Чердак на Великолепной Миле

      Я – коп и рука у меня всегда была тяжёлой. И не было дня, чтобы я пожалел об этом, ведь в слабых руках невозможно удержать контроль над своей чёртовой жизнью в этом чёртовом городе. Именно поэтому я не ослаблял хватку ни на минуту, ни на грёбаную долю секунды, потому что знал: стоит слегка разжать пальцы, и моя жизнь польётся сквозь них вместе с кровью и бренди.       В этом городе нельзя иначе. Только вот так – с тяжёлой рукой, в которой попеременно бывал то стакан, то наган. Оставалось только надеяться, что оружие оказывалось в моих ладонях чаще, чем выпивка.       Хотя сейчас я не отказался бы от глотка чего-то покрепче, чем остывший кофе со вкусом сладкой патоки. Ненавижу патоку.       Яркое солнце выползало из-за грязных туч медленно, неотвратимо, смеясь над фальшивым ночным блеском, над притворной беспечностью, которая так стремилась скрыть упадок и депрессию. И светило-светило-светило в подпылённые окна за спиной. Светило так откровенно, что поневоле рождалась надежда, что и сегодняшний день мне удастся пережить. По крайней мере без жертв.       Тюк.       Потребовалось сознательное усилие, дабы не опустить утреннюю газету и не вскинуть взгляд. Безусловно, Батлер не мог не знать, что его игра с балисонгом меня давно уже раздражает, но намекать самому мне не хотелось. Мой чёртов напарник с ножами обходился элегантнее джентльмена, придерживающего дверь даме в вечернем боа из перьев страуса, и только это спасало от его от немедленной расправы. Было что-то магическое в движениях сильных пальцев, что-то завораживающее в почти колдовских паcсах руками, тем более эффектных, чем меньше внимания уделял им сам кудесник. Да, если бы Батлер захотел, руки могли бы представить его как истинного и единственного ученика не так давно почившего Гарри Гудини! Такими самозванцами кишит любая подворотня и что-то мне подсказывало, что Батлер переплюнул бы многих в нелёгком деле иллюзиониста. Каждый раз, глядя на то, как напарник обращается с ножом, я искренне радовался, что он пошёл по честному пути и служит людям вместо того, чтобы надувать их.       Каждый раз, кроме сегодняшнего.       Очередной «тюк» заставил меня вздрогнуть и втянуть голову в плечи, разозлив ещё больше.       Ричи явно решил испытать крепость моих нервов и невозмутимо вытащил острие ножа из столешницы, давно уже ставшей мишенью, прокрутил в пальцах, ослабляя крепление затвора и закрыл. Чтобы тут же открыть, взмахнув крыльями бабочки над своей кистью.       ― Шеф, пока ты тут сидишь, там всё становится только хуже!       Мне пришлось встряхнуть газетный разворот, в третий раз начиная читать о том, как вчера вечером закладывали первый камень фундамента очередного отеля на Великолепной Миле.       ― Сарчи, ты собираешься что-то делать, или мы так и будем тупить, пока наши задницы трещат по швам? ― Батлер перекинул балисонг с пальца на палец, щёлкнув крыльями и не отрывая глаз от меня. Я чувствовал его насмешливый взгляд даже через газету. О, каких усилий мне стоило невозмутимо перечитать о первом заложенном камне в четвёртый раз, а не приложить Батлера головой о крышку своего стола. Подшучивать над руководством, которое, по какому-то нелепому стечению обстоятельств, было ещё и напарником, являлось одним из тридцати трёх любимых дел этого самодовольного нахала. Из остальных тридцати двух состояла коллекция его ножей.       ― Тогда давай начнём делать ставки, ― не унимался Батлер. ― Когда мы получим первую посылку и что в ней окажется: глаз, палец или ухо. Всем участком. Хэй, Пит, открой тотализатор на доске, заработаешь на новую сумочку жене!       Питер Шеридан, стоявший у шкафа с оружием и придирчиво осматривавший свой табельный томми-ган, грозно сверкнул зубами и скорчил рожу, которая у него обычно звалась «доброжелательная улыбка запарившегося копа». Увы, на энтузиазм Батлера этот оскал не произвёл никакого впечатления, и мой напарник только весело хохотнул.       ― Я ставлю на ухо! ― он выпустил нож из пальцев так нежно, будто тот сам соскользнул с ладони, но его острие вонзилось в мой стол не меньше, чем на полдюйма. ― Правое.       Мне всё-таки пришлось опустить газету и выжидающе взглянуть на напарника. Батлер не смутился, и лишь растянул губы в нервной улыбке, прикусив зубами зубочистку.       ― Что? Я просто пытаюсь что-то делать, в отличие от остальных.       ― Что-то делать, это будить во мне желание запереть тебя в камере на пару суток, чтобы добиться тишины? ― вздохнул я и сложив газету, бросил её на край стола, накрыв воткнутый нож. Батлер невозмутимо фыркнул и рывком освободил бабочку из бумажного плена.       ― Что-то делать, это пытаться повернуть сложившуюся ситуацию хотя бы лицом, а не тем местом, которым она сейчас к нам повернулась.       Я тяжело вздохнул, глядя на совершенно бессовестную физиономию напарника. Если бы всё было так просто, как он сейчас говорил, мы давно уже развернули бы ситуацию к себе нужной стороной и заставили развести колени, точно изголодавшуюся по любви мажоретку. Но к несчастью, нам попалась слишком несговорчивая дама, и я не знал, как на сей раз извернуться, чтобы уговорить её хотя бы не колошматить нас зонтиком.       ― Давай уже наших отзовём? ― Батлер склонился над моим столом, придвинувшись ближе, и сквозь улыбку на его лице проступило отчётливое волнение, которое напарник мог открыть только мне. ― Ещё успеем.       Промолчать и сделать вид, что слова Батлера не задели меня за те струны, на которых в последнее время я старался не играть, было чудовищно сложно. Проще всего было одёрнуть его, велеть не лезть не в своё дело, а то и вовсе пригрозить чем-нибудь. Но тот уровень доверия, который установился между нами за время совместной службы, не позволял мне отмахнуться и превратиться из напарника в шефа, пресекающего любое неповиновение своим решениям. Сейчас мне было так же мерзко, как и моему компаньону, а когда мерзко нам обоим, то прятаться друг от друга становится плохой идеей.       ― Успеем, ― кивнул я и отвёл глаза в сторону, туда, где сквозь стоящие столбом пылинки светил в тусклое окно солнечный клин. ― Только если мы сейчас зашевелимся, станет ещё хуже.       ― Да куда уж хуже? ― Ричи хохотнул, мгновенно вновь натягивая на себя маску балагура, заинтересованного только своим ножом. Я знал, что ему так удобнее и спокойнее, что это тоже маска, скрывающая истинные эмоции, как и моё невозмутимое равнодушие. Но то, как он скривил губы перед тем, как выпрямиться на стуле и безмятежно подкинуть в ладони балисонг, дало мне понять, что вопрос оказался риторическим, и напарник был прекрасно осведомлён – куда.       Последнюю неделю чикагские семьи стояли на ушах и спали с револьверами под подушкой, доберманом у кровати, и бдительной охраной, дежурившей чуть ли не у пулемётов в ожидании любого подозрительного шороха со стороны полиции. Ведь теперь, явиться в любой дом и предъявить ордер на арест, подкреплённый нерушимыми доказательствами, было куда как реально. Только вот полиция всё не торопилась, преступники нервничали сильнее, и это настороженное затишье обещало не просто бурю, но новый этап войны между противоборствующими силами. Загвоздка была лишь в том, что для этого нужно было найти сперва кассовую книгу, исчезнувшую прямо из-под носа Нитти...       Именно эта потеря и стала тем, из-за чего Батлер сейчас пытался справиться с подпорченными нервами, издеваясь над моим столом, а я прятался за газетой, стараясь не обращать внимания на творящееся вокруг сумасшествие.       На ушах стояли не только семьи, но и моё отделение – утрата этой драгоценной книги стала катализатором для цепной реакции, которая запустилась настолько быстро, что никто не успел среагировать на неё должным образом. И невозможно было представить нашу досаду из-за этой промашки, потому что кассовая книга Нитти являлась именно тем, за чем я охотился очень долгое время. Теперь, понимая, что весь мой план полетел к чёрту из-за одной-единственной неучтённой детали, я пытался справиться с подступающей паникой поисками хоть какого-нибудь выхода из сложившейся ситуации. И я действительно искал его, что бы там ни говорил Батлер.       Список должников мафии, её счета, её приход и доход был слишком лакомым куском, получив который можно было заказывать коробку с наручниками и раздавать их как рождественские подарки. Все знали об этом, но никто не мог подумать, что найдутся идиоты, рискнувшие выкрасть её прямо из-под носа крупнейшего лейтенанта Капоне. Именно это я и решил сделать своим шансом, поэтому несколько лет назад я рискнул всем, что имел на Нитти, и принялся аккуратно внедрять в его банду своих людей. Делалось это предельно осторожно, очень медленно и вдумчиво. За три года работы моей команде удалось подобраться лишь на несколько шагов, втесаться в чикагскую семью только в качестве мелких сошек, готовых подать шляпу и начистить до блеска штиблеты. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы я знал, что Нитти ест на завтрак, на каком боку спит и сколько кубиков льда звенит в его бокале с бренди. Кому-то показался невероятным и возмутительным тот факт, что я предложил своим людям стать частью преступной банды, не считающейся с чужими жизнями и перешагивающей через трупы так же спокойно, как я перешагивал через ковёр на пороге своего дома. Я их не неволил, потому что понимал, сколь тяжело переступать через собственные моральные принципы даже во имя благой цели. Но кое-кто согласился, и моей задачей было сберечь их любой ценой, не позволив раскрыться. Я так же арестовывал их, так же бил в морду за сопротивление, и так же запихивал в камеру, как и всех остальных. И выпускал так же: скрипя зубами и прожигая взглядом, обещая достать в следующий раз, когда за их спинами не будет стоять по адвокату, способному вытащить не только из-за решётки, но и из самого адского пекла. К моему счастью, Нитти дорожил даже мелкими сошками, а может просто не рисковал оставлять их умельцам раскалывать и самые крепкие орешки. И те платили преданностью настолько, что проглатывали свой язык каждый раз, оказываясь в крепких руках закона. И каждый раз, когда я разбивал лицо одному из своих людей, я думал о том, что как только они покончат с этой клоунадой, я отправлю их в отпуск вместе с их семьями. Надолго и далеко, чтобы оградить не только от ненужного внимания, но и от людей Нитти, которые обязательно пойдут по их следу.       И все эти чёртовы три года мы подбирались к кассовой книге одной из самых влиятельных гангстерских семей Чикаго! Делая шаг за шагом так осторожно, что нас не услышала бы даже кошка. Отступая на два хода при первой угрозе неудачи и начиная заново. Раз за разом. Раз за разом… Для того, чтобы узнать о том, что семь дней назад кассовая книга Нитти пропала из сейфа вместе с одним из его людей, парой пачек купюр и некрупным бриллиантом, похоже, случайно завалившимся между страницами.       Семь дней назад. Из-под носа второго по величине босса Чикагской мафии. Просто – пропала. И теперь Нитти наверняка переворачивает исподнее каждого своего человека, ищет всё, что может показаться ему сомнительным, любую зацепку, чтобы уловить даже самую незаметную ниточку и по ней, как по путеводной нити, найти свою пропажу.       И это рытьё ставит моих парней, которые не ушли со сцены и не бросили свои роли в огонь, под самый страшный удар, способный случиться с ними и их жизнями.       — Давай по Нитти гранатой шарахнем, а? — просящее взглянул на меня Батлер, совершенно честно изображая бездомного щенка, умоляющего взять его на руки, пригреть, накормить и побаловать, исполнив любое желание. — Одной. Ему больше не надо. Я попаду.       Я вздохнул и побарабанил пальцами по отброшенной газете – предложение Батлера звучало слишком заманчиво. Граната – это тот вариант, который решил бы всё, и который нравился и мне. Я бы с удовольствием поставил к стенке подонков, заполонивших и без того перегруженный мерзостью город, распухший от страха и грязи. Но к сожалению, мои руки были связаны законом чуть больше, чем мне хотелось бы. И швыряться гранатами я мог только в тех, кто не оставлял сомнений в своей виновности, а без доказательств последнего, я стал бы ничем не лучше мафиозных ублюдков. Нитти не оставлял сомнений в своих намерениях, но и прямых улик на него было немного. И он был достаточно важной фигурой, чтобы просто смести его с доски, ничего не выиграв при этом. На него строились большие планы, причём даже не у меня, и нельзя было позволять им сорваться. Даже стремясь защитить своих парней, над головами которых зависли дамокловы мечи.       Между тем, Батлер всё ждал от меня реакции на свою просьбу.       ― Одной ему не хватит, ― вздохнул я в ответ на умоляющий взгляд. ― А на две у меня полномочий нет.       ― Полномочий у тебя нет на то, чтобы их сарай поджечь к чёртовой матери, ― фыркнул Ричи и крутанул бабочку в ладони. Тонкое лезвие описало в воздухе изящную дугу и покорно легло в уверенные пальцы. Бьюсь об заклад, что когда-нибудь он их себе точно отстрижёт, но к сожалению, не сегодня. ― А на гранату мы полномочия найдём.       Я выжидающе взглянул на своего напарника. Я любил Батлера, правда, но порой желание затянуть его галстук поверх воротника мёртвой петлёй перебарывало доброе отношение к этому нахалу.       Похоже, Ричи понял по моему взгляду, что ходит по слишком опасной грани, и поднял ладони с ножом вверх в знак своего отступления.       ― Ну, не хочешь гранату, так сразу и скажи, чего ты на меня смотришь, словно я твоё месячное жалование на скачках промотал.       ― Гранату я хочу, ― я переборол желание прикрыть глаза ладонью, потому что самодовольство, которым сияло лицо Батлера, столь резко контрастировало с его умелым изображением отступления, что вера в искренность хитрого пройдохи издыхала на корню. ― Только вот если мы сейчас позволим себе такую глупость, наших парней точно посадят задницами на раскалённые сковороды. Нитти ждёт знаков, я не хочу давать ему повод для уверенности в своих подозрениях.       ― Ничего не делая мы парням не поможем, ― зло отозвался Батлер и я, наконец, понял истинную подоплёку того состояния, в котором пребывал мой напарник. Ричи не занимал руки хоть чем-то, потому что ярость бездействия сжигала, нет. Ричи было страшно – за своих друзей, брошенных на произвол судьбы под крышей Нитти. И этот страх заставлял Батлера вести себя столь привычно – сидеть как с шилом в заднице и доставать любыми вопросами всех попавшихся под руку.       К сожалению, на сложившуюся ситуацию повлиять не мог никто – книга ушла вместе с возможностью вытащить наших парней из паутины Нитти целыми и невредимыми. Рискнуть мы могли, но кто знает, чего лишатся мухи, которых попытаются рывком выдернуть из липкого плена, сколько ног и голов им оторвёт, и сколько крыльев будет ободрано? Я понимал, что действовать так, как я привык, не получится. В любой другой день я попросту пришёл бы в одну из лавочек, прикрывающих бизнес Нитти под благопристойную торговлю цветами или кормом для собак, взял бы торговца за грудки, и встряхнул, выбивая не только зубы, но и признание, а затем, по этой наводке, отправился бы туда, где смог бы перехватить пару своих ребят, запихнув их в наручники и бросив мордой вниз на пол служебной машины по долгу маскарада. Сейчас же я не мог поступить с подобным изяществом – на карту было поставлено слишком многое и любое подозрительное, выбивающееся из привычного течения дел, задержание, могло испортить всё.       ― Можешь побегать вокруг участка, если ты считаешь, что ничего не делаешь, ― моё терпение тоже было на исходе, и Батлер не мог этого не понимать, но продолжал играть на моих нервах, как на концертной арфе. Ничто не мешало мне ответить ему тем же, и я бы тоже мог много чем его припечатать, но в этот момент оператор Джейн Крено, которая по обыкновению меланхолично подпиливала ногти у диспетчерского столика, встрепенулась, подхватила телефонную трубку, разбившую привычное гудение участка хриплой трелью, и тут же развернулась в мою сторону, испуганно вытаращив глаза.       Мне не составило большого труда понять, что последует дальше.       ― Ральф, тебя из… Министерства, ― бедняжка Джейн запнулась на последнем слове, явно стараясь найти более подходящий аналог к тому, что ей передали по аппарату. ― Срочно!       ― Я пока побегаю вокруг участка, ― язвительно заметил Батлер и поднялся с места, подкинув бабочку в ладони. Мне осталось только закатить глаза и подавить в себе желание отвесить балбесу подзатыльник. Видит бог, иногда он в них нуждался! Я бы мог поклясться в этом своей зарплатой.       Джейн всунула трубку мне в руку так, словно это была раскалённая ручка чугунной сковородки, и даже отбежала на безопасное расстояние. Что ж, я прекрасно понимал её нежелание быть причастной и стремление оградить себя даже от крупицы той информации, которую она могла услышать, находясь подле меня во время разговора. За такие знания семьи отправляли на дно Чикаго без раздумий, предварительно вырезав информацию вместе с глазами и языком.       Я усмехнулся и приложил трубку к уху.       ― Ральфи, малыш, успокой Батлера, пока он дыру в полу не провертел.       ― И тебе здравствуй, Несс, ― я усмехнулся, услышав знакомый хрипловатый баритон, раздавшийся из круглого динамика. ― Ты пользуешься телефоном Бюро чтобы продемонстрировать мне чудеса телепатии или у тебя ко мне есть разговор посерьёзнее?       ― Я тебя прошу, какая телепатия! ― Несс хохотнул мне в ухо. ― Не нужно быть Гудини, чтобы знать, что Батлер сейчас вертится юлой. Гранату кинуть уже предлагал?       ― Третий раз за утро, ― я взглянул на Джейн, которая старательно перебирала бумажные папки в секретере рядом с окном. На меня она старалась обращать внимания ровным счётом столько же, как и на долбящуюся в стекло жирную чёрную муху. ― Начинаю подозревать, что на пятый я соглашусь.       ― Я в тебя верю, ― похоже, настроение Несса было явно светлее, чем небо над крышей моего отделения. ― Когда Ричи выведет тебя из себя, то я узнаю об этом первым. Для того, чтобы этого не случилось, нужно его чем-нибудь занять.       ― У тебя есть предложения? ― я вскинул бровь и прижал телефонную трубку плотнее к уху. Думаю, что этого моего жеста не заметила даже Джейн, под руками у которой кончились столь необходимые ей папки.       ― Как насчёт небольшого дикого тира? ― голос Несса на мгновение наполнился треском. ― Думаю, что там парень найдёт, куда выплеснуть своё рвение. Бери его с собой и сходите по нашему маршруту, постреляйте по банкам, проветритесь.       ― О, думаю, что в ближайший уик-энд именно этим и займусь, ― усмехнулся я. ― Ты к нам присоединишься?       ― Это было бы лучшее из окончаний недели, ― Несс воодушевлённо присвистнул. ― Как только я разберусь со своими делами, догоню вас на природе.       ― Я возьму для тебя твой любимый томми-ган, ― Джейн у окна невольно вздрогнула, стоило мне произнести последние слова. Упоминание оружия в разговоре с… Министерством оператора явно нервировало.       ― Думаю, что я прихвачу свой браунинг, ― возразил Несс. ― Его как раз нужно пристрелять.       ― Значит, договорились, ― кивнул я, не заботясь о том, что собеседник не может видеть мой жест.       ― Обрадуй Ричи, ― голос Несса вновь наполнился треском и я чертыхнулся, кляня возможные неполадки на станции.       ― Всенепременно.       Опустив трубку на рычаг, я взглянул на Джейн, которая занималась перебиранием уже подшивок с отчётами за прошедший месяц.       ― Связь вновь ни к чёрту, ― бросил я и развернулся обратно к своему столу. Распоряжение Элиота Несса о том, что в происходящем нужно разбираться как можно скорее, продуктивнее, и только с теми, кому доверяешь как самому себе, звучало в мозгу громким набатом.       Год назад на порог моего дома пришёл человек из Министерства финансов и заявил, что у нас могут быть общие интересы. О, я помню своё недоумение и его улыбку. Теперь эта улыбка стала для меня знаком того, что спокойная жизнь закончилась – когда приходит Элиот Несс, можно забыть о мирном сне в мягкой постели.       Должен признать, что поначалу я отнёсся скептически к предложению присоединиться к группе поборников справедливости и выступить против Альфонсо Капоне, развалившегося на вершине Чикаго в удобном мягком кресле. Но Несс был убедителен. И с его доводами, приведёнными за стаканом виски и сигаретой, в конце концов мне пришлось согласиться.       Несс набирал команду. И моя кандидатура показалась ему одной из тех, с кем можно было бы на равных потягаться с мафиозными группировками. К сожалению последних, я был слишком озабочен своим честным именем и не шёл на сделки с подонками, заполонившими улицы Чикаго. Идиотизм или брезгливость были тому виной, бог знает, но именно моя неподкупность, о которой с презрением отзывались в прокуренных подпольных клубах, и стала тем, что привлекло Несса во мне. Ему нужны были люди с идеальной репутацией, непогрешимые и незамаранные. Я не солгу, если скажу, что являлся именно таким человеком.       Не солгал бы я и ещё в одном – методы Несса мне нравились. Даже те, которые были похожи на методы самих чикагских бандитов. С мразью нужно разговаривать на одном языке – Несс этому научился. Потому что те, кто живёт за счёт страха и отчаяния других, не понимают ничего, кроме собственных принципов. Несс осознал это и сделал своим главным оружием – мафия получала гранаты столь же часто, как и её должники – Батлер тоже оценил и не скупился на боеприпасы. Никто не скупился, даже если эта щедрость грозилась выйти нам боком. Война должна быть войной и то, как действовала команда Несса, не могло быть осуждено, потому что было действенно.       Мои родители научили меня одной вещи, которая стала основой моей карьеры, да и жизни – не бояться бить в ответ, не сдерживать свою силу, если мне противостоит такая же сила. Отец, вернувшись с Боксёрского восстания и прихватив с собой осколок гранаты в левом лёгком, понял, что жизнь слишком коротка для того, чтобы разменивать её на мягкие удары. Поэтому он сбежал из Италии вместе со своей невестой в поисках Американской мечты, взяв с собой только паспорта и сильные руки. И он своими руками создавал свою Мечту, когда тягал груз на доках, зарабатывая столько, чтобы прокормить себя и мою мать. Мечта давалась с трудом, а в его двадцать пять появился я, и шанс отвоевать хоть кусочек её стал ещё меньше. И если бы не мать, которая не уподобилась жёнам других бедняков и не корила своего мужа за то, что в её накидке ночует моль, а в шкафу по ночам хозяйничают крысы, то мечта померкла бы вовсе, так и не успев показаться. Да, всё дело в моей матери – это я знал точно. Это именно она вкладывала в руки отца ту самую силу и именно из-за неё он этой силе верил. И это именно из-за неё Винченцо Сарчи вскоре решился открыть фирму строительного подряда, которая помогла ему в становлении на ноги и обучении сына. И даже то, что сын этот не пошёл по стопам отца, а предпочёл строительству охоту за бандитами Чикаго, не разочаровало, а придало новых сил.       В конце концов, отец действительно уважал моё мнение и понимал, что упрямством и целеустремлённостью я пошёл в него. Понимала это и мать, которая и по сей день не растратила своей способности дарить нам с отцом силу.       И теперь я понимал, что она мне понадобится очень и очень скоро. Потому что новый виток нашей войны с семьями Чикаго был не за горами.       Видимо, участие в войнах передавалось в нашей семье по наследству.       Я непринуждённо прихватил подтяжки на своей груди пальцами и подмигнул пробегающей мимо Джодди Милз. Та весело хмыкнула, подмигнув мне в ответ, и заспешила дальше, к кабинету шефа, прижимая к груди пачку типографских бланков.       За окном медленно тёк дым, гонимый от трубы котельной, которая была расположена по соседству со зданием моего участка.       Тогда – год назад – в мой гостиной Несс пообещал мне, что положит конец главенству мафии в нашем городе. Знал ли он, насколько это обещание было мне нужно? У меня была аллергия за заполнивших мой город мразей, а у них была аллергия на меня. В бесплодных попытках хоть как-то повлиять на происходящее, я пошёл в полицию, несмотря на боязнь разочаровать родителей. Впрочем, они не были бы моими родителями, если бы не поддержали меня. Даже тогда, когда поняли, что оказываются в опасности из-за своего сына-принципиального-копа. А сын-принципиальный-коп пойдёт на всё, чтобы остаться таким же, каким он привлёк внимание Элиота Несса – незамаранным и паскудно-честным.       Гордиться этим или нет, каждый решал для себя сам, но других Несс не держал…       И сейчас, когда наш разговор, носящий обманчивый характер непринуждённой светской беседы, был закончен, я направился к своему столу, задумчиво пожёвывая губу и размышляя над тем, как мне поступить в сложившейся ситуации. Поступить так, чтобы обойтись без лишних трупов с нашей стороны.       Те, кто прослушивал телефонный аппарат моего управления, узнали лишь о том, что мы собираемся пострелять по банкам в выходные. В случае необходимости я смог бы ответить именно так, и никто не способен был бы доказать обратное – за год работы мы с Нессом научились шифровать наши разговоры. И делали это столь виртуозно, что даже кроты Капоне не могли порой понять – есть ли в нашей беседе скрытый смысл или же мы в самом деле по-приятельски договариваемся о рыбалке на озере Мичиган.       Только вот сегодня Несс дал мне не ценный совет как успокоить и выплеснуть энергию Батлера, а разнарядку на любые действия для обнаружения того, кто выкрал книгу Нитти. Абсолютно любые, вплоть до иголок под ногти. Если уж Элиот упомянул оружие и привычные маршруты…       ― Я выпил твой кофе, ― виноватым голосом, но с довольным лицом сообщил мне Ричи, как только я подошёл к своему месту. Я удивлённо взглянул на напарника и заметил в его ладонях пустой картонный стаканчик. ― А то он уже остывал. Скажи мне, где ты берёшь такой вкусный кофе? Откуда тебе его носят?       ― Откуда носят? ― с недоумением переспросил я, припоминая, что никакого кофе в моем утреннем расписании не было. Не было его и на столе, когда я уходил к телефонному аппарату. ― Кто его принёс?       ― Какой-то шкет, сказал, что детектив Сарчи попросил доставить горячим, ― Ричи облизнулся и откинулся на стуле, но вдруг передумал, напрягся и выпрямился, сверля меня напряжённым взглядом. ― Ты его что, не заказывал? Я что, выглохтал травленый кофе?       Батлер потрясённо замолк и схватил себя за горло обеими руками, словно стараясь сдержать рвотный позыв. Не удивлюсь, если это было именно так.       ― Нет, нет, что за ерунда, ― отмахнулся я, растерянно обводя участок взглядом. Естественно, упомянутого шкета и в помине уже не было, но слабая догадка уже влезла в мозг, словно червяк в спелое яблоко, и заставила меня помрачнеть. ― Обычный кофе…       ― На обычный кофе ты так не реагируешь, ― буркнул Батлер, опускаясь обратно на стул и отодвигая от себя бумажный стаканчик на безопасное расстояние. Наверное опасался, что недопитые яды сами выпрыгнут и залезут ему в глотку, добиваясь поставленной цели.       ― Не бери в голову, ― я постарался улыбнуться так, чтобы не выдать своего волнения. Если Ричи и не поверил, то настаивать на объяснениях по крайней мере не стал. ― Ты знаешь, я пойду закажу себе ещё один. Раз уж ты с этим расправился.       ― Валяй, ― Батлер дозволительно повёл рукой и развалился на моём стуле с прежней вольготностью. ― До ночи вернёшься?       ― Постараюсь, ― честно отозвался я, мысленно благодаря своего понимающего напарника. Нет, то, что мне придётся после возвращения держать перед ним полный и подробный ответ, я понимал очень чётко. Потому что сбежать на встречу с информатором, чьим условным сигналом был этот злополучный стаканчик с кофе, и не рассказать об этом Ричи, было бы преступлением. Но сейчас меня больше беспокоили новости с линии фронта, а не душевное равновесие напарника, которому, по большому счёту, просто было обидно, что я не беру на эту встречу его.       Агентурная сеть мафии всегда приводила меня в восторг. Я всем сердцем ненавидел ублюдков, но не отдать им должное не мог – то, как они работали, вызывало уважение. И я говорю не про дуболомов, стоящих по обе стороны от трона Капоне. Меня восхищали люди, умеющие становиться невидимыми в толпе и выполнять свою работу чисто, точно и без лишнего шума. Эти фантомы выполняли самые грязные поручения на глазах у толпы и ни разу не были пойманы за руку, если не хотели этого. Их работа была филигранной и тонкой, не под стать мордобоям и расстрелам, столь излюбленным семьями. Шпионы не приходили в автомастерские и не ставили к стенке своих конкурентов – они вонзали тонкое лезвие стилета под рёбра на виду у всех, на переполненной улице, за столиком кафе, между дверей гостиницы. И никто не мог сказать, что видел их руки и запомнил лица – эти люди были проворнее крыс, и я восхищался их мастерством и отточенным профессионализмом. Даже тогда, когда отправлял за решётку, потому что поймать одного из наёмных убийц, орудующих среди белого дня, было особым удовольствием.       А кроме них были ещё и связные – незаметные, неприметные, незапоминающиеся, но исправно выполняющие свою работу. Весь город был пронизан ими, от мальчишки-разносчика, до администрации мэрии, но как бы я ни вглядывался в лица горожан, я никогда не мог уловить это различие между задействованными в агентурную сеть и простыми обывателями. При всём моём многолетнем опыте работы в участке и присутствии на сотнях допросов. Разве что в лицах юнцов сквозило этакое таинственное высокомерие от причастности к тёмным делам какой-нибудь банды, но и изловить таких ребят на людных улицах Чикаго было не проще, чем самых опытных прихвостней Капоне. Неуловимые и пронырливые, они всё время были рядом, я чувствовал это, и не сводили с меня глаз, хотя думаю, я очень мало отличался от десятков других мужчин в одинаковых шляпах и пальто, вышедших из своих офисов и контор на обеденный перерыв.       Так что нетрудно понять, что вновь, как бы я ни старался, я не смог уловить момента, когда в моём кармане оказалась записка с несколькими строками. Я не думал, что дело обойдётся запиской, хотя и очень старался не упустить из виду ни одного дюйма возле себя. Был куда более вероятен шанс, что информатор ждёт меня в обеденном кафе, в которое я обычно ходил в свой перерыв за сандвичем с индюшатиной и двойным кофе. А может он там и ждал, но я его не увидел и лишь только выйдя вновь на улицу, догадался проверить карман, в который убрал мелочь сдачи.       Фигурный квадратик плотного картона ткнулся мне в пальцы неожиданно. О, я многое отдал бы за то, чтобы увидеть, каким образом он оказался у меня в кармане, но и на этот раз судьба была ко мне неблагосклонна. Поэтому мне оставалось лишь разочарованно, прицокнуть языком, цепляясь за уголок твёрдой бумаги. И зло сплюнуть под ноги, уже после того, как извлёк записку на свет.       Мои информаторы любили подкладывать мне свиней. И ночное свидание в одном из баров, принадлежащих не последнему человеку в чикагской семье, было одним из таких хряков.       Не то чтобы мне претило появляться там, где правят люди, большинство из которых мне хотелось бы видеть в каталажке, а не за сервированным хрусталём столом. Нет, я спокойно заходил и в бордели, и в игорные дома, и в ресторанчики, служащие прикрытием для съездов донов и их свиты. Мне не казалось зазорным добывать информацию любыми способами и любыми средствами. Я курил рядом с коньячными королями и скидывал пепел под ноги их охранников, и при этом все мы знали, как пойдёт наше общение, окажись мы по другую сторону входных дверей. Что такого в том, что коп появляется в месте, пользующейся дурной славой? Законы гостеприимства, чтоб их, соблюдались даже такими подонками, как мафиози. И моей репутации это ничуть не мешало – я приходил для того, чтобы получить нужное мне и уходил тогда, когда считал нужным, а уж пулями обменивались мы впоследствии по совершенно обоюдному согласию.       Но кое-кому хотелось думать, что встреча со мной должна быть похожа на съем девицы за углом ночного кинотеатра – по первому желанию шатающегося пьяного клиента. Именно такой съём предложил мне связной, оставив в моём кармане пропуск в клуб для любителей рыбалки и охоты на крупную дичь. И это меня бесило – мой информатор считал, что я должен прибегать к нему по щечку пальцев и демонстрировал уверенность в этом всеми своими действиями. Увы, он был прав, сегодня я не имел права отказать ему в свидании – если уж он назначает столь скоропалительную встречу, то и сам обеспокоен не на шутку. Зная своего двойного агента, я мог с уверенностью сказать, что у него есть для меня что-то, что действительно представляет важность. Потому что за что-то другое я вставлю ствол своего нагана ему в ухо и протолкну насквозь.       К моей радости, когда я вернулся в участок, Батлер уже оставил в покое бабочку и копался в моих заметках, собранных в подшивку о незаконном обороте спиртного. Что там хотел найти напарник я не стал уточнять – пусть уж лучше займётся хоть чем-нибудь вместо того, чтобы вертеть дыру на месте и доводить моё и без того сумрачное настроение до критической точки.       ― Хэй, Сарчи! Аппаратная Томпсона прислала запрос на сопровождение, можем обеспечить? ― От стойки связного меня окликнула Донна Хэнскам, отложив в сторону ленту телеграммы.       ― Почему мы? ― я всё ещё думал о предстоящем вечернем рандеву, и известие о том, что действующий мэр Чикаго внезапно изъявил желание заполучить кого-то из моих людей в персональную охрану, не произвело такого впечатления, которое должно было произвести. Донна пожала полными плечами, но не смогла скрыть за этим жестом удовлетворённую улыбку.       ― Они тебе доверяют, ― она помахала перед собой телеграфной лентой. ― И, наверное, Томпсон хочет уйти с кресла не в гроб, а в сенат.       ― Ответь им, что они получат четырёх людей, ― я поморщился от упоминания перспективы для сегодняшнего мэра. Этот год уже пообещал стать последним для дважды главы Чикаго, и видимо, Уильям Томпсон действительно беспокоился о том, как бы не спуститься с поста прямо в реку. Хотя бы потому, что несколько угроз уже поступило, а агитационная компания потихоньку начинала распускать свои щупальца, готовясь весь предстоящий год работать на пользу новых кандидатов. И я не сказал бы, что хотя бы один из них нравился мне так же, как готовящийся сложить бразды правления мэр. С Томпсоном хотя бы можно было договориться и вразумить, на нужные мне действия, а вот как взаимодействовать с кем-то другим я ещё не знал. ― Уточни время и скажи Шеридану, что его будет ждать работа. Пусть прихватит с собой ещё троих. Шефа я оповещу.       ― Прекрасно, ― Донна подмигнула мне подведённым глазом и тут же взялась за наушники, чтобы телеграфировать в аппаратную Томпсона полученный от меня ответ.       Мысль о том, что уже в следующем ноябре место мэра города может занять один из тех скользких типов, которые начнут выползали на свет в преддверии активного совращения народа, перекрыла даже недовольство предстоящим вечером.       Я любил этот город. Даже таким – погрязшим в разврате и коррупции. Любил хотя бы за то, что он стал приютом для моих родителей, а затем и колыбелью для меня. И видеть, как Чикаго опускается всё ниже и ниже, как смрад расползается по улицам мне совершенно не хотелось. А вероятность того, что вместе с кем-то другим, не Томпсоном, в этом городе станет ещё грязней, была слишком велика. Я не знал о всех, кто собрался выдвинуться на выборах, не мог знать, потому что кандидаты могли появиться из ниоткуда и завоевать сердце Чикаго просто и быстро. Но я подозревал о том, что многие из них могут быть вовсе не по одну сторону баррикад со мной. Моё положение обязывало меня быть сведущим в вопросах политики, как бы она ни была мне противна, и сейчас я мог одобрить лишь пару имён из тех, что возможно окажутся на агитационных листовках в следующем ноябре. Среди них был Антон Чермак, и я даже не знал точно, на чём основывается моя расположенность к нему: на том, что он тоже был эмигрантом, как и моя родители, или на том, что он действительно выступал против семей открыто и без опаски. Впрочем, я понятия не имел, захочет ли он вступать в борьбу. И пока тот, кто так же, как и я искренне ненавидел мразь, решившую, что она имеет право на всё в этом городе, не подавал голоса, мне оставалось заниматься тем, кто обеспечивал хоть какое-то спокойствие в Чикаго сейчас. Именно поэтому аппаратная Томпсона связалась с нами.       Я скрипнул зубами от внезапной мысли о том, что в книге Нитти вполне могли бы попасться определённые фамилии в графе дебеторов. Найти их там было бы особенным удовольствием, но к сожалению, и об этом я был не просвещён. Как же невовремя эта злосчастная книга пропала!       Я переборол желание впечатать кулак в стол. Хотя бы из-за того, что стоял не около собственного рабочего места, да и позволять себе демонстрировать своё состояние мне не хотелось. Впрочем, я переоценил свои силы по умению маскироваться – Батлер, до этого увлечённо копающийся в бумагах, поднял голову и нашел меня глазами. На паскудно-довольном лице расцвела новая улыбка и я вздохнул: похоже объяснять, почему я отправлюсь на встречу с информатором в одиночку, мне всё-таки предстояло.       ― Ты за кофе домой бегал? ― поинтересовался Ричи, оглядывая меня взглядом с головы до ног. ― Или до Гудзона рванул?       ― Думал о том, как бы заставить тебя работать, а не просиживать жалование задницей на стуле, ― в тон ему усмехнулся я и опустился на своё место, выжидающе глядя на Ричи, кивнул на бумаги в его руках. ― Неужели нашёл что-то интересное?       ― Только то, что эти сволочи пьют больше, чем я, ― Батлер встряхнул папку от души, заставив подшивку зашелестеть страницами. ― Когда уже ты согласишься оставлять конфискованное бухло у себя?       ― Тогда, когда сдам звезду шерифа, ― я фыркнул, глядя в глаза напарника и мысленно благодаря его за то, что вместо допроса он изображает привычное веселье.       ― О, тогда я умру трезвенником, ― возмущённо резюмировал Ричи и понимающе ухмыльнулся, полностью принимая моё решение не распространяться насчёт того, что мне не хотелось озвучивать вслух. За годы, проведённые бок о бок, мы научились разговаривать без слов, одними только глазами и движением губ. И это было тем огромным плюсом, который перекрывал любой минус, чёртову кучу минусов в характере Батлера, да и моём тоже. Знание о том, что рядом с тобой почти брат, готовый простить тебя даже за то, что ты не берёшь его на рандеву с мафиози, вообще вселяло уверенность и спокойствие. В конце концов, Ричи знал, что наутро я расскажу ему всё. И вот тогда его любопытство будет удовлетворено.