Чердак на Великолепной Миле

      Не знаю, можно ли было ненавидеть этот город сильнее, чем ненавидел его я.       Каждый вечер, глядя на его чёрную, лоснящуюся от сальной воды тушу, я проклинал его. Проклинал так неистово, что сил не оставалось больше ни на что. Только стоять у окна, затянутого пеленой серого, пахнущего дымом дождя, допивать горький виски и смотреть на соседнюю крышу. Такую же грязную, подтекающую мутными каплями, нависшую над узкой мощёной щербатым кирпичом улочкой, как и та, под которой находился я. Такую же, как и тысячи других крыш этого ужасного города.       Каждый вечер я говорил себе, что больше не участвую в войне с этим городом, что я просто наблюдаю за ним, как за полётом пчёл, но каждый же вечер я понимал, что безбожно лгу. И вновь проклинал себя.       Каждый вечер виски заканчивался быстрее, чем проклятия, и я наливал себе ещё. И ещё. Что мне оставалось, кроме как пить в своём пустом задымлённом кабинете на чердаке, который впитывал в себя ночную тоску подобно губке на дне грязной ванны? Что мне оставалось в этом городе, давящем на плечи тяжёлой мокрой лапой? Только заливать дождь виски и понимать, что этот город – моя могила, из которой я не в силах сбежать. Потому что нет смысла – остальные могилы точно такие же, как моя: с сырым дождём, чадом над тротуарами, выстрелами в темноте и гнетущей пустотой под старыми крышами. Там меня не ждало ничего и никто, а тут была горстка друзей и хоть какие-то связи, позволяющие отсчитывать дни и ночи. Бывших полицейских, ушедших в частный сыск, не любят независимо от города. Чего мне ждать от своей судьбы в другой могиле, если и эта одаривает меня сполна?       Мой бар был опустошён ещё не до конца. С ним я мог коротать не одну ночь, потому что расплатиться наличными у клиентов получалось не всегда – откуда у седой добропорядочной леди, пытающейся отобрать завещание покойного супруга у сволочи-невестки, лишняя двадцатка? – и мне делали презенты. Нарушая закон ради того, кто постарался восстановить справедливость и вернуть им или честное имя, или утраченную собственность. Что ж, и этому я был благодарен – эти подарки спасали меня от желания выть в окно, высунувшись по пояс и подставив проклятому городу лицо. С каждым новым глотком успокоение обнимало меня сильнее и сильнее, и я практически забывал о своей ненависти. Но с первыми лучами солнца она возвращалась, бесцеремонно распахивая облезлые ставни, заставляя стонать, сжимая пальцами виски, и усаживалась на изголовье моего старого дивана, на котором я находил приют.       Этот город сводил меня с ума, и я не мог противостоять ему на трезвую голову. Но приходилось. Дни принадлежали не мне, а тем, кто приходил за помощью. Ради этих встреч я заставлял себя хотя бы разлеплять веки – несмотря на все мои умения, увидеть что-то с закрытыми глазами не представлялось возможным. Как бы мне этого ни хотелось.       Во входную дверь бухнуло. Я безошибочно понял, кто находится с той стороны ещё до того, как услышал знакомый до тошноты голос.       — К концу недели! Если в субботу ты не принесёшь мне оставшиеся деньги, можешь считать, что в этом году Санта не найдёт твоего адреса в своём списке. Слышишь?       Ну, конечно, я слышал. И даже мрачно кивнул в ответ, стараясь отговорить себя от желания запустить в стеклянную дверь хрустальной пепельницей.       Мой арендатор отличался умом и сообразительностью в большей степени, чем казалось бы на первый взгляд. И уж куда большей силой, чем могло бы представиться. Тучный Рональд Резник с вечно засаленной головой и с застрявшими в жидких усах остатками омлета с беконом был одним из тех людей, которые не читаются с полувзгляда. Именно такие представляют из себя наиболее высокую опасность – они способны на всё, что взбредёт в их голову. Как бы безобидны они не выглядели. Еврейская хитрость и португальская темпераментность сплелись в тяжёлом плотном теле как две гадюки, наделив хозяина дома на редкость трудным характером и тяжёлыми кулаками. За обманчиво-глупым лицом скрывалась дикая ярость, пробуждающаяся от единого сказанного поперёк слова. И я пробуждать не хотел её вовсе, хоть и не страшился. Просто перспектива лишиться последнего прибежища и офиса меня несколько нервировала.       Стукнув в мою дверь ещё раз, видимо для проформы, Рональд сплюнул на пол и развернулся к лестнице. Я вслушивался в звук его удаляющихся шагов, даже не обернувшись от окна.       Месяц не задался с самого начала и мой арендатор уже в третий раз попытался выбить дверь на мой чердак, служивший и офисом, и квартирой. Это стало почти традицией – стучать в мою дверь и уходить от неё, так и не решаясь выбить. Видимо, чувство самосохранения у Резника всё же присутствовало. Поэтому он предупреждал о том, что я остался должен половину квартплаты через дверь. Я был ему за это благодарен…       На город за окном спускался вечер. И тени, падающие на пол, подползали к моим ногам. Мне хотелось отпнуть их подальше из своей квартиры, на ту сторону Великолепной Мили, которая была уже мертва. Мне умирать пока не хотелось, хоть и подмывало – бессмысленность существования на задворках бриллиантового блеска разрастающейся светской улицы Чикаго давила на плечи. Где-то там кипела фальшиво-сверкающая жизнь, плескалось великолепие и искрилось шампанское в бокалах. А сюда – к последним домам за стоящимся кварталом долетала только пыль и звук отбойных молотков. Грандиозная стройка кипела где-то впереди, подбираясь всё ближе и ближе, вселяя уверенность в том, что скоро Великолепная Миля подступит к порогу. Только вот не подступала, уже который год. Даже несмотря на то, что дома по соседству давно уже были выставлены на торги и проданы с молотка за копейки – для новых отелей требовалось место. Здесь царствовала темнота и пыль. И, когда-то выгодная сделка со снятием чердака в людном районе стала для меня самой большой ошибкой в моей жизни. Самой большой после решения идти в морскую пехоту.       Ненавистный мне город пожирал всё, что я пытался сотворить в своей жизни. Он загнал меня на окраину будущей роскоши, забил под крышу восьмиэтажного старого холодного дома с летучими мышами в подъездах и дурно пахнущей канализацией под окнами. Он наградил меня чадящим старым бойлером и крохотной комнаткой, в которой я коротал ночи, а после выходил в остальную часть снимаемой мною квартиры – кабинет с обшарпанным столом и перегоревшей лампой.       Но чешские корни, унаследованные от отца, не позволяли мне свернуть с полдороги. Я противостоял этому городу так, как умел – раскрывая его карты и нарушая его планы. Кто же был виноват, что Великая депрессия добралась и сюда – на окраину Великолепной Мили, в пыльные дома с грязными крышами. И расползлась чёрными щупальцами дымного дождя, лишая возможности дышать полной грудью и засыпать без мысли о том, что завтра арендодатель вновь может постучаться в мою дверь.       И вот сейчас, стоя напротив грязного окна, всматриваясь в темные стёкла мёртвого дома на другой стороне узкой улочки, я мучительно размышлял над тем, где мне взять деньги на погашение долга. Плечо, на которое давеча опустился одобряющий кулак арендодателя, ныло и напоминало о себе. Второе подставлять мне не хотелось, но я понимал, что в скором времени придётся – карман свистел дырами, оплакивая последние пропавшие из него сбережения.       Сытой жизни частному детективу ждать было глупо. Особенно в этом городе. А честному частному детективу – и подавно. Те, кто не продался за сорок серебряников, давно распростились с безбедным существованием или с существованием вовсе. Я ещё держался, периодически отбрехиваясь от предложений семей стать их шавкой – лаять за ломоть хлеба мне было противно. Странно, но от меня не отставали, полагая, что когда-нибудь я устану перебиваться с виски на воду и приползу к порогу в надежде на подаяние, принесу клятву верности, поцелую перстень и примкну к рядам баронов, делящих город на куски, как жирный пирог. Мафия верила в свои силы, я верил в себя и слал мафию к чёрту, не понимая, что сильные города сего находили в моей скромной персоне.       Впрочем, жалеть себя и перечислять полученные мною к тридцати годам заслуги сегодня вечером я не собирался. Предвестников хоть какого-то заработка сегодня больше не ожидалось, поэтому стоило взять себя в руки и предпринять хоть что-то самому, иначе диета из мягких фисташек, бурбона и пачки папирос в день обещала стать долгой и изнурительной.       Я похлопал себя по карманам в поисках записной книжки. У меня оставалась двадцатка для того, чтобы поставить её на бега. Возможно, мне повезёт хотя бы на этот раз, и мой Ангел придёт в числе первых. Выбирать другую лошадь мне не хотелось, даже несмотря на постоянные проигрыши.       Книжка не нашлась, зато обнаружился пустой бумажник. Я задумчиво повертел его в ладонях, мучительно соображая – куда я мог деть двадцатку, которая сейчас была так необходима.       За окном сгущались ранние сумерки.       Этот город жрал всех, кто осмелился доверить ему себя. Жрал разными способами: едва прожаренными на огне отчаяния, хорошенько пропечёнными в пламени собственной злобы, засахаренными в приторной фальши украденного богатства или припущенными в маслянистом безумии. Городу было всё равно – он насыщался. И еды у него было достаточно. Гангстеры лишь накрывали городу стол.       За одной из стен подала голос механическая кукушка. Хотя, мне уже довольно продолжительное время казалось, что эта кукушка кукует из-под пола. Если бы не уверенность в том, что перекрытия в доме толщиной не уступали опорам моста Мичиган авеню, я бы поставил собственную шляпу на то, что треклятое кукование раздаётся именно из-под моих ног. Уверенность в этом в меня вселял ещё и тот факт, что соседствовать со мной на последнем восьмом этаже никто не захотел. Мой офис был единственной занятой квартирой получердачного помещения под самой крышей, и несмотря на довольно низкую аренду, остальные четыре пустовали. Видимо, романтики хотелось только мне. Мне и злосчастной кукушке, каждый день отмеряющей часы хриплым подобием метронома.       Я был не против такого соседства – загадочные куранты всегда подсказывали мне время, и я мог не беспокоиться о том, что собственные часы на моём рабочем столе занесены пылью.       Между тем, кукушка замолчала после пятого ку-ку. Что ж, вечер вновь подкрался столь незаметно и стремительно, что мне не удалось даже вдоволь насладиться его отчаянием. Однако, ночь могла бы компенсировать мне моё разочарование, потому что в компанию к ней прилагалась недопитая со вчерашнего утра бутылка.       И кто бы мог представить, что именно в тот момент, когда я потянулся к настольной лампе, чтобы щёлкнуть выключателем, погружая кабинет в дрёму наступающих сумерек, и убраться в свою крохотную коморку за стеной, в дверь моего офиса дробно постучат. Мои пальцы замерли на кнопке лампы, не решаясь надавить, но и не отпуская – мне вполне могло послышаться.       Стук повторился, и я почувствовал, как что-то в груди несдержанно вздрогнуло, заставляя сердце биться чаще. И если бы не желание убедиться в том, что моя фантазия подкидывает мне очередную шутку, противясь подступающей ночной хандре, то я так бы и промолчал, погасив свет и отправившись в холодную постель.       ― Войдите.       Дверь приоткрылась, впуская полоску света из коридора и запах чего-то сладкого, расползшегося так резко и быстро, что я не успел удивиться.       ― Мистер Новак? Я не ошибся?       Если это и был мой неожиданный клиент, то особой внимательностью он не отличался – табличка с моей фамилией была прибита к двери на уровне глаз и с утра никуда не делась. Впрочем, такие тонкости меня мало интересовали, главным было то, что молодой человек, осторожно заглядывающий в двери, меня искал.       ― Вы пришли по адресу. Чем могу быть полезен?       Когда посетитель прошёл в мой кабинет, плотно притворив за собой дверь, запах сладкого усилился. Я повёл носом, пытаясь узнать аромат, а потенциальный клиент уже придирчиво осматривал комнату, задержал взгляд на вешалке с моим плащом, и тихо хмыкнул, отведя взгляд. Под тенью шляпы, которую посетитель и не думал снимать, я разглядел холёное лицо, светлые холодные глаза и блондинистые бакенбарды, уложенные тщательно и аккуратно. Золотой мальчик, непонятно каким ветром забредший в мою скромную обитель. Что же ты хочешь мне предложить, красавчик?       Потенциальный клиент втянул носом воздух и перевёл выжидающий взгляд на меня, явно намекая на то, что первым говорить он не собирается. Что ж, я готов был принять игру по его правилам, тем более, что он вполне мог оказаться тем, кто эту игру оплатит. Поэтому я поспешил указать ладонью на стул напротив своего стола.       ― Присаживайтесь, сэр, ― мою сонливость и апатию сняло как рукой, и я с готовностью занял своё рабочее место, дожидаясь, пока потенциальный клиент последует моему примеру. И он последовал – пройдя к стулу, он уверенно опустился на него и наклонился чуть вперёд, тут же захватывая мой взгляд своим. Видимо, красавчик привык чувствовать себя хозяином положения даже тогда, когда инициатива должна была исходить от него.       ― Мне нужна ваша помощь, ― в уверенном спокойном тоне не было просьбы. Меня ставили перед фактом, причём даже не спрашивая моего разрешения. Но за пять лет частного сыска я привык к таким клиентам, убеждённым в том, что земля вертится по их желанию. Что ж, мальчик, думаю, я найду подход и к тебе, и, если ты не закинешь ноги на мой стол и не потребуешь открыть для тебя бар – мы договоримся.       ― В чём заключается ваша проблема, сэр? ― я сдержал улыбку, наблюдая за тем, как светлые глаза под тенью шляпы наполняются опасным блеском. О, я прекрасно знал такой тип людей и искренне не понимал, отчего они предпочитают обращаться к таким людям, как я, если перед ними открыты все двери – стоит только заплатить. Неужели нужда и в самом деле большая, если ты пришёл к ищейке, мальчик?       ― Лично у меня проблем нет, ― клиент вновь передёрнул плечами, но я не позволил себе даже улыбнуться в ответ на этот жест, выдающий в красавчике особу не терпящую, когда по его эго проходятся в грязных штиблетах. Разговор, касаемый дела, не следует перебивать пренебрежением и, тем более – пренебрежением к самомнению заказчика. ― Мне нужно найти одного человека. Найти как можно скорее, потому что от этого зависит честь нашей семьи.       ― Я могу вас попросить рассказать поподробнее? ― я не терял контакта взглядом, поэтому удивлённое смаргивание от меня не укрылось. Видимо, мой потенциальный клиент предполагал, что я займусь спиритическим сеансом и выужу из астрала все сведения, которые необходимы мне для ведения расследования, потому что отвечать на какие-то вопросы он явно не был готов. Но, нужно отдать должное, быстро нашёлся.       ― Я впервые у частного детектива и ещё слабо представляю то, что от меня требуется.       Я наконец разрешил улыбке тронуть мои губы.       ― Говорите то, что сочтёте нужным для того, чтобы я помог вам.       ― Я могу быть уверен, что вы справитесь? ― клиент посмотрел на меня выжидающе и с таким вызовом, что мне невольно подумалось о том, что попади он в руки, к примеру, Багса Морана – его карьерная лестница стала бы одной из самых стремительных. Такие мальчики далеко идут, особенно по трупам.       ― Как только вы введёте меня в курс дела, сэр, ― я развёл ладонями и тут же сцепил их в замок на столешнице, показывая свою готовность к разговору. Клиент кивнул, потянулся наконец к шляпе и снял её, опустив на стол. Блондинистым оказались не только виски, но и идеально уложенная причёска с лёгким чубом на темени.       ― Вы должны найти мою кузину, ― без каких-либо предисловий заявил он, явно не собираясь долго запрягать ― Нам кажется, что ей грозит опасность.       ― Почему вы решили, что ей что-то угрожает? ― я наклонился вперёд, сокращая дистанцию, которая ещё могла остаться между нами и беря на заметку это интересное «нам». Впрочем, ни к одной из Чикагских семей мальчик принадлежать не мог – взгляд тех, кто работает на мафию, отличается от тех, кто служит только себе и своему эго. Однако понять, что имел в виду посетитель, мне уже захотелось.       ― Потому что для этого есть весомые основания, ― твёрдо заметил мой клиент и качнул головой так, словно этот факт сам по себе является опасным для жизни. Я же пока ничего опасного ещё не видел. ― Поверьте мне, мистер Новак, я знаю, о чём я говорю.       Мне не хотелось расстраивать красавчика, забредшего ко мне в нору. Именно поэтому я промолчал насчёт того, что ещё не получил ни одного весомого доказательства его слов. Да я, в принципе, вообще ещё ничего не получил, кроме странной просьбы со странным обоснованием!       К моему удивлению, посетитель понял намёк и полез во внутренний карман своего пальто – за сложенной вчетверо газетой.       ― Смотрите, ― он протянул мне газету, указывая рукой в перчатке на заметку с небольшим портретом. ― Вот эта проблема.       С помятой страницы на меня смотрела миловидная девушка с умным, но томным взглядом. Ничего примечательного – тёмные волосы, уложенные в лёгкие кудри, закрывающие затылок и шею, нитка жемчуга в неглубоком декольте, маленькие плечи под кружевной накидкой, мушка над левым уголком губы. Вроде бы, сейчас это называют гламуром – вот такую лёгкую модную красоту, приправленную волооким взглядом. Стандартная девушка на стандартном газетном развороте. Нестандартной была лишь заметка под фото: наследница дома сбежала с бедным клерком, поставила под угрозу репутацию, просьба сообщить о местонахождении, призыв дочери к разуму, совести и чести. Впрочем, и этот нестандарт из рамок не выходил – молоденькие девушки сбегали из-под венца пачками и отправлялись на поиски своего счастья под руку с теми, от кого их родители шарахались, как от прокажённых. Ещё одна влюблённая пара, ещё две судьбы, решившие пойти против системы.       Но судя по всему, мой клиент считал иначе.       — Мне нужно, чтобы вы нашли мою кузину, — твёрдо заявил он. — Тот факт, что она попросту сбежала из нашего дома, бросает на нас тень. Мы не можем себе этого позволить, поначалу, мы даже не могли в это поверить. Селеста поставила под удар не только своё имя, но и имя всей нашей семьи. Её поступок больно ранил матушку, которой совершенно нельзя нервничать. Она даже не знала, что у Селесты есть ухажёр, она совершенно случайно услышала об этом и о том, что моя кузина решила бросить всё и сбежать с каким-то проходимцем, который может быть опасен.       — Вы уверены в том, что ваша кузина убежала именно со своим молодым человеком? — я ещё раз всмотрелся в фото девушки, не понимая, отчего внутри у меня начинает просыпаться неясное чувство сомнения. Что-то не давало мне покоя, и я не мог это что-то уловить за кончик ускользающей мысли. К тому же, я не услышал ещё ни одного имени, хотя «Селеста» показалось мне знакомым. Впрочем, такое имя и такая внешность показались бы знакомыми кому угодно – нынче девушки с томным взглядом и лёгкой полуулыбкой встречались на каждом шагу.       ― А с кем же ещё? ― клиент усмехнулся и сцепил пальцы в замок. ― Её соседка рассказала мне о том, что в последнее время Селесту слишком часто видели с каким-то субчиком и их отношения нельзя назвать благочестивыми. Эта же соседка призналась, что Селеста не появлялась дома на протяжении последней недели. Видите ли, моя кузина пожелала жить одна и мы не стали противиться её прихоти, тем более, что Селеста девушка самостоятельная и сильная. Но в последнее время она отдалилась от нас, и мы виделись в разы реже, чем раньше. А недавно мы узнали о том, что Селеста пропала, да ещё и не одна! Моя матушка тут же отправилась в редакцию «Чикаго Трибьюн» и разместила это объявление. Может быть, хотя бы оно сможет помочь нам найти Селесту, или же призвать её одуматься. Но я решил обратиться и к вам…       Клиент замолчал, явно намекая на то, что его речь должна была пробудить во мне желание действовать немедленно, и я вновь бросил взгляд на заметку. Девушка на газетной странице начинала привлекать меня уже не как среднестатистическая красавица, а как человек, которого мне предстояло изучать пристально и под всеми ракурсами. Если я возьмусь за дело, конечно.       ― Вы уверены в том, что ваша кузина оказалась в беде? Это ведь просто влюблённая парочка, которая решила сбежать, ― я улыбнулся, наблюдая за лицом клиента. А тот сокрушённо покачал головой и развёл ладонями.       ― Моя матушка очень беспокоится о чести семьи. Селеста – дочь её сестры, и мы не можем позволить себе так обходиться с нашим именем. О, не подумайте, что Селесту запрут под замок, как только она найдётся, что вы! Она взрослая женщина и вольна выбирать себе в мужья кого угодно. Но матушка хотела бы всё-таки быть рядом и заботиться о ней, опекать, оберегать, как делала раньше. С учётом сохранности чести нашей фамилии.       Я хмыкнул, стараясь спрятать за этим хмыком всё мое отношение к сохранению фамильной чести и достоинства. В первую очередь, красавчик, ты печёшься о собственной филейной части, а не о славном имени, которого я до сих пор не знаю. Как только девушка вернётся в пенаты, вы запрёте её и запретите не то что выходить в свет – говорить без вашего разрешения. И я должен стать тем, кто приведёт ваш приговор в исполнение.       ― Все ваши затраты будут оплачены вдвойне, ― словно почувствовав мои сомнения, блондинчик наклонился к столу ещё ближе и завладел моим взглядом. ― И все расходы мы берём на себя. Селеста действительно очень много значит для нас.       ― Вы не могли бы описать вашу кузину, мистер… ― я выжидающе взглянул на клиента и тот словно бы спохватился, удивлённо вскинув брови.       ― О, прошу простить мне мою рассеянность. Гертц. Брэди Гертц. А имя моей кузины – Селеста Миддлтон… Но… Зачем мне её описывать? У вас есть фото, разве этого недостаточно? Я могу сказать, где её видели в последний раз и предоставить вам любую другую информацию.       ― Вы упомянули, что ваша кузина пропала неделю назад, ― я выдержал испытывающий взгляд мистера Брэди, стараясь не акцентировать собственное внимание на только что услышанной фамилии клиента. Семейство Гертц действительно было состоятельным и заправляло таксомоторной компанией, славилось склочным характером и нежеланием делить свой бизнес ни с кем. И стремление прикрыть собственные задницы, наконец-то стало понятным и обоснованным. Но сейчас меня интересовали не монополисты таксомоторного бизнеса и их война с набирающими популярность конкурентами, а девушка из газетной заметки. ― За это время Селеста могла оказаться где угодно, потому что автомобили и поезда в Чикаго ездят исправно. Сейчас меня интересует не то, где она может быть, а то, что она из себя представляет. Вы можете рассказать мне о своей кузине?       ― Она своенравная и упрямая, ― холодно отозвался Брэди. ― В детстве мы часто не сходились во мнениях, с возрастом наши расхождения стали сильнее. Она не принимает правила нашей семьи и старается во всё противопоставить себя нам. Она считает, что имеет право быть независимой, она отвергает всех кандидатов себе в мужья и матушка часто высказывает недовольство по этому поводу. Скорее всего, Селеста поступила так исключительно потому, чтобы насолить нам. И она уверена, что поступает правильно.       О, мне уже хотелось расцеловать эту девочку, что смотрела на меня с измятого газетного листа! Если она была хотя бы вполовину так хороша, как описывал её сейчас двоюродный братец, то я стал бы её искать хотя бы для того, чтобы признаться в своём восхищении. Столь откровенно плевать в лицо собственному чванливому семейству, сдавливающему горло и не разрешающему дышать свободно и полной грудью… Какая же ты умница, милая, что сбежала! Если ты сбежала, конечно.       ― Матушка беспокоится за неё, потому что Селеста склонна к необдуманным поступкам и сиюминутным решениям. Мы боимся, как бы её порывистость не привела к трагедии. Именно для этого нам нужно её найти. Вы берётесь за поиски, мистер Новак? Ваш гонорар будет содержать минимум четыре цифры, я гарантирую это.       Брэди выжидающе взглянул на меня, чуть склонив голову набок и не отпуская моих глаз своим светлым взглядом, напоминающим подтаявший лёд. Похоже, решение мне предстояло принять сейчас и на его обдумывание времени не было – красавчик напротив подхлестывал своим нетерпением лучше всякого хлыста.       Я ещё раз взглянул на Селесту. Стоит отказаться от предлагаемого мне задания – и Брэди обратится к другому частному детективу, уж их-то в городе найти нетрудно, особенно сейчас, когда каждый хватается за призрачную соломинку счастливого шанса обеими руками. А это означало, что у меня лишь два варианта, один из которых мне придётся выбрать: отдать девочку на растерзание кому-то другому, кто выловит её из самой глубокой и тёмной подворотни и передаст в руки так ненавистной ей семейки или же разыскать Селесту самому, объяснить ситуацию и разложить карты мастями вверх для того, чтобы она сама решила, как ей поступить дальше.       Брэди ждал ответа, и я коротко кивнул, принимая решение. Да, я найду девушку. Только найду, потому что о большем меня не просят.       ― Отлично, мистер Новак! ― Гертц пружинисто поднялся со стула и протянул мне ладонь для рукопожатия. И пока я сжимал тёплую ткань перчаток, так и не покинувших тела Брэди, он выудил из того же внутреннего кармана пальто плотный запечатанный конверт. ― Здесь ваш аванс, мистер Новак. Надеюсь, что этого хватит на первое время. Так же вы найдёте там адрес моей кузины.       Я принял конверт и ладони ощутили приятную тяжесть перед тем, как убрать гонорар в верхний ящик стола. Неужели сумма, которую Гертц вложил в бумагу, действительно столь велика, что её вес ощущается так отчётливо? Как же они хотят вернуть тебя, Селеста, если не скупятся на вознаграждение для человека, который ещё ничего не сделал.       Селеста, конечно же, не ответила мне, глядя спокойными глазами с помятого листа. Я хотел было протянуть газету Брэди, но тот уже отошёл от моего стола, и я замер с газетой наперевес. Глаза Селесты внезапно показались мне очень знакомыми, а по спине вновь пробежал неприятный холодок. Но отчего ассоциации с этим миловидным лицом и лёгкой улыбкой были столь неприятными, что хотелось передёрнуть плечами, я не понимал. Впрочем, разбираться в собственных ощущениях я предпочитал в одиночестве, а потому вышел из-за стола и последовал за Брэди к двери своего офиса.       ― Я надеюсь, что могу положиться на вас, мистер Новак, ― Гертц развернулся ко мне и водрузил бежевую фетровую шляпу на золотые кудри. ― Селеста очень дорога нам и, если с ней случится беда, я не смогу себе этого простить.       О, этот город определённо подходит тебе, мальчик, если ты умеешь столь виртуозно и лицемерно лгать, глядя прямо в глаза, понимая, что твою ложь раскусили, но не подавая ни малейшего вида. Подходит так полно, что ты и сам не осознаёшь своей лжи.       Кузина была дорога Брэди только в виде залога безупречной репутации и незапятнанной чести его семьи, которая, к слову, уже была покрыта таким налётом сажи, что ни одна химическая чистка не могла бы от него избавиться. Но даже так мне было за что благодарить своего заказчика – пусть и из не самых заботливых побуждений он стремился разыскать пропавшую девушку и обеспокоился этой проблемой столь рьяно, что дошёл до меня.       Я только кивнул в ответ на слова Гертца. Этого ему оказалось достаточно, чтобы холодно улыбнуться и взяться за ручку моей двери.       ― О, да, и ещё, мистер Новак, ― Брэди замешкался на пороге и взглянул на меня из-за плеча, чуть повернув голову. ― Любую информацию, которую вам удастся отыскать я хотел бы получать непосредственно сам. Матушке о моём визите знать не обязательно. Я буду ждать вас на Уобаш-авеню, мой офис находится в здании под номером сорок пять. Я рассчитываю на ваше понимание, мистер Новак и жду уже в скором времени.       ― Я приступлю к работе завтра же, ― сдержанно кивнул я и Брэди вышел из моего офиса, оставив после себя этот нестерпимо сладкий аромат, который я всё никак не мог узнать.       Мой взгляд едва успел упереться в закрывшуюся дверь, а разум уже потребовал пищи – приступить к делу хотелось как можно быстрее, потому что месяц застоя сказывался не только на кармане, но и на мышлении. Образ Селесты манил к себе возможностью проявить себя и стряхнуть пыль с плаща, взяв след и отправившись к цели. Я не знал, увенчается ли мой путь успехом, или же меня постигнет неудача и наследница дома Гертц не будет найдена, но перспектива поиграть с обстоятельствами, решившими бросить мне вызов, будоражила кровь.       Я вновь опустился за свой рабочий стол и задумчиво провёл пальцами по портрету, стараясь поймать тот отголосок, который вызвала в моей душе фотография девушки. Что же с тобой не так, крошка? Почему, глядя на тебя, мне хочется стиснуть зубы? С чем же ты у меня ассоциируешься?       Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Неясные образы белыми пятнами заметались под веками, но я даже не старался ухватиться хотя бы за один из них. Все они были просто миражами моей памяти, оставившими неприятный осадок, миновавшие когда-то давно и вернувшиеся при попытке выудить что-то, от чего сводило бы зубы. О, судороги у меня вызывало немногое и это немногое мельтешило сейчас под закрытыми веками чёрными бабочками. Но ни в одной из этих бабочек не было Селесты.       В нос вновь ударил запах, оставшийся после Брэди. Сладкий, терпкий, он путал мысли и не позволял мне увидеть кончик того клубка, который сплёлся внутри моей памяти, и возможно, вёл к чему-то важному. Мне хотелось встряхнуть головой и прогнать от себя облако этого призрачного запаха, осевшего в моём кабинете тяжёлым смогом. Словно мне не хватало смога за окном!       Жёлтый свет настольной лампы резал глаза, и я щёлкнул выключателем, погружая кабинет в сумерки, уже вовсю хозяйничающие в Чикаго. В темноте дышать стало значительно легче, словно со светом пропала хмарь, давившая на плечи и отвлекающая внимание на себя. Для того, чтобы сосредоточиться полностью, я и вовсе закрыл глаза, опустив ладонь на заметку и накрыв пальцами портрет Селесты.       Расскажешь мне о себе, крошка? Твой братец выставил тебя абсолютной стервой, покажи мне себя настоящую.       Брэди упомянул, что Селеста не любит правила семьи и не дорожит своей фамилией. Значит, она не собирается афишировать своё настоящее имя и скорее всего, уже придумала себе фальшивое. Так что искать её по названному не имеет смысла и опрос отпал сразу же.       После опроса я отмёл вариант и с поиском друзей – отчего-то мне казалось, что эта девочка была слишком умна, чтобы посвящать кого-то в свои планы. Соседка могла оказаться единственным свидетелем, который способен был и приврать – вряд ли кто устоит перед тем, чтобы не распустить распустить слушок-другой о своей компаньонке из богатой семьи, попавшей в столь компрометирующее положение. Впрочем, навести справки, всё же стоило, но я не стал бы ставить на то, что они дадут мне реальную зацепку, ни цента. Брэди упомянул, что в конверте меня ждал ещё и адрес, поэтому я приоткрыл верхний ящик стола и взял свёрток в руки. Заглянул внутрь и присвистнул, пересчитав глазами купюры. Гертц не шутил насчёт того, что мой аванс покроет начальные расходы. Думаю, что завтра я смогу погасить долг перед Резником, а при желании, оплатить офис на полгода вперёд.       Скользнув пальцами по краю банкнот, я извлёк из конверта лист с несколькими рукописными строками. Бульвар Уильяма Джексона 130, апартаменты 1806… Я не знал этого здания, но предположил, что оно довольно респектабельно, если находится в центре быстро застраиваемого квартала с арендной стоимостью за сотню баксов в месяц. И всё только лишь из-за того, что рядом с ним вырос самый высокий дом… Город боролся с Великой депрессией как мог и бесконечные стройки обеспечивали рабочие места, поэтому я не удивился бы, если б к концу этого года какое-то другое здание переплюнуло небоскрёб Боингтона по высоте и сместило центр Чикаго на себя.       Впрочем, небоскрёбы меня не интересовали вовсе, а вот дом Селесты посетить было необходимо. И расспросить метрдотеля, швейцара и лифтёра. А следом за ними – метрдотелей, швейцаров и лифтёров всех отелей города. Селесте нужно было где-то жить, поэтому она могла остановиться в одном из номеров. Не престижном, потому что там её стали бы искать в первую очередь. Если она вообще выбрала бы отель. Девушка с таким складом ума и такой смелостью предпочла бы спрятаться на съёмной квартире, а это означало, что круг поиска расширялся до многочисленных брокеров, нелегалов с квартирами под съем и множеством домовладельцев с апартаментами на день. Перспектива обшаривать весь город меня настолько порадовала, что я не смог сдержать улыбки: мне хотелось работы – вот она.       Таинственная кукушка вновь подала голос, и я понял, что за моими размышлениями прошло два часа. Темнота успокаивала и освежала мысли, а трезвая голова была мне сейчас крайне необходима, потому что сплетённые в клубок воспоминания постепенно распадались под напором плана предполагаемых действий. Для того, чтобы понять, куда Селеста могла спрятаться, мне нужно было почувствовать не только то, что лежало на поверхности и подчинялось логике, но и то, что было скрыто. Мне необходимо было почувствовать саму Селесту.       Где ты могла притаиться, крошка? Ты не пошла бы в дом своего парня – там бы вас нашли моментально. Ты не позволила бы себе довериться случайному знакомому, как не стала бы просить помощи и у старых друзей – они слишком боятся твоего кузена, или их легко купить. Ты никому не доверяешь в этом городе, который стал твоей тюрьмой, ты покинула бы его сразу же, как только смогла бы. Возможно, ты уже не здесь, но если ты здесь, то где мне тебя искать? Кому ты могла бы открыться настолько, что разрешила бы спрятать себя? Или ты сама приложила бы все усилия, чтобы спрятаться?       И почему твоё фото до сих пор вызывает у меня это поганое чувство сведённой челюсти? Может быть, я видел тебя раньше? Но отчего же мне не хочется об этом вспоминать?       Я склонился над газетой и вгляделся в тёмный портрет, почти неразличимый в тени подкравшейся ночи. Селеста улыбалась всё так же вежливо и сдержанно, и только в глубине глаз можно было уловить утомлённость неспокойного сердца. Потемневшие локоны обрамляли миловидное лицо лёгкой виньеткой…       Потемневшие…       Я задумчиво поскрёб пальцами подбородок и вгляделся в фото с новым интересом. Где-то в глубине моего сознания зашевелился кончик одного из клубков, который я откинул в сторону из-за его ненадобности. Теперь же он усердно катился ко мне.       Я поднялся из-за стола и подошёл к секретеру. В верхнем его ящике я нашёл подшивку из газет, которые в своё время привлекли моё пристальное внимание среди остальных бульварных листков. К примеру, как можно было пройти мимо заметки о том, что под сводами Риц-Отеля встретились две делегации любителей Венской оперы для совместного обсуждения поставленной на сцене Чикагского варьете «Риголетто» я не мог. Хотя бы из-за того, что прекрасно понимал, кто скрывается под масками ценителей искусства и почему на следующий день после появления заметки, Риц-Отель сверкал отдраенным полом, в швах плит которого не осталось ни капли пролитой ночью крови.       Подобных заметок было много и я, чтобы отмести все свои сомнения и успокоить уже наконец этот злосчастный клубок тревоги внутри своего уставшего тела, листал их довольно быстро, практически не всматриваясь в лица, пойманные в случайный объектив фотокамер. Мне не было нужды пристально рассматривать газетные листы – хватало одного взгляда, чтобы вспомнить кто, где и за что на эти самые объективы пойман. Чикагские семьи сменялись в моей голове круговертью, которую я ещё совсем недавно не позволял ворошить. Никому и уж тем более, самому себе. Это было похоже на одержимость, но я и не отрицал того, что болею мафией так же, как болеет опиумом несчастный, пристрастившийся к его дурману.       О, если бы можно было дать название моей зависимости, если бы можно было обозначить её так же, как морфинизм, я признался бы в ней тот час, и даже не попытался бы доказать обратное. Сейчас я держал в руках свою отраву и быстро пролистывал её страницы, разыскивая хоть что-то, что могло бы успокоить меня. И убедить в том, что тревога ложная, либо уверовать в её реальности.       Мой взгляд уцепился за крупное фото, сделанное в спешке и почти из-под полы, получившееся только из-за того, что фотокорреспондент оказался расторопен и не побоялся вскинуться над задержавшим его охранником.       Помнится, издательство этой несчастной газеты, которая посмела запечатлеть правую руку Капоне в момент выхода из автомобиля на ступени Дрэйк Хотел якобы для встречи шахматного клуба, постигла незавидная участь. Случайный пожар, уничтоживший и здание, и всю находящуюся в нём корреспонденцию. Нитти не простил того, что слишком честолюбивый журналист обозвал его встречу именно тем, чем она и являлась – слётом теневых чикагских боссов. А то, что не прощает Нитти, подлежало уничтожению.       Но то, что было за спиной гангстера, сейчас меня интересовало куда больше происходящего на фотографии. Точнее та, что стояла рядом с кадиллаком, держа в руках небольшой ридикюль и готовясь сделать шаг тогда, когда дорога будет освобождена от возбуждённых журналистов, слетевшихся к Дрэйк Хотел в надежде поймать хороший кадр.       Крошка, поверь мне, я так хочу ошибиться, так хочу!..       Но ошибиться я не мог: с разворота годичной давности на меня смотрела Селеста Миддлтон. Отвернувшись от камеры, почти спрятав лицо, стоя за спиной Франческо Рафаэлли Нитти, прикрывающего глаза чёрной фетровой шляпой. Селеста – совсем не такая, как на фото из заметки, которую принёс мне Гертц. Селеста – с идеально ровным смоляным каре до подбородка, в чёрном брючном костюме с металлическими пуговицами. Селеста – держащаяся в тени и старательно уходящая от камеры, которую уже накрывала ладонь одного из свиты Нитти…       Вглядываясь в уже успевшее стать родным лицо, я подумал о том, что нужно было просить с Гертца больше, даже не зная суммы предлагаемого гонорара.