О чем поет вереск

— Мой король, простите, что нарушаю ваш покой, столь редкий в эти дни, — донесся до задремавшего под утро Мидира мыслеслов Джареда. — Не томи, советник. — Мы думали, верхние не сунутся долго… Ошибались. — Им мало? После всего — им мало?! — не удержался Мидир. — Движение. Нехорошее движение отовсюду. Пока невидимое, но ощутимое. — Откуда они взяли силы?.. Джаред, ты на башне? — Да. И то, что я вижу, мне вовсе не нравится. — Я поднимаюсь. Мидир озлился до такой степени, что всерьез обдумывал открыть воронку на широком поле подле Черного замка. Опасаясь волновать встрепенувшуюся Этайн, вновь погрузил ее в сон: хватит до конца дня. Накинул на себя одежду и заторопился на смотровую башню. Но не успел шагнуть на крутые ступени винтовой лестницы, как Черный замок вздрогнул: волна прошлась по гладким антрацитовым стенам. Попадали с ног механесы и стража, зазвенели выбитые стекла, негодующе заклекотали птицы света, отчаянно взвыли каменные волки. Холодок прошелся по спине Мидира: клепсидра сходила с ума, ускоряя время. Капли падали, отсчитывая не секунды — дни и месяцы… Он, торопливо сдернув перчатки, прижался к камню виском и ладонями, успокаивая взволнованное сердце своего мира. Клепсидра поддалась не сразу. Понемногу удары капель выровнялись, и Мидир, оторвавшись от стены, опять полетел наверх… — Мидир! — взволновался брат. — Что с замком? — Уже ничего. Мэллин, Джаред. Что у нас? — Мой король, — повел рукой Джаред, и Мидир, сжав плечо младшего, оглядел голубевший горизонт, над которым клубилась пыль. — Пока они очень далеко. Странно то, что нет штандарта Эохайда. — Мэллин, ходячие дыры? — После самоуничтожения они не появятся тысячу лет! — уверенные слова с опорой на знание. Мидир лишний раз убедился, кто воевал с тойнорами в его отсутствие. — Джаред, магия? — Ни виверн, ни троллей, ни осадных машин, — ледяное крошево, заискрившееся в воздухе, выдавало: Джаред то и дело ощупывал поле заново. — Только механесы. Но много, очень много. Я не понимаю, как они успели их создать. Не знаю, откуда они взяли столько сил! — Мы можем их встретить и дать отпор! — загорелись глаза у Мэллина. — Не самая лучшая идея, — очень удачно вклинился Джаред. — Мой король, пусть лезут на стены. Вы знаете, сколько гибнет нападающих. — Пусть лезут, — прищурился Мидир. — Держите механесов наготове. Джаред, мне нужна будет твоя сила. Мэллин… — помедлил Мидир, заметив погасший взгляд брата. — И твоя. Тот вскинул голову в неверии. — Мой король, мы в вашем распоряжении, — бросив взгляд на Мэллина, ответил за двоих бесстрастный племянник. — Воины уже подняты по тревоге. На всякий случай я распорядился разогреть котлы со смолой. — Надеюсь, это не пригодится, — зло улыбнулся Мидир. Теперь механесов удалось рассмотреть и волчьими глазами. Штандарта Эохайда все еще не было видно, хотя флагов хватало. — «За королеву», «За короля», — прочитал Мэллин. — Наши кричат то же. Только короли разные, а королева одна. Забавно… — Время забав прошло, — холодно перебил Джаред. — Я так понимаю, мой король что-то задумал. Что нам делать? — Ничего. Просто стойте рядом. Напитавшись магии от испуга клепсидры, Мидир черпнул мощи от Джареда и Мэллина и вложил в один удар всю силу и злость. Зазвенело в ушах, в висках застучало от боли, стон вновь прошел по замку. Брат упал на колено, обхватив голову, Джаред зашипел сквозь зубы, хватаясь за камни зубца. Темная волна прокатилась по наступающим. Время сдвинулось назад лишь на мгновение, но связь земных магов с механическими воинами прервалась. Магические нити хлестнули галатов подобно концам натянутого до предела и лопнувшего каната… Время вернулось, навалилось тяжестью дважды прожитых мгновений. Сначала донесся грохот упавших механесов, затем стало очень и очень тихо. Следовало бы закрепить успех, чтобы галаты хотя бы сутки не поднимались, но… — Мое сердце! — раздается звонкий от радости и беспокойства голос. — Этайн! — оборачивается Мидир к подошедшей. — Уходи немедленно! Как тебя пропустили?! Мгновенно прощупывает лестницу. Он ударил слишком сильно, стража обездвижена, как и галаты на поле. А вот Этайн прошла сквозь магию как сквозь воду. — На башне безопасно, — шепчет она. На башне и впрямь безопасно, это последняя, девятая линия обороны, однако Этайн хочется увести. Увести немедленно! А подобным предчувствиям Мидир привык доверять беспрекословно. — Я должна, я обязана тебе сказать!.. — хризолитовые глаза переливаются новыми, синеватыми оттенками. Жена замолкает на миг, прижимая к груди руки. — Я знаю, ши должны, обязаны сказать об этом сразу, как узнают! Сколько раз он сам собирался сказать ей об этом, столько же раз находил убедительные причины смолчать. — Я беременна!.. Мое сердце, скажи слово, и я уйду. — Этайн делает шаг вперед и становится прямо напротив Мидира в ожидании ответа. — Я очень счастлив, моя любовь, — Мидир подхватывает её локотки ладонями, оглаживает плечи, поднимаясь к шее. Сила кипит, и мысли Этайн видятся облаком. Нетерпение. Тревога. Страх за него. Радость. Волнение: «А вдруг мы все умрем, а он так и не узнает»… Волчий король улыбается, забывая обо всем. Отстраняется на миг от битвы. Вот только битва от Мидира не отстраняется, приникает с особой страстью, словно отвергнутая ревнивая женщина. — А теперь уходи, — поспешно прощается Мидир с любимой. Но что-то толкает Этайн вперед, и она порывисто обнимает Мидира с отчаянным криком: — Нет! — Что нет? Почему нет? Понимание приходит не сразу — когда Этайн распахивает глаза, а окровавленный наконечник уродливым железом выскакивает из ее груди. Шальная стрела прилетела, пробив защитный купол, неуязвимый для любой магии. — Человечка! — с мольбой в голосе зовет Мэллин. Брат рядом, но звук доносится из невероятного далека, из того счастливого мира, который вот-вот исчезнет навсегда. Этайн, подхваченная под спину, слабеет с каждой секундой. И все равно продолжает смотреть. Сознание схватывает несущественные мелочи, впечатывая в память: как глаза Этайн становятся совсем прозрачными и безмерно удивленными, как белеет кожа, как никнет голова. — Прос… ти… — склоняясь, шепчет Этайн камням пола, и Мидир видит: оперенное древко торчит из ее спины… Густая темная кровь пачкает золотисто-рыжие волосы, ползет по серебристому блио, растекается полукругом на камнях башни. Вместе с ней вытекает жизнь Этайн. В глазах чернеет. Нет времени даже на вой. Он сворачивается в груди, сжимая обезумевшее сердце. Рядом шум — Джаред и Мэллин — счет идет на мгновения, лихо отнятые им у человеческих магов, но Мидир видит только жену. Жужжат злыми осами слова Эохайда: «Друиды сказали: ты убьешь ее!» Как бы не так! Мидир, задыхаясь от муки, вкладывает всего себя, пробуждая мощь древнего бога. Мир со скрежетом ломается и складывается заново. Есть! Древко истлевает дымом, острие рвется в ладонь. Мидир сжимает его, в пыль изводя металл. Рана затягивается на глазах, но… — Она не дышит, мой король, — шепчет советник. — Сердце не бьется, — всхлипывает Мэллин, держа руку Этайн, размазывая по лицу ее кровь и свои слезы. — Ну почему, Мидир? Почему?! — Стрела — на отнятие жизни, а Этайн всего лишь человек. Мне жаль, но ее уже не вернуть. Правда… Правда. Прав-да! Словно капли клепсидры, что отсчитывают жизнь без Этайн. Джаред всегда говорит правду. А Мидир часто отвечает ему «нет». — Джаред, — сквозь зубы выплевывает Мидир. — По-мо-ги. Мне. Умереть. — Мой король, при всей вашей любви, королева — человек! Мы даже не знаем, попала ли в мир теней ее душа! Джаред разворачивается к полю боя. Вдалеке и вблизи что-то гремит и грохочет, и Мидир понимает: это не кровь шумит в ушах. По старому камню — лязг сапог. Гонец. Волчара, совсем еще молодой, вон как тянется в струнку. — Мой король, галаты! С левого фланга… Голос гонца непроизвольно рвется. Дрожит, словно нить. Нить души Этайн. Мидир чувствует ее — еще четко, но с каждым вздохом — слабее. — Галаты не уходят, — прокашлявшись, продолжает гонец. — Держат строй, несмотря ни на что. — На горизонте, о старые боги, опять движение! — говорит советник то, что уже ощущает волчий король. — Первые ряды лежат. Верхние даже не уносят раненых магов! У нас вторая волна. Друиды подняли всех. Кто-то из нас должен управлять механесами! Кто-то… Сердце глухо бухнуло в грудь. Понятно кто. Во главе войска должен быть ши королевской крови. Тонкая красная нить… Жизнь Эйтан по-прежнему перед глазами. Дрожит, переливается… Мидир чует движение, чует скрытую и открытую силу, готовую выплеснуться и сожрать волков, слизать даже саму память о Черном замке. Вдали — гром. Слева от бастионов. Нет, не гром, друиды готовят новую пакость. Этайн, продержись! Красная нить все тоньше. Вот-вот оборвется. Взвыть бы по-волчьи, отчаянно. Выплеснуть боль. — Постоять под стягом и я смогу! — рычит Мэллин в лицо королю. Рычит? Да он почти молит. — Я справлюсь! Я управлял механесами! — голос брата срывается. Теплый, живой. Даже нить жизни Этайн словно бы крепнет. — Верь мне! Спаси человечку! Кроме тебя, ее не вытащит никто! — Он сможет, Мидир, — подтверждает советник. Все ссоры забыты. — Добро, — решает король. Лицо брата сияет, он разворачивается и летит по лестнице вниз. — Джаред! — приказывает Мидир. — Давай! Узкая прохладная рука опускается на грудь, ледяные иглы пронзают сердце. Оно замедляет удары, вдох рвет горло… Тело бьется в судорогах. Не удержать падение. Все ниже и ниже, быстрее и быстрее, через все этажи Черного замка, через камни и воздух, землю и корни… В иной мир, где нет ничего. Не должно быть ничего — свою боль Мидир принес с собой. И напрасно, это мешает. Как напрасно открывать и закрывать глаза, бессмысленное действие. Как ни сильно нетерпение, остается только ждать. Наконец привычное мельтешение точек перехода сменяется сонмом огоньков в черной мгле без конца и края. Холод хватает за ноги и руки, Мидир поспешно поднимается. Огоньки с черной сердцевиной, словно комары на болотах неблагих, тут же набегают, откусывают кожу по крупицам, забирают силу. Светлые — чистые души — отгоняют их, давая время пришедшему. Но и те и другие льнут, шепчут, пытаясь вызнать, понять, как там близкие? Мидир, отмахиваясь от надоед, идет, всматриваясь в бархатную тьму. Она то приближается, то удаляется. Алые, золотые, синие, зеленые огни мерцают в ней драгоценными камнями… Но перламутровой души Этайн не видно. Куда унеслась вспугнутой птицей? Отчаяние душит, лишает надежды, делает мрак вокруг еще более непроглядным. Мидир шагает и шагает, кажется, целую вечность. Тысячелетия проходят над ним за один вздох, миры крушатся и создаются вновь… Еще один шаг — и вновь ничего. Под ногами хлюпает вода, предупреждая о близости реки. Этайн не должна, не должна была так далеко упасть! Души всех цветов радуги — только нет нежного перламутра. А время уходит быстро. Очень быстро. Мидир зябко вздрагивает, от него забирают не тепло — саму жизнь. Джаред что-то тревожно бормочет над ухом в том мире, которому еще немного принадлежит волчий король. Слов не разобрать, приходит твердое знание: надо возвращаться. Куда? В Черный замок, к мертвой Этайн? К Этайн, закрывшей его собой?.. Мидир упрямо идет вперед, хотя передвигать ноги становится все тяжелее и тяжелее. Даже голову поворачивать трудно. Цвета сливаются, все огоньки видятся одинаковыми в темноте, что чернее любой ночи. Дальние очертания холмов, опоясанные рекой, в которую не войти живому… Мидир трет веки, вглядывается в бархатный мрак, пронизанный душами. Той, родной, среди них нет. Ни позвать, ни поговорить. Почему он так мало говорил с ней? Почему так мало говорил о своей любви? Черная пустота скалится, дышит со всех сторон, шевелится, тянется кошмарами самых страшных снов. Есть ли Нижний? Есть ли Этайн? Воспоминания разлетаются по миру, размазываются, исчезают. Не морок ли вся его память? Или он уже умер и давно блуждает во мраке бесконечного поиска? Мидир, теряя равновесие, валится наземь. Ударяется коленом, разламывая черный лед. Это больно, и это радует. Пока есть боль, есть жизнь. Пытается встать — не выходит: мешает один из пыльных огней. Пыльные опасны. Их сердцевина начала затухать еще при жизни. Они злы и быстро меркнут, и стараются потушить других. Мидир идет дальше. «Этайн, ты же так хотела, чтобы мы старились вместе! И умерли в один день». Тишина оглушает. Тишина обгрызает мясо с костей, сдирает мысли — глупые ненужные мысли! — напрасные заботы, ложные намерения. «Я обманул тебя вначале и не смог защитить потом. Но хоть что-то выполню из обещанного». Невозможно вздохнуть. В мире теней нет воздуха. Глаза закрываются окончательно. Осталось последнее. Умереть в один день… Но, может, Джаред вытянет Этайн? Надо только приманить все огни. Мидир опять делает то, что запрещено. Чего не делал никто и никогда. Мерцает мысль о том, что власть он брату не передал… Но есть Джаред, он поможет. Руки движутся невыносимо медленно, вытаскивая несуществующий клинок. Еще более медленно, как в тягучей воде, Мидир режет вены на правой руке, где виден старый драконий след. Мир взрывается багрово-черным фейерверком. Вспыхивают огоньки, принимая жертву… И кидаются к Мидиру. Все. Теперь точно все. Рука немеет, вслед за ней — все тело. Чернота. Тишина. Покой. Но что-то мешает и тревожит, и дергает, как младший за штанину в детстве или Джаред за рукав. Тянет наверх. Кто-то очень не хочет, чтобы он оставался здесь, в вечном мраке и холоде. Глупость какая, тут вовсе не холодно! Мидир приоткрывает веки. Перед глазами — перламутровый огонек. Рядом с ним — синий, крохотный, но очень яркий. Они дают свет и тепло, Джаред что-то шепчет и тянет за ворот… Мидир не помнит куда. Не помнит, зачем он здесь и что это за свет. Кажется, он что-то значил для него в прошлой жизни. Зачем уходить, когда тут так хорошо, можно лежать на мягкой траве под ласковым солнцем и не беспокоиться ни о чем? Но розовый огонек сердится. Как будто топает ножкой, и плачет, и подается ближе, обняв синюю искорку. Розовый огонек забавный — требовать что-то у Мидира! — но его грусть непонятно почему расстраивает бессердечного волчьего короля. Огонек подлезает под самые пальцы, толкается в ладонь, не хочет уходить один. Шепот в ушах превращается в яростный крик. Джаред, оказывается, умеет кричать! Мидир чудовищным усилием зажимает огонь в руке. И позволяет вытянуть себя… Темно и тепло вокруг. Голова покоится на чем-то удобном и мягком. Влажная тряпка на лице. Мидир прихватывает ее обмороженными губами. Тела будто нет, только болит кисть, которой он прихватывал свет чужой души. — Лежите, мой король. — Эт-т-тайн… — Тут она. Говорить почти невозможно, невозможно приоткрыть веки, да и нельзя сейчас: солнце выжжет их после изнанки ночи. Ладонь Джареда удерживает его, весомо устроившись на середине груди. В горле словно скребли вудвузы, но пить нельзя, рано. — Мидир… — Джаред пытается скрыть волнение, однако сейчас король более чувствителен не к словам, а к душам. — Ты чуть было там не остался. — Этайн? — Мидир упрямо ищет ее руку своей. — Знаешь сам. Дышит, жива. — Джаред вкладывает теплую знакомую ладонь лежащей рядом Этайн. — Она любит вас, мой король. Именно вас. Иначе бы не вытянула из мира теней. — Джаред… — груз реального мира наваливается снежным комом. — И когда правда откроется, ей будет больнее в сто раз, — племянник договаривает это из столь хороших побуждений, что нет сил сердиться. — Ум-ник, — волчий король знает, что Джаред потихоньку улыбается. — Как? Мэллин? — Во главе войска. Тихо-тихо, не поднимайтесь! — Иди. К нему. По-мо-ги. Мидир с трудом, но различает голоса: Джаред приказывает начальнику замковой стражи — по-королевски! — не давать ему, Мидиру, подняться хотя бы час, на что Алан отвечает привычно коротко. Какое там — король даже голову повернуть не в силах. Только сжимает в ладони руку Этайн. Душа Алана тоже искренне волнуется. Беспокойство расходится вокруг алыми пульсирующими волнами, греет, наполняет силой. Джаред, судя по легкому шуму, быстро сбегает вниз — туда, где Мэллин. Откуда даже сквозь тьму тянет опасностью и смертью.