Мелодия во мраке. Никакого племени

      Борух порой видел не только земли эльфов, но и их корабли далеко в море: как видно, здесь была гавань, как некогда в западном Белерианде. Но этот корабль устремился не к ней, а прямо к рыбацкому селению. Сошедшие на берег, могучие, благородные и прекрасные, напоминали и людей, и эльфов. Борух наблюдал за ними издали, из-за спин рыбаков. Между ними разгорелся спор: одни сочли пришельцев эльфами, которые чародейством приняли вид людей, и предлагали немедля оставить прежние земли, как это сделали их предки. Другие же были смущены, но и обрадованы встречей. Смертные люди, такие же, как они, но ставшие выше, мудрей, сильнее, воплощали самые несбыточные мечты.              Спор разрешил вождь, носивший древнее имя Баран.              - Неужели мы откажемся чему-то научиться у этих людей только из-за старинных опасений?              - Бабьих басен, - проворчал кто-то.              - А те из вас, кто им не доверяет, пусть наблюдают издалека – не применят ли они чары. Если пришельцы окажутся эльфами или колдунами, прежде, чем уходить из родных мест, я попрошу уйти самих чужаков. Туда, откуда они приплыли. Но пока мы ничего о них не знаем. Даже не знаем, захотят ли они с нами разговаривать…              Пришельцы, однако, были рады знакомству, а, услышав имя вождя, сказались родичами. Капитан корабля, высокий, прекрасно сложенный юноша с золотистыми волосами, старался преодолеть и трудности, возникшие из-за различия языков. Борух наблюдал за ним, по-прежнему прячась за спинами, лодками, углами хижин, и не обращал внимания на смешки молодых рыбачек. Пришельцы влекли его своим сходством с эльфами, но он не желал быть замеченным. Если уж люди не знали, как к ним отнесутся, что говорить о нём!              Услышав, что в селении опасаются живущих неподалёку эльфов и не общаются с ними, златовласый капитан некоторое время молчал – не укоризненно, а, скорей, не зная, что сказать на это.              - В наших преданиях говорится… - начал Баран и оборвал себя, смутившись под проницательным взглядом пришельца. – Впрочем, что предания! Они стары, и, может, мы чего-то в них не понимаем. Главное – Дивный народ чужд людям. При своей мудрости и колдовской силе эльфы могут использовать людей в своих целях.              - Использовать в своих целях? – переспросил капитан. – Я не знаю, чего бы достиг наш народ и чем бы он стал, если бы не эльфы.              - Вы-то сильны и мудры, а нас они слишком превосходят, - проворчал Баран. - Мы не отказались бы встретиться с каким-нибудь эльфом, если б он пришёл сюда один. Или там вдвоём с другом. Тогда мы могли бы общаться с ним на равных. Скажем, рядом с нашим селением с давних пор живёт странное существо по имени Борух, бывает и у нас…              - Кому подобно это существо? – пытливо спросил Анардиль – так, совсем по-эльфийски, звали пришельца. По его взгляду навостривший уши Борух понял, что его заметили, только не рассмотрели как следует.              - Не знаю, - пожал плечами вождь, - я не разбираюсь в разных народах. Ему очень много лет, он довольно уродлив, бывает кровожаден на охоте, а временами злится и ломает собственную хижину и другие вещи. Но нам он вреда не чинил…              На самом деле пару раз такое бывало. Но после люди гнали Боруха, и на то, чтобы его вновь приняли, приходилось затратить очень много усилий. Починить сломанную дверь своего жилища было куда как проще.              - Зато он временами напоминает нам то, что мы забыли.              Это было правдой. Иногда он просил в селении потребную ему вещь, о которой успели позабыть – и описывал, что это такое, и как этот предмет изготавливали прежде. А порой старики, запамятовав что, сами обращались к Боруху – мол, напомни, как там эту историю мой дед рассказывал.              - Если вы советуетесь с неким злым созданием, мне не стоило бы удивляться вашему страху перед эльфами…              Дослушивать Борух не стал. И так было ясно, что будет дальше. Если некогда Фархунд хотел убить его за то, что он противился поклонению Морготу, светлые и благородные люди, прибывшие из Заморья, уничтожат его как создание Тьмы. И оправдаться, конечно, не дадут. А рыбаки, за века так и не признавшие его своим, им помогут. Он покинул селение так скоро, как мог. В злости разметал свою хижину – пусть пришельцам, вынудившим его бросить хорошую жизнь и вновь бежать в неизвестность, ничего не достанется! – и бросил тоскливый взгляд в сторону так и не разгаданного Моря.              Прощаясь с ним вновь, Борух нежданно понял: Море звало его не спеть чужую песню своим голосом, что он не раз пытался проделать, но обрести свою музыку. А для того - выйти к иному морю, на северо-востоке. Это откроет путь к новому и лучшему, к тому, о чём он мечтал.              Неудивительно, что он не мог вникнуть в это послание так долго: оно и сейчас представлялось немыслимым. Прекраснейшая музыка была связана с эльфами или Повелителями Заморья. Мелодии людей тоже были по-своему красивы, хоть и попроще. Но какая музыка – если представить себе подлинную музыку, а не ритмические выкрики или вой рогов – может быть у орка?! То, что Море – не единственное, тоже никогда не пришло бы ему на ум. Рек или лесных озёр могло быть сколько угодно, но ещё одно Море? Не на западе, а на востоке? Но разве он поверил бы, что в Заморье могут жить люди?!              Борух уходил скоро, но гордо и спокойно. Он не позволил изгнать себя и не бежал, но следовал зову Моря. По пути он осознал, что злость его была беспочвенна: решение людей Заморья его уничтожить и согласие рыбаков он только вообразил. Капитан Анардиль всего лишь предположил, что он, Борух - злое создание. Ну да, на самом-то деле он – дитя Света и прекраснейшее из всех разумных существ, а его в злые создания зачислили. Есть от чего взбеситься. Борух рассмеялся – и тем подвёл черту под последним, весьма долгим, отрезком своей жизни.              Вновь выйдя к Великой Реке, он заночевал на самом берегу. Уснул крепко – приучился за столетия спокойной жизни у Моря – и пробудился, окружённый Смуглолицыми в красных кафтанах. Едва дёрнулся, как двое из них выхватили у него лук и нож, другие же скоро обыскали, нет ли иного оружия, и скрутили верёвками руки. После его усадили в кожаную лодку и пересекли реку, а там погнали к северу.              Скоро Борух понял, что его не убьют, однако особой радости от того не испытал. И потому, что гнали его вдоль чёрного хребта, один вид которого подавлял. Таких неприступных, мрачных и зловещих гор Борух ещё не видал – если не считать ближайших к Ангбанду. Подобное сходство более чем тревожило и угнетало. И, конечно, потому что из-за своей беспечности лишился свободы и вновь стал рабом.              Люди в красных кафтанах продали его другим Смуглолицым – всадникам в чёрном с лиловыми узорами и широкими поясами того же цвета. Лбы их украшали золотые подвески в виде двух соединённых полумесяцев, рога которых смотрели вверх и вниз, руки - браслеты.              Всадники цокали языками, оглядывая раба. Один, совсем молодой, с тонкими усиками, разжал ему челюсти, как прежде Фархунд, и хмыкнул, увидев клыки. Наконец ударили по рукам и вновь погнали на север, порой подгоняя хлыстами. В таком положении орк ещё не оказывался: в Ангбанде его не раз били, но не скручивали и не гнали на работы вот так. Он был рабом, но пленником – ещё никогда.              - А ведь мне нравился Ульфанг, - пробормотал он на восточном наречии, одновременно желая быть понятым и не понятым. – И народ ваш нравился, интересный народ…              На него цыкнули, велев заткнуться – понять это было легко, хотя язык за прошедшее время несколько изменился. Смуглолицый с тонкими усиками долго не отводил от него тёмных блестящих глаз и всё похлопывал рукой по своему хлысту. Лицо его оставалось непроницаемым. Должно быть, ждёт ещё какого нарушения или ошибки, чтобы ударить как следует, по старой памяти решил орк. Как бы он хотел никогда не возвращаться к этой старой памяти!              На очередном привале его осмотрели вновь. Тот, с усиками, указал на перекрученные руки, сильно затёкшие за время пути. Частью из слов, частью из жестов Борух понял – он опасается, что раб из-за чрезмерно тугих верёвок вовсе лишится рук и не сможет работать. Развязывал и связывал заново он сам, пока ещё двое держали кривые клинки у шеи Боруха. Теперь руки его были связаны куда слабей, и не за спиной, а впереди. Будь орк на его месте, он никогда не связал бы так пленника – тем более пленника с такими зубами. Когда на ночёвке тот же молодой Смуглолицый заметил что-то подозрительное и увёл за собой караульных, бросив Боруха без присмотра, тот окончательно счёл его заносчивым олухом. Конечно, он перегрыз не слишком-то крепкие верёвки и тихо сбежал на север, куда его и хотели погнать, в надежде, что именно там искать не станут.              В самом деле, рабовладельцы его не преследовали. Повернув к востоку, он изумился, как всё удачно сложилось: сама судьба вела его – пусть столь неприятным способом – именно туда, куда он стремился. А затем он вернул и свободу благодаря этому молодому всаднику, который…              …Сделал всё возможное, чтобы он, Борух, мог сбежать, сообразил он. Быть может, ещё и направил других поискать его на юге или востоке.              Нет, всё-таки в людях было нечто удивительное, к какому бы народу они ни принадлежали.