"Последний шанс"

Следующие тренировочные дни проходят приблизительно так же, как первый. Я завтракаю вместе со своей командой, потом спускаюсь в глубины Тренировочного центра и перехожу из одной секции в другую, стремясь объять необъятное. Хеймитч показывает мне метательные диски, с которыми можно тренироваться, если под рукой нет чакры. И я послушно работаю с ними, хотя отлично понимаю - овладеть этим искусством за два дня невозможно. На третьи сутки я выхожу из Тренировочного центра раньше обычного. Иду по коридору, полностью погруженная в свои мысли, и вдруг слышу странное поскуливание. Ничего не понимая, двигаюсь на звук. И вижу Энни, напарницу Финника из Четвертого дистрикта. Она сидит в углу коридора, сжавшись в комок, трясется всем телом и прижимает ладони к лицу. Кажется, у девушки паническая атака. Опускаюсь рядом с ней на колени и осторожно касаюсь плеча. Энни вздрагивает и отрывает ладони от лица. Бросает на меня испуганный взгляд, и я тут же убираю руку. - Все хорошо, это просто я. Мадж, помнишь? Я не причиню тебе вреда. Она дышит хрипло и прерывисто. Как моя мама, когда сталкивается с очередным приступом. В глазах девушки плещется ужас, и я снова тянусь к ней. Осторожно поглаживаю по спине и прошу: - Дыши. Дыши медленно и глубоко. Вдох, а потом выдох... Отлично, у тебя получается... Давай еще разок. Вдох и выдох. Вот так, все хорошо... Ее грудь медленно поднимается и опускается, дрожь постепенно уходит из тела. Я беру руку Энни и кладу ей на колено. Помогаю почувствовать свое тело. И продолжаю говорить: - Ты молодец, ты хорошо справляешься. Это обычная паническая атака. Она скоро пройдет. Ты в безопасности. Сейчас ты в безопасности. Просто дыши... Она постепенно успокаивается, взгляд становится более осмысленным. Теперь девушка уже сама держится за мою руку. Хрипло шепчет в темноту коридора: - Снова. Снова здесь... Я так... так часто видела это во сне. Я не знаю, что на это ответить. Просто сажусь рядом с ней на пол и глажу по плечам, пока Энни не перестает дрожать. Именно в таком положении нас находит Финник. И тут же начинает нервничать. - Что здесь происходит?! Энни вздрагивает от громкого звука, но видит Финника и мгновенно расслабляется. Я помогаю ей встать, и через секунду девушка оказывается в объятьях напарника. Я бросаю на них взгляд, и понимаю, что эти двое - намного больше, чем просто друзья. А значит, на Арене им будет еще сложнее, чем мне. Правда, это открытие меня почему-то не радует. - Ты что-то ей сделала? - спрашивает Финник. И я впервые слышу его голос без привычных бархатистых ноток. Открываю рот, чтобы ответить. Но Энни опережает меня. - Она мне помогла. У меня был... приступ. А Мадж помогла успокоиться. Финник снова смотрит на меня. Постепенно из его глаз уходит настороженность, а на губах появляется кривоватая улыбка. - Как мило. Ищешь союзников, Мадж? - Если бы и искала, к тебе бы обратилась в последнюю очередь, - отвечаю я, потому что Финник, в отличие от Энни, мне абсолютно не нравится. - Я не имею дел с профи. - Смелое заявление для дилетанта. - А я вообще смелая, - вру я, не моргнув глазом. А потом разворачиваюсь и иду к лифтам, оставляя их вдвоем. У меня нет сил участвовать в словесных перепалках. Лучше уж расстаться на спокойной ноте. * * * Вечером нас ждет индивидуальный показ, и я уже заранее нервничаю. Не знаю, чем смогу впечатлить распорядителей. Да и нужно ли вообще стараться? В этих Играх все идет не по плану. И если кто-то из спонсоров решит сделать ставку на меня, то только потому, что посчитает аутсайдером. Наблюдая за тем, как трибуты один за другим скрываются в тренировочном зале, я все больше и больше волнуюсь. Наконец, Хеймитч тоже поднимается со своего места. Подмигивает мне и входит в зал. Я остаюсь одна. Чтобы чуть-чуть успокоиться, начинаю считать вдохи и выдохи. Дохожу до пятисот двадцати восьми, и тут меня, наконец, вызывают. Захожу в зал и понимаю, что особо стараться нет смысла. Распорядители меня практически не замечают. Они едят, разговаривают и, по-моему, отлично проводят время. Это меня почему-то успокаивает. Не спеша направляюсь к секцию холодного оружия и беру несколько метательных дисков. Потом перемещаюсь в секцию маскировки и наношу на кожу краски. Маскируюсь, затем метаю диски - получается даже лучше, чем на прошлой тренировке. Распорядители наблюдают за мной без особого интереса, но доброжелательно. Выполнив задуманное, я одариваю их своей фирменной улыбкой - в меру дружелюбной и в меру непринужденной. Я годами отрабатывала ее на школьных учителях. Несколько человек улыбаются в ответ. И, наверное, именно благодаря этому, вечером я получаю семерку. Всего на один бал меньше, чем Хеймитч. * * * Весь следующий день посвящен подготовке к интервью. Первую его половину я провожу с Питом - обсуждаем стратегию моего поведения. - Не обращай внимания на толпу в зале, - советует Пит. - Выбери какую-нибудь точку за их спинами. Цветок на балюстраде или циферблат часов и, как только начнешь нервничать, ищи его взглядом. Сможешь? - Смогу, - киваю я. - Мне кажется, в этот раз проблем не будет. За последние дни я привыкла все время быть на виду. - Хорошо. Теперь подумаем над твоим образом. Здесь нужно что-то среднее между открытостью и загадочностью. Продемонстрируй им... - Светскую барышню? - подсказываю я. Пит улыбается. - Да, что-то вроде этого. Будь милой и обаятельной, возможно, чуть глуповатой. Но не открывайся до конца. В тебе должна быть загадка. Глубина, в которую им будет интересно заглянуть. Я понимаю, что он имеет в виду, и согласно киваю. О том, как вести себя в обществе, я знаю не понаслышке. Мой отец - далеко не самый популярный чиновник Панема. Но несколько раз в году он принимает у себя гостей из Капитолия, устраивает званые обеды, участвует в празднествах. И я умею производить хорошее впечатление на гостей. Всего-то и нужно, что быть внимательной, ненавязчиво хвалить чужие наряды/прически/идеи, мило улыбаться и говорить людям то, что они хотят услышать. Я не слишком люблю все эти "ритуальные танцы", но при необходимости отлично их исполняю. Закончив с обсуждением завтрашней стратегии, мы с Питом переходим к более насущным вопросам. - Я звонил твоему отцу, - сообщает Пит, придвигаясь ко мне поближе и понижая голос. - С ним все в порядке. Твоя мама приболела, но она в стабильном состоянии. Миссис Эвердин за ней присматривает. - Хорошо, - выдыхаю я, хотя чувствую себя не самым лучшим образом. Маме стало хуже, а ведь я еще не на Арене. Страшно представить, что с ней будет, когда начнутся Игры. - А как Гейл? - Он тоже в норме. Твой отец сказал, что после нашего отъезда в дистрикте все спокойно. Ну, насколько это вообще возможно. Шахты работают, дети ходят в школу... Миротворцы ведут себя как обычно. После этих слов я немного расслабляюсь. Мне даже удается поверить, что теперь все обойдется. Судя по тому, что Аврелию отстранили от работы с нами, распорядители Игр ею недовольны. А может, и сам Сноу - чем черт не шутит? В такой ситуации она вряд ли будет мне мстить. Тем более, через близких людей. Скорее всего, сейчас женщину волнует только собственная шкура... Следующие полдня я провожу вместе с Эффи. И это не хуже, чем беседа с Питом. Я прекрасно знаю все, чему должна научить меня сопроводительница. Умею красиво сидеть, ходить на каблуках, носить платья любой длины и фасона. Эффи расцветает на глазах и постоянно меня хвалит. Расстаемся мы вполне довольные друг другом. И снова я засыпаю, сжимая в руке браслет. А когда просыпаюсь, понимаю, что настал день интервью. А значит, послезавтра начнутся Игры. У меня совсем мало времени... Спускаюсь к завтраку, хотя совсем не чувствую голода. Чувство страха, которое я старательно загоняла вглубь себя, прорывается наружу. Делаю над собой усилие и отмахиваюсь от него. Нужно успокоиться. Нужно жить здесь и сейчас, не думаю о будущем и не жалея о прошлом. Это мой единственный шанс. Впрочем, сказать куда проще, чем сделать. Я чувствую себя бесконечно одинокой и несчастной. Не лучший настрой для интервью. Ни на кого не глядя, ковыряю вилкой в омлете. И прихожу в себя, только когда Пит касается моей руки. - Мэгги? Ты как? Поднимаю голову и фальшиво улыбаюсь - репетирую перед интервью. - Все хорошо. Просто задумалась. Судя по взгляду Пита, он мне не верит. Но и вопросы больше не задает. Мы молчим до самого конца завтрака, а потом я в сопровождении Эффи отправляюсь в гримерную. Она желает мне удачи, но я только киваю в ответ. Безучастно сижу на стуле, пока помощники Цинны колдуют над моими волосами и лицом. Потом, наконец, приходит дизайнер. Окидывает меня внимательным взглядом и, кажется, остается недоволен увиденным. - Ты сегодня спала, Мадж? - По ощущениям, до сих пор сплю, - улыбаюсь я и поднимаюсь со стула. - Я в порядке, правда. Просто не знаю, что говорить на интервью. Вчера думала, что знаю. А сегодня все кажется каким-то... глупым. - Тогда пусть за тебя говорит твое платье, - отвечает дизайнер и помогает мне одеться. Я ныряю в платье и сразу же чувствую, какое оно тяжелое. Корсет полностью усыпан алмазами, а юбка атласная, серебристо-белая, и ложится на пол мягкими волнами. Платье похоже на свадебное, но на спине такой глубокий вырез, что в нашем дистрикте это считалось бы неприличным. Впрочем, впечатление несколько сглаживают тонкие цепочки, протянувшиеся от одного моего плеча к другому. И они тоже усыпаны бриллиантами. - Я снова буду блестеть? - спрашиваю я с улыбкой. - Ты будешь блистать, - отвечает Цинна. И тут же добавляешь: - Знаешь, как тебя называют поклонники? С легкой руки твоего друга Одейра... - Одейр мне не друг, так что вряд ли мне понравится это прозвище, - несмотря ни на что, мне становится смешно. Цинна задумчиво потирает подбородок. - А Хеймитч вроде говорил, что вы союзники... Ну, не существенно. Просто знай, что они зовут тебя "Алмаз Панема". - Как Капитолий? - невольно хмурюсь я. - Не очень приятная ассоциация. - Зато спонсорам понравится, - пожимает плечами Цинна. Потом берет меня за руку и ведет прочь из комнаты. - Выше нос, Мадж. Я уверен, что ты справишься... И не только с интервью. Не знаю, как это у него получается, но после разговора с Цинной я чувствую себя увереннее. И когда мы с Хеймитчем сидим в ожидании интервью, наблюдая за другими трибутами, я практически не волнуюсь. До тех пор, пока не замечаю среди зрителей министра Антония. Он сидит рядом со своей психованной женой и выглядит совсем не так браво, как обычно. Черты лица мужчины заострились, под глазами залегли глубокие тени. Да и Аврелия подрастеряла свой лоск. Неужели... Неужели ее выходка действительно имела серьезные последствия? Вполне возможно, если учесть, как настроены зрители. Трибуты, интервьюируемые Цезарем Фликерманом, открыто возмущаются правилами нового сезона Игр. Зрители их поддерживают. А тут еще Хеймитч под руку со мной, как живое напоминание о 50-х Голодных играх, когда он так ловко обвел распорядителей вокруг пальца! Да, вполне возможно, что у сладкой парочки возникли проблемы. Придя к такому выводу, я улыбаюсь им и приветливо машу рукой. Аврелия меняется в лице, Антоний чуть заметно хмурится. Наконец, наступает моя очередь выйти на сцену. Хеймитч ободряюще сжимает мне локоть, я подхватываю подол и, решительно вскинув голову, направляюсь к Цезарю. Он сияет, как начищенная монетка, отчего выглядит еще чуднее, чем обычно. Подает мне руку, помогая сесть в кресло. И радостно восклицает: - А вот и наша новенькая! Привет, Мадж! Как твое настроение? - Привет, Цезарь, - улыбаюсь я в ответ. - Шикарный парик. Ведущий тут же хватается за голову и поправляет свои ультрамариновые волосы. - Ах, дорогая, это вовсе не парик! - В таком случае, я завидую тебе белой завистью, - улыбаюсь я. - Мне о таком объеме остается только мечтать. Цезарь смеется и грозит мне пальцем. - А ты у нас, оказывается, кокетка! Поверь, Мадж, когда ты вошла на сцену, половина мужчин в зале была сражена на повал. - Только половина? - переспрашиваю я, приподнимая брови. - Не зря Цинна сказал, что я сегодня не выспалась. Цезарь снова смеется, и я чувствую себя вполне удовлетворенной. Главное, тянуть время. Мои три минуты скоро закончатся, а до неудобных вопросов дело так и не дойдет. И Цезарь, сам того не осознавая, идет мне на встречу. - Я уверен, что у такой красивой девушки очень много поклонников. А скажи-ка, Мадж, мужчины часто совершают из-за тебя безумные поступки? Я улыбаюсь и нахожу взглядом министра Антония. Держу паузу, а потом равнодушно бросаю. - Разве что, отвергнутые. По лицу мужчины проходит судорога, а Аврелия бросает на меня злобный взгляд. Я чувствую себя полностью удовлетворенной и снова смотрю на Цезаря. Он потрясенно качает головой. Потом подвигается ко мне поближе и, демонстративно понижая голос, спрашивает: - А как насчет не отвергнутых? Есть же, наверное, парень, к которому ты благосклонна? К которому хотела бы вернуться? Такой поворот разговора мне не нравится. Но, в конце концов, я сама задала тон нашей беседе. И, кроме того, мне пора сказать что-нибудь серьезное. Иначе на фоне других трибутов, открыто возмущающихся жестокостью Капитолия, я буду выглядеть абсолютной пустышкой. А это не совсем то, о чем говорил Пит. - Да, - отвечаю я уже без улыбки. - Такой парень есть. - Как это трогательно! - восклицает Цезарь таким тоном, каким нормальные люди говорят: "Какая хорошая шутка". - Тебе, наверное, очень тяжело. Ведь вы даже не успели проститься. - Мы вместе пришли на Жатву, - пожимаю плечами я. - Так что... я еще не очень соскучилась. Цезарь подвигается еще ближе, всем своим видом выражая участие. Я очень надеюсь, что мое время вот-вот закончится, но оно тянется, словно резиновое. - А что... что последнее он тебе сказал, Мадж? Поделись с нами, пожалуйста. В голосе Цезаря столько драмы, что мне становится смешно. Поделиться? Что ж, это я могу. Чуть понижаю голос, словно пытаясь скрыть волнение, и произношу: - Он сказал... что мне не обязательно вызываться добровольцем. Пару секунд Цезарь молчит. Потом недоверчиво смотрит на меня и качает головой. - Так ты... Ты хотела вызваться добровольцем? В год Квартальной бойни? - Да, хотела, - киваю я. - Мы же не знали, что в этом году добровольцев не будет. Но, как видишь, удача на моей стороне. Однако Цезарь никак не реагирует на шутку. Он по-прежнему в замешательстве. Помолчав секунду, мужчина вопрошает: - Но зачем? Зачем ты хотела быть добровольцем? Я пожимаю плечами и отвечаю просто: - Чтобы победить. И в ту же секунду звучит сигнал, свидетельствующий об окончании интервью.