Давай начнём с улыбки

      Мы все рождаемся героями, но стоит оступиться — и жизнь бесцеремонно выбрасывает тебя за черту злодейства. Проблема в том, что ты не всегда осознаёшь, где она проходит. Для Джессики же все запрещающие линии и ограничители были уже давно пройдены, оставалась одна — финиш.       Джесс понимала, что это конец. И чем бы ни закончился этот день или любой другой, убьёт ли она Килгрейва, или же ему надоест притворяться и он окончательно подчинит её разум — какая к дьяволу разница! Джонс уже никогда не выбраться из этого дерьма, от этой грязи не отмыться, и нет будущего после той черты. Единственное в её жизни, что ещё несло хоть какой-то смысл — это обещание, данное Хоуп. Хотя, наверное, она делает это не ради Шлоттман, и уж точно не ради себя теперешней; это месть за ту юную девушку с наивной верой в героев и справедливость, которой Джессика Джонс была когда-то до встречи с Килгрейвом.       — Дорогая, ты скоро? — послышался из холла взволнованный голос Килгрейва.       — Скоро сдохну от отвращения к себе, — пробурчала под нос Джесс, одним глотком приканчивая бутылку виски. А вслух добавила. — Уже иду!       Шли вторые сутки их фальшивого перемирия, на протяжении которых она ни на час не выпускала бутылку из рук. По капле, по глотку, Джесс уговаривала себя держаться. Вначале пицца, затем совместный просмотр телевизора вечером; на следующий день завтрак и «доброе утро», теперь же — «семейный» поход в театр. Спектакль не предполагал задушевных разговоров во время постановки, а для вынужденных ничего не значащих обменов репликами «до» и «после» у Джессики заранее была заготовлена маленькая фляжка в крохотной броской сумочке через плечо.       Беглый взгляд в высокое зеркало — Джесс откровенно выворачивало от своего внешнего вида, но отступать было поздно. Яркая помада, тяжёлые камни в ушах и на запястье, сильный парфюм (перебивающий запах спиртного) и вот она неспешно спускается по лестнице, дабы тот, для кого этот маскарад был предназначен, мог сполна насладиться открывшимся зрелищем.       — Боже, Джессика! — в немом восторге приоткрыл рот Килгрейв, не веря своим глазам. — Только посмотри на себя, совсем другое дело, — галантно протянул руку, помогая своей непостоянной возлюбленной спуститься с последних ступенек. — Ты прекрасна.       Кевин с плохо скрываемым вожделением жадно разглядывал изменившуюся до неузнаваемости Джесс: смоляные пряди мягкими волнами спадают на алебастровые плечи, глубокий вырез сидящего точно по фигуре фиолетового платья, шифоновой драпировкой уходящего в пол, даёт простор для разыгравшегося воображения. Кричащая роскошь, оттеняющая природную сексуальность — именно о такой Джессике грезил Килгрейв. Не хватало лишь улыбки, но, осознавая, что это лишь блеф, чтобы он ослабил контроль, Кевин не просил о большем. Он вообще не хотел ничего просить, молча купаясь в ослепительных лучах великолепия этой совершенной женщины.       — Мы идём или нет? — задала вопрос Джесс, раздраженная столь долгим и пристальным разглядыванием.       — Да, — очнулся от оцепенения Килгрейв, помогая ей надеть тёплое, отороченное мехом пальто. — Такси уже ждёт.       Мягко щёлкнула дверь, щёки обжёг не по-осеннему морозный воздух, и Джессика словно бы отключилась, позволяя вечеру идти по накатанной.       Сначала короткая поездка в такси: молчаливый водитель, умеренно болтливый Килгрейв, мелькающий яркими огнями вечерний город за окном. Затем душный гардероб, тайком сделанный глоток виски, толпа разодетой чопорной публики, партер. К тому моменту, как объявили антракт, Джесс уже успела придумать с десяток матерных прозвищ каждому из актёрской труппы, разыгрывающей на сцене нудную гротескную драму. После антракта и ещё нескольких глотков из фляжки положение ухудшилось: Джессика уже откровенно фыркала на некоторых, особо трагичных моментах, вызывая тем самым молчаливое недовольство леди, сидящей справа.       Единственным, кто сегодня получал искреннее удовольствие от всего действа, был Килгрейв. Он, мало того, что с интересом следил за современной постановкой Гамлета, так ещё и делал вид, что не замечает откровенного пренебрежения Джесс, позволяя каждому из них развлекаться в этот вечер кто во что горазд. С того момента, как они переступили порог театра, он едва ли проронил более десятка фраз — и то мимоходом. Только в конце второго акта, когда Джессика как-то резко побледнела и сдавленно прошептала, что ей нужно в туалет, Килгрейв забеспокоился и позволил себе проводить её, по пути рассыпаясь в миллиарде вопросов, таких как: «А не болит ли что-нибудь? А может, воды?».       Джонс (уже не первый раз за эту неделю) выворачивало желчью, разбавленной дорогим виски, и вода здесь вряд ли могла помочь. Прислонившись виском к прохладному кафелю стен уборной, Джесс скомандовала себе подняться и доиграть шоу до конца. Запив горечь во рту последним глотком из фляжки, она поправила причёску и как ни в чём не бывало вернулась вместе с Килгрейвом в зал, досматривать постановку. Правда, действие на сцене их больше не занимало: Джессика упрямо пыталась не обращать внимания на всё усиливающуюся боль в левом подреберье, а Кевин исподтишка кидал встревоженные взгляды на свою спутницу, которая явно чувствовала себя не лучшим образом.       Боясь нарушить воцарившийся между ними за последние два дня шаткий мир, своё осторожное: «Всё в порядке?» — он осмелился задать лишь после занавеса.       «В полном, хочу прогуляться», — лаконично отрезала Джесс, чуть ли не бегом направляясь к выходу. Она задыхалась в переполненном людьми фойе, жадно глотая ртом воздух и одной рукой рефлекторно сжимая левый бок, от которого по всему телу расходились усиливающиеся волны спазмов.       Очнулась Джессика, только выйдя на улицу и вновь ощутив холодное покалывание на щеках. Кажется, пошёл снег. Неспешно шагая по ярко освещённому жёлтыми фонарями мосту Ватерлоо, Джесс постепенно приходила в себя. В голове прояснялось: ей холодно, она находится в центре чужого неприветливого города, засыпаемого первым снегом, разодетая в какие-то яркие тряпки; а рядом преспокойно вышагивает её пурпурный кошмар. Самым абсурдным было то, что делает она это всё по собственной воле, в нелепом стремлении переиграть гения манипулирования.       В такие моменты, когда алкоголь выветривался и на первый план вновь выходили эмоции, Джонс хотелось только одного — выпить. Но виски некстати кончился, а просить о чём-то Килгрейва казалось отвратительно мерзким. Джессике и без того было плохо из-за взбунтовавшегося от спиртной диеты желудка, и в тот момент она была готова отдать всё на свете, лишь бы оказаться в своей комнате с синими занавесками. Нет, она не полюбила её, просто знала, где хранится виски.       — Джесс, давай я поймаю машину. Ты замёрзнешь, а идти тут минут сорок, — кутаясь в шарф от поднимающейся пурги, резонно предложил Килгрейв, когда они вышли на оживлённый Стрэнд.       Несмотря на всю его сдержанность и предупредительность, он понимал, что мероприятие не удалось. Джессика всё время кривила губы и закатывала глаза, пока думала, что он не видит. К концу спектакля стало очевидным, что она перебрала с выпивкой и, очевидно, плохо соображая от градуса спиртного в крови, потащила его пешком через центр Лондона. Кевин и не возражал бы против прогулки, если бы не обильно падающие с неба снежные комья, тут же превращающиеся под ногами в серую жижу, и не внезапно, как и погода, переменившееся настроение Джесс. За всё то недолгое время, пока она изображала паиньку, он и позабыл, как проявляется её пьяная агрессия.       — Езжай сам, если хочешь, — сквозь зубы огрызнулась Джонс, которой действительно было очень холодно. Но признаваться в том, что в кэб она не сядет, потому что её чертовски мутит, девушка не собиралась.       — Тогда, тебе придётся бежать следом, ведь ты не можешь отойти от меня далее, чем на пятьдесят метров, — мгновенно заразился плохим настроением от своей спутницы Килгрейв. — И откуда этот тон? Наигралась в умницу, да, Джесс?       — Что за чушь ты несёшь? — зло взмахнула руками Джонс, случайно задевая кого-то из прохожих.       Люди вокруг уже начали оборачиваться на странную, броско одетую парочку, закатившую скандал на публике под усиливающимся снегопадом.       — Чушь — это то, что ты притворяешься послушной, чтобы я перестал контролировать тебя. Чушь — это когда ты говоришь, что я насилую тебя, когда ты сама, сама, Джессика, заставляешь себя страдать, — не сдержался Килгрейв, обвиняюще наседая на Джесс.       — Да тебе плевать на меня. Ты эгоистичная сволочь, считающая, что все вокруг тебе чем-то обязаны, — выкрикнула она, кривясь и рефлекторно прижимая руки к животу. Боль была нестерпимой.       — Но я изменился, как ты можешь этого не видеть? Что мне ещё сделать, чтобы ты поверила? — пытался докричаться до неё Кевин сквозь монотонный гул толпы и завывающий ветер.       — Убей себя, — уже не крик, а сдавленный стон с еле сдерживаемыми слезами боли на глазах.       — Налакаются как нелюди, а потом голосят на всю улицу, — в повисшей напряженной паузе не к месту влезла какая-то женщина, проходившая мимо Джессики и грубо задевшая её плечом. — Наверняка вся семья — пьяницы.       Тело Джонс сработало быстрее разума, отрывая руки от сведённого судорогой живота и выбрасывая их вперёд, с силой толкая случайно подвернувшегося человека. Когда мозг наконец догнал руки, женщина уже лежала, распластавшись на проезжей части. Заскрипели тормоза виляющего по скользкой дороге автомобиля. Секунда — от сильного толчка в спину Джессику сносит вбок и, выбивая из лёгких воздух, впечатывает лбом в холодную жижу на мостовой.       Толпа людей вокруг суетится, кто-то кричит, но она будто бы оглохла, приподняв голову от земли и опустошённо всматриваясь в неестественные линии переломанного тела, лежащего рядом — под капотом вырулившей на тротуар машины. Белые хлопья, кажется, летят теперь не вниз, а вертикально вверх, словно боясь прикоснуться к липкой черноте, медленно пропитывающей пурпурное пальто Килгрейва.       Джесс обречённо закрывает глаза, вновь утыкаясь лбом в ледяную грязь. Она выполнила данное Хоуп обещание.