О чем поет вереск

Мидир торопился на левую сторожевую башню Черного замка. Сейт Гата, башня Четырех Ветров, столь высокая, что в детстве ему казалось: она подпирает небо. Впрочем, почти так и было: ниже смотровой площадки находится место схождения стихий. Здесь льется свет из восьми стрельчатых окон в стенах и одного круглого люка посреди потолка; здесь легче дышится тем, чья жизнь под угрозой. Сюда указывает ось клепсидры Дома Волка, обозначая центр Светлых земель, пропитывая его магией древа трех миров — гигантского цветка Мира под Холмами. Это место, где когда-то, без малого три тысячелетия назад, лежала Синни. Это место, куда теперь Мидир, еще окутанный мраком мира теней и собственными кошмарами, принес Этайн. Она дышала спокойно, глубоко и тихо; страшная рана розовела новой кожей, но Мидир все медлил с уходом. Отгонял липкий ужас, что охватил его при виде наконечника, вырвавшегося из груди Этайн. Ужас, который вроде бы утих, а теперь накинулся с новой силой, как загнанный в угол дикий зверь. Прореха в ткани говорила: противник может дотянуться до того, без чего Мидир не видит жизни. Хранитель суетился рядом: движением руки соединил края блио, волшебством стер засохшие бурые подтеки, забубнил на древнем что-то лечебно-магическое, рисуя посолонь руны на женской ладони. Волчий король не слишком-то верил в его силу, но ее должно с лихвой хватить для догляда за выздоравливающей. Еле прохрипев: «Ребенок?», Мидир получил в ответ привычно косой взгляд и тихое: «Наследник в безопасности». Осушил поднесенный кем-то из стражей кубок. Вода наполнила силой и показалась сладкой. Мидир смаковал второй бокал, рассматривая Хранителя, чего никогда особо не делал. Поначалу — в силу малого возраста и небольшой заинтересованности. Магом волчий принц сам был неплохим, прибегать к помощи придворного волшебника не требовалось. Потом, когда дела королевства нежданно-негаданно перетекли в его личные, оставил Хранителя на месте, ибо кандидатур лучше не нашлось, а самоубийственных поползновений по смещению молодого короля тот, в отличие от многих, не предпринимал. Затем, после очередного конца света, стало вовсе не до придворного мага. Хранит себе волшебство Дома, держит в узде Черный замок — и слава древним богам. Хранитель редко снисходил до бесед и всегда умудрялся глядеть мимо, да и мало кто удерживал на нем взор. Теперь, когда Мидир оставлял на Хранителя заботу об Этайн, присмотреться стоило. Его правильные, но какие-то скользкие черты отторгали взгляд, белесые глаза выдавали невероятно древний возраст ши без имени. Губы его были всегда брезгливо поджаты, словно Хранитель давал понять, насколько всё было хорошо когда-то давно и как теперь, в настоящем, всё плохо. Черные волчьи волосы казались тусклыми, словно испачканными паутиной, и не вызывали желания дотронуться даже случайно. Мидир поймал себя на мысли, что еще не встречал волка среди своих подданных, с которым ему было так неприятно общаться. Работу, впрочем, хранитель делал хорошо, пусть без рвения. Даже сейчас приблизился с явным намерением помочь, протянул тряпицу, однако Мидир отвел костлявую руку, хотя знал, как выглядит его лицо, на котором запеклись кровь земной женщины и пепел мира теней. Но уж больно неприятно смотрелась намотанная на запястье металлическая плетка с острыми шипами, что тянулась к самому сердцу Черного замка, пусть видимая лишь магическим зрением. Из такой руки не хотелось принимать ничего. Мидир пошатнулся, и к нему тут же ринулся Алан, перепрыгнувший через последние ступеньки. Король опираться о предложенное плечо не стал, хоть и чувствовал себя мухой, из которой выпил все соки злобный и жадный паук. Женщину человеческого происхождения мир теней должен был истощить сильнее. Тем паче — беременную, отдававшую все силы синей искорке, которая уже загорелась отдельной душой. Мидир прищурился от лучей безжалостного светила, приглядываясь к Этайн и миру вокруг. После мрака и беззвучия мира теней краски Нижнего слепили глаза, ноздри забивали тысячи запахов, уши — тысячи шорохов. Умывались мыши в подвале и сыто щерились виверны у излучины Синей реки; прорастали корни дерев в заповедном лесу и вызревали самоцветы в Черных горах; ласточки резали воздух над Черным замком и взлетали феечки из кувшинок… Все казалось чересчур ярким и невероятно живым. Все казалось вновь сотворенным, безгрешным и чистым. Мидир смотрел на Этайн, словно видел ее впервые. На маленькую родинку чуть ниже левого века, на четкий контур бровей, на чувственные, яркие губы, в мгновения веселья обрисовывающие четкий полумесяц… Он начинал лучше понимать своих далеких предков, что похищали жен из других Домов и никогда более не показывали их миру. Ему тоже иногда очень хотелось запереть Этайн навечно. Вот только истинно певчие птицы не поют в клетках… Но думы потом. Потом, все потом. Выговор страже, пропустившей королеву на Башню, и самой Этайн. Эта упрямица ослушалась его! Злость вскипела бурным ключом и тут же стихла. Сейчас имело значение лишь то, что она жива. Мидир склонился к ней, коснулся губами теплой кожи лба, втянул родной запах нагретого на солнце вереска. Не смея дотронуться до уст, провел рукой по щеке, огладил волосы, ощутив шелковистую упругость каштаново-рыжих кудрей; подтянул выше покрывало — и поспешил на поле боя, туда, где, будто в предвестии заката, полыхали изумрудным пламенем холодные благие небеса. Головы волков жалобно поскуливали, птицы света перелетали с места на место, залы и галереи, казалось, сворачивались в пространстве, давая королю время — весь замок передавал тревогу и беспокойство. Открывшаяся с предпоследнего бастиона картина заставила остановиться, осмотреться, прислушаться к сумятице образов и звуков и постараться собрать миллион крошечных деталей в цельное полотно. Атака шла с двух сторон. Людские маги толпились справа, где столкнулись воины возле штандартов. Слева казалось чуть спокойнее, но врагов хватало и там. И галатов, едва освоившихся с новыми силами, и неуклюжих, а оттого еще более опасных механесов. Рога трубили где-то далеко, возвещая об изменениях в движении галатов. Штандарты Мидир различал многие, но не королевские. Король волков встряхнулся, понимая, что нового ничего более не разглядит, а вот время и магию потеряет. Подтянул ремень шлема и ринулся вниз. Алан неотступно бежал следом, желая то ли помочь, то ли перехватить. Пока побеждало чувство содействия королю, а не противодействия, значит, смотрелся Мидир неплохо. На одном из поворотов с земли блеснуло темным, почти черным цветом, в котором плохо отражались даже облака, словно вода была перемешана с колотым льдом. Мидир на миг остановился, рассматривая ров. Кто-то пытался оборотить укрепления против хозяев: его переполняла магия живого хрусталя. Живого и беспощадного. Пара скелетов оттуда уже торчали, и даже белые кости казались посеченными. Спину неприятно кольнуло — от одного плеча через лопатки к другому. Мидир дернулся, сбрасывая неприятные ощущения, наверняка проявление шлейфа мира теней и близкой магии неблагих. Алан следовал по пятам как вторая тень. Волчий король обратил внимание на тени и на земле: времени прошло гораздо больше, чем показалось. Он прищурился, скользя взглядом поверх механических воинов, пытаясь определить, сколько осталось до захода солнца. По всему выходило — меньше часа. Тридцать-сорок минут. Отсутствие привычной точности во времени ощущалось как слепота, и Мидир с проснувшейся яростью рванулся вперед. Брат наверняка выходил за разумные пределы в своем стремлении доказать — ему можно верить! И куда заведет его это желание, страшно подумать. Вблизи не было ни наступающих галатов, ни своих волков. Огромные каменные воины лупили друг друга в полную силу, но как-то особенно болванисто, как если бы действительно были слепыми куклами. Голову Мидира внезапно пригнул Алан, спасая от громадного кулака своего же черного механеса. Легонько подтолкнул ладонью бестолкового механического воина в нужную сторону. Мидир обошел двух синих великанов, которые ожесточенно молотили друг друга. Один уронил другого, коротким ударом сложенных кулаков сверху вниз вбил голову противника в плечи и тут же вновь схватился с механесом галатов. Никаких иных звуков, кроме гулких ударов, сродни шуму падающих валунов при горном обвале, волшебные существа не производили. Кликуши из числа людей вопили что-то об оскорблении их короля. Волки дрались молча. Мидир пробирался дальше и дальше от Черного замка, обходя горы упавших еще утром механесов, рытвины и настоящие колодцы, оставшиеся от заклинаний. Битва продолжалась весь день, горизонт грозился скрыть лучи ясного солнечного света, при звездном — волкам будет удобнее, хотя Мидир почему-то все равно не желал наступления заката. Идти вперед, безотчетно повинуясь чувству долга, не дал Алан, перехватив Мидира поперек груди, делясь силой. Черная волчья макушка возле плеча напомнила о брате, о Джареде, и усталость отступила. Мидир сам бы не сказал — отчего. Алан недовольно заворчал, удерживая за плечи. Потом развернул туда, где механесов было поменьше.  — Мой король! Туда! Нужно опустить забрало! А лучше — восстановить силы! Мой король! Отвечать Алану не хотелось: так было бы лучше для Мидира. А вот для сражающихся за него волков — вряд ли. Мидир опустил забрало, отстранил начальника замковой стражи и двинулся дальше, хоть и медленно. Он будто продирался через патоку, преодолевая сопротивление отдельного измерения мира: пространства, магии или времени. На задворках сознания зашевелилось какое-то воспоминание, неясное, неоформленное — а потому бесполезное. Алан вздыхал тревожно, но под руку не лез, обнажив одноручный меч и прикрывая короля щитом. Ударил ближайшего мага-галата силой, лишая сознания, тот упал, теряя части коричневого доспеха, и волчий король отрешенно порадовался тому, что Алан для своего возраста неплохо овладел магией. Сразу около пяти синих механесов застыло безвольно, им тут же снесли головы противники в черной броне. Друиды даже придумать своего не смогли: просто скопировали то, что когда-то создал он больше из шалости, чем для практической пользы. Джаред был прав, когда говорил: друиды используют как слабость врагов, так и силу. Механических воинов в нынешнем состоянии стоило только обходить. Завладеть их сознанием Мидир сейчас не мог, и сил недоставало, чтобы встретить и отразить удар каменной туши весом с колонну северной, самой широкой галереи. Впрочем, волчий король стал во много раз опаснее для вражеских магов: они его не чуяли, а он их — прекрасно. Мидир оставался ши, воином и королем. Никакая магия не заменит многовековой опыт, и оглушать зазнавшихся верхних выходило очень даже неплохо. Он развернулся и нанес удар плашмя по шлему очередного людского мага, попытавшегося перехватить управление лежащим механесом. Ввязываться в серьезный бой не хотелось, однако что-то тянуло Мидира дальше, к штандартам. Очередной увлеченно колдующий галат вскрикнул от удивления и не глядя выставил руку, собираясь оттолкнуть Мидира чистой магией. Вскрикнул еще более удивленно: сквозь кисть, перехваченную волчьим королем, сила больше не проходила. Галат в ужасе поднял голову, оценил рост и стать, яркие желтые огни в прорезях волчьей королевской маски… И, полностью лишенный магии, побледнел и расширил глаза. Мидир ощерился: его узнали! И он, по представлению перепугавшегося до смерти молодца, просто обязан был разорвать беззащитную жертву в кровавые клочья! Похоже, магии галатов учили весьма умеренно, вероятно, забирая себе большую часть проявлявшихся сил. А самое главное, опустошенный миром теней, Мидир съедал магию, как мир теней съедает души. В своем испуге юный недомаг был прав. Если бы Мидир вернулся без души Этайн, намертво зажатой в его руке… Если бы он не опасался более навредить ее бесценной хрупкой жизни, то, одержимый черной местью, воззвал бы к первичным материям — и стер с лица земли Нижнего всех смертных, сдвинув время этак на столетие. Даже если бы это стоило ему разума: мир Нижнего всегда отвечал на подобное — подобным. Однако подобное действие слишком походило бы на Джаретта Великолепного, который никогда не руководствовался понятиями добра и зла, используя лишь «правильно» и «неправильно»: Словом, им же писанным. Что когда-то давно так печалило Синни и не нравилось самому Мидиру. Волчий король привычно отбросил ненужные мысли, приказал Алану следовать на расстоянии и двинулся к лагерю верхних, гася чужую магию, как свечу. Силы потихоньку прибывали. Другое дело, что невероятная мощь людских магов была для Мидира только каплей живительной влаги. Люди падали, невредимые, но лишенные магии. Удлиняющиеся тени разливались между бугрящимися спинами поверженных механесов, скрадывали лица и тела галатов, оставляя на виду одни доспехи. Тревога вновь подняла голову. Что-то определенно было не так. Мидир не чуял Мэллина, не видел его необычную ярко-лимонную ауру. Да что же случилось за эти несколько часов? Мидир рвался вперед, к штандартам, быстрее и быстрее. Стали проглядывать первые звезды. Ночь — время волков, и механесы в черном с удвоенной силой ринулись на синих, когда низкий, протяжный звук ударил по ушам. Далеко и сердито запели трубы. Галаты замерли. Трубы затянули еще настойчивее, мелькнул наконец штандарт Эохайда. Король трубил отход войскам, словно не он отдавал команду атаковать, но разбираться в интригах верхних и хитростях друидов Мидиру не хотелось. Галаты начали возвращаться. Мидир понял, что ему показалось неправильным: действующих механесов после его утреннего удара должно было быть меньше. Гораздо меньше! В их тенях отчетливо проступала аура Благого мира, словно друиды, вложили души виверн и троллей. Последнее, отчаянное действо, возможное лишь однократно… Видимо, сил у друидов почти не осталось. Впрочем, у Мидира тоже. И он все еще не мог понять ни где Джаред, ни где Мэллин.  — Мой король! — за спиной, как по волшебству, образовался советник. Он был мрачен и дышал тяжело, словно вручную разбирал тела поверженных механесов. Мидир медленно, с натугой повернулся. Сейчас, после битвы, не проигранной, но и не выигранной, тревога заполыхала в груди степным пожаром. Думалось с трудом. Джаред жив — это уже хорошо. Джаред взволнован! Это очень плохо. Мир замер на миг — и разбился вновь. Второй раз за этот невыносимо долгий день.  — Что случилось! — прихватил Мидир его за плечо. — Говори!  — Мой принц, ваш брат… — Мидиру больше не требовалось слов. Король волков огляделся и еле сдержал дрожь. Следы магической битвы, поверженные механесы, сбитые с ши и людей доспехи, разве что не хватало живых теней и воронья — как во сне. Во сне, больше похожем на кошмар.  — Он пал, мой король, — слова Джареда тупыми лезвиями вонзились в спину отвернувшегося Мидира. — Стойте-стойте, мой король! Не нужно вам, он… его… Волчий король отмахнулся. Он знал, где искать брата. И не мог перестать надеяться, несмотря ни на что.  — Мой король! — Джаред спешил по пятам. Неудивительно, несущественно.  — Не пускайте его! — скомандовал Джаред волкам подле штандарта. Мидир увидел, как на лежащего ши в знакомых сапогах, набрасывают флаг. Не для тепла — скрывая избитое лицо и мертвое тело. Король рванулся вперед, сшибая едва успевших оглянуться воинов, приземлился на колени, поспешно стянул ткань с лица лежащего. Солнце скрылось, но Мидиру все видно было и в сумерках. Брат. Кожа отливала холодноватой синевой, кровавая струйка засыхала возле уголка рта, черные вихры на виске слиплись от крови, грудь в разбитой кольчуге… Не было ни следа тонкой нити, связывающей тело с душой. Дотронуться страшно. Но хуже сделать уже невозможно. Мидир, успокоив себя таким странным образом, подхватил Мэллина на руки. Небо потемнело, земля ощутимо дрогнула, ветер со свистом задул со всех сторон. Стоявшие вокруг волки со стоном упали, рухнули механесы: король потянул силу откуда мог, вплетая тот задел времени, что остался у него от клепсидры, вкладывая смертельную мощь мира теней… И, пока поднимался с колен, едва не ломая ноги, сдвигая мир назад во времени, туда, где в теле брата еще пылала его душа, наложил две картины — далекого сна и реальности этого дня. Зажмурился от косых лучей солнца, вновь появившегося на горизонте, не давая ужасу случившегося поколебать создаваемое им настоящее. Солнце вновь пропало, брат слабо пошевелился, и Мидир, боясь поверить, приоткрыл глаза. Мэллин прошептал:  — Чело… вечка? — Жива, — ответил Мидир, поднял голову и встретился с удивленным взглядом светло-серых глаз Джареда.  — Клянусь, мой король, он был мертв совсем, я не чуял даже тень души! Я бы не рискнул, мой король, поверьте!  — Я верю тебе. Но этот безрогий олень даже умереть общим порядком не может. Мидир бы нес брата до замка, но день получился изрядно насыщенным даже по меркам волчьих королей. Отдавать Мэллина волкам, соорудившим носилки, не хватало духу. Покорился Мидир лишь просьбе Джареда «не гневить судьбу» и передал брата ему. Шатаясь, направился к замку, без давешнего ужаса оглядывая поле боя, вполуха слушая советника о том, что двигались они с Мэллином двумя фронтами, что сегодня во многих местах ши лицом к лицу сражались с галатами. О потерях с обеих сторон, о странных всплесках волшебства, о еще более странном отсутствии Эохайда, о геройстве Мэллина — неоправданном, по мнению Джареда, о том, что на брата насели именно маги, приняв его за волчьего короля… И что именно объявившийся Эохайд дал команду отхода. Все это было теперь неважно. Даже не хотелось подгонять галатов, чтобы убирались быстрее. Сегодня два дорогих для Мидира ши были отвоеваны у смерти. Вернее, ши и земная женщина… Как лихо он причислил Этайн к своему роду! Но ведь нашлась именно в мире теней, куда нет доступа смертным, где он никогда не видел души матери. Джаред бормотал уже нечто интересное:  — …видели? Определенно скакнуло внутри замка. Но у нас нет иных беременных, а на ши это не распространяется, — пожал плечами, как будто сомневаясь. Видимо, припомнил, что полукровка. Мидир похлопал юного и мнительного на свой лад советника по плечу. Джаред договорил бодрее. — Вот Этайн и осознала…  — Что? — они миновали ров, и спину вновь прошило молнией боли.  — Время пролетело в Нижнем, — племянник говорил осторожно, как если бы ступал по тонкому льду. — Месяцев шесть-семь, может быть, больше.  — Откуда могла прилететь стрела?  — Ниоткуда, — племянник умудрился пожать на ходу плечами, не побеспокоив Мэллина. — Нет ничего за стенами замка, что могло так лихо направить ее прямо вам в грудь.  — А вышло, что в грудь Этайн, — сквозь зубы выдавил Мидир.  — Если целили в ваше сердце, то попали весьма точно, — смотрел Джаред с тревогой, и все же неуместный каламбур раздражал. — Простите, мой король. Я мог бы понять откуда, не сожги вы стрелу! Если только…  — Если только кто-то не пометил меня? Причем так хитро, что я этого не понял. Теперь нужно… Сил и так едва хватало, а если специально прервать приток магии в тело и избавиться от скопившегося запаса, жить станет очень неприятно и трудно.  — Нет, мой король, — понял его Джаред. — Нет смысла проводить полную магическую чистку. След исчез, растаял. Я не стал… — вздохнул, привлекая внимание, — мой король, я побоялся трогать вас, чтобы определить, кто оставил метку, но отсутствие следа определил точно. Ничто не выдержит такого сильного погружения в мир теней. Вы словно умерли и родились заново. Мидир усмехнулся на сравнение, подходящее просто прекрасно. И он был бы не против, если бы вслед за ним процедуру своеобразного перерождения не пришлось проходить еще двоим членам его семьи. Черный замок медленно приближался, распахнутые ворота манили ощущением домашнего уюта, у Мидира возникло ощущение, будто замок на самом деле ждет их. Возможно, даже волнуется. Следовало порасспросить придворного хранителя магии на досуге, насколько бы сам Хранитель неприятным ни выглядел. Попав в стены замка, брат заворочался и словно запылал ощутимым желтым огнем.  — У него жар, но это нормально, мой король, — Джаред тоже ощущал, а может, видел слабый ореол. — Наша королева… Мидир выдохнул с облегчением: в стенах замка их поджидали обыкновенные заботы.  — Я к ней. И как Мидир ни старался, в голос прорвалась усталость пополам с нежностью. Джаред вежливо сделал вид, будто не заметил.  — Какой необычный бред… — приоткрыл один глаз Мэллин и попытался ухмыльнуться. — Меня несет ледяной советник с горячим сердцем и теплыми руками. Можно даже потрогать голову, но я уверен, она у него холодная…  — Вы и впрямь бредите, мой принц, — ничуть не смутившись, ответствовал Джаред. — Пожалуйста, посчитайте, что я вам снюсь.  — Брежу-грежу-мечтаю! — брат ворчал почти неразборчиво, но тонкий слух позволял разбирать слова на расстоянии до пяти шагов. — Не думал, что ты моя мечта, Джаред. Нет, ты прекрасен, я всегда любил грызть сосульки, но если сосулька горячая внутри, это уже не сосулька, как бы ты этого ни скрывал, племянник моего брата…  — Мой принц, я в восторге от ваших поэтических сравнений, — обычным деловым тоном произнес Джаред. — И от образности. А особенно, от вашей живости, — повернул голову к уходившему Мидиру: — Мой король, если вы не хотите до смерти напугать нашу королеву, ополоснитесь. Мидир, коснувшись лица — в пепле, крови и грязи — заторопился к башне, а Мэллин прерывающимся голосом продолжал донимать терпеливого советника, развернувшегося в другую сторону. Вода для умывания показалась неприятной и даже колкой. Волчий король встряхнул ладони, чтобы с них разлетелись капли — обычные, круглые и прозрачные. Никаких режущих неблагих граней или мозаики ломких отражений, которым неоткуда было им взяться. По здравом размышлении Мидир решил, что это одно из последствий прогулки в мир теней. Значит, никакого риска для его королевы. Брести по замку было приятно. Головы волков успокоительно ворчали, стража радовала бдительностью, замок переливался магией, а жена манила родным перламутровым светом. Она, завидев его, привстала с ложа, заулыбалась. Затем стеснительно поправила платье: верхнее, бархатное, с серебряным шитьем, накинутое на серое блио. Более мягкое, чем раньше, более свободное, не скрывающее округлости живота. Видно, кто-то заботливый переодел ее и успокоил.  — Ты вырвал меня из чудесной страны, мое сердце, — обыкновенный вроде бы голос звучал музыкой для сердца. — Там было так тепло… Смысл слов дошел до Мидира не сразу. Он еле смог выдавить улыбку, отбросив от себя воспоминания о мире теней.  — Это обманка. На самом деле там холод и кромешный мрак.  — Мне можно к тебе? — выпростала она ножку. На ступне туфельки не было, за что Лианну Мидир мысленно поблагодарил. Этайн не стала бы бегать босой, и это оказался самый мягкий способ удержать королеву от неуместных порывов. Побегала уже, хватит.  — Встать? — усмехнулся устало, присел на край ее ложа, накинул покрывало на босую ступню. — Ну уж нет. Сегодня тот день, когда я буду всех носить на руках!  — Всех? Этайн бодро приподнялась на локтях, радуя своей радостью и тревожа своей тревогой. Мидир с трудом сосредоточился: что он, собственно, такого сказал?  — Кто еще удостоился этой чести? — супруга поспешно уточнила вопрос, а Мидир понял, где проговорился.  — Еще Мэллин, — и чуть не отшатнулся от неожиданности, так быстро подалась к нему Этайн, заглянула искательно в глаза. — Он жив, мое чуткое сердечко. Этайн всхлипнула, поджав ладони к груди, сгорбилась, и Мидир, осторожно притянув ближе, поцеловал во влажный висок.  — Все уже прошло, миновало, не бойся, они сильны, а мы сильнее, — погладил спину. — Мы, волки, выносливые. Но если ты еще раз попытаешься сбежать от меня за грань… Голос предательски дрогнул, Мидир прервался, а Этайн залепетала извинения, перемежая их всхлипами.  — Я могу не успеть догнать тебя, — голос повиновался, пусть звучал глухо. — И поэтому снова прошу, неукротимая и неостановимая жена, внемли, пожалуйста, предупреждениям стражи. Хотя бы из опасения за их жизни.  — Я обещаю, мое сердце! Я просто так обрадовалась! А потом так испугалась! А потом обрадовалась и испугалась вместе! Этайн подняла на него полные слез глаза.  — Я понимаю, мой Фрох, — поцеловал в лоб, чуть отстранился, чтобы видеть лицо. — Понимаю, что оказался бездарным садовником. Вот ты и рвешься ловить мои стрелы.  — Мидир! Как ты можешь! Мидир! Мидир подхватил Этайн, несмотря на жест хранителя. Король точно знал, что лучше для его королевы. И, вздрогнув, чуть не выронил ее: его рука под грудью Этайн ощутила толчок и биение второго сердца под одеждой.  — Да, Мидир! — засияла Этайн. — Ты тоже, ты тоже это почуял? — очевидно, припомнив все его сказанные и несказанные слова о детях, вздохнула: — Ты…  — Моя королева, ты делаешь меня лишь более счастливым, — прошептал Мидир. — Хотя кажется, что это невозможно, — кивнул Хранителю, двинулся с женой на руках дальше, вниз по лестнице, аккуратно и медленно. После очередного витка лестницы спросил затихшую:  — Скучала без меня?  — Со мной была Лианна, мое сердце. Она помогла мне переодеться, и расчесала волосы, и рассказала про скачок времени, а то я уже начала тревожиться за свой рассудок! — Этайн покачала головой, сетуя на обстоятельства или свою недогадливость. — Причем, я помнила все эти месяцы! Месяцы, которые мы с тобой прожили вместе. А оказалось, что не прожили… Мидиру было знакомо это чувство: когда клепсидра взбрыкивала, она имела обыкновение проматывать время перед внутренним взором, однако реальность не всегда менялась вслед. Как-то раз в подобном видении Мидира Мэллин вернулся из Верхнего, а потом волчий король долго искал его по всему замку, не заметив границы реальности и иллюзии.  — Разве я дал повод сомневаться в себе? Даже в твоей грезе, — Мидир почти выдержал беззаботный тон.  — Нет, моя любовь, нет! Но потом, как странно, будто — р-р-раз! И оказалась в самом начале. Только пузатая, — фыркнула она. — И понимающая, что ты ничего не знаешь о ребенке. А потом… я почуяла волнение Лианны за друзей, — внимательно посмотрела, одним взглядом давая понять, что она волнуется тоже. — Вернее, — улыбнулась по-прежнему, — за друга и супруга!  — С ними обоими все хорошо, — не желая произносить имя Фордгалла и притягивать этим возможные неприятности, пояснил Мидир. — Живы, не ранены.  — Спасибо! — Этайн просияла. — Спасибо тебе, любовь моя. Волчий король нахмурился, вздохнул раздраженно, слишком усталый для озорства. Этайн мягко обняла за шею, поцеловала в щеку, извиняясь без слов.  — Ребенок, — шепнула, положив голову на его плечо. — Ты обещал подарить мне ребенка! Помимо того, что будешь нежить и оберегать меня каждый день, что мы отняли у богов. Я так мечтала о ребенке! И так горевала оттого, что… я была уверена, что никогда… — договорила ему в плечо. — Спасибо за свершившуюся сказку. Мидир молча спустился с башни, минуя все долгие пролеты и переходы Черного замка. Слишком страшной выходила эта сказка, рассказанная ночью. Жена вновь забеспокоилась, завозилась на руках, заерзала, завздыхала, на расспросы отвечая, что все хорошо, раз все живы. Мидир смирил любопытство и тревогу до того момента, когда ей станет некуда отворачиваться.  — Почему ты волнуешься теперь, моя любовь? — еще раз спросил он, укладывая Этайн на постель. И на этот раз получил ответ:  — Мне вновь мерещилось странное. Как в том сне, когда я видела Эохайда вместо тебя. Прости, любимый, — Этайн замолчала на миг, явно пребывая в горьком раскаянии и принимая вину на себя, несмело подняла на него взгляд. — Я даже спросила хранителя. Нет ли чего-то в моем прошлом, что я забыла… Уж не я ли дала повод королю галатов для этой войны… Этайн говорила все тише, все глуше, все менее смело. Она не собиралась оправдываться, но дорожила мнением Мидира. А ощутив однажды, что разговоры об Эохайде причиняют ему неудобство и даже страдание, не желала говорить о подобном впредь. Но и молчать теперь не могла. Мидир затаил дыхание. Хранитель не стал бы откровенно лгать на прямой вопрос, а способам увернуться и спрятаться за словами, как за чужими спинами, у него всегда можно было поучиться. Волчий король припал губами к руке Этайн, без слов прося договорить.  — Он сказал, что нет, ничем и никогда, — жена помотала головой, словно стараясь успокоить не только его, но и себя. — Ему можно верить, я ему поверила, ведь маги не врут, ибо дорожат своей силой. Странный он, — она поежилась, обхватила себя за плечи руками. — Меня в его присутствии всегда продирает озноб. Волчьего короля продрал озноб прямо сейчас. Хранитель решил, что Этайн можно солгать или что можно лгать Хранителю? Мидир уселся в изголовье, возле плеча Этайн, притянул к себе, не давая холоду поселиться в теле, а тревожным думам — в сердце. Заодно отогнал собственные неприятные мысли о неприятном ши. Мидир перехватил протянутую к его щеке руку и встревожился: слишком часто бился пульс на тонком запястье.  — Ты волнуешься не только поэтому. Этайн молчала, лишь улыбалась немного потерянно.  — Думаю, я знаю почему. Женщина, ждущая ребенка, особо уязвима. Происходящее вокруг не располагало к умиротворению и спокойному материнству. И теперь маленькая жизнь внутри Этайн — невероятно яркая синяя искорка — настойчиво требовала внимания. Мидир отчаянно пытался подобрать слова:  — Ты знаешь меня. Твой ясный ум должен дать ответ: дорожит ли волчий король своей скромной семьей? Может ли он пренебречь той, кто нуждается в нем как никогда ранее? Он прервался, поглядел на жену, а та улыбнулась и покрутила головой из стороны в сторону.  — А твое горячее сердце должно подсказать, что этот король самолюбив, он продолжает любить свою королеву больше жизни.  — За что, Мидир? Я не прекрасная ши, за что ты меня любишь?  — Ты научила меня любить, — задумался Мидир. — Я всегда ловил лишь чужие чувства.  — Глупости! Ты любишь Мэллина!  — Потому что он любит меня.  — Ты любишь Джареда и волков, и…  — Я ощущаю их отраженные эмоции. Любить сам я начал лишь с тобой. Я закрыл свое сердце, когда стал королем. Отец сошел с ума, старший брат бросил Нижний, Мэллин сбежал, а самый близкий к трону ши, советник Джаретта, оказался предателем… И Благой мир, почуяв слабину трона, мгновенно погряз в войнах. Мне нужно было вновь собрать свой народ, я не мог иначе. А теперь мое сердце болит за тебя, но эту боль я не променяю ни на что иное. И я так тревожусь за тебя, что… — он отстегнул черный клинок в черных же ножнах, — дарю фамильный кинжал. Он режет любую броню. Этайн смотрела на клинок с опаской и завороженным вниманием, однако брать в руки не спешила, еще отчаяннее прижимаясь к плечу.  — Вереск не роза, у него нет шипов, — продолжил Мидир. — Как бы мне ни хотелось, я не смогу быть с тобой каждый миг. Тревога за тебя ослабляет меня. Этайн, освободившись из хватки Мидира, осторожно взяла кинжал за рукоять обеими руками. И охнула от неожиданности: лезвие оказалось гораздо легче, чем выглядело.  — Ты сильный, Мидир. Зачем говоришь о слабости?  — Теперь я слаб. Я страшусь потерять тебя. Я даже, — удивился Мидир сам себе, — ощущаю потерю своих волков не просто как уменьшение силы своего Дома. А как потерю члена семьи. Спи, мой Фрох.  — Я боюсь, — выдохнула она в шею Мидиру, — Расскажи что-нибудь?  — Когда-то Балор, отец нынешнего Айджиана, родился из пены океана, и все создания моря были ему подвластны. Вот только ему приходилось выныривать каждые полчаса. Это теперь ши могут дышать под водой! Морской царь, решив жить под водой так же, как ша на берегу, украл весь дом Рек. Отец королевы, умирая, проклял Балора, сказав, что морской царь примет смерть от своего сына. Но это не остановило Балора от женитьбы. Он просто убивал всех рождающихся детей.  — Но… как же так? — теснее прижалась к нему Этайн. — Неужели королева Рек смогла полюбить того, кто убил ее отца?  — У фоморов, единственных в Нижнем мире, дети рождаются не только от любви. Очень уж мало они живут и часто умирают! Однако Айджиана мама спрятала в водоворот, где он, питаясь тем, что приносила кормилица, за год вырос до пятнадцати лет. И вот, когда он не дождался ни матери, ни кормилицы, он решил поговорить с отцом. Тут Мидир решил, что этот рассказ все же невеселый и страшноватый для Этайн, и быстро закончил:  — Айджиан смог превзойти морского царя, и теперь Айджиана тоже называют Балором: отец, умирая, передал проклятие сыну. И если морской царь о чем-то и печалится, так это о том, что у него нет детей. Я очень долго не понимал его, — добавил совсем тихо.  — А скажи, у нашего сына будут острые ушки, как у Джареда? Не то чтобы я была против…  — Не печалься, любовь моя. Не острее моих, — усмехнулся Мидир.  — Но у тебя они как у людей!  — Джаред родился в Верхнем мире, он отторгает волшебство и метит его носителей. Наш мир принимает смешанную кровь как свою. Мидир долго баюкал жену, прогоняя даже мысль о мире теней, рассказывая о своей земле и, как обещал себе там, внизу, в немой черноте, о своей любви. Ребенок, обеспокоенный и недовольный, толкался, и Мидир, поняв окончательно, что сказочник из него никудышный, напел колыбельную. Слова матери вспомнились сами собой, как и незамысловатый мотив. Ребенок перестал бить ножкой на третьем куплете, Этайн вздохнула облегченно на четвертом. Не просыпаясь, положила свою ладонь поверх живота, и Мидир только сейчас осознал глубину своего падения. Любовь, пусть внезапная, истинная — все же любовь, предмет знакомый. А тут… Он, волчий король, известный своим бессердечием, поет сказки не рожденному еще крохе и при этом не чувствует себя глупо! Не иначе — мир перевернулся.