***
Солнца не было, впрочем, как и всегда в последнее время. Все-таки осень, ему положено быть за тучами. Но и летом оно не баловало нас своим вниманием, так что теплолюбивой мне доставались лишь косвенные лучи, пробивающиеся из-за толстого одеяла облаков, как этот, что сверкает на моем клинке. Я смотрела на блеск граней куска смерти в моих руках. Просто железка. А может принести столько боли в умелых руках... Таких, как мои. Я нахмурилась и попыталась думать о чем-нибудь другом, сосредоточившись на лезвии. В нём отражалось моё лицо, потное и усталое. Я утёрла пот со лба. На ладони остались красные разводы. Не помню, когда меня успели зацепить... Наверное, во время утренней вылазки, камнем или кинжалом. А может, веткой одного из немногих деревьев, что остались. Кровь похожа на земляничный сок. Я чуть улыбнулась, вспоминая детство. А раньше я сравнивала наоборот. Но сейчас я успела почти забыть вкус лесных ягод... В наших лесах уже давным-давно не осталось земляники. У нас и лесов-то не осталось... Я поднимаюсь с бревна и окидываю взглядом родную долину. За восемь лет она изменилась так, что её уже не узнать. Вместо лесов, травы, полей - голая, выжженная пустошь, испещренная земляными насыпями. И трупами. На самом деле, трупов не так много, но за последние годы я видела их столько, что они стали мерещиться мне даже в кошмарах. Глупо бояться трупов на войне, ведь этим ты показываешь свою слабость, непростительную для воина. Чем любят пользоваться враги... Я посмотрела в их сторону, туда, где находился их лагерь. Конечно, я не могла его разглядеть, но зато на противоположной стороне виден дым от костров. Им не от кого скрываться, обе стороны знают, где находятся лагеря соперников. Я знаю также, что в стороне от него расположен ещё один, вот только его жителям не нужны костры. Я встряхнулась и продолжила точить клинок. Некогда предаваться праздным мыслям. Некогда мечтать. Все, что ты можешь - сражаться, выгрызая свою жизнь. Либо убьешь, либо будешь убит. Третьего не дано. Но как бы я себя в этом не убеждала, я не могу принять это в душу. -Эйвери! Знакомый голос. Это Юна - боевой товарищ и моя... наверное, подруга. На войне нету подруг как таковых, есть только товарищи. Но она мне всё же подруга. -Да? Она улыбнулась мне, и потеснив меня на бревне, уселась рядом. -Задумалась? Да, она умеет видеть меня насквозь. Почти насквозь... -Да, немного. Мне не понравилось, как хрипло прозвучал мой голос. -Волнуешься перед боем? Волнуюсь. Я всегда волнуюсь, а внутри что-то умирает, когда мне приходится сражаться и убивать. Вот только тебе об этом знать не обязательно, даже несмотря на то, что мы подруги. -Нет. Привыкла. Стремлюсь завершить разговор, уводя его от ненужной темы. Я не хочу показывать свое настоящее состояние, но она каким-то образом все равно улавливает его. -Кого ты обманываешь? Ты опять вспоминаешь, да? Она чуть тряхнула головой, и кончик тёмно-русого хвоста смешно дёргается в ответ. У неё шикарные волосы - спускаются ниже бёдер, густые, легко расчёсываются. Да и личико весьма миловидное, как и фигура. Зеленые, с золотистыми вкраплениями глаза смотрят дружелюбно и чуть тревожно. В мирной жизни у неё бы наверняка отбою не было от кавалеров. А на войне нам некогда думать о чувствах. Я не ответила. Сказать было нечего. Мы помолчали немного, и она ушла. Я не знаю, зачем она приходила, но мне в любом случае приятна её поддержка. Но помочь она мне не в силах.***
Восемь лет назад в нашу долину пришли захватчики. Я невольно стала свидетелем первого акта этой кровавой бесконечной пьесы. Но это было только начало... Наша долина, небольшая, чуть больше двух сотен вёрст в диаметре, со всех сторон окружена горами. Мы зовём их Непролазными. На самом деле, пролезть можно, правда, только в одном месте, и его нужно знать. А если не знаешь - ищи, хоть все горы кругом обойди, не найдешь. Естественная защита кажется неприступной, но увы, только кажется. Что там, за горами, не знает почти никто. Чуть больше полувека назад мы пришли оттуда, и некоторые старики всё еще помнят что-то. Вот только рассказывать они не хотят. Но мы и не стремились, до войны нам было достаточно лишь сказок... Многие годы мы жили мирно, используя данный кусок плодородной земли с умом, собирая богатые урожаи, растя детей, строя дома. А потом пришли Они. Воины пришли из-за гор. Нам говорят, что они с нами одного народа, но мне не очень в это верится. Добродушные, весёлые, низкорослые по сравнению с ними деревенские жители не похожи на двухметровых воинов, обвешанных оружием. Они и сами похожи на остро наточенные мечи - собранные, с идеальной осанкой, такие... хищные. Чужие. Глаза сверкают сталью, волосы отливают сталью, и сами они словно отлиты из цельного куска стали. Жестокие. беспощадные. Говорят и то, они пришли сюда в поисках лучшей доли. Будто бы за горами сделалось совсем худо, и они, чтобы выжить, перебрались сюда, вслед за своими предками - нами. Но я никогда не понимала, зачем нужно было убивать нас и захватывать... Неужели мы бы не поместились все вместе? Тем более, если мы и вправду один народ. Земля плодородна, природа богата, а мы не стали бы протестовать, мы рады новым людям. Но, видимо, никто не хочет делиться тем, что уже считает своим... У них было оружие, много оружия. Они занимались войной и сражениями всю свою жизнь, они и детей воспитывали так, чтобы они вырастали бессердечными воинами. Им тоже нужно было выживать там, за горами... Так мы и боремся. Каждый со своей стороны - за жизнь. Воины лучше вооружены, натренированы, и, по всем канонам, должны были нас разделась за первые месяцы сражения. Но мы боремся за свободу. За выживание. Отступать нам некуда - сзади горы и остатки мирных жителей. К ним относятся женщины с грудными детьми и совсем уж ветхие старики. Остальные научились сражаться не хуже врагов. Молодежь, среди них и я, больше похожи на воинов, чем на простых селян, какими мы являлись. У нас сроду не было оружия, но мы добывали его в вылазках к вражеским стоянкам, делали сами из инструментов, древесины, посуды, постепенно совершенствуя. И вскоре мы почти ничем не уступали им. Наши дети точно так же вырастали жестокими воинами, вместо кукол, они игрались с кинжалами. Нередко идя по деревне... по тому, что он неё осталось, по военному лагерю, который я по привычке продолжаю называть деревней, я видела дерущихся детей. У них на лицах было то самое, жестокое выражение, которое я впервые видела восемь лет назад в лесу. Дети дерутся за еду, одежду, оружие, воду, которых так мало. Но я их не разнимаю, хотя хочется. Не мне судить, что правильно на войне, и возможно, полученные навыки помогут им выжить, как помогали выжить мне. Глядя на себя, на детей, на своих братьев по оружию, я понимаю, что мы действительно были одним народом с воинами. Война действительно у нас в крови, а та мирная жизнь, которую мы вели, возможно, была лишь притворством. Хотя мне кажется, что моя душа так там и осталась - среди семьи, лесов, полей, умиротворения, которое кажется таким далеким, словно сон. Но тем не менее, планы захватчиков разрушились. Война из быстрой завоевательной превратилась в долгую, мучительную, затяжную. Несколько раз проносились эпидемии, выкашивая итак полумертвых людей. Мы не успевали долбить новые могилы, складывая в кучу и сжигая. Горьковатый запах дыма, кажется, преследует меня везде. Мне повезло, говорю я себе, что мор был короткий, и я смогла выжить. Но иногда кажется, что смерть лучше, чем такое везение. Но мы живём. Каждый день устраиваем диверсии, захватываем заложников. Да, война приветствует грязные методы, а те, кто хочет жить, ими не брезгует. Партизаним, убиваем, но главное - живём. И так восемь лет, которые смешались в моей памяти в один большой нескончаемый день. И я не теряю надежды, что однажды мы проснемся, и наступит следующий день, отличный от предыдущих тем, что мы сможем жить, как и раньше - в мире... Совсем недавно, два-три года назад, в рядах противника произошёл раскол. Я не знаю подробностей, да и никто не знает, кроме тех, кто участвовал непосредственно в нём, но они уже ничего не смогут нам рассказать. Мы же довольствовались показаниями пленных, обрывками слухов, и результатом. В рядах воинов, которые жили сражением, и не признавали ничего, кроме него, потому что не умели ничего больше делать, родился одарённый мальчик. Он был хилым, тщедушным и никудышным воином. Но вместо этого природа наделила его талантом к технике. Из любых деревяшек он мог получить вещь, называемую "механизмом", машиной, по-простому. Но воины его не понимали. Он жил с ними, как на ножах. И вот, пару лет назад, он крупно повздорил с их правителем, вернее, главнокомандующим. Рассорился, и ушёл из их рядов. Но на этом не остановился. Не знаю как, но в какие-то считанные месяцы, он построил целую армию своих машин. Конечно, она была небольшая, но с каждым днём росла. Машина, "робот", как мы стали их называть, превосходила как и нас, обычных людей, так и воинов. Сначала он пленных не брал. Потом стал. И те, кто попадали в лагерь к роботам, не возвращались... Машины не знали жалости. И люди предпочитали покончить жизнь самоубийством, чем попасть в железные клешни к роботам. Причем как люди, так и воины. За последние два года пролилось крови больше, чем за предыдущие пять. Учёный-механизатор был одержим местью. И просто одержим. Он, верно, ненавидел всех людей, и мечтал, чтобы мир был наполнен машинами. Хотя то, что он брал пленников, говорило об обратном. Не хотела бы я увидеть мир таким, каким хочет его сделать Учёный... Нас осталось совсем немного. Многие полегли вон там, в центре долины, и сейчас мы ходим по их мясу и костям, которые они положили мостом к нашему лучшему будущему, которое никак не хочет наступить. Те, кто ушёл оттуда живым, умерли потом от ранений или поветрий. Из всех, кто жил в деревне, осталась едва ли четверть. Воинов было ненамного больше. Роботов было столько же, но ненадолго, потому что их численность росла. Сейчас мы почти все в равных условиях, и я чувствую, что если мы не закончим эту войну сейчас, то не закончим никогда. Так мы и жили. Три противоборствующих лагеря. Три лезвия одного клинка, именуемого войной. Кому как, а мне уже начала надоедать эта затяжная болезнь, эта язва на теле нашего мира. Этот вечный источник боли и страданий, питающийся ими и разрастающийся, грозящий накрыть всех с головой... Я помню всё так, как будто это включилось вчера. Я помню первый день войны, когда я, сбивая пятки в кровь, неслась через лес. Я помню, как вечером того же дня убили моих родителей и братьев, помню, как плакала, удерживаемая дядькой Мареком, который вел меня в тыл. Я помню и смерть Марека, который спас десяток деревенских, отвлекая внимания на себя. Я помню сбитые в кровь руки и коленки, помню ты тонны слез, которых хватило бы, чтобы залить всю нашу долину. Я помню те сотни раз, когда была на краю смерти, и уж не знаю, каким чудом мне удалось уцелеть. Я помню нескончаемый поток крови. Я помню блеск стали, крики, боль в натертых ладонях. Они стали моими вечными спутниками в эти годы. Война рассекла наши жизни на "до" и "после", ломала людей изнутри, уничтожала всё человеческое. Я помню это, и забыть не в силах.***
Вечером того же дня, в сумерках, я отправилась на очередную вылазку. Вся моя жизнь - вылазки, так что не было в этом ничего особенного. Мы поползли по левому краю долины, там, где сохранилась небольшая лесная полоса. Я, Юна, и еще несколько товарищей. Нам нужно было украсть оружие, которое, по нашим данным, были спрятано где-то здесь. Как говорится, врагам гадость, сердцу радость.