Давай начнём с улыбки

      — Малыш, без тебя моя жизнь не имеет смысла, я хочу, чтобы мы всегда были вместе. Всегда...       — Ангел мой, ты для меня совершенство. Я так сильно тебя люблю.       Дальнейшие тошнотворно-приторные словоизлияния потонули в чавкающих звуках страстного поцелуя. Джессика брезгливо наморщила нос и нарочно смахнула жалобно звякнувшие приборы на пол, отвлекая таким образом молодого человека за столиком справа от пожирания лица его раскрасневшейся, но донельзя довольной дамы сердца. Джесс тогда ещё подумалось, что, должно быть, она мазохистка, раз решила заказать столик на четырнадцатое февраля, но, следуя наставлению психотерапевта искать во всём свои плюсы, она философски рассудила, что пусть лучше самым худшим событием этого дня станут чавкающие поцелуйчики двух слюнтяев, а не скандал с последующей зрелищной дракой.       Изображая пай-девочку, Джонс натянуто улыбнулась не сводящему с неё подозрительного взгляда официанту, мигом заменившему приборы, и продолжила демонстративно цедить воду из высокого прозрачного стакана.       Стакан, к слову, был уже четвёртый по счёту, и, если бы не щедрая депозитная предоплата, то Джессику давно бы попросили на выход, потому что прошёл час, затем другой, а его всё не было. Не то чтобы его кто-то приглашал... Но их связывало нечто больше, чем взаимоуничтожающая ненависть — за этими непростыми отношениями стояла история. Поэтому Джонс, не став усложнять их ещё больше, просто заказала столик в том самом ресторане, в тот самый день.       Так почему же его всё ещё нет? Тут явно имело место одно из двух: либо он вовсе не намерен попадаться ей на глаза, либо круглосуточная слежка, которую Джесс обнаружила спустя неделю после возвращения в Нью-Йорк, была всего лишь больным порождением её паранойи. Оба этих факта удручали в равной степени, однако сейчас мысли Джонс терроризировало иное обстоятельство.       — Ты моя воздушная зефиринка! Нет, медовое пирожное с карамельной крошкой. Так бы и слопал мою сладенькую конфетку, — не унимались влюблённые уже за столиком слева: пухлый рыжий паренёк и его карликового роста подружка с брекетами, нацепившая на себя, кажется, все оттенки розового. Пожалуй, эта воркующая о гастрономических радостях парочка была ещё отвратительнее первой, продолжающей без устали лобызаться.       Сделав глубокий вдох, Джессика прикрыла глаза и постаралась абстрагироваться. Да, она по-прежнему не отличалась терпимостью, но зато перестала реагировать так болезненно, понемногу беря под контроль расшатанные нервы.       Нервы... Почти три месяца прошло с того момента, как он приказал ей уехать, и всё это время Джесс изводила себя ожиданием самого худшего: от неприятных сюрпризов в спину до объявления «третьего раунда» и новых попыток превратить её жизнь в ад кромешный. Но кроме мнимой слежки и известия о том, что какой-то меценат помог найти младшему Шлоттману патронажную семью и полностью оплатил учёбу в престижном университете, никаких ниточек к нему не было. А у Джонс не было возможности всерьёз углубиться в поиски.       Скорей всего, она так бы и провела остаток дней с оглядкой и в бесконечных попытках собрать себя по кусочкам, если бы не Триш, вбившая себе в голову ту просьбу о помощи как некую аксиому. Забыв про дела, работу и личную жизнь, Уолкер строго следила за тем, чтобы Джесс беспрекословно выполняла все предписания врача из реабилитационного центра и опытного психотерапевта. На этот раз Джессика и не пыталась сопротивляться лечению, стараясь вернуть к жизни не столько себя, сколько подарить надежду сестре, отчаявшейся в дни её безвестного отсутствия.       Поначалу было тяжело. Одна только Триш знала, каких титанических усилий Джессике стоил каждый день борьбы с самой собой; и не важно, выворачивало ли её физически (от ломки по спиртному) или морально, на сеансах с психоаналитиком. Джонс предпочитала вовсе не вспоминать о днях, проведённых в клинике, главное, что лечение вкупе со стараниями обеих девушек очень быстро начало давать свои плоды; словно бы оттолкнувшись от дна, Джессика стремительно вставала на ноги. Начала замечать мир вокруг, думать, анализировать себя и его поступки по отношению к ней, постепенно приходя к очень противоречивым выводам: теперь Джесс не хотелось быть героем, мстителем или голосом справедливости на «правильной» стороне, ей хотелось быть свободной.       — Убить меня в день всех влюблённых, это ты задумала? Но ни букета цветов, ни валентинки с пожеланиями скорейшей мучительной смерти, ни даже шприца с суфентонилом, обёрнутого праздничным бантом, у тебя, по всей видимости, при себе нет. На кой чёрт тогда, спрашивается, я тащился сюда через весь континент из Калифорнии? — наигранно возмутился знакомый низкий с хрипотцой голос.       Раньше, скорее всего, Джессика бы как минимум вздрогнула, а как максимум — уже неслась на врага, вооружённая ножом для масла; но сейчас она лишь пару раз моргнула, прогоняя из головы подкинутые памятью неприятные образы, и с любопытством подняла взгляд.       Он изменился. Заметно прибавилось морщин, виски тронула лёгкая седина, а длинные, сложенные в замок пальцы сжимали набалдашник резной трости, на которую мужчина опирался. Всё же, несмотря на это, манера горделиво держать себя осталась прежней — её злейший враг, ночной кошмар, больной ублюдок и социопат, загубивший не один десяток жизней... Но сейчас его присутствие не пугало Джонс, а напротив — вселяло уверенность; словно бы пока он был рядом, она держала ситуацию под контролем, наверняка зная разделявшие их барьеры и ограничения.       — Ты опоздал, — нагло заявила Джонс, откидываясь на мягкую спинку стула и скрещивая руки на груди. — Поэтому ничего, кроме ужина, предложить не могу.       — Что ж, надеюсь, он будет отравлен, — настороженно сощурил он глаза, оставляя трость и присаживаясь напротив. — Иначе я буду весьма разочарован.       Тут же, как из воздуха, материализовался официант, ставя перед ними заранее заказанную Джессикой пасту аматричиана. По его уважительному взгляду было ясно, что он всецело одобряет как выбор блюд, так и её выбор кавалера на этот вечер. Ещё бы, он всегда умел выделяться из толпы.       — Могу я предложить вам вина? — аккуратно зажигая свечи, осведомился официант.       Джесс качнула головой, давая понять, что больше ничего не требуется, а он заливисто расхохотался, тревожа своим каркающим смехом пламя высоких свечей.       — Боже, Джесс, ты ведёшь себя нелепо. Кажется, я начинаю понимать, почему ты смотрела на меня таким ошарашенным взглядом, когда я пытался показать, что изменился. Вся надежда на отраву, — отсмеявшись, взялся за вилку он. — Надеюсь, эта штука действует быстро и убьёт меня до того, как ты начнёшь рассказывать, как занимаешься благотворительностью, кормишь бездомных котов и выращиваешь фиалки на окне.       Неизвестно, чего он добивался, но, видимо, с годами у Джонс выработался иммунитет к его ядовитым колкостям. Не прерывая открытого взгляда, она отняла скрещенные руки от груди, пальцами туша фитиль раздражающих свечек.       — Ты прекрасно знаешь, что моя новая работа далека от четвероногих зверушек и гербариев; что я переехала в другой район, не пью, посещаю психолога, пытаясь наладить свою жизнь. Да, для этого мне пришлось изменить своим привычкам, но не думай, что отсутствие алкоголя в крови лишило меня способности в момент вычислять приставленную тобой слежку, — спокойно произнесла она, наконец пробуя пасту, но не забывая при этом внимательно следить за реакцией своего собеседника.       Так странно было наблюдать за ним сейчас: не Килгрейв (он погиб под колёсами автобуса больше года назад), но и не тот человек, что пытался что-то доказать им обоим в Лондоне; впрочем, и не одна из промежуточных версий пурпурного злодея. Это же ненормально, что она оправдывает его, убивая в своей памяти образ Килгрейва вместе со всеми совершёнными им преступлениями?       — Видишь ли, — саркастическим тоном начал он (даже не подозревая о мыслях Джесс), но был прерван громким смехом «воркующей» парочки. Страдальчески закатил глаза, будто прикидывая что-то, выдержал паузу, но всё же с несвойственным ему великодушием проигнорировал любителей сладкого и продолжил: — Видишь ли, в отличие от тебя, я не пытаюсь играть раскаявшегося грешника и уж тем более не собираюсь извиняться за своё любопытство, если мы за этим здесь собрались.       Джесс не ощущала натянутости или фальши в его тоне, но слишком уж разнились его слова о нежелании раскаяться с нынешним ангельским всепрощением.       — Твоих предыдущих извинений было вполне достаточно, — проверяя границы невесть откуда взявшегося терпения маньяка-манипулятора, напомнила она о его прощальном монологе в больничной палате.       И тут же попалась в собственную ловушку, крепко схваченная цепкими горячими пальцами за запястье.       — Не забывайся. Иначе я с удовольствием напомню, с кем ты имеешь дело, — склонившись ближе, рокочущим шёпотом предупредил он, чуть ослабляя хватку.       Касание жгло кожу, вспарывало осколком стекла, снова и снова выводя на бледной коже имя... Но он не будет контролировать её мысли; не после всего того кошмара... Повинуясь неизвестно откуда взявшемуся порыву, Джесс резко вывернула кисть и перехватила его ладонь сверху, с силой потянув на себя. Она больше не собиралась терпеть эту боль в одиночку.       — Я помню всё: каждую секунду, каждое украденное прикосновение, каждую насильно внушённую мысль, — так же понизила тон Джессика, не давая ему и шанса вырваться. — И я никогда не смогу простить себя. Но если я прощу тебя за то, что ты сделал... За то, что ты заставил меня сделать, — ей показалось, или в его глазах блеснула искорка понимания? — Я больше так не могу, безумие какое-то. Ты не отпускаешь, держишь, не позволяя идти дальше, — сдавленно прошептала Джесс, всё же освобождая его руку и отводя взгляд.       В этом было нелегко признаться даже самой себе, а произнеся подобное вслух, Джессика и вовсе лишалась последней защиты — полностью обнажая душу. Возможно, она опоздала и этот поезд несётся на полном ходу прямиком в глубокую пропасть отчуждения, но если есть хотя бы малейший шанс всё исправить — Джонс отдала бы сейчас всё, чтобы повернуть время вспять.       — Ты свободна, я исчез из твоей жизни, а сегодня два часа простоял в фойе, надеясь, что ты ждёшь кого-то другого. Зря, не стоило приезжать вовсе, — не скрывая отчаяния в голосе, возразил он, растирая ноющее запястье. — Покончим с прелюдией. Что тебе нужно, Джессика Джонс?       Повисло неловкое молчание. Какие ещё слова нужны после того, что она уже и так призналась ему в зависимости; в том, что в одиночку ей не спастись...       — Выходи за меня, — весь зал зашёлся в овациях, посвящённых парочке справа. После хрюкающего (от переполняющих чувств) согласия девушки, помолвленная пара вновь слилась в чавкающем поцелуе. Некоторые посетители ресторана одобрительно свистели и выкрикивали поздравления. А Джессику и Кевина буквально выворачивало от абсурдности и нелепости происходящего. Они были чужими на этом празднике любви, но кажется, самыми искренними из всех здесь присутствующих.       Однако поддаваясь витающей в воздухе сладостной ауре романтики, мрачное напряжение за их столиком начало понемногу рассеиваться, сменяясь предвкушающим нетерпением. Он, нервно постукивая пальцами, ждал ответ на свой вопрос, а Джессика всё никак не могла решиться.       — Для начала нам понадобится это, — всё же осмелилась заговорить Джонс, положив перед ним на скатерть обёрнутую в тёмную подарочную упаковку коробку.       — Надеюсь, там взрывчатка, — совершенно серьёзно заявил он, с удивлением отмечая лёгкую издевательскую полуулыбку на губах Джесс.       Кевин недоверчиво ухмыльнулся в ответ, забывая обо всём на свете рядом с этой удивительной женщиной, которую он отпустил (которая хочет вернуться к нему?). Достаточную ли плату они заплатили за этот краткий миг возникшего между ними доверия? И есть ли шанс, что это эфемерное чувство станет чем-то большим; чем-то настоящим?       Одно было определённо ясно — что бы ни ждало их за порогом этого нового начала, они перешагнут его вместе.