Строя воздушные замки на камне

В Ангва Бич незаметно прокралась осень – точно те пауки, что буквально за ночь завелись у Лили в комнате. Еще вчера было лето, стояли солнечные жаркие дни, и вдруг все разом закончилось. Море бурлило и пенилось, и во время отлива на песке оставались водоросли и дохлые медузы. В доме было пусто – впервые за то время, что Лили тут жила. Дети вернулись назад в школу, а Орден перестал посылать сюда своих раненых – они оставались в Британии, поближе к штаб-квартире. На случай, если в них возникнет нужда. Не было больше и временных постояльцев, которые прятались бы у них от Пожирателей. Лили не знала, что и думать об этом, но все равно тревожилась. От этих мыслей она отвлекалась, готовясь к появлению Гарриет. Всеми медицинскими аспектами с самого начала занималась Аделия, но по мере приближения родов она все чаще и чаще брала на себя роль, которую при нормальных обстоятельствах выполнял бы отец ребенка – Сев. Она доставала для Лили разную еду, когда той хотелось всякой экзотики; когда та мерзла, укутывала ее одеялом – и помогала его развернуть, когда той становилось жарко. В глубине души Лили была ей благодарна, но беременность брала свое, и на первый план выступали совсем другие эмоции. Ей все еще хотелось, чтобы рядом был Сев – и это он, а не Аделия, носил ей мороженое в креманках, когда в камине плясало пламя, а на улице становилось сыро и холодно. Временами Лили начинала злиться на Аделию и цеплялась к ней по мелочам. Из-за сущей ерунды – например, из-за того, что та-де слишком медленно готовит сад к зиме. Но Аделия лишь мило улыбалась, вытирая перепачканные в земле руки, и отвечала: "Сейчас только сентябрь. У нас полно еще времени, дорогая". Она будто даже не замечала, что Лили злится. Сев бы точно заметил – и ответил тем же, и они бы цапались до тех пор, пока взаимные упреки не перешли бы в завуалированные комплименты. Она так ужасно по нему скучала – хоть и симпатизировала Аделии, и ценила ее притворную вежливость. (Притворную-притворную. Распознать это было несложно; Лили решила, что та мирится с ее выходками только из-за близящихся родов). У нее ныло сердце при мысли о том, что Сева и тогда не будет рядом. Что он не сможет держать ее за руку, когда она будет рожать их дитя. Что он не сможет увидеть Гарриет, когда она только-только появится на свет... Как-то раз, когда у Лили было особенно слезливое настроение, она рассказала об этом Аделии. Но та лишь рассмеялась: - Мужчины не умеют управляться с младенцами. Тебе будет казаться, что ты в жизни не видела никого прекраснее, а он увидит только розовый сморщенный комок. - Не может быть, - не поверила Лили. - Уж на новорожденных я насмотрелась, - сказала Аделия. - И я буду думать то же самое. - Но это его ребенок! Аделия лишь покачала головой: - Не он дал ему жизнь. - Он, он. Только девять месяцев назад. Аделия рассмеялась, и Лили тоже, но потом она стала вспоминать события девятимесячной давности – по подсчетам выходило, что Гарриет была зачата в ту ночь после Дэнкворт-мэнора, – и грусть нахлынула с новой силой. Лили достала свой альбом с фотографиями и долго смотрела на снимки Сева – Сева-взрослого и Сева-подростка, гадая, о чем он сейчас думает. О чем вообще должны думать шпионы? По здравом размышлении выходило, что ни о чем, просто потому, что так безопаснее. Она по очереди поцеловала снимки. Оба Сева одинаково нахмурились. - Вы считаете меня слишком сентиментальной, знаю, - прошептала Лили. - Но он еще сентиментальнее меня. Сев-взрослый закатил глаза и откинул с лица волосы. Сев-подросток снова скрылся за деревьями. По утрам Лили все еще ходила гулять к морю, хоть ее тело и стало тяжелым и неповоротливым. То, что летом начиналось как легкая дрожь, как невесомый трепет крыльев бабочки, со временем превратилось в настоящего маленького человечка, живущего у нее в животе. Порой она даже замечала очертания крошечных ножек или ручек, когда Гарриет внутри лягалась или размахивала кулачками, и пыталась вообразить, что бы сказал Сев, если бы тоже это увидел. "Кажется, у тебя там завелся паразит. Предлагаю подумать об операции". Похоже, в эти дни ей становилось грустно из-за всего на свете. Как-то раз в самом начале октября она проснулась еще до рассвета – лежала в кровати и смотрела на ползущие по стене тени, похожие на чернильные пятна. Гарриет завертелась внутри, и Лили положила руку на живот, ладонью ощущая движение. - Потерпи, - прошептала она. - Скоро я выпущу тебя из этой клетки. В ответ Гарриет лягнулась – словно хотела сказать: "Вот еще, я сама оттуда выберусь". Лили улыбнулась – Сев бы явно ею гордился. Она позавтракала в одиночестве – теперь, когда у них не осталось постояльцев, Аделия не вставала рано. Снаружи шуршал ветер – трепал оголившиеся плети плюща, а если вслушаться, то можно было различить, как вдалеке шумит океан. Покончив с завтраком, она отправила посуду в мойку и спустилась к морю. Волны сегодня казались выше, чем обычно, и пена отливала розовым – солнце вставало, и вдоль горизонта тянулась светлая полоска. Лили поплотнее завернулась в свитер – смотрела на восток, думая о Севе. По ногам вниз поползла струйка чего-то теплого. Сначала она не сообразила, что это такое. Наколдовала Люмос и увидела на песке темное пятно – прямо там, где стояла. А потом живот пронзила боль. "Гарриет", - подумала Лили. Она послала патронус разбудить Аделию и побрела назад к дому – напрямик через дюны, оступаясь и оскальзываясь на сухом песке. Стебли морской травы мешались, путаясь под ногами, и слабый огонек Люмоса едва позволял разглядеть обратную дорогу. Снова боль. Лили вскрикнула, чуть не выронив палочку. - Лили! Теплые руки схватили ее за плечи. Ей хотелось, чтобы это был Сев. - У меня отошли воды, - сказала она. - Знаю – твоя лань рассказала. Давай за мной, в комнату. - Аделия была в мантии поверх ночной рубашки – и босиком, несмотря на осенний холод. - Сгоняю за обезболивающим, а ты пока лежи и дыши. - Она подтолкнула Лили в дом, и тело снова прошило болью. Казалось, она расходилась сразу отовсюду, не только из живота. - Мне больно. Что с Гарриет? Это вообще... нормально? - А то, - ответила Аделия. - Я же говорила: ощущения те еще. Идем. Она повела ее вверх по лестнице – лампами они заморачиваться не стали, и путь им по-прежнему освещал только огонек Люмоса. Оказавшись у себя в комнате, Лили кое-как доплелась до кровати и растянулась на матрасе. Снова боль... ей же надо было считать, так ведь? Она попыталась на этом сосредоточиться, но тут Аделия сказала: "Устраивайся – я сейчас вернусь", и Лили сбилась со счета. Заставив себя подняться с постели, она достала из ящика комода свой альбом. Оба Сева на колдографиях будто бы чувствовали, что происходит. Сев-подросток орал на ту Лили, которая его щелкнула; длинная сердитая тирада – как всегда, когда он был напуган. Сев-взрослый нервно расхаживал по снимку туда-сюда – ни дать ни взять взволнованный отец из кинофильма. Лили улыбнулась. Ее щеки были мокры от слез. Очередной взрыв боли – и альбом едва не выпал у нее из рук. Вернувшись в постель и скинув туфли, она раскрыла его и поставила на прикроватный столик, чтобы оба Сева могли за ней наблюдать; в каком-то смысле это будто бы приближало ее к нему – давало иллюзию, что он рядом, готовый держать ее за руку и повторять, что все будет хорошо... Но нет – Сев бы скорее держал ее за руку и на все корки честил Аделию. Новый приступ боли – на этот раз Лили стала считать. В комнату вернулась Аделия, левитируя за собой склянку с зельем. - Как у нас дела? - спросила она, пододвигая стул к кровати. - Больно, - сказала Лили. - Знаю, дорогая. Тебе нужно дышать – помнишь? - Аделия задрала ей платье до талии, стянула трусики. Лили втянула в себя воздух, сделала один вдох, другой – как летом, когда она каждый вечер тренировалась, сидя на крыльце. Аделия коснулась палочкой ее живота, склонила голову и прислушалась – а затем расплылась в улыбке. - А, все просто замечательно. Как по нотам идет, - она убрала Лили волосы со лба. - Кажется, маленькой Гарриет не терпится появиться на свет. Вместо ответа Лили вскрикнула – очередные схватки сотрясли все ее тело. - Не забывай дышать, - напомнила Аделия. Лили послушалась. - Что дальше? - выдавила она, хватая ртом воздух. - Ждем, - улыбнулась Аделия. - Уже недолго осталось; как я и сказала, этой малышке не терпится появиться на свет, - и протянула Лили склянку с обезболивающим. - Вот, выпей. Ей казалось – прошли часы. Схватки становились все чаще; Лили дышала, уставившись в потолок. Севы на снимках злились и бушевали. - Ага, а вот и она, - заметила Аделия – таким тоном, словно они поджидали в парке подругу. - Я же говорила: уже совсем скоро. - Что? - Лили попыталась сесть – боль волной омыла все тело. Аделия заставила ее снова откинуться назад. - Головка показалась, - Аделия наколдовала диагностические чары – над кроватью повисла светящаяся сеть, заполняя комнату потусторонним янтарно-желтым мерцанием. Лили закричала. Аделия дала ей еще обезболивающего. - Тужься, милая, - голос Аделии звучал до безобразия спокойно. Она снова заорала – то зелье, которым ее напоили, только притупляло боль, но до конца ее не унимало; Лили больше не чувствовала, что ее разрывают пополам, но и только. Все, что ниже ног, казалось чужим и далеким. В комнате было жарко – Лили вся взмокла от пота. Перед глазами мелькали звездочки. А затем она услышала крик. Вопль младенца. - Быстро, как я и говорила, - заметила Аделия. Взмахнула палочкой – и внутри будто что-то исчезло. Но больно от этого не было; скорее, похоже на оборвавшуюся связь. Лили попыталась приподняться на локтях. - Можно мне... на нее взглянуть? - голос прозвучал сдавленно и хрипло, как будто у нее болело горло. Аделия не ответила, просто поднесла поближе запеленутый в одеяла сверток и отдала его ей. Гарриет. Ее личико было красным и сморщенным, кожа – липкой и влажной. Она вопила так, словно ненавидела весь мир, и этим напомнила Лили Сева – он тоже норовил поскандалить, когда был напуган. Она прижала Гарриет к груди. Аделия не ошиблась; она в жизни не видела создания прекрасней. Интересно, что бы сказал Сев, если бы тоже ее увидел – наверное, что она похожа на тючок мокрого белья... Но на самом деле он бы так не думал. Ему бы тоже казалось, что она прекрасна. Лили поцеловала Гарриет в лоб (та все еще орала во всю глотку, но сейчас это было неважно) и откинулась на изголовье кровати, измученная и счастливая – а снаружи, за стенами дома, вставало солнце, заливая светом весь мир.