Над тысячей тысяч трав –
Тысячи тысяч ветров
На просторах Востока.
Тысячи тысяч путей
Для тысячи тысяч коней
На просторах Востока.
Тысячи тысяч следов
Тысячи тысяч подков
Помнят просторы Востока.
Тысячи тысяч знамён
Тысячи тысяч плёмен
Помнят просторы Востока.
Заметив, что их слышат, рабы осеклись - и окончание последней фразы Чёрный чуть слышно допел один; люди переглянулись и закончили:Тысячи тысяч стрел,
Тысячи тысяч костей
Таят просторы Востока.
Тысячи тысяч голов
Тысячи тысяч врагов
Таят просторы Востока...
Слухи разносятся быстро. Люди перестали вжимать головы в плечи при появлении Начальника полей и охотно слушали его наставления. Чёрный старался научить их всему, что знает сам, желая поскорее стать бесполезным для Мордора. Теперь, когда цель, которой он служил, не воодушевляла, а подавляла, он предпочёл бы лишиться высокого положения. Как опасно оказаться у власти, он знал ещё до Тол-ин-Гаурхот; только поверил на время, что здесь - не то, что прежде. Гортхаур не забывал его и временами давал новые задания - скажем, разобраться с исчезновением каравана на северо-востоке Мордора. Оказалось, после одного из землетрясений, нередких в Пепельных горах, их рассекла широкая трещина. Туда и скрылись беглые орки вместе с продовольствием и людьми. Сквозного прохода, однако, не образовалось. В новом тоннеле Чёрный нашёл трупы беглецов, перебивших и частью съевших друг друга. Последние уцелевшие, видимо, умерли от голода и жажды. Так Чёрный и жил - до объявления о начале войны с Эрегионом. - По велению Короля Мордора и Властелина Средиземья… Чёрный вздрогнул от нового титула и вслушался. Выходило, что эльфы не подчинились Гортхауру добровольно, и потому он желал покорить их силой и жестоко покарать как изменников. На войну призывали всех, но, по счастью, в полководцы Чёрного не прочили. Рассудок его не помрачился и, оставив Мордор, он рассчитывал незаметно улизнуть - кто будет следить за каждым воином? В самом деле, его не выделили из числа прочих. Войско разом обдало ужасом - горячим, как раскалённый металл, бьющим по чувствам подобно бичу. Чёрный вовсе не был так бесстрашен и стоек, чтобы противостать ему, и побежал вместе со всеми. Страх гнал его вперёд, страх и удерживал в задних рядах. Он обливался холодным потом от мысли, что эльфы вновь будут гибнуть от его руки - но ужас перед обещанной карой побудил всё же участвовать в войне, добивая умирающих. Чёрный был уверен - или, быть может, уверил себя - что ни один из тех, кого он зарубил, и так бы не поднялся. Когда он достиг эльфийских земель, их уже вовсю разоряли. Под ногами трещали ветви остролистов, срубленные или обугленные. Столица Эрегиона оказалась высеченной в скалах - несомненно, руками нолдор. Ещё различалось былое искрящееся сверкание и победный звон, и тот же порыв, вперёд и вверх, что на Химринге, и та же ясная и светлая гармония, что в Минас-Тирите. Или это сверкали и звенели клинки нолдор, и светлым, ясным и гневным пламенем горели их глаза? Бой подходил к концу. Нолдор отступали, отбиваясь - а кто и бежал, лишившись оружия и не заботясь о порядке. Пятеро развернулись разом, ринулись назад - к оркам, столпившимся и сгрудившимся вокруг чего-то, чего Чёрный видеть не желал. Орочьи вопли перекрыл долгий пронзительный крик. - Назад! - крикнули рванувшейся на этот крик пятёрке. - Если и прорвётесь к Саурону - и лорда не спасёте, и себя погубите! Нолдор точно не слышали своих друзей, врубаясь в толпу орков - и получая рану за раной. - Саурон, - прошептал Чёрный. Ненавистный. Объявление войны рассеяло последние иллюзии - будто майа сожалеет о прежних жестокостях, и, утверждая свой порядок обманом, страхом и тёмными чарами, всё же желает мира, избегая войн и разрушений. Сама война и особенно эта пытка развеяли в прах и остатки восхищения духом - пусть тёмным, но прекрасным, если он того хотел, гордым, мудрым, могущественным, способным создавать красоту и дарить тепло. Его сходство с эльфами было не только одним из обличий; но на что он обращал своё могущество, мудрость и даже способность творить?! Орки. Наместничество в Ангбанде. Тол-ин-Гаурхот. Побеждённый, а затем мёртвый Менестрель. Порабощённые эльфы и люди Белерианда - да, перебить всех до единого он не желал, ему довольно было сделать их рабами Твердыни! Мордор. Чёрное наречие. Рабы из людей. Обращение в раба, пусть и высоко стоящего, самого Чёрного, дотоле свободного. Война с эльфами. Разорение их прекрасных земель. И теперь - это. Чёрный застонал от бессильной ненависти. Даже броситься в гущу врагов и погибнуть, как те пятеро, он не посмеет - ведь Саурон может исполнить свою угрозу! Он заметил движение в большом здании неподалёку. Створка ворот с серебристой звездой была сорвана, и в зияющем проёме промелькнул вроде бы орк. Чёрный скользнул внутрь. Орк, едва удерживая в охапке золото, серебро, самоцветы, всё пытался набрать ещё. Изрубив его, Чёрный немного остыл и огляделся, стараясь не слышать творившегося снаружи. Повсюду лежали мёртвые тела, воздух пропитался запахом крови, и всё, что видел глаз, было раскидано или разломано на части - но не изничтожено, не обращено в мелкие клочки и осколки, не разграблено дочиста. Похоже было, что эльфийскую обитель перевернули вверх дном в поисках чего-то ценного - настолько, что на полу местами валялись никем не подобранные драгоценности. Нашли, как видно, там, где разломан пол, и тут же бросились наружу с драгоценной добычей. Чёрный вглядывался, запоминая навсегда резьбу, горны и тигли, формой которых можно было любоваться, сверкающие камни... Коснувшись одного, он опасливо отдёрнул руку: почудилось, что кристалл - почти живой, и может вскрикнуть от прикосновения чужака. Конечно, такого быть не могло, но он осторожно погладил самоцвет, словно он был цветком или листом. Вспомнилась давняя невоплощённая мечта: применить что-нибудь эльфийское так же, как сами эльфы. Выхватив взглядом как будто недоконченный, нечёткой формы камень, Чёрный положил его на уцелевший стол, взвесил в руке резец и тут же отложил: испортит только. Даже окажись у него талант к ювелирному делу, обработке камней следовало долго учиться - у тех мастеров, что ныне были мертвы или бежали. Проклятая война! Без войны он, правда, и не побывал бы в Эрегионе, но всё лучше, чем видеть, как эта красота погибнет окончательно. Закусив губу, Чёрный скользил взглядом по узору, что вился вдоль стены. В одном месте его правильность нарушалась: завиток чуть отличался от других. Чёрный озадаченно наклонился, обвёл его пальцем, вздохнул - и плита стены сдвинулась. Его движение или дуновение открыло потайную комнату. Внутри всё было нетронуто: стол с письменным прибором; висящий над ним кристалл на цепочке, испускающий голубой свет; ящички с инструментами и образцами камней; книжные полки. Почётное место занимала арфа, для которой в стене была устроена ниша. Чёрному подумалось, что хозяин дома едва ли играл на ней - снимать арфу было не слишком удобно; другое дело - любоваться ей, сидя за столом. Быть может, она была символом, как тот клинок на Химринге. Или бережно хранимой памятью о том, кто на ней играл. Чёрный встал на цыпочки, снимая инструмент - судя по столу, хозяин дома был выше его ростом. Вопреки всему, что случилось только что и должно было случиться, он рассмеялся от радости, словно обрёл именно то, что безуспешно разыскивал долгие века. Эта арфа оказалась символом для него самого. Символом света, надежды, радости, добра, красоты, истины, символом всей музыки мира, и отчего-то - символом Заморья. Вместе с тем как будто именно к ней вёл его сон о задумчивом эльфе у завесы, и зов Моря, и именно арфа - не клинок и не резец - была той эльфийской вещью, что он давным-давно мечтал применить сам, хотя и название-то узнал не так давно. Он улыбнулся, проведя рукой по тёплому дереву, установил инструмент так же, как в нише, и словно ударился лбом о невидимую преграду. Чёрный понятия не имел, как на нём играют. Нужно ли оттягивать струны, как тетиву? Или ударять по ним рукой? Или не рукой? Он осмотрел инструмент со всех сторон, как будто на нём могла быть написана подсказка, но никаких надписей на арфе, естественно, не было. Обнаружился лишь маленький герб на подставке: белый цветок, который вместе с тем был Солнцем и испускал золотые лучи. Что ж, сумел он найти эту арфу - сумеет и научиться игре, если только вырвется из лап Саурона. А не вырвется, будет чем утешаться, вспоминая лучшее. Отложив инструмент, Чёрный обвёл взглядом полки, выбрал наугад книгу, раскрыл и ахнул, узнав почерк - тот же, что и в нарготрондском письме. Тот, кто жил здесь, знал Государя Нарготронда - знал и любил, и горевал о его гибели! Написанное на первой странице казалось скорее наброском, который нолдо отчего-то пожелал сохранить. "Три Камня: воздух, море, земля. Огонь во всех трёх содержится - частица пламенного света Лаурелин. И частица пламенной души. Один обретает пристанище в небесах, другой - в воде, третий - в земле и огне. Вознесение в небо - очищение воздухом. Очищение водой, очищение огнём известны. Очищение землёй - ? Единство небес над Средиземьем и Аманом. Эарендиль. Море разделяет Средиземье и Бессмертные земли: разделяет, но и соединяет. Анар Златопламенный, Сердце Огня - дар валар Средиземью и вместе Аману. Связь Средиземья и Амана через земную стихию - ? Отделённость неба от всего, подверженного тлению. Вечные звёзды. Звёздное небо - и воплощение памяти о юной Арде и поре Пробуждения эльфов. Течение времени, поток событий. Связь водной стихии со временем. Воздействие через водный поток, который возможно обратить вспять. Немеркнущее пламя души. Пламя жизни, пламя юности, пламя порыва, страсти, мечты. Вечность огня при его поддержании. Противодействие разрушительному течению времени через землю - посеянные и прорастающие семена. Образ смерти и возрождения. Чертоги Мандоса. Противодействие времени, тлению и смерти - через смерть? Такое мне не воплотить. Три Кольца: Воздух, Вода, Огонь. Не Земля". Чёрный, до того вбиравший, насколько мог, эльфийскую мудрость, запнулся на этих словах, вспомнив заклятье Кольца. Он торопливо перелистал книгу. Далее шли уже вовсе непонятные рассуждения, выкладки, схемы, списки, наброски. Он задумался, опёршись рукой о стену, и тут она чуть заметно содрогнулась. По всему зданию прошёл едва различимый гул - низкий, глубокий и печальный, точно слагавшие его камни умели плакать. Когда орки вновь ворвались сюда, Чёрный уже успел сжечь книги и выйти из потайной комнаты, пол которой теперь усыпал пепел, с одной арфой в руках. Совершённое им походило на то, что орки творили в библиотеке Нарготронда, но стыдиться было нечего. Хозяин дома, несомненно, предпочёл бы уничтожить свои записи о Кольцах, чем отдать их в руки Саурона. - Гляди, тайник! Эй, ты - там, эта, колец не было? - Нет, одни проклятые эльфийские книжки. Я грамоту знаю, стал читать, может, что полезное - а там всё про море, про Солнце, про звёздное небо… - И верно, гори оно всё! А то Властелин велел, эта, разнести тут всё по камушку… "Чтобы от нолдор и памяти не осталось?" …чтобы, эта, точно отыскать все кольца, какие тут есть. Может, в стену замурованы или ещё как припрятаны. Этот эльф проклятый хитёр, эта, не всё выдал. А это чего? - Не трожь! Я тайник нашёл, моя и добыча, - прижав к себе арфу, Чёрный выбежал наружу, слыша за спиной: - Тут камушки, золотишко - бери не хочу, а этот дурацкую эльфийскую штуковину прихватил! Башка совсем того. - Да эти людишки все того… Перешагивая через мёртвые тела воинов Мордора и защитников Эрегиона, он нагнулся подобрать грязный орочий мешок; казалось мерзостью убирать туда обретённое сокровище, но иначе его было не сберечь. Не владеть ничем ценным, кроме воспоминаний и снов, было куда спокойней. Арфу могли украсть или отнять, посчитав ценной, повелеть выбросить как помеху на войне, испортить - как эльфийскую или просто так. Один нолдо из лежавших рядом застонал, шевельнулся, полуосознанно сталкивая со своей груди голову убитого. Кажется, он был только оглушён. На стон сбегались орки. Чёрный не мог открыто позволить эльфу бежать или вернуться в бой - сочтут изменой, счастье ещё, если просто убьют! Саурон был слишком близко. Он извлёк меч, и сразу накатили воспоминания - о Морвэ, о Восточном Море, о тех, кого он убил во времена владычества Ангбанда. Потом он думал, что выглядел в этот миг совершенно безумным - с трясущимися руками, полуоткрытым ртом, диким, мечущимся туда-сюда взглядом. Тогда же Чёрный лихорадочно перебирал в уме, что может сделать, и нашёл лишь один выход - прижать клинок к шее не успевшего прийти в себя эльфа и выкрикнуть: - Он мой! Он будет моим рабом! Я первый схватил его! - Рабом! - хохотнул какой-то орк. - Если удержишь! - А если сбежит, а мы отловим, эта, наш раб будет! Орки помогли связать пленнику руки - ради собственной безопасности - и Чёрный, подняв его на ноги, повёл за собой. Нолдо скоро совершенно очнулся. Он должен был понимать, что побег без оружия, со связанными за спиной руками среди орды орков - верная смерть; должен был, думал Чёрный, и всё же беспокоился, как бы ярость не побудила пленника поступить именно так. Он обернулся, обжёгся о полные ненависти серо-голубые глаза и прошептал на белериандском так, что орки не должны были расслышать: - Не сейчас, убьют или ещё хуже скрутят. Дождись привала, тогда и беги. Эльф понял сразу, отозвался изумлённым шёпотом: - Так ты хотел спасти меня от смерти, воин Мордора? Как твоё имя? Отворачиваясь, чтобы не обратили внимания, Чёрный привычно пробормотал мордорское имя. В следующий миг он осознал, что "Грамбурз" для эльфа звучит куда омерзительней, чем для него самого. А ещё через миг - что он вовсе не переходил с белериандского на Чёрное наречие, и потому вместо данного Сауроном произнёс совсем другое имя, хотя и с тем же значением. Морандир.