Картер

— Господи, Эб, ну сколько можно?! — Словно издалека раздается голос подруги. — Каждый год одно и то же: даже дозвониться до тебя невозможно. Услышав знакомые до боли упрёки, я усиленно пытаюсь разлепить глаза. В лицо вдруг бьет яркий солнечный свет, способный, кажется, выжечь мои глазные яблоки. В горле встал неприятный ком — ощущение просто отвратительное. — Давай, скоро на работу, — говорит Роза, легко поднимая меня и закидывая мою руку себе на шею, после чего тащит безвольный овощ домой, придерживая его за талию. Успев лишь разглядеть на больших настенных часах 8:20 утра, я поддаюсь животным потребностям и отключаюсь, каким-то образом передвигая ногами сквозь сон. Просыпаюсь через какое-то время уже дома, в своей кровати, на всю комнату громко звенит будильник. Лучше стало совсем чуть-чуть, но по крайней мере я могу безболезненно двигаться и шевелить глазами. Отключив назойливый сигнал, беру в руки телефон: время 10:30, а значит я должна быть на работе уже как полчаса. С моих губ срывается какая-то невнятная ругань, после чего я делаю усилие и принимаю какое-никакое вертикальное положение, сидя на кровати. На прикроватной тумбочке замечаю стакан живительной влаги и таблетку: Розалия позаботилась. На губах невольно появляется стыдливая улыбка, ибо слишком уж часто сереброволосая вытаскивает меня из подобных ситуаций. Рядом лежит и записка: «Подменю тебя в кафе на пару часов, но в 12 — как штык, пошевеливайся!» Так как времени остается впритык, я наскоро выпиваю таблетку и бреду в душ. Холодная вода приводит в чувства не хуже крепкой пощечины, так что, полностью приведя себя в порядок, я уже готова к очередному рабочему дню. — Ну, наконец-то! — восклицает стоящий за барной стойкой парень, приглаживая черную бороду, как только дверной колокольчик оповещает всех о моём прибытии ласковым звоном. — Твоя подруга, наверное, уже измучилась. Окинув взглядом помещение, я вижу Розу, ловко снующую меж столов с подносом. Дав себе на размышления пару секунд, вдыхаю полной грудью запах свежесваренного кофе и выпечки, любуюсь удивительным контрастом между внутренним умиротворением гостей и самой кофейни в целом и внешней суетой куда-то спешащих за нашими большими окнами людей. Заходя сюда, словно оказываешься в ином, совершенно безмятежном мире: светлые стены, простор, заливистый хохот, раздающийся с кухни, цветочные горшки под потолком, которые заботливо населила растениями наша управляющая. Быть может именно поэтому я работаю здесь.

Два месяца назад. 4 апреля.

Этот день был таким же, как любое четвёртое апреля уже несколько лет подряд. На часах было уже слегка за полночь, а значит нетрезвая туша, искавшая входную дверь в дом на ощупь, была как раз кстати. Горечь вина ли или же душевная горечь отдавалась на тот момент лишь головокружением и тошнотой. Ожидавшая быть тихой и незаметной, девушка потерпела фиаско, когда, чуть не вписавшись в дверной проем кухни, увидела сидящую за столом мать. — Явилась-таки! — восклицала мадам, однако восклицание это едва ли можно было принять за радостное приветствие дочери-именинницы. — И снова пьяная! — Мам, я взрослый человек, — убедительно возражала Эбигейл. — Имею право, по крайней мере, в свой собственный день рождения. — Пока ты живёшь в моём доме, права качать не выйдет! — Женщина вскочила с места резко и яростно. — С каких же пор дом моей покойной тётушки стал твоим? — Некогда спокойная и блаженная Эбби тоже начинала заводиться. — Объясни мне лучше, с каких пор ты, милая, перестала появляться на учёбе? Почему я только сегодня узнала, что ты завалила экзамен и даже не соизволила придти на пересдачу? — Я, конечно, дико извиняюсь, но сегодня у меня не было ни желания, ни возможности. А откуда у тебя такие сведения, мамуля? — старалась изо всех сил сдерживать себя Картер. — Мне звонил декан! По твоей же милости у тебя забрали бюджетное место! Эбигейл, конечно, знала, что всё это ничем хорошим не закончится, но не думала о таких последствиях. Она медленно опустилась на стул и глубоко вздохнула. По внутренним ощущениям девушки, эта новость отрезвила её лучше ведра холодной воды. — А ты, видимо, даже не в курсе! — С каждой фразой мать всё сильнее повышала голос. — И что прикажешь нам делать? Мы не потянем учёбу по контракту! — Ну, мам. У меня ведь есть, например, папино наследство. Этих денег хватило бы на семестр, пока я не исправлю оценки, а потом… — У тебя, дорогуша, нет ничего! — Но мне уже девятнадцать! Я уже давно имею право считаться наследницей! — Эбби встала с места, поняв, что мирно решить вопрос уже не выйдет. — Наследницей ты будешь, когда станешь вести себя подобающим образом! А про твои «права» я тебе уже всё сказала! — кричала мать, сопровождая речь экспрессивными жестами и всё ближе подходя к Эбби. — Ах вот как. Что, не хватает духу признаться, что ты уже извела все мои деньги на своего хахаля? После последних слов послышался громкий шлепок, эхом отразившийся от голых стен и разлетевшийся по дому во всех возможных направлениях. Широкая ладонь матери отпечаталась на бледной щеке девушки. На этот раз злость кипятила кровь Эбби изнутри, и находиться здесь, продолжая этот бессмысленный по сути своей спор, она больше не могла. Она рванулась и побежала через гостиную, вверх по лестнице, где столкнулась с сонным, проснувшимся от шума ночных семейных разборок, отчимом, а после оказалась в своей комнате, решительно хлопнув дверью. Ярость хватала за горло, удушая самым подлым образом, так что Картер хотелось кричать изо всех сил, но из лёгких словно откачали весь воздух до последнего грамма. Она лишь жёстко колотила кулаком по старенькому матрасу, то и дело выбивая из него столбы серой пыли, пытаясь таким образом успокоиться, выплеснуть раздражение и ненависть до капли, чтобы внутри не оставалось ничего, что заставляло бы её беспокоиться… Под утро Эбигейл Картер, холодно спокойная и абсолютно трезвая, собрала кое-какие вещи в небольшой чемодан и, попрощавшись с родными стенами, оказалась на улице в роли какого-то книжного романтического бродяги. Мать кричала что-то вслед из окна, но героине было плевать, и она всё шла куда-то, словно следуя чьему-то бредовому сценарию. Однако это жизнь, и здесь всё куда прозаичнее, а потому и скитаться по городу энное количество времени в поисках смысла своего бессмысленного существования было холодно и голодно. Так что Эбби набрала знакомый ей наизусть номер любимой подруги, после чего двинулась в сторону её дома, где ей, похоже, были рады в тот момент больше, чем где-либо. На следующий же день Эбигейл Картер уже не была в числе студентов полюбившегося ей института искусств, но зато была по-настоящему взрослым и самостоятельным человеком без определённого места жительства и особых средств на существование. Именно так она и оказалась официанткой в этой уютной кофейне, а через пару недель, выпросив честным словом и взглядом аванс, стала снимать крошечную, зато отдельную, двушку… — Эбигейл! — за моей спиной раздается крик Розалии, а после она собственной персоной уже стоит передо мной, уперев руки в бока. — Ты что, уснула? Я вообще-то хочу успеть на учебу хотя бы к последней паре. — Меж ее светлых бровей залегла яростная морщина, так и давящая на мою спящую совесть. Подруга широким жестом кладет мне на плечо полотенце и указывает взглядом на гору перемытых чашек и стаканов. Я понимающе киваю в ответ и принимаюсь за работу, провожая глазами Розу. Насухо перетирая посуду, я по обыкновению погружаюсь в ленивые, полусонные наблюдения за внешним миром. Находясь здесь, внутри чего-то стабильно спокойного, я понимаю, как сильно мне не хватало этого спокойствия прежде. За колоссальными, чистыми стеклами фасадной стены кофейни люди всё ещё бегут куда-то: то пожилая женщина с какими-то невообразимо огромными сумками пробежит, словно юная атлетка, то деловой статный мужчина в дорогом костюме, обегая стоящие на месте машины, запрыгнет в свой собственный Мерседес; вот и малышка-дошкольница, еле поспевающая за резвой мамой, держа в своей правой руке пару маминых пальцев, а левой придерживая ревностно зажатый зубами леденец, а за ними спешит куда-то парень, не выделяющийся особенно ничем, кроме ярких кроваво-красных волос и слегка сутулой расслабленной походки. Последний персонаж особенно заостряет на себе моё внимание: я всё вглядываюсь, стремясь разглядеть за алой чёлкой черты его лица. «Неужели?..» Бросив мокрое полотенце на барной стойке, я мгновенно отказываюсь у выхода и, растолкав посетителей, выбегаю на улицу. Изо всех сил стараюсь найти в толпе, удаляющейся вглубь улицы, знакомый силуэт, но все усилия тщетны: сколько я ни вглядываюсь в окружающих, я не могу найти его. Странное чувство безысходности обволакивает меня с ног до головы. Красное пятно длинных волос растворилось так же неожиданно, как и возникло. Может его и вовсе не было?