* * *
«Чудовищное происшествие». Очаровательный эвфемизм для теракта — впрочем, последние три года на очаровательные эвфемизмы вообще были непростительно богаты. Ещё очаровательнее он становился, если подумать, что даже в своей смерти мастер Галлия осталась верна себе и совершила последний подвиг, который (как, впрочем, и большинство других), остался незамеченным. Когда одурманенный мальчик со светаком ворвался в кореллианский храм и нажал кнопку, мастер успела вырвать бомбу у него из рук и погасить энергию взрыва в себя, чем спасла всех, бывших рядом. Включая того самого мальчика — Валина Альциона — который теперь сидел напротив Навары и, отревевшись, собирался давать показания. — Я просто ходил по Ордену, и вдруг, знаете, услышал голос... а, нет, вы не знаете. Это голос Силы, его ни с чем не спутаешь. И он сказал мне, что папы больше нет. Вы же знаете, он был в числе Полетевших... Навара кивнул. "Сверхдальний полёт" был маразматической идеей Йоды, которую неожиданно для всех поддержал канцлер: посреди войны с десяток весьма нелишних на фронте джедаев посадили в ча-клиппер и отправили искать пути в соседнюю Галактику, а заодно доложить обстановку в Рубежных Регионах. Последний доклад пришёл несколько недель назад и был засекречен так быстро, что (по слухам) даже до Совета не успел дойти — а следом за ним был только короткий сигнал бедствия и тишина в ответ на запросы центра. Учитывая, что, по слухам, отобранные джедаи были просто небоеспособными инвалидами... — Ты поэтому пошёл в храм? — Не совсем. Вы же знаете, следование... традиционным локальным культам среди юнлингов не поощряется, а я теперь по местным правилам живу, — неловко дёрнул губой Валин. — Тем более, что храм довольно далеко от общежития, а по папе наверняка устроили бы подобающее джедайское бдение. Я думал, просто помолюсь где-нибудь потихоньку. — Однако ты ведь как-то оказался в храме? — Да, советник Вен. И сейчас я думаю, как. Мне кажется, меня кто-то проводил. — Почему? — Я не знаю дороги. То есть примерно представляю, но если меня выпустить из Академии и сказать: давай, иди в храм, я бы заблудился. Мы там были с папой, но всего пару раз, зимой и весной в том году. Обычно на праздники он увозил меня домой, на Кореллию... Альционы. Последние потомки какой-то там древней кореллианской династии чего-то, поэтому живут как люди, в своём доме, в Ордене бывают наездами, обучают друг друга в частном порядке и вообще женятся и всячески размножаются. У Нейи, вон, было три сестры, и все — одарённые. И всех забрала эта клятая война. А Галлиев было только двое: брат и сестра, Арис и Ади. И они четверть века не знали о существовании друг друга... Навара тяжело вздохнул, взял себя в руки и продолжил допрос: — Ты уверен, что не мог проложить себе путь Силой? Ведь ты джедай. — Уверен. Я неплохо ищу людей, но не место. И я не вру, это даже в табеле записано! В табеле, действительно, значилось, что Валин Альцион практически провалил задание на поиск места и вывернулся только хитростью: выведав у экзаменатора, кто будет находиться в указанной ему точке. Что наводило на мысль. — А если бы тебе сказали, что магистр Галлия находится в храме и велели её сыскать и что-нибудь ей передать? Тогда ты бы нашёл дорогу? — Наверное, да. Нет, точно да. Но туда добираться около часа, даже если очень быстро... — А сколько идёт обычная заупокойная служба? — Около двадцати минут, иногда полчаса. Но её проводят после обыденной, которую тоже положено посещать, — быстро ответил мальчик. — Если магистр была религиозна, а не просто так ритуальные услуги отправляла, то... — Она была религиозна, — кивнул Навара. — А обыденная служба длится, если мне не изменяет память, около двух часов. — Даже дольше. Когда потом кого-нибудь провожают, особенно когда военных, то служат длинную версию, трёхчасовую. И она вся вроде как заупокойная. Полчаса — это только церемония прощания. Навара побарабанил пальцами по тонкому пластику столешницы. Всё складывалось одно к одному. — Постарайся вспомнить: вот ты услышал о смерти отца. Что дальше? — Я пошёл на урок начертательной стереометрии, вместе с группой. Это первый урок. Потом тренировка, потом должно быть владение словом, но я на него не хожу из принципа. Мне не нравится, как пишет наш преподаватель, не хочу невольно начать ему подражать. — И тебя за это не наказывают? — Почему, наказывают. Всякий раз как урок закончится, ведут к какому-нибудь магистру и дальше в карцер до завтрашнего утра. Так и живём... Валин осёкся и встряхнул нестриженой головой. Навара довольно выплел лекками сложный узор. В то утро в Академии было несколько магистров, но только один из них мог оказаться в непосредственном доступе разгневанного Вайтвора, потому что его кабинет был совсем рядом с учебным корпусом. Кажется, Валин тоже что-то понял, потому что убитым голосом прошептал: — Я хорошо помню: мастер Вайтвор как всегда вытаскивает меня за ухо из малой библиотеки, ведёт по коридору, дальше по галерее... и всё, только дверь кабинета и уже храм. Но, советник Вен, ведь это значит... Советник Вен задумчиво покачал лекками и аккуратно нажал одну из многих псевдокнопок на панели. Стол и два прикреплённых к нему стула довольно быстро провалились под пол и продолжили скользить куда-то вниз. — Это значит, юнлинг Альцион, что наша единственная надежда состоит в том, что о небольших секретах моего рабочего места была в курсе только покойная магистр. А ещё — что мы всё-таки не сгинем на нижних уровнях и сумеем добраться куда надо. А ещё — что нас не сразу объявят в розыск и тем более не сразу найдут. В розыск-то объявят непременно... Теперь-то советник Вен понимал, почему подробности последнего подвига магистра Галлии так и не попали в новости. Что там, если бы он не упал коршуном на мальчишку, может быть, СБшники по-тихому объявили бы того покойным и допросили уже в полной безопасности. Но — история не знает никаких "может быть". Она имеет дело с реальностью. Иногда — очень печальной.* * *
Выгодным отличием ситского кодекса от джедайского было то, что ситский кодекс писал поэт, и строки его ложились в память не тяжёлыми занудными гирьками, но чеканными стальными перьями, лёгкими и смертоносными: Тьма гасит свечи. Любовь — зажигает звезды. И все же, звезда, умирая, оставит все ту же Тьму — вечную и неизменную. Потому Тьма — начало, и конец, и смысл всякого делания. Потому Вселенная — есть Тьма, и Тьма есть Вселенная, и выбора нет. Тьма дарит покой, ибо Тьма есть ночь и сон этого мира. Тьма дарит покой, ибо Тьма есть забвение, скрывающее боль. Тьма дарит покой, ибо Тьма есть совершенный покой, и во всем совершенство. Тьма порождает Мир, и во Тьму он возвращается, как дитя в утробу матери своей. Поэтому во Тьме покойно, как под сердцем матери покойно младенцу. И в муках рождения покидаем мы Тьму, нашу совершенную мать. Беспокойство — смерть Тьмы, ибо она — покой. Во Тьме нет беспокойства, нет сомнения, нет ошибки. Есть лишь вечность, и даже ее нет, ибо есть лишь Тьма. Красота — смерть Тьмы, ибо она — покой. Во Тьме нет красоты, и нет уродства, и нет любого иного неравенства, но есть лишь Тьма. Добро и Зло — смерть Тьмы, ибо она — покой. Во Тьме нет добра, и нет зла, и нет противоречия, ибо есть лишь Тьма. Мир сущий — смерть Тьмы. Тьма — смерть мира сущего. Так суждено, и так написано, и так есть. Палпатин, Дарт Сидиус, ненавидел эту поэзию с тою же страстью, с которой его учитель её любил. Его деятельной душе были равно противны как идеал мрачного стазиса, нарисованный этими стихами в прозе, так и учительские попытки его воплотить, создав мир вечной войны, вечной гибели, вечного хаоса, в котором стираются границы жизни и смерти, стираются все чувства, стирается самое понятие человечности, уступая место равнодушному, бездумному и безумному принятию неизбежности. «В стране кошмаров, — говорил учитель, — нет места страху». И страной кошмаров должна была стать империя его мечты — империя мечущихся марионеток, направляемых из сумрака всесильными руками познавших Тьму. Он бы несомненно построил её — это ведь не так сложно, как кажется. Вот только родной ученик никак не желал оценить красоту картины и всеми силами цеплялся за привычный, возмутительно логичный, омерзительно разумный и упорядоченный мир. Тогда, тринадцать лет назад, когда учителя удалось вывести из строя — и три года тому назад, когда его удалось наконец добить — казалось, что порядок победил. Что сепаратисты, лишённые направляющей их воли, как-нибудь сами развалятся после первых внятных ударов. Что, тем не менее, под шумок оружейных залпов реогранизация в Империю пройдёт легонько-гладенько. «Ох ты ж люмпампуся моя, до чего ж я был наивен», — мысленно вздохнул Палпатин, закрывая небольшой голокрон, на котором тогда, ещё при жизни учителя, записывал добытые сведения о нём и планы по его устранению. Три года назад хотелось выкинуть всё к хаттской прабабушке и забыть, как страшный сон: как же, ведь угроза миновала, сведения мгновеннно утратили ценность и вообще... и вообще, хорошо, что не выкинул. Как чуял, что пригодится. Впрочем, говоря об одарённых, "как" в данной конструкции использовать нельзя. «В стране кошмаров нет места страху»... неприятно признавать, но старый мерзавец был прав: за прошедшие с Золотой Арены три с половиной месяца взрывы в столице гремели уже семь раз, и уже после третьего местные жители торжественно изменили новостным и аналитическим программам ради эпического, Палпатином же раскрученного, скандала в благородных семействах. Айсан сказала тогда — они просто привыкли, внесли угрозу теракта в список повседневных проблем между отключением горячей воды, аварией в электросети и автокатастрофой. А повседневные проблемы никого не волнуют. «Не этого ли эффекта привычки к чудовищному желал добиться учитель? А следовательно — не он ли стоит за происходящим?». Даже думать такую мысль было жутко, но — акк подери, страх уже привёл его по назначению, следовательно, надо его принять и использовать, а не пытаться подавить. — Значит, Санни, есть уцелевший в теракте, и он пропал вместе с советником Веном? Причём пропал так капитально, что ребяточки твоего папы, внезапно решившие навестить офис скромного адвоката, ушли несолоно хлебавши и теперь роют носом землю? — Вкратце, именно так, — кивнула та. — У папы есть любопытный исходящий вызов в сторону Академии. Ничего конкретного, обычный стационарный комлинк где-то в малой библиотеке, но сам факт мне уже нравится. — И сколько времени прошло с исходящего до визита СБ к советнику Вену? — Около пятнадцати минут. Из них десять ушло на то, чтобы узнать о существовании выжившего и о том, кто именно и куда его дел. — А откуда о выжившем узнал Вен? — От Ариса. Вен что-то вроде друга семьи, Ади выкупила его из рабства, оплатила обучение и нашла ему работу. — Арис? — Во второй приёмной. Жаждет мести. — Ну... наш долг предоставить ему шанс, не так ли?