоскутный Фелли пуговичным носом вдавился Мидиру в солнечное сплетение. — Ты еще научишься быть волком, Мэллин, научишься. Я уверен, из тебя выйдет отличный волк.***
Пока Мидир задумчиво вглядывался в потолок, обращаясь к видениям прошлого, успело совсем стемнеть. Вчерашние мысли вновь вторглись в сознание. Черно-серые тучи захватили все небо, шумя и грохоча, как склочные старые боги. Мидир припомнил несколько их встреч в том, давнем, большом составе. Невозможно, просто невозможно было не вызвериться на треклятого грифона, тогда такого же молодого и дерзкого, как сам волчий король. Даже помоложе, о чём Мидир не уставал неблагому напоминать, пусть и на жалких пять лет. И по сей день реакция Лорканна на эти слова вызывала у Мидира улыбку. Айджиан все время их разнимал. По счастью, и Лорканн оказался более разумным, чем выглядел на первый взгляд. Айджиан, подмявший под себя весь океан, знал, что одному не выстоять, и нашел себе союзников. Он привлек их обоих, благого и неблагого, предложил план, поддержку и перемирие. И хотя тогда Мидиру казалось, что перемирие с неблагим в принципе вещь невозможная, Лорканн проявил присутствие не только магической силы, но и разума, весьма условного, как всё у неблагих. Втроём они смогли переменить судьбу. И когда времена обрушились, забирая старый пантеон — разобщенный, погрязший в склоках и дрязгах — благой, неблагой и фомор сохранили не только свои жизни, но и свои королевства. Сейчас Мидиру было отчасти неприятно вспоминать те времена легендарных битв: он был крайне молод, вспыльчив, неопытен, и имел все шансы сгинуть в небытии, как и другие старые боги и прочие Дома. Прояви Айджиан меньшую рассудительность, не забудь Лорканн о выщипанном хвосте, а он сам — о выдернутой грифоном шерсти, сейчас под Холмами было бы на одно королевство меньше. А может, на три. То есть не осталось бы ни одного. Все тогда казалось простым и естественным — очередное заблуждение молодости. Раз старые боги умирают, туда им и дорога, а если миру предстоит измениться, то это только к лучшему. Тогда же в Нижнем не стало людей: поднявшиеся на дыбы времена за секунды махнули через столетия, и все короткоживущие, не ушедшие в Верхний, обратились в прах. Мидир вздрогнул, крепче прижимая к себе Этайн. Он тогда не понимал, насколько большую потерю понес их мир, в чем им довелось поучаствовать и что именно они пережили. Крошились края вселенной, стирался небосвод, утекала вода. Лорканн предложил держать, что сможет каждый, и вывернул миры своеобразным цветком. Мидир соединил их не пространством, но более гибким временем, Айджиан добавил эфира, позволяющего сплести остатки миров кольцевой лестницей, целой, ровной, настоящей и существующей поныне. За временем подтянулись пространство, магия и воздух, вновь обрисовав незримое Древо жизни. Они сохранили то, что сумели. И перестали называться старыми богами, не пожелав ничего божественного прививать новой эпохе. Размылись, затуманили свои фигуры, отдали могущество своим мирам, назвались королями. Об этом помнили друиды, но более никто. И уж точно об этом не нужно знать его прекрасной королеве. Этайн как будто почувствовала, что Мидир вспомнил о ней, открыла свои волшебные глаза, сонно пробормотала «моё сердце». Непогода за стенами беседки не давала Мидиру успокоиться, проснувшиеся воспоминания разбередили душу и давние страхи, поэтому он не дал супруге уснуть снова, добудился весьма приятным для обоих способом. Этайн засияла глазами, а Мидир хоть немного отвлекся. Заклинанием очистил тела и одежду, притянул к себе благодарно покрасневшую красавицу, которая все ещё стеснялась показываться на глаза волкам сразу после жарких объятий с Мидиром. Он знал: ей казалось — все видят. Этайн была недалека от истины. Волки не видели, зато прекрасно чуяли… Бежать вместе с Этайн под дождем в замок оказалось занятнее, чем с утра в беседку. Свежеиспеченная негаданная жена так и норовила оторваться от него, дразня и маня покачивающимися бедрами. Мидир легко её догонял, дергал за кончики намокших темных прядей, слушал азартный взвизг, и погоня продолжалась. Он схватил её уже на пороге, расцеловал, возвращая ее влажной прохладной коже тепло, щекам — румянец, а себе — хоть подобие спокойствия. Всякий раз, как Этайн убегала, хотелось доказать себе и миру, что она — его! — Ну не здесь же, моё сердце, — смутилась она, поняв его желание. Волчий король горько вздохнул, кое-как выпутал руки из её плаща, высушил одежды. Нюх говорил ему, что за дверью их дожидались Алан и Джаред. Стоило им появиться на пороге, советник шагнул навстречу, за ним на полшага приблизился Алан, что в целом смотрелось посольским визитом. Мидир насторожился, однако и на мысленные вопросы не отвечали оба. — Мой король, — Джаред склонился, приложив левую ладонь к груди, с нечитаемым выражением лица. — Моя королева, — еще один такой жест в сторону Этайн, подавшейся от неожиданности назад. Алан позади поклонился тоже. Мидир сюрпризов не любил и теперь прикидывал, что задумали эти двое и как давно успели так славно спеться. — Позвольте от лица всех почтительных подданных выразить радость и почтение по случаю вашей женитьбы, — Джаред улыбнулся, сверкнув светло-серыми глазами. — Мы безумно рады, мой король, просто безумно, что дожили до этого события. — А некоторые волки рады так просто зверски, мой король, — Алан смотрел в пол, но Мидир мог поклясться, что и этот «почтительный подданный» над ним издевается. — Ваша жизнь всегда была полна приключений, альянсов и вражды, и мы рады, что в бурном море событий, как имеющих место, так и приближающихся, у вас возникла передышка, — ядовито докладывал советник. При Благом Дворе он был фигурой неприкосновенной, о чем Мидир вот прямо сейчас жалел. — И по случаю свадьбы нашего короля мы рискнули устроить пир. — Воган расстарался и учел вкусы молодой королевы, — Алан впервые поднял глаза, и Мидир передумал его казнить: на Этайн начальник стражи смотрел вполне почтительно. — Равно как и нашего деятельного короля. — И Вогана не остановит, даже если вы явитесь сытыми оба, — как по нотам продолжил Джаред, и желание убить наглеца поднялось с новой силой. — Вы покинете застолье, как он выразился, сытыми во всех смыслах. Руки Мидира напряглись, но тут в плечо ему уткнулась содрогающаяся Этайн. Содрогающаяся, как он понял через мгновение, от смеха. — Спасибо-спасибо, наши добрые волки, — она все ещё не могла перестать улыбаться. — Мы с моим дорогим супругом ценим вашу заботу и, разумеется, посетим пир в нашу честь! Как только наденем что-то более праздничное и подобающее случаю, — присела, расправляя одной рукой юбку, и кивнула, давая понять, что разговор окончен. Джаред и Алан склонились одновременно, будто по неслышной команде, и покинули комнату, не рискуя смотреть на короля. — Ну не сердись, не сердись, моё сердце. У твоих волков отменное чувство юмора, а эти двое, похоже, настоящие друзья, — прильнула к нему всем боком опять. — К тому же мы можем довольно долго выбирать, в чем нам выйти… — Не рассмейся ты, так просто они бы не отделались! — подхватил Мидир радостно взвизгнувшую Этайн на руки. — А вот ты точно так просто не отделаешься! И я могу не дотерпеть до нашей спальни и приоткрою в одной из гостевых все секреты оторванных подолов! Последняя трезвая мысль Мидира перед безумством страсти была о том, что, пожалуй, он никогда не был так счастлив… Сегодняшняя ночь не радовала спокойными снами: сначала волчий король ещё раз увидел воспоминание, как под Этайн раскрывается воронка в Мир теней, потом все пошло наперекосяк, совсем не так, как в реальности. Воронка не захлопнулась, она раскинула щупальца. До Этайн невозможно было даже допрыгнуть, даже Мидиру, даже волком, поэтому он попятился вдоль одного черного луча, отстраненно наблюдая за тем, как мир приобретает другой цвет. Цвет его Дома, цвет мрачной полуночи. Мидир отходил, луч полз за ним, пока волчий король чуть не упал: сзади в сапог уперся и не дал сделать полный шаг поверженный механес. Каменное тело пряталось под доспехом с волчьими мордами, но искра неживой жизни, которая билась в подобных созданиях, угасла. Под ногами лежал бесполезный манекен. Стоило Мидиру обернуться и поднять взгляд, как воронка была забыта: куда хватало глаз простиралось поле боя. Поле магического боя, и волчьего короля тянуло в самый ее центр. Судя по кружившимся в поисках поживы грифам, лежащие тела принадлежали не только магическим созданиям. Беспокойство опять куснуло Мидира за грудь. Он зашагал туда, к центру, где плескались флаги его Дома и короля галатов. Похоже, победителя в этой битве не было. Кроме черных механесов, здесь лежали смазанные фигуры других, таких же неживых, но песчаного цвета и без знаков различия. Как будто сделанные именно для этой битвы, выпущенные для равновесия… кого с кем? Мидир не мог вспомнить, не мог понять. На глаза попадались фрагменты пустых вороненых доспехов. Словно сражались тут призраки, растворявшиеся, лишь их броню рассекал вражеский меч. Другие доспехи — из добротной кожи, скрепленные железными кольцами — и вовсе не принадлежали миру ши. Поверху черными тенями кружили грифы. Склоняющееся к горизонту закатное солнце удлинило тени, сделало их воистину глубокими, живыми, расползающимися по всей земле, как продолжение черного луча, что вывел Мидира сюда. Мидир торопливо перешагивал через механесов, перепрыгивал особенно высокие препятствия, обходил воронки и борозды пропахавших землю заклинаний, непрестанно оглядываясь и прислушиваясь. Он приближался к центру с двумя флагами небыстро. Он гнал себя, однако ноги вязли в самом воздухе, дыхание перехватывало, как будто он торопился внутри застывшего мира. Мидиру стало жутко: фокусы со временем никогда не приводили ни к чему хорошему, и если можно было чуть ускорить закат или рассвет, то вмешиваться в саму его ткань воспрещалось строго-настрого. И именно это он, похоже, сейчас делал. Волчий король оттолкнул лишние мысли. Кто-то вздохнул возле серебряно-черного штандарта его дома, продолжавшего непреклонно и гордо возвышаться над полем битвы. Флаг развевался, хотя ветра не было и в помине. Странная полоса пересекала его. Волчий король пригляделся и вздрогнул: полотно было темно-красным от крови. Как Мидир ни вглядывался, разглядеть что-то в черноте под флагом было невозможно. Еле передвигая налившиеся тяжестью ноги, он направился туда. Тени тревожно удлинялись, но Мидир удерживал себя, не оглядываясь на заходящее светило, зная подлую изнанку сна: стоит посмотреть на солнце, как оно тут же скроется. Он шел на звук хриплого дыхания, что едва улавливалось в хлопанье крыльев грифов и хрусте его шагов. Трава ломалась под ногами, словно он брел по обсидиановому стеклу. Тут солнце всё же коснулось края горизонта, и дыхание оборвалось. Мидир замер. Затем оно послышалось снова, но тише. Неизвестный тоже не спешил за край, цеплялся за мир и хотел тут остаться. Мидир настороженно обошел флаг, беспокоясь все больше и всё так же никого не видя. Стеклянная трава перестала хрустеть, под ногами захлюпало: тени превратились в угольно-черное вязкое море, забирая воздух у того, кто оставался на дне. Волчий король крутанулся на пятке, обращаясь в слух. Цель близко, но непонятно, в какой именно стороне. И тут его за штанину кто-то дернул. Очень знакомо, требовательно и решительно, добиваясь внимания и зная, что ему не откажут. Это мог быть только… — Мидир, мне страшно, — старые детские слова, произнесенные взрослым голосом Мэллина, прозвучали странно и пугающе. Смятый бок, осколки разбитой кирасы, сбитый шлем и кровь, теряющаяся в черной одежде и черных тенях. Что-то нужно было сделать, причем — немедленно. Мидир потянулся к брату, подхватил его на руки и, преодолевая сопротивление времени и мира, показал вновь выкатившемуся из-за горизонта солнцу. И кошмар прервался.