Очередь за тобой

Когда до Рождества осталось всего два дня, Диппер успел рассмотреть последнее высказывание Сайфера с самых разных сторон. Он был смущен, растерян и очень зол на собственную растерянность. Диппер понятия не имел, как реагировать на это, и потому старался по возможности избегать компании Билла. Он не оставался с Сайфером в одной комнате и всячески уходил от попыток завести разговор. Билл, посмеиваясь, наблюдал за его нервным напряжением и никак не комментировал происходящее. Но его самодовольный вид напрямую говорил: в том, что те его слова были намёком, и притом прозрачным, не оставалось сомнений. Изначально Диппер не придавал затее с секретным Сантой такого значения, как Мейбл. Это было забавно, да, но не более того. Тем не менее, его сестра видела в этой идее символ объединения их семьи — даже тех, кто не был связан родственными узами, как Зус, Билл или Венди, — и была воодушевлена сверх меры. Она считала, что тайный Санта поможет им продемонстрировать, как хорошо они понимают друг друга и как сильна их близость. Для Диппера это сомнительное мероприятие было не более чем развлечением, но он знал: если он не сможет придумать для Билла подходящего подарка, сестра расстроится. И он сам, пожалуй, расстроится тоже — на фоне их с Биллом отношений, становящихся всё более странными с каждым днём, любая попытка уйти в отрицание была бы разочаровывающе глупой. Диппер не собирался ничего отрицать. Билл выводил его из себя, бесил до крайности, и всё равно Пайнс не хотел, чтобы это заканчивалось. Наверное, Биллу всё-таки удалось довести его до полного сумасшествия. За оставшиеся двое суток он должен был придумать что-то идеальное. Его бесконечные расспросы, очевидно, выдали его с головой. Не оставалось сомнений: Билл знал, чьё имя Диппер вытянул из рождественского носка, и его фраза о том, что подарок не всегда должен быть чем-то материальным, выглядела вполне себе полноценной подсказкой. Сайфер не оставил ему путей к отступлению. После всего, что было за эти три года, после всех расстроенных Биллом свиданий, сна в обнимку на одной постели, бесцеремонных вторжений в душ, похабных шуток, намёков, только полный идиот не понял бы, что Сайфер имел в виду, говоря о «нематериальном». Диппер не пытался врать себе и утверждать, что он не хочет того же. Другое дело — следовало ли ему вестись на столь очевидную провокацию? В конце концов, он мог послать всё к чёрту и купить что-то шаблонно милое и якобы душевное: мягкую фланелевую пижаму, что-нибудь для обстановки комнаты Сайфера, полупустой и неуютной, да хоть бы забавную плюшевую игрушку — что угодно, что заставило бы Мейбл поверить в искренние порывы брата. В глубине души Диппер знал, что не сделает этого. Просто не сможет. И всё же он не был настолько сумасшедшим, чтобы завязывать настоящие отношения с Биллом-чёрт-бы-его-подрал-Сайфером. Следующей ночью ему опять не спалось. Идеи, приходящие в голову, были нелепы, абсолютно безумны. Диппер бесшумно выскользнул из постели и спустился вниз, на кухню. Он не стал включать свет. Сонно потирая уставшие за день глаза, набрал в стакан холодной воды и как раз собирался сделать первый глоток, когда со спины к нему вдруг прижалось чьё-то — не то чтобы для Диппера было загадкой, чьё именно — тело. Прохладная ладонь опустилась ему на лицо, закрывая глаза. — Угадаешь, кто? — раздался смешок у самого уха. — Прямо теряюсь в догадках. Ты чего не спишь? — Диппер вывернулся из его рук и, поставив стакан на стол, повернулся к Биллу лицом. — Три часа ночи. Билл беззаботно пожал плечами: — Сон для слабаков. Я… скажем так: я был занят экспериментами. — И почему я уже заранее не жду ничего хорошего? — Потому что ты, Сосенка, конченый пессимист, — тут же отозвался Сайфер. — Пора бы уже понять, что я не замышляю ничего дурного. И потом, — он поднял руку и коснулся стального ошейника на своём горле, — даже если бы замышлял: что я мог бы сделать? В темноте кухни его лицо было едва различимо, и всё-таки Диппер мог видеть и тонкую улыбку, и интригующий блеск глаз. — Ладно, — сказал он. — Сделаем вид, будто я тебе поверил. Так чем ты был занят? — Я покажу, — усмехнувшись, предложил Билл, — если ты в свою очередь расскажешь, почему в три ночи вместо того, чтобы крепко спать в своей тёплой постельке, как и положено порядочным мальчикам, ты ошиваешься по дому с таким безумным видом. — Ничего не безумным, — обиделся Диппер, — и я не собираюсь заключать никаких сделок. — Всё еще мне не доверяешь? — Билл хохотнул. — Какое умное Сосновое Деревце, надо же. Но это не сделка. Время сделок для нас с тобой давно прошло, тебе так не кажется? — Кажется. В этом-то вся проблема, — во внезапном приступе откровенности признался Диппер. — Я тебе доверяю, Билл. На самом деле. Представляешь, как глупо? В следующую секунду пальцы холодно дотронулись до его щеки. Очертили контур скулы, легко огладили висок, подушечками коснулись губ. — Представляю, — мягко сказал Сайфер. — Действительно: очень глупо. — Я не знаю, как поступить. — Могу вообразить. Пальцы опустились к шее и легко, едва ощутимо, надавили на горло. — И что ты хочешь, чтобы я сделал, а, Сосенка? — Билл ухмыльнулся. — Кажется, я всегда был последователен в своих желаниях. В отличие от тебя, я их не скрывал. Ты знаешь, что мне нужно, и знаешь, что нуждаешься в том же, но всё равно упорно продолжаешь уходить в отрицание. Вот только это твоя проблема, не моя. Будь добр: определись. Я, конечно, весьма терпелив, но у моего терпения, чтоб ты знал, тоже есть пределы. Представь, как обидно будет, когда мне надоест ждать, и я решусь действовать без твоего согласия. — Ты серьёзно? — Диппер вскинул на него удивлённый взгляд. — С чего ты вообще взял, что я… — О, прошу тебя. — Между прочим, это, — Диппер, слабо улыбнувшись, покачал головой, — один из самых странных разговоров за всю мою жизнь. — У тебя искажённое понятие странности, — Билл смешливо фыркнул. — Со временем мы это исправим. — Форд тебе голову открутит, ты в курсе? И Стэн… — Чёрт возьми, малой, — Билл неожиданно рассмеялся, весело и неподдельно, и с трудом выдавил сквозь смех: — ты действительно не замечаешь, что творится прямо у тебя под носом, верно? Диппер нахмурился: — О чём ты? — Они знают, — Билл отвернулся и краем ботинка подцепил один из стульев, выдвигая его из-за стола. А потом, опустившись на стул, схватился за край футболки Диппера и одним сильным рывком притянул его ближе. — Уже давно. Ты даже не представляешь, сколько часов мне пришлось выслушивать гневные наставления и угрозы. Не могу сказать, что они были сильно счастливы: особенно шестёрочник. Ха, ты бы слышал, как он орал! Серьёзно, я был почти уверен, что не выдержу и оглохну. И как только голос не сорвал — загадка десятилетия. И тем не менее, — еще один рывок, и Диппер, дабы не упасть, был вынужден опуститься Сайферу на колени, — они всё поняли. В отличие от тебя. Руки Билла обвили талию Диппера и соединились у него за спиной. Прошлись прохладными ладонями вниз по позвоночнику под тканью футболки и с лёгкостью скользнули за резинку тонких пижамных штанов и белья. Диппер неосознанно потянулся вперёд. Он сжал пальцы на отворотах рубашки Билла и спрятал лицо в изгибе его плеча. Захотелось нервно расхохотаться. Всё это было до жути странно. От усталости слегка кружилась голова, мысли в голове казались расплывчатыми и мутными. Всегда оставалась вероятность, что этого ненормального разговора на самом деле не существовало, и вся сцена на кухне была не более чем сном. Шансы были мизерными. И всё-таки они были. — И что дальше по плану? — сдавленно поинтересовался он, вдыхая запах кожи Билла. Незнакомый запах. Непривычный, несвойственный Сайферу. От Билла пахло, как... от бумаги? Аромат типографской краски ощущался на удивление отчётливо, и это сбивало с толку. — Поцелуешь меня в лучших традициях любовных романов? Разложишь прямо на этом столе? — А ты этого хочешь? — уточнил Билл. Его пальцы с силой сжались на ягодицах, заставляя несдержанно выдохнуть. — С ума сойти. Я польщен. Но, вообще-то, с поцелуями я бы предпочёл малость повременить. Диппер, ничего не понимая, попытался было отстраниться, чтобы посмотреть Биллу в глаза, но не смог даже шевельнуться. Билл держал его крепко, а перед тем, как продолжить, на секунду прижался губами к его шее и широко — и на удивление сухо — мазнул по ней языком. — Ты же умный мальчик, Сосенка, — насмешливо протянул он. — Тебе уже давно следовало догадаться. Учитывая, что ты минуты две кряду обнюхивал моё плечо и еще раньше спрашивал, какие я затеваю эксперименты… Он всё-таки отпустил Диппера, который, резко отшатнувшись, едва не свалился с его колен. — Погоди, ты, — Диппер изумлённо выдохнул, — ты — ненастоящий? Ты просто его копия, да? С того самого принтера? — Да неужели. — закатил глаза Билл. — Не прошло и года. — Кто подпустил тебя к принтеру? Зачем ты это сделал? Где настоящий Билл, и почему… — А зачем куда-то меня подпускать? — удивился ненастоящий Сайфер. — У нас тут вроде свободная страна, вольные нравы. Сделал — потому что было любопытно, что из этого выйдет. И потому что тебе, Сосенка, определённо нужно было со мной поговорить, но давай рассуждать здраво: даже сейчас ты зажимаешься так, как будто я собираюсь не трахнуть тебя в отдалённом будущем, а как минимум расчленить и принести в жертву Сатане, хотя зачем бы мне это делать, никогда не понимал суть сатанизма, в смысле, есть что-то глубоко наивное в почитании рогатых сущностей, которые плевать хотели и на своих адептов, и на все эти поклонения, и на ритуальные убийства несчастных куриц; очаровательные, к слову, птицы, я хочу сказать: ты когда-нибудь гладил куриц? Они шикарные, мягкие, гладкие, и... слушай, Сосновое Деревце, а давай заведём себе курицу? — Господи, Билл. — Повторяй это почаще, и у нас всё будет путём, — Билл ухмыльнулся. — А что касается моего оригинала… ну, он, полагаю, крепко спит в своей комнате. Если хочешь, можешь к нему присоединиться. Диппер, всё еще будучи несколько оглушённым его предыдущей тирадой, вскинул на Сайфера внимательный взгляд. — А если не хочу? — Дело твоё. Но чтоб ты знал, я тебя не выпущу до самого момента моего трагического самоубийства. Представь, как круто это будет выглядеть со стороны: запечатлев на твоих губах прощальный поцелуй, я опрокину стакан воды, и ты, прижав мои руки к своей груди, отчаянно крикнешь: «Нет, нет, нет!», пока моё бренное тело будет таять, одаряя тебя на прощание грустной всезнающей улыбкой, и горячие слёзы из твоих глаз будут прожигать дыры на моих бумажных ладонях, и мы с тобой… Диппер устало вскинул взгляд к потолку. Его всё еще разбирал нервный смех, а ладони Сайфера, по-прежнему легко оглаживающие его задницу под тканью пижамных штанов, отчаянно мешали сосредоточиться. — Прошу тебя, замолчи. — Для тебя что угодно, Сосенка. Диппер нахмурился и легко прикусил губу. — Выходит, раз ты — это не ты, я могу задать тебе любой вопрос? И настоящий Билл об этом не узнает? — Ты мог бы сделать это и с моей оригинальной версией, — хмыкнул Билл. — Но если тебе так хочется… Вообще-то, возможных вопросов набиралось целое море. Диппер мог бы воспользоваться ситуацией и узнать у Сайфера почти всё, о чём он не знал раньше. Вот только из-за событий последних дней перспектива раскрытия тайн вселенной меркла перед тем-самым-важным-вопросом, который, пожалуй, не имел ровным счётом никакого смысла, но который вот уже столько времени выводил Диппера из себя. Отчаянно смущаясь своей наивности, Диппер потупил взгляд. — Ладно. Тогда, — он начал совсем негромко. — По этой игре Мейбл, ну, по тайному Санте, я должен сделать тебе подарок на Рождество. Скажи: что бы ты хотел получить? В смысле, что-то из того, что я могу тебе дать, и что в самом деле было бы для тебя важно. Я уже всю голову сломал, серьёзно. Это должно быть что-то… очень значимое, но я не представляю, как сделать правильный выбор. Он ожидал услышать в ответ издевательский смех, целую гору насмешек, взрыв веселья. Но Билл, к его удивлению, остался абсолютно серьёзен. — А ты скажи, — он склонил голову набок, — тебе нужен удобный и самую малость нечестный ответ, или ответ, который тебя не устроит, но будет искренним на все сто процентов? — Честный, — выпалил Диппер. — Я хочу, чтобы ты был честен. — Плохой выбор. Очень. — Ты пообещал, что ответишь. — О, ну разве что ради тебя, — усмехнувшись, Билл произнёс это тихо и певуче, склонившись к самым губам Пайнса. — Видишь ли, вы держите меня здесь насильно. В вашем доме я пленник. У нас хорошие отношения, это правда. Со временем мы перешли в состояние нейтралитета даже с умником и его несносным братом, и всё-таки это — насилие и ничего больше. И не смотри так, Сосенка, отчасти это весело, я бы даже сказал: интригующе. Удивительно, но я, вероятно, был бы не против остаться с вами по доброй воле. Мне здесь — поверить не могу, что говорю это, — нравится. В сравнении с миллионами лет в бесконечной пустоте вселенной человеческая круговерть не так плоха. Но ведь в чём дело: рано или поздно вы все состаритесь и умрёте. Для ваших детей и внуков я буду переходящей фамильной ценностью, вечно молодым дядюшкой с паршивым чувством юмора и заразительным безумием. И однажды, может, лет через пятьдесят, а может, и через двести, меня освободят. Из простого человеколюбия или потому, что я буду действовать всем на нервы так, что ваши потомки этого просто не выдержат. — Вероятно, так и будет, — настороженно согласился Диппер. — Но я всё еще не понимаю, к чему ты ведёшь. — К тому, Сосенка, — Билл на мгновение мягко прихватил сухими губами его нижнюю губу и мимолётно очертил её кончиком языка, так, что Диппера бросило в дрожь, — что меня здесь ничего не держит. Расклад, который я описал, слишком скучен. Он навевает тоску. Сейчас мне хорошо здесь, рядом с вами, но это сейчас. Последствия, которые вы уже не застанете, будут для меня крайне печальны. Существовать в мясном мешке после миллиардов лет нематериального существования довольно сложно, ты в курсе? Все эти эмоции, ощущения… ха, да они ужасно бесят! Как бы здорово ни было жить с вами, ребятки, это не станет для меня достаточной компенсацией после вашего ухода. Диппер понял, что теряется в его словах окончательно. Он протянул руку, чтобы коснуться щеки Билла, и с удивлением осознал, что это прикосновение отозвалось в кончиках пальцев приятной волнительной дрожью. Дотрагиваться до Сайфера — пускай даже ненастоящего — было приятно. Сидеть у него на коленях, говорить с ним открыто и искренне — тоже. Чёрт, подумал Диппер, подавив нервный смешок, кажется, всё это зашло слишком далеко. — Просто скажи, чего ты хочешь, — потребовал он чуть дрогнувшим голосом. Билл улыбнулся. — Освободи меня. Позволь принять окончательное решение самому, — он вскинул голову, демонстрируя ошейник, тесно и болезненно сжимающий горло. — Ты можешь снять его, если захочешь. Выбор за тобой. Или, — его улыбка, отдающая горячим лихорадочным безумием, вдруг стала еще шире, — дай мне весомый повод остаться. Он рассматривал Диппера, замершего и растерянного, с подчёркнутым интересом. Диппер испытывал отчётливое желание то ли заехать ему по носу — за этот издевательский взгляд, за провокаторские слова, за манипуляцию, хотя, казалось бы, именно Билл, лишённый силы, вынужденный подчиняться приказам, скованный ошейником, должен был быть ведомым, — то ли дать себе отмашку и поцеловать его, сделать, наконец, то, что давно хотелось сделать, понимая, что настоящий Билл ни за что об этом не узнает. — А вообще, — Сайфер вдруг скептически фыркнул и ссадил Диппера со своих колен, поднимаясь на ноги, — можешь забить на это. Я серьёзно, Сосенка, не будь такой тряпкой. Сделай вид, будто этого разговора не было, и подари мне… ну не знаю, свитер? Да, точно. Свитер с оленем. Замечательный выбор. Он потянулся за стаканом воды, оставленным Диппером на столе. — Ты знаешь, что я мог бы сломать тебя, если бы захотел. Более того: мне бы очень, очень понравилось делать из тебя свою маленькую податливую игрушку. Ты у нас, разумеется, парень донельзя умный и самостоятельный, но, — Сайфер протянул руку, чтобы поднять его чёлку, падающую на лоб, и открыть родимое пятно в виде ковша Большой Медведицы, — подо мной ты бы смотрелся куда лучше, чем над. И всё равно я не собираюсь тебя принуждать. Совсем. Вот веришь? Билл дождался осторожного, неуверенного кивка и с донельзя довольным видом поднёс стакан к губам. — Надеюсь, ты готов горько и надрывно рыдать, — мигом растеряв всю свою напускную серьёзность, жизнерадостно предупредил он. — Хочу, знаешь ли, раз хоть в жизни попробовать помереть красиво.