Волки в овечьих шкурах

Год спустя Было бы так хорошо проснуться от солнечного света, но погода давно уже не радовала теплом. Приходилось довольствоваться тем, что имелось. Эмма перевернулась на левый бок, повыше натянула одеяло и чуть приоткрыла глаза. – Еще пять минут, – прошептала она, зевая. – Всего пять минут. Ей никто не ответил. За окном старательно выл ветер: в Сторибруке вот уже несколько дней как хозяйничала настолько плохая погода, что не хотелось никуда выходить. К сожалению, отпуск был уже весь израсходован летом, а до нового следовало хотя бы перевалить январь. Эмма на секунду прикрыла глаза, затем резко выдохнула, столько же резко откинула одеяло и не менее резко встала, тут же принимаясь подскакивать на месте. Нет, это она не зарядку делала. Это она давала босым ногам возможность привыкнуть к ледяному полу. Давно пора было установить теплые полы! Или хотя бы купить домашнюю обувь, как она там называется? В других странах, она слышала, такой обычай давно практикуется, ей бы он сейчас пригодился. Наконец ноги, нагретые одеялом, привыкли к холоду, и Эмма, зевая, поплелась в ванную, где включила горячий душ – спасибо, хоть с водой перебоев не было! Она вселилась в эту квартиру всего месяц назад, а уже познала полноценные муки ада, начиная все с тех же ледяных полов и заканчивая огромными щелями под плинтусами и тараканами на кухне. С другой стороны, теперь это была только ее квартира, и не надо ни от кого зависеть. Эмма подставила лицо теплым струям воды, чуть не забыв закрыть глаза. Но насчет полов Регина могла бы и предупредить. Месяц назад мадам мэр вызвала шерифа к себе в офис, где скучающим тоном поведала о премии. Эмма никакой премии не ждала, так что эта новость стала для нее настоящим откровением. Премия? Ей? Когда весь город все еще косится в ее сторону, несмотря на прошедший год? Она подумала, что сейчас Регина вручит ей тощенький конверт, но в протянутую ладонь ей положили ключ. От квартиры. Эмма даже не сразу нашла, что сказать. Кажется, она все же пробормотала «Спасибо», на что Регина скривилась и уткнулась в свои неизменные бумажки: господи, они когда-нибудь у нее заканчиваются?! В мэрии уже давно не пахло краской, но, выйдя из кабинета, Эмма невольно втянула носом воздух. Сморщилась, вспомнив человека, с которым этот запах теперь неразрывно ассоциировался. А потом отправилась собирать вещи, попутно гадая, за какие же такие заслуги город в лице Регины решил наградить ее собственным жильем? За год почти ничего не изменилось. Эмма все еще оставалась шерифом – потому что некого было назначить на ее место, – и все еще жила с Питером – потому что некуда было съехать: даже самые захудалые квартиры, которые она могла бы снимать, стоили гораздо больше, чем водилось у нее в кармане. Горожане по-прежнему не собирались принимать Эмму обратно в свои ряды и своими силами старались выдворить ее из города и своей жизни. Эмма сопротивлялась, немного вяло, но постоянно. Время от времени она обнаруживала, что ее «Жук» исписан мерзкими словами, вздыхала и везла его на мойку. Слава богу, у жителей никогда не водилось перманентных маркеров. Или же они не хотели использовать их. Питер предлагал Эмме квартиру на постоянной основе. Убеждал ее, что не стоит тратить время и искать что-то новое, он-то ведь совершенно не против жить в компании. Зато против была Эмма, и причин тому находилось все больше. Нет, Питер не приставал к ней, не делал никаких намеков, но она видела, как тяжко парню приходится: все знали, что он ей помогает. И все обходили его стороной. Питер только улыбался, когда Эмма заговаривала об этом, и качал головой, мол, пусть их, однажды это кончится. Эмма тоже думала, что однажды это кончится. Но ей не хотелось, чтобы кто-то так долго плелся рядом с ней и терпел. И вот – квартира. Своя. Личная. Внезапная. Очень внезапная, учитывая, что Эмма никогда бы не подумала, что Регина решит как-то ее отблагодарить. Да и за что? Эмма не сделала ничего хорошего. Во всяком случае, весь город старательно убеждал мэра именно в этом. Но Регина, даже после того, как Эмма прекратила с ней общаться, держалась за свое и не планировала заменять одного шерифа на другого. Эмма знала, что ни Лукас, ни Мэри Маргарет не прекращали захаживать в мэрию с завидным постоянством. Они упорно предлагали своих кандидатов и пытались устраивать скандалы из-за того, что Регина не прислушивалась к ним. До Эммы дошел слух, что они даже писали правительству штата, но то ли им не ответили, то ли ответили так, что им не понравилось… В любом случае, конкретно эта идея умерла, едва родившись. Эмма посмеивалась, не в лицо, конечно, потому что новых проблем ей не хотелось. Терпения в ней становилось все больше, может быть, оттого, что она сумела изменить в своей жизни то, что ей хотелось сделать неизменным. Хотелось, но не удалось. Прошло очень много времени. Слишком много, и Эмма теперь почти не заходила в дом под номером 108, разве что по служебным надобностям, которые за год случились раз или два от силы. Та размолвка с Генри оказалась долгоиграющей, мальчишка упорно не желал признавать свою вину, а Эмма не собиралась спускать на тормозах его поведение. В результате полгода они даже не общались, а Регина, кажется, была только рада этому, что неудивительно. Поначалу Эмма укоряла себя: она ведь была взрослой, могла проявить мягкость. Но почему же она должна пожинать плоды чужого воспитания? В итоге Генри сам, пять месяцев спустя, подкараулил Эмму возле полицейского участка и, не поднимая глаз, искренне попросил прощения. Эмма, давно готовая его простить, взяла день якобы на раздумья, по истечении чего забрала Генри из школы и устроила ему и себе маленький праздник. Генри трещал без умолку, радуясь, частенько в его монологе проскальзывали имена Робина Гуда и Роланда, Эмма вздрагивала тогда, признавая: еще побаливает. Саднит. Но ничего. Можно пережить. Она уже пережила самое трудное, все остальное – сущая ерунда. У нее ведь тоже все хорошо. Выйдя из ванной, Эмма обернулась полотенцем и, подойдя к окну, распахнула занавески. Тусклое солнце пробилось сквозь ватные тучи и слабым лучом коснулось лица женщины. Эмма ненадолго прикрыла глаза, тоскуя по лету. Но сначала надо было пережить зиму. На мобильнике, забытом под подушкой, оказался пропущенный вызов, Эмма нахмурилась, но перезвонила. В ожидании ответа уселась на кровать, с наслаждением подбирая наверх ноги. – Привет, Лили, – оживленно сказала она парой секунд спустя. – Как дела? Она ждала этого звонка целых восемь часов. И вот, наконец, дождалась. В тот вечер, после которого все изменилось, Эмма согласилась поужинать с Лили. Они встретились возле единственного на весь Сторибрук ресторана, и Эмма, желавшая прежде всего отомстить Регине, зашла туда, еще не зная, что вся жизнь ее сегодня перевернется с ног на голову. Нет, она не переспала с Лили, о, нет! И даже не прониклась к ней более-менее теплыми чувствами – по крайней мере, не за один вечер. Но именно тогда что-то лопнуло в сердце, и Эмма вдруг поняла: ей не нужно больше гоняться за Региной. У нее может быть своя жизнь, а Регина ведь только этого и хочет – свободы от настоящей матери своего сына. Всю дорогу Эмма давила и настаивала, привыкнув действовать только так, потому что иначе у нее никогда ничего не получалось, но сейчас… Сейчас она только все усугубляет. Следует переступить через себя. Вытравить Регину из всех мест, в которых она успела оставить свой след. Отдать ей Генри и все, что только она пожелает. Эмма думала, что сможет что-то, чего для Регины еще никто не делал. И не смогла. Так бывает. Нельзя зацикливаться. Они пытались – у них не получилось. А может быть, Регина не пыталась вовсе. Может быть, ей не было нужно ничего из того, что хотела Эмма. Возможно, они изначально шли в совершенно разных направлениях, и только паршивый случай свел их вместе. Эмма должна была остановиться еще в тот момент, на лестнице. Взять себя в руки и не поддаться мимолетной злобе. Не кинуть Регине в лицо козырь, которым ни сама Регина, ни Эмма никогда бы не смогли воспользоваться. Потому что это даже не козырь, это… Преступление. Преступление, за которое в другое время и в другом месте Эмма арестовала бы саму себя. А Регина не стала бы молчать. Но так уж вышло, что… В тот вечер Эмма не рассказывала Лили ничего про Регину. И ничего про Генри. Она вообще почти не говорила о себе, предпочитая слушать. Лили же говорила и говорила, и Эмма понимала: где-то там, за пределами Сторибрука, другая жизнь. И когда-то она была ее частью. До того, как поселилась здесь, рядом с самыми странными и невозможными людьми во вселенной. Вернуться? Бросить все? Послать к черту? Забыть, как забывала она много раз? Это было бы слишком просто и слишком… Словно возвращение в прошлое, куда Эмма не хотела совершенно. Скорее, ей нужно было просто вспомнить про себя вместо того, чтобы думать о других. Никто не позаботится о ней лучше, чем она сама, это вечная истина, и она никогда не устареет. В Сторибруке она зачем-то пыталась привыкнуть к мысли, что может появиться человек, которому будет не наплевать на нее. Кто знает, возможно, однажды такой и постучится к ней в дверь. Но не в этом городе. Укрепившись в данной мысли, Эмма надеялась, что продержится хотя бы пару дней прежде, чем сорваться. На самом деле она продержалась три месяца, за которые ни разу не позвонила Регине и не попыталась с ней увидеться. Благо, что никаких отчетов не нужно было предоставлять, а решение прочих проблем она благополучно спихнула на Дэвида, который теперь частенько наведывался в мэрию, вызывая тем самым тонны негатива и раздражения у Мэри Маргарет. Эмма злорадствовала и одновременно корила себя за такие чувства. Но что поделать? Как все к ней, так и она ко всем. Устала она плыть против течения. Итак, она не виделась с Региной три долгих и не очень счастливых месяца. А потом столкнулась с ней на улице. С ней и Робином Гудом. Надо ли продолжать дальше? – Привет, – сказала трубка голосом Лили. – Завтра я буду в Сторибруке. Эмма не сдержала улыбку. Этого она тоже ждала достаточно долго. И тоже дождалась. Джонса забрали сразу, как он выздоровел, а потребовалось ему на это около недели: кроме побоев, других повреждений не было, хоть Джонс и пытался изобразить смертельно больного. Эмму все подмывало спросить, где он лишился руки. Спросить она не спросила, зато пожелала удачи. В ответ Джонс хмыкнул и пообещал вернуться, потому что, мол, теперь удача будет ждать его здесь, в Сторибруке. Эмма понадеялась, что этого не случится, потому что отбиваться от однорукого поклонника ей не хотелось. Итак, Лили оформила все нужные бумаги и увезла Джонса в Бостон. Толку от него все равно никакого не было, против Голда он свидетельствовать не мог, а искать загадочную женщину Эмма не слишком рвалась. Если бы она всерьез могла подумать на Регину, тогда, вероятно, стоило бы что-то сделать. Но Регина находилась далеко не в весовой категории Джонса и вряд ли смогла драться с ним на равных, не говоря уж о том, чтобы отметелить его по первое число. А может быть, это все же была Лили? Ха-ха, а что? Приехала, чтобы по указке Голда забрать Джонса с собой, тот начал сопротивляться, она применила силу, а потом сбежала, когда подумала, что переусердствовала. Мда, хорошая идея, но вряд ли. Эмма передала документы Спенсеру, но тот не воодушевился. Буркнул что-то себе под нос, Эмма даже не стала вслушиваться, и закрылся в своем кабинете. Эмма вернулась в участок и попыталась подвести черту под всем, что сейчас происходило в ее жизни. Участие Руби в смертях Кэтрин и Сидни не доказано, Эмма до сих пор изгой из-за того, что случилось. Подвести Голда под ответ не удается. Он почти не попадается на глаза, прекрасно зная, что домой к нему никто не сунется. Как выяснилось к великому удивлению Эммы, суеверные горожане – и прокурор в их числе – всерьез полагают, что Голд может сглазить или испортить карму. Что он какой-то там колдун или знахарь. Да, рядом с ним иногда бывает весьма неуютно, но это не повод прикрывать собственную трусость и нерешительность какой-то нелепой магией! Лили пытается наладить отношения. Пожалуй, это единственный более-менее светлый момент во всем происходящем. Джонс либо зачем-то врет о том, что нападавший был женщиной, либо был пьян настолько, что его показания все равно окажутся спутанными и неправдоподобными. Да и будут они совершенно не о том. Регина не звонит и не пишет и явно живет своей собственной счастливой жизнью. Ее не прижать к ногтю, даже учитывая, что она имеет отношение ко всем творящимся странностям. Ну и скатертью дорога! Никогда раньше Эмма не отказывалась от важных частей своей жизни вот так запросто, едва решив. Ей всегда требовалось время на раздумья. Пусть хоть немного, хотя бы день или два. Так было, когда она решила больше не видеться с Лили. Так было, когда она запретила себе любить Нила. Так было, когда она отдала Генри на усыновление. Но теперь… Теперь словно кто-то или что-то ускорили обменные процессы внутри, и Эмма практически не сомневалась. Все было послано к черту. Все попытки расследования, которые предпринимала Эмма. Если бы у нее имелись настоящие помощники или хотя бы те, кто поддерживал ее морально, она бы справилась. Она бы нашла зацепки. Сплела воедино все нити и закрепила бы концы. Но она все еще была одна. Против всех. А Регина теперь ходила под руку с Робином, и это, наверное, оставалось самой тяжелой из всех неудач, что обрушились на Эмму. Но три месяца она как-то вытерпела. А дальше стало гораздо легче. – Отлично, – сказала Эмма, прикрывая глаза и большим пальцем поглаживая корпус мобильника. – Мне тебя встретить? Она хотела бы встретить. За прошедший год они с Лили переписывались и созванивались почти каждый день. Поначалу Эмма делала это только потому, что так хотела Лили, а Эмме нужно было лишь отвлечься от переживаний. Но однажды Лили не позвонила. И не написала. Прошла целая неделя прежде, чем Эмма поняла: она должна позвонить ей сама. Она так привыкла к их разговорам и смайликам в конце писем, что теперь уже никак не могла без них. Может быть, именно тогда Эмма подумала, что они могли бы начать все сначала. Совсем все. Но Лили не планировала возвращаться в Сторибрук, а Эмма не намеревалась переезжать обратно в Бостон. Им только и оставалось, что писать письма и тратить деньги на междугородние звонки. Пока Эмма жила у Питера, она предпочитала интернет, но в собственной квартире можно было не ограничивать себя в телефонных разговорах. Даже учитывая опасение, что Регина может прослушивать линию. Разве она стоит того, чтобы ее бояться? – Встреть, – ответила Лили, и Эмма по голосу поняла, что она улыбается. – На площади. Я ведь все равно буду на машине, но если встретишь, оставлю ее где-нибудь и пройдусь пешком. Целого года Эмме оказалось достаточно для того, чтобы простить Лили. В конце концов, тогда они были детьми. А дети часто бывают слишком жестоки. Эмма думала, что совершенное Лили оставило отпечаток в душе, и так оно и было. Но дети вырастают, и поверх того отпечатка наслаивается новая кожа, не такая тонкая, не такая податливая. Теперь Эмма была готова ко всему. – Как там Джефферсон? Его уже перевели? Лили ничего не рассказывала о своих делах, зато много говорила о личной жизни. Эмма поступала с точностью наоборот. Такая удобная компенсация недостающих элементов. И, главное, что обе были только за. В деле Джефферсона Эмма продержалась около месяца. Она все надеялась, что он образумится, что произойдет чудо. Такого, конечно же, не случилось. А исходящая от него угроза усилилась, Эмма почти физически ее ощущала. В конце концов, она все же сдала Джефферсона в психушку, когда тот в очередной раз пришел в участок. Санитары скрутили его по рукам и ногам, сбили шарф, обнаживший покалеченную шею, и приложили лицом об пол. Покрасневший и обездвиженный, Джефферсон молча смотрел на Эмму, прижавшись щекой к грязному линолеуму, и Эмма ощущала себя очень неуютно. Она видела в его глазах обещание вернуться. Обещание это не было злым или каким-то еще, но все же Эмме не хотелось дожидаться этого возвращения. Она позвонила Вэйлу и попросила его при первом же удобном случае перевести Джефферсона в Бостон или куда-нибудь еще, подальше от Сторибрука. Кроме того, она рассказала о происшествии Лили и попросила совета: впервые за долгое время Эмма хотела, чтобы ей подсказали, как следует поступить. Всегда, всегда она предпочитала решать проблемы самостоятельно. Так было проще и продуктивнее, никто не путался под ногами, и не надо было сваливать на чужие плечи неудачи. Эмма сама ошибалась и сама несла ответственность. Честно и коротко. И никаких лишних людей. Возможно ли было увидеть Регину на месте Лили? Несомненно. Но в момент, когда Лили высказала свое мнение по поводу Джефферсона, Эмма про Регину уже не думала. По крайней мере, не так часто. – Нет. Вэйл говорит, что не получил подтверждения от штата, а без этого сделать ничего нельзя. Он все еще в больнице. – Может быть, ты все-таки вернешься в Бостон? Он по-прежнему ждет тебя. Лили настойчиво звала Эмму в Бостон с самого дня их первой после разлуки встречи. Она говорила о том, что в большом городе больше возможностей, что она всегда поможет Эмме устроиться – и в быту, и на работе. Слова ее были горячи, но Эмма воспринимала их лишь как попытку загладить вину и не рассматривала серьезно. До поры, до времени. А когда пришла к выводу, что действительно стоило поступить именно так, то стало поздно. Нет, конечно, уехать из Сторибрука она могла в любой момент. Вот только это было бы уже даже не бегство, а… Эмма не могла подобрать названия, однако четко сознавала: если она поступит так, то пожалеет об этом. Жалеть ей не хотелось, у нее было, о чем пожалеть, и без этого. – Нет. Еще много дел всяких, надо бы расправиться с ними. Дел у Эммы не было. Ни одного. Попытки распутать случившееся с Руби и остальными она бросила окончательно, поняв, наконец, что старания ее не найдут отклика. Прошло много времени, Голд важно ходил по улицам и непременно окликал Эмму при встрече, даже если она шла по другой стороне улицы. Эмма отлично понимала, что он наслаждается своей победой, но виду не подавала. Старательно улыбалась и отвечала на вопросы, которыми Голд ее засыпал и которые всегда относились к тому, как прочно Эмме сидится на ее месте. Голд намекал на то, что Эмме надо бы оставить город, и, может быть, еще и поэтому она так держалась за Сторибрук. Остаться назло всем, сдюжить, не прогнуться под обстоятельства. Пусть маленькая победа, но победа! – Ладно. Лили никогда не спорила и не настаивала. Отходила в сторону и предоставляла Эмме право оставаться при своем. Иногда Эмму это злило, иногда она бывала благодарна. Но чаще всего относилась равнодушно. Будто это касалось не ее. – Слушай, где можно снять квартиру? Я не хочу останавливаться в гостинице. Да и ты говорила, что единственная приличная у Лукас, а у нее мне как-то не с руки… – Ты можешь жить у меня, – сказала Эмма легко. Легко, потому что последнюю неделю только и думала, как бы это сказать так, чтобы вышло намеком, но не приглашением. Крутила на языке и переставляла слова, гадая, как фраза прозвучит лучше. Лили должна была понять, что это не просто приглашение. А если Регина устроила слежку за квартирой, то непременно увидит Лили. Эмма могла не признаваться никому, но совсем избавиться от мыслей о Регине так и не сумела. Потому что не хотела. Она была вправе говорить себе все, что угодно, убеждать себя в чем угодно, но убеждения не действовали до конца, потому и сама Эмма не до конца хотела забыть Регину. Да и как забудешь, пока живешь с ней в одном маленьком городе и временами все же сталкиваешься там, где не ожидаешь? Эмма знала, что Регина усиленно строит отношения с Робином Гудом. Словно доказывает самой себе или кому-то еще, как правильно все должно быть в ее жизни и жизни Генри. Спохватилась, ха! Мальчишка всю дорогу воспитывался без отца, она всерьез полагает, что Робин сможет как следует воздействовать на него? Эмму так и подмывало разыскать Нила и привезти его сюда, чтобы Регина понервничала. Но в таком случае нервничать начала бы и Эмма: все-таки Нил еще вызывал боль. Далекую, но вполне ощутимую. Да и как он поведет себя, узнав про сына? А если захочет отобрать? Настолько портить отношения с Региной Эмма не желала, пусть даже уже испортила все, до чего смогла дотянуться. Она не могла ненавидеть Робина. В конце концов, он не был виноват в том, что Регина положила на него глаз. Или какую-то другую часть тела. И его интерес к ней тоже никак не мог осуждаться. Эмма знала, что горожане восприняли новую пассию мэра благосклонно, а Мэри Маргарет даже сделала попытку вернуть расположение Эммы: вроде как теперь Эмма снова должна была ненавидеть Регину. А если так, то им есть, о чем поговорить. Но вот беда – Эмма не ненавидела Регину. Она просто не хотела с ней общаться. И разговоры о ней ничем бы не помогли. Да и подругами с Мэри Маргарет уже очень сложно было бы стать вновь. После всего того, что между ними произошло… Эмма не считала себя злопамятной, но отлично помнила, как Мэри Маргарет пыталась убедить Регину заменить шерифа, прекрасно осознавая: после такого Эмме останется только уехать из Сторибрука, потому что другой работы она не найдет. Так что о каких возвращениях в прошлое может идти речь? Робин пытался пару раз встретиться с Эммой. Разумеется, однажды он узнал, в каких отношениях та состояла с Региной. Возможно, он хотел обсудить именно это. А может быть, пригласить на обед, в ходе которого попытался бы всех примирить. Эмма усиленно игнорировала его попытки, лишь один раз будучи застигнута врасплох. Тогда Робин пришел в участок, явно дождавшись, пока Дэвид отправится на обед. Эмма с трудом переборола желание закрыться от Робина в туалете и с относительно милой улыбкой выслушала все, что он посчитал нужным ей сказать. Робин начал с того, что призвал Эмму зарыть топор войны. «Регина, – сказал он, – не желает ссоры. Она не понимает, что случилось, почему ты больше не приезжаешь к Генри. Пару раз она тебе звонила, но ты не брала трубку…» Эмма пожала плечами. Серьезно? Регина считает именно так? И поэтому послала Робина, чтобы он все передал? Она забыла, что гонцов убивают? Хе, Регина говорит с Робином про Эмму. Неожиданно. И как много она уже успела ему рассказать. Интерес Регины к Робину явился для Эммы шоком. Не было ничего - и вдруг стало все. Их появление на людях вместе, их смех, их разговоры, их счастливый вид - Эмма отворачивалась, но совсем не замечать не могла. Неужели Регина так быстро полюбила его? Или она просто решила, что должна быть с ним, и сделала это? Для Генри? Для себя? Для Робина? Чтобы насолить Эмме? У них ведь не было отношений, Регина сама сказала. Зачем было обставлять все... так? Или это из-за того, что произошло тогда на лестнице? Проклятье, Регина никогда не выдавала своих истинных эмоций по этому поводу, Эмме оставалось довольствоваться лишь внешними проявлениями, а они бывали слишком различны. И как, в итоге, она должна была прийти к правильному выводу, которого Регина, кажется, от нее ждала? Робин был мягок и осторожен в высказываниях. От него Эмма не услышала осуждения, и именно этот факт мог бы растопить намерзший внутри нее лед, однако слишком сложно было абстрагироваться от мысли: теперь Робин спит с Региной. Целует ее, ласкает и обнимает по ночам. Эмма знала точно, что он ночует в доме под номером 108 – она следила пару раз, коря себя за неуместность. Пряталась за деревом и смотрела на горящий в окнах свет. А потом, сутулясь, шла домой и пинала попадающиеся под ноги камни, стараясь не думать ни о чем, что вызывало боль. Иногда даже получалось. «Я непременно обдумаю твои слова, – обтекаемо отозвалась Эмма, когда Робин закончил свою пламенную речь. – И, может быть, даже приду на ужин…» Робин искренне обрадовался и пообещал приготовить что-нибудь особенное. Эмма смотрела на него и думала: он действительно так глуп? Или так равнодушен? Или… Да что с ним такое? Если его на самом деле послала Регина – он просто смирился с тем, что пришел уговаривать бывшую любовницу своей женщины? А если он проявил собственную инициативу – чего он намеревается добиться? Хочет, чтобы Регина полюбила его еще больше за попытку все наладить для нее? Эмма не знала, что хуже. Зато она знала, что не имеет права осуждать: так или иначе, но Робин пытался сделать что-то для Регины. И та, судя по всему, очень это ценила. Конечно, Эмма не пришла в их дом – теперь он считался их домом, домом Регины и Робина. Может быть, однажды они даже разошлют приглашения на белых карточках, где будет написано: «Регина и Робин приглашают вас на свадьбу, которая состоится тогда-то и там-то». Эмму передергивало от подобных мыслей, и она продолжала игнорировать звонки Робина, пока, наконец, тот просто не сдался. Или пока Регина не сказала ему прекратить. В любом случае, прошло достаточно времени перед тем, как Эмму пригласили в мэрию для вручения премии. Хм, это Регина так пыталась заретушировать действия Робина? Извинялась за его рвение? Или же у нее была другая причина? Итак, Эмма получила квартиру месяц назад и с того момента чувствовала себя немного неловко. Ладно, очень неловко. Гораздо более неловко, чем до этого. Все же такая премия, по ее мнению, была слишком щедра. Да и за что ее выдавать? Эмма не раскрыла ни одно преступление, горожане ее не любили, она приносила больше убытка, чем прибыли. Может быть, Регина просто наконец вспомнила, что Эмма вынуждена ютиться в чужой квартире из-за того, что спасла ее? Или ей захотелось что-то сделать для Эммы в память… о них? Вероятно, стоило бы обговорить все это с Региной, но Эмма не хотела лишний раз соваться в мэрию. Она уже переболела их недоотношениями – по крайней мере, она искренне считала, что переболела, – вот только осадок никуда не делся. Всякий раз при виде Регины у Эммы что-то дергалось внутри. Она научилась не обращать внимания, честно. Но приятного было мало. Слишком мало. И вот – Лили. Женщина, которая непрочь завести отношения – по крайней мере, так кажется. Зачем тянуть? – Жить у тебя? – повторила Лили задумчиво, когда Эмма уже начала думать, что ее слова потерялись в эфирном пространстве. – А я тебя не стесню? Эмма хмыкнула и покачала головой так, будто Лили могла ее видеть. – Я бы тебя не звала. Кроме того, я думаю, вдвоем нам будет веселее. Она сказала это с намеком, надеясь, что Лили поймет. Она должна была понять. Никогда не узнаешь, пока не сделаешь. И Лили согласилась. Закончив разговор, Эмма развила бурную деятельность. Да-да, в субботу, в которую она все равно вставала по будильнику, чтобы не так сильно отдаляться от будней и не испытывать впоследствии резкое недовольство от смены режима. Ее, конечно, могли вызвать в любую минуту, но хотелось надеяться, что такого не случится. Сторибрук был тихим местечком. Не считая, разумеется, ужасных интриг, но от них Эмма давно постаралась отдалиться. Итак, она помыла полы, вытерла пыль, перестелила постель, перетряхнула диванные подушки, полила чахлый цветок и сходила в магазин, твердо решив приготовить что-нибудь вкусное. Тот факт, что готовить она не очень хорошо умела, Эмму не смущал. В конце концов, всегда можно найти простенький рецепт, в котором сложно ошибиться. Главное, чтобы там все было расписано пошагово. Как для идиотов. Ха, почему как? Закружившись и заработавшись, Эмма очнулась уже около полуночи, когда квартира сияла, а в холодильнике лежала горка аккуратно нарезанных сэндвичей – кто сказал, что это не блюдо? Еще какое! И вот уж в нем совершенно точно трудно переборщить с ингредиентами! Довольная собой, Эмма блаженно растянулась на кровати и прикрыла глаза, планируя поскорее заснуть, чтобы так же скоро добраться до следующего дня. И не поняла, на какой минуте очутилась в лифте, заполненном сиреневым дымом. Или теперь он уже стал фиолетовым? Кашель тут же разорвал легкие, Эмма упала на колени, утыкаясь лбом в пол, надеясь, что это поможет. Разумеется, не помогло. Лифт гудел и поднимался куда-то вверх, а Эмма корчилась в нем, сжимая кулаки, и пыталась считать секунды, откуда-то зная, что на десятой двери откроются. Так и случилось. Ползком Эмма выбралась наружу, продолжая надсадно кашлять. Она выгибала спину так, что, казалось, та вот-вот сломается. Боль чудилась далекой и одновременно слишком близкой, чтобы выносить ее. На очередном вдохе Эмма не удержалась, дрожащие руки подогнулись, и она упала на бок, неосознанно вдохнув еще больше дыма. А вот следующий вдох сделать уже не смогла. Кто-то смотрел на нее сквозь сплетение сиреневой мглы. Эмма понятия не имела, почему еще видит хоть что-то слезящимися глазами, но все же видела. Какие-то неясные очертания, описать которые было невозможно и из-за отсутствия слов, и из-за дыма, заполнившего собой даже мысли. Эмма лежала на боку, глаза ее медленно закрывались, все тело резали невидимые ножи, а кто-то неясный следил за ее мучениями и не делал ничего, чтобы помочь. Когда Эмма уже теряла сознание, ей показалось, будто огромная тень сдвинулась в ее направлении, и что-то красное мелькнуло в разводах дыма. А потом она очнулась. Легкие саднили, горло болело от кашля, глаза слезились. Сон последовал за ней в реальность, и это, признаться, было совсем нехорошо. Выкашливала остатки дыма из легких Эмма уже в ванной и там же умывала лицо и жадно пила ледяную воду, надеясь унять резь в животе. А после лежала, не шевелясь, на кровати и не хотела засыпать, боясь, что снова попадет в это дымный ад. К счастью, до самого утра ей больше ничего не снилось, а утром и этот кошмар показался далеким и каким-то ненастоящим. Мало ли что там снится. Воскресенье ознаменовалось для Эммы ожиданием. Признаться, она не рассчитывала, что будет так взбудоражена приездом Лили, однако не находила себе места и слонялась по квартире, переставляя с места на место немногочисленные безделушки и поглядывая на часы. Лили обещала сообщить, как въедет в город, но время тянулось очень медленно, как и всегда в ожидании. Наконец Эмма заставила себя открыть ноутбук и включить какой-то фильм из тех, что давно скачала, но никак не успевала посмотреть. Кажется, она дошла до середины, когда зазвонил мобильник. – Ну, – весело сказала Лили. – И где ты? Я уже почти на месте. Эмма подскочила и бросилась одеваться, а через двадцать минут нетерпеливо вышагивала из стороны в сторону на главной площади Сторибрука. Дул холодный ветер, нависшие над городом тучи обещали снег, Эмма куталась в куртку и жалела, что не взяла шапку. Да и отсутствие перчаток тоже давало о себе знать. Мимо проходили занятые своими делами горожане, может, кто и узнавал Эмму, но вида не подавал. Да и вообще вся истерия по поводу Руби схлынула почти в тот самый момент, когда Регина впервые появилась на людях под руку с Робином. Нашлась новая тема для обсуждения и осуждения – кажется, Робин был завидным холостяком, – и Эмма отошла на второй план. Лукас, конечно, ничего не забыла, и вход в ее кафе все еще был для Эммы заказан, но вот в остальном потихоньку налаживалось. И это не могло не радовать. Эмма успела намотать около десятка кругов, когда заметила Лили. Та была одета в теплое серое пальто и шла быстрым шагом к Эмме, которую явно увидела давно. Эмма облегченно выдохнула и отправилась навстречу, стараясь не замечать, как сильно колотится сердце. В самом деле – зачем нервничать? Разве она видит Лили впервые? Но сердце все равно колотилось и с каждым шагом все больше. Наконец расстояние между ними сократилось до минимума, и Эмма улыбнулась, глядя Лили прямо в глаза. – Привет. – Привет, – ответила Лили, ставя сумку на землю. А потом обняла Эмму за талию, притянула к себе и поцеловала на виду у всей площади. Эмма только и успела, что беспомощно вскинуть руки да закрыть глаза. Губы у Лили были прохладные и упругие, а язык – теплый. Это был их первый поцелуй, и он случился совершенно неожиданно. Эмма знала, что была бы готова к нему вечером, после ужина, но только не сейчас. А может быть, так оно и лучше? Лили целовала ее нежно, осторожно, словно спрашивая разрешения. И Эмма дала ей его, чуть приоткрыв губы. Чужой язык тут же скользнул внутрь и встретился с языком Эммы – буквально на мгновение. А в следующую секунду Лили отстранилась, всматриваясь горящими глазами в глаза Эммы. – Надеюсь, я не?.. Она не закончила фразу, и Эмма поспешно кивнула. Или помотала головой – она так и не поняла. Ей захотелось поцеловать Лили самой, но она сдержалась, поймав на себе чей-то удивленный взгляд. – Идем, – она подхватила сумку и взяла Лили за руку, собираясь отвести ее к себе домой. Сердце застучало еще быстрее, в горле пересохло, Эмма невольно облизнула губы. В ту секунду она не позволила себе думать про Регину. Запретила сравнивать. Потому что Регина никогда бы не поцеловала ее на виду у всей площади. Не сравнивала Эмма и позже, когда Лили поцеловала ее вновь – уже за закрытой дверью, в тепле и полумраке. Она была выше Эммы, той пришлось чуть запрокинуть голову, и это ощущение оказалось совершенно новым и возбуждающим. Вряд ли Эмма ждала именно его, но оно было. И оно не могло не нравиться. У Эммы не было никого с того момента, как она вышла из мэрии год назад и отправилась на ужин с Лили. Конечно, она не мужчина, но и для женщины год – весьма солидный срок. Не исключено, что именно поэтому Эмма практически сразу поняла, что может обойтись и без прелюдии. Если, конечно, Лили согласится с ней в этом. В конце концов, они достаточно долго шли друг к другу. Лили была согласна. Она не стала спрашивать, почему Эмма целует ее крепче и прижимается бедрами, а просто выдохнула «Где у тебя кровать?» в момент, когда Эмма нетерпеливо думала, что готова остаться на месте, главное – избавиться от мешающей одежды. А в следующую секунду настойчиво зазвонил мобильный. Эмма честно пыталась проигнорировать звонок. Она обнимала Лили, запрокидывала голову, подставляя шею под поцелуи, зажмуривала веки и с наслаждением ловила удовольствие от того, что кто-то проделывал все это с ней. Предвкушение заставляло дрожать, а между ног было мокро. Но мобильник все звонил и звонил, и в конце концов Лили засмеялась, отстраняясь. – Ответь, – попросила она, поправляя волосы. Эмма потянулась было за ее руками, чувствуя утрату, но встряхнулась и полезла в карман. В висках стучало, дыхание оказалось сбито напрочь. Пришлось пару раз глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Лили наблюдала за дыхательными упражнениями, чуть прищурившись и прикусив губу. – Да, – сказала Эмма в трубку, не сводя настойчивого взгляда с Лили. – Я слушаю. Она хотела продолжения. Если еще и оставались когда-то сомнения, то сейчас их не было совершенно точно. – Привет, – сказал Дэвид. – Я не помешал? Ты долго не подходила. – Помешал, – Эмма не сводила взгляда с Лили. – Что-то важное? Ей хотелось повесить трубку и продолжить начатое. Очень хотелось: до пульсации в самых неожиданных местах. А может быть, места были самые что ни на есть подходящие для такого случая. Лили улыбалась. Она не могла не видеть, что Эмме не стоится на месте. И она смотрела на Эмму, как бы говоря, что никуда не уходит и что останется здесь так долго, как потребуется. У них за плечами болталось слишком много лет в разлуке. Но все можно наверстать. – Нам тут прислали какие-то видеозаписи. Тебе надо подъехать и посмотреть. Эмма шумно выдохнула. – А ты не можешь посмотреть? – досада закралась в голос. Лили покачала головой и развела руками. – Едь, – сказала она одними губами. – Я пока немного отдохну. Эмма не хотела уезжать. Она планировала, что проведет этот день с Лили, а не с какими-то записями – откуда они вообще взялись? - Не могу. – Зачем мне их смотреть-то? – немного сердито осведомилась Эмма. – Это относится к какому-то делу? Так мы не ведем сейчас ничего. Эмма надеялась, что ей удастся задержать нужный момент. Поймать его и не отпустить. Но Дэвид развеял все ее надежды: – Посыльный передал записку, в которой говорится, что Эмме Свон надо взглянуть на эти записи. Хочешь проигнорировать? – он хмыкнул. Эмма тут же подобралась. Сколько она готова поставить на то, что это записи, имеющие отношение к делу Руби? Она не знала, почему так уверена в этом, но от ощущений никуда было не деться. Сердце забилось учащеннее. Кто мог такое прислать? И главное – откуда взялись записи? Она ведь проверяла: камеры не работали в тот день. Ни одна из тех, что могла бы запечатлеть происходящее. Нет, нет, вряд ли все так просто. Все еще некому ей помогать. И незачем. В этом городе она белая ворона, никто не захочет отчищать ее перья. – Скоро буду. Годичная уверенность в том, что она не вернется к этому делу, развеялась моментально. Словно ее и не было. Эмма посмотрела на Лили, убирая мобильник в карман. – Мне надо уехать, – с искренним сожалением сообщила она. – Ты… все нормально? Она подумала, что если бы Лили сказала, она бы осталась. Вот просто взяла и никуда не поехала бы. Тем более, что ей хотелось остаться. Очень. Разве записи эти куда-нибудь денутся? Лили покачала головой. Подошла и, обняв Эмму, оставила мягкий поцелуй на ее щеке. – Это работа, я понимаю. Кроме того, пока тебя нет, я могла бы тоже немного поработать. Или приготовить ужин. Действительно, Лили ведь приехала не просто так. В Сторибруке у нее какие-то дела. Она всегда смеялась и говорила, что, однажды приехав сюда, теперь так и мотается, потому что начальство решило, что ей тут понравилось. – Хей! – возмутилась Эмма, легонько шлепая Лили по плечу. – Я вообще-то его приготовила! – Правда? – Лили подняла брови. – Дай-ка угадаю… сэндвичи? Они смеялись, как пара, которая давно вместе. И Эмма, всегда с трудом вступающая в новые отношения, чувствовала себя спокойно и свободно. Совсем не так, как с Региной. О которой она не собиралась думать, между прочим. Лили осталась дома и обещала звонить, если что. Эмма получила от нее на прощание еще один поцелуй и в последний раз за сегодня удивилась тому, каким легким оказалось происходящее. Подспудно Эмма опасалась, что что-то пойдет не так, что кому-то из них станет слишком неловко, что они не найдут общего языка. Но язык нашелся без проблем. Все возможные языки. Эмма ехала в участок с приподнятым настроением. В конце концов, скоро она вернется, и тогда у нее будет целая ночь с Лили. Мысли об этом горячили кровь, между ног стыло предвкушающее возбуждение, от которого Эмме не хотелось избавляться, и она почти не смотрела на светофоры, проскакивая их на своем юрком «Жуке». К счастью, в выходные дни горожане не так уж часто появлялись на улицах: погода была не слишком расположена к прогулкам. Дэвид встретил Эмму у входа. Он явно был в предвкушении и едва ли не потирал руки. – Ты думаешь о том же, о чем и я? – спросил он сходу. Эмма, думающая о Лили, немного растерялась. – Не знаю, – ответила она. – А о чем ты думаешь? Дэвид взъерошил волосы. – Это могут быть записи с того дня. Ну, ты понимаешь, – он округлил глаза. Эмма поджала губы. Она хотела бы верить в то же, во что верил Дэвид, но… – Сомнительно. Столько времени прошло – откуда бы взяться записям? Ты же помнишь, я проверяла камеры. Они не работали. – Это тебе сказали, что они не работали, – со значением проговорил Дэвид. Эмма подумала и кивнула. Ей так сказали, да. Тот парень, что отвечал за их настройку. Тогда в квартале вырубался свет, и камеры не включились после. Эмма не помнила, так ли действительно это было, но ведь она была занята. Региной. Она, правда, потом лично смотрела записи за тот день, и действительно - ничего в указанный период. Так откуда же они взялись? Тряхнув головой, Эмма велела Дэвиду резче, чем собиралась: – Давай, показывай, что там у нас. Дома ее все еще ждала Лили. И только она. В участке никого не было. Эмма какое-то время поборолась с желанием спросить Дэвида, что он тут вообще делает, учитывая, что не его смена, потом смирилась с невозможностью игнорировать этот интерес. – Почему ты не дома? Дэвид, вставляющий кассету в видеомагнитофон, пробурчал что-то непонятное. Эмма, недолго думая, переспросила. Тогда Дэвид вздохнул и сказал отчетливее: – Поссорился с Мэри Маргарет. Эмма приподняла брови, желая подробностей. Дэвид покосился на нее весьма неодобрительно. – Она считает, что я заслуживаю повышения, – пробормотал он и поджал губы. Старая, старая песня. Мэри Маргарет в своем репертуаре и не намеревается его менять. Эмма улыбнулась. – Могу предложить поменяться местами. – Нет! – с отчетливым ужасом воскликнул Дэвид, наконец, справившись с видемагнитофоном. – Я против! Эмма не сдержалась и засмеялась в голос. Она могла понять Дэвида. Если уж ему сейчас приходится постоянно контактировать с Региной, что же будет потом? Да и собирать всех собак, которых навешают на него при первом удобном случае… Нет, не катит, конечно. Это не для Дэвида. Он прекрасен на своей должности помощника, она ему нравится, с ней он отлично справляется. А лишняя ответственность будет лишь давить. На Эмму давит. Она, разумеется, уже привыкла, но иногда все равно оттягивает указательным пальцем воротничок рубашки, пытаясь сделать нормальный вдох. Дэвид взял пульт, подошел к Эмме, сидящей на краешке стола, и нажал на «Пуск». Сердце Эммы учащенно забилось, она невольно подалась вперед, ожидая увидеть то, что решит все ее проблемы. И… Ничего не было. Дэвид, кажется, тоже думал, что увидит что-то другое. Он покачал головой, всматриваясь в мельтешение серых черточек и точек на экране, пощелкал пультом, гоняя запись вперед-назад, и сокрушенно признал: – Ничего. – Ничего, – повторила Эмма. Ее охватило стремительное уныние. А на что она надеялась, в самом-то деле? Что на этих кассетах, которые наверняка размагничены – или что там происходит со старыми кассетами? – найдутся доказательства того, что Руби убила Кэтрин? Или Сидни? Что она принимала наркотики? Что она – оборотень? Над последней своей мыслью Эмма невесело усмехнулась. Да, конечно. Руби – оборотень, Регина – Злая Королева, а сама Эмма – великий и ужасный Спаситель или как там Генри ее называет. И не забыть о том, кто такой Дэвид. Эмма помрачнела и переключила внимание на старания Дэвида хоть что-то обнаружить на кассете. Он домотал ее до конца, убедившись, что картинка так и не появилась, вздохнул и отправился за следующей кассетой. На которой – вот поразительно! – тоже были лишь «снег» и прочие помехи. Иногда Эмме казалось, что что-то промелькивает на экране, она просила Дэвида нажать «стоп» и отмотать, но на застывших кадрах ничего нельзя было разглядеть. – Может быть, отправить это в бостонскую лабораторию? – предложил Дэвид, когда они отсматривали четвертую кассету. – А толку? – отозвалась Эмма, понимая, что впустую потратила время. – Им нужно дело, по которому мы составим запрос. А просто так они смотреть не будут. Да и на что тут смотреть-то? Кто-то явно над ней подшутил. А она повелась. Дура. Могла бы остаться дома, пользы и удовольствия было бы больше. Много больше. Эмма корила себя и ругала, Дэвид же тем временем перебирал оставшиеся кассеты: почему их так много, если камер всего четыре? Наконец он выбрал одну и поставил ее в магнитофон. – Последняя, – ответил он на вопросительный взгляд Эммы. – Остальные я сам посмотрю. Эмма не видела смысла ни в том, чтобы смотреть еще одну, ни в том, чтобы досматривать в принципе. В помойке – вот где место этому «подарку»! И все же она согласилась еще немного задержаться. Просто, чтобы убедиться, что была права. – Мда, – только и сказал Дэвид, когда на экране вновь заскакали помехи. И выругался, что позволял себе крайне редко и только, если был уверен, что никто, кроме Эммы, его не услышит. Эмма полностью разделяла то, что услышала. – Бред, – резко сказала она, поднимаясь. – Это проделки Голда. Она понятия не имела, почему так решила, но в самом-то деле: кому еще надо вот так вот над ней издеваться? Лукас? Господи, старуха вряд ли вообще знает, что такое видеомагнитофон. Да и где ей достать записи, которые явно были до этого кем-то спрятаны? Или она – крутой хакер? И залезла в хранилище данных, чтобы теперь иметь возможность опустить своего врага чуть-чуть пониже дна? Регина? Она могла, конечно. Но зачем? Если бы ей хотелось поиздеваться, она бы сделала это сразу. Как с Робином. А не ждала бы целый год. Голд, с другой стороны, как раз мог убедиться, что жертва успокоилась, и снова растревожить раны. Эмма покачала головой. – Ладно, я, пожалуй… – Смотри! – взволнованно воскликнул Дэвид и указал пультом на экран. Эмма нехотя повернулась. – Твою мать! – вырвалось у нее. Там была машина Регины. И пустая улица. И они возле этой самой машины: Регина, Эмма и Мэри Маргарет. Эмма подскочила к самому экрану, словно плохо видела то, что происходит. Сердце билось так быстро, что почти выпрыгивало из горла, приходилось сглатывать, учащенно дыша. Не может быть. Этого правда не может быть! Дэвид молчал, Эмма же продолжала вглядываться в картинку, напряженно ожидая нужного момента. Вот они разговаривают. Вот Мэри Маргарет отступает на шаг. А вот… – Дерьмооооо, – протянул Дэвид, и Эмма была полностью с ним согласна. Они оба это видели. Вот прямо сейчас. На экране к машине бежал волк – большой и опасный. Он двигался очень быстро, вряд ли прошло больше пары секунд. Эмма увидела, как полезла в машину за оружием. И тут запись оборвалась. – Нет! – успели выкрикнуть Дэвид и Эмма вместе, когда экран моргнул, восстанавливая картинку. А там уже не было волка. Зато была Руби, лежащая на земле, сраженная тремя выстрелами. И Эмма, бегущая к ней. На этом запись закончилась. Магнитофон выплюнул кассету, а Эмма и Дэвид переглянулись. – Ты же видел это, да? – севшим голосом спросила Эмма. Дэвид кивнул. – Ну… да, – все же подтвердил он. – Волк. Ты. Регина и Мэри. И… Руби. Он почесал подбородок. – Монтаж? - в его голосе была надежда. А что другое он мог предположить? По примеру Генри заявить про волшебство, пропитавшее город и горожан? Эмма яростно покачала головой. – Да какой, нахрен, монтаж?! – взвилась она. – Я там была, помнишь? И Регина была! И Мэри Маргарет была! Твою мать, это дерьмово, да, очень дерьмово, но так было! И эта треклятая девчонка была волком! Я не знаю, как такое возможно, но вот оно! Эмма не осознавала, что ругается. Из нее сплошным потоком выплескивалась энергия. Доказательство нашлось! Четкое и ясное! Пусть там не видно, как так вышло, что волк сменился Руби, но Эмма стреляла в волка! Волк! Он все-таки существует! Существовал, по крайней мере. И это были не наркотики, не галлюцинации - вот, все на кассете. И есть свидетель - Дэвид. Кассета не могла записать фантазии Эммы. – Нужно отдать Спенсеру, – выдохнул Дэвид, однако Эмма схватила его за руку. – Погоди, – она глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. – Сначала на экспертизу. Она дрожала. – Ты же говорила, что надо пришить к делу, иначе они не станут смотреть, – усомнился Дэвид. Эмма кивнула. – Мы и пришьем, – внутри нее все оживленно заиграло. – Мы открываем заново дело о смерти Руби. Дэвид выглядел озадаченным. – Ты уверена? – уточнил он. – Думаю, мало кто будет рад. Он, конечно, имел в виду Лукас и то, что все только успокоились. Стоит ли заново будоражить муравейник? – Я уверена, – твердо кивнула Эмма. – Теперь у нас есть кассета. Буквально за несколько секунд апатия и уныние сменились предвкушением и радостью. Целый год Эмма убеждала себя смириться и подчиниться мнению большинства, тем более, что у нее никак не получалось это самое мнение как-то изменить. Но теперь… О, теперь все будет иначе! Стоп. Если волк... Так что же получается - Генри прав, говоря про эту свою сказку? Ээээ. Разве такое возможно? Эмма прикусила губу, растерянно присаживаясь на край стола, пока Дэвид возился с кассетами. Нет, конечно. Никакой магии не существует. Но, возможно, это был такой фокус. Или гипноз - черт, почему она сразу не подумала про гипноз?! Ей ни разу не пришло это в голову! Ох, нет... камеры-то загипнотизировать нельзя... С другой стороны... загипнотизировать можно людей. А потом смонтировать ролик, поместив волка на улицу Сторибрука. И прислать этот ролик в полицию. Проклятье, слишком много вероятностей. Стоит подождать немного, уложить все в голове. Может быть, разгадка проще, чем кажется. Дэвид пообещал, что оформит запрос в бостонскую лабораторию, и Эмма, на всякий случай сделав себе копию кассеты, отправилась домой. Приподнятое настроение радовало так сильно, что она вдруг решила сделать то, что не делала очень давно. Она зашла в кафе вдовы Лукас. Поймала на себе целую тучу пораженных взглядов, вздернула подбородок и решительно прошагала к стойке, за которой вдова методично протирала чашку. – Добрый день, – поздоровалась Эмма достаточно громко, чтобы обратить на себя внимание. – Будьте любезны, пару сырных конвертиков. Она полезла за деньгами, краем глаза отмечая, что повергла Лукас в практически шоковое состояние. Сраженная откровенной наглостью, та не сказала ни слова, лишь достала требуемое и сложила в бумажный пакет. Эмма протянула деньги, получила свой заказ, кивнула, пожелала хорошего дня и вышла, сопровождаемая гробовой тишиной. Уже за дверью она не удержалась и хихикнула, представляя, какая разразится буря. И она явилась тому причиной. Ох, эта сладкая, сладкая, сладкая месть! Дорога до дома заняла совсем мало времени. Эмма легко крутила руль, мурлыкая себе под нос какой-то веселый мотивчик, и все думала, что теперь жизнь должна наладиться. Кто бы ни прислал кассеты – спасибо ему большое! – он на стороне Эммы. А это значит… Эмма выбросила из головы лишнее, едва переступила порог квартиры, за которым Лили притянула ее к себе и вовлекла в совершенно восхитительный, горячий и возбуждающий поцелуй. Забыв и про кассету, и про все остальное, Эмма с отголоском стона прижалась к Лили, на мгновение поразившись тому, как быстро может переходить из одного состояния в другое. Еще она немного удивилась, как далеко теперь то враждебное отношение к Лили, с которым она жила целых десять лет, но вот уж эта мысль абсолютно точно не подходила нынешнему вечеру. На Лили была только майка. И… все. Эмма обнаружила это, когда скользнула ладонями по спине, и кончиками пальцев зацепила обнаженные ягодицы. Приливной волной плеснула в голову похоть, отправила дрожь по телу и призвала горячую влагу между ног. Эмма зажмурилась что было сил. – Зачем ты делаешь это? – выдохнула она в губы Лили, отстранившись на секунду. Сердце билось где-то в животе, своей пульсацией продолжая рассылать по телу волны возбуждения. Возможно, не стоило спрашивать. Может быть, об этом придется пожалеть. И быстро. В ответ Эмму подтолкнули к кровати. – Потому что я хочу тебя, – просто сказала Лили. – Очень сильно. Они упали вместе: Эмма на спину, а Лили – на нее. Кровать мягко спружинила, покрывало взметнулось и тут же опало обратно вниз. Удобно оседлав Эмму, Лили выпрямилась, стаскивая майку, оставаясь обнаженной. В ту же секунду Эмма невольно подалась вперед, сильнее вжимая бедро между ног Лили, даже сквозь джинсы чувствуя, как там все горячо и влажно. Ладонью она захватила правую грудь Лили и стиснула ее, сильно, словно собираясь оторвать. Лили ахнула: это вышло у нее как-то совершенно особенно. Горловой низкий звук, едва не заставивший Эммы вывернуться из шкуры. Она быстро приподнялась и втянула в рот чужой напряженный сосок, чувствуя, как Лили вцепляется ей в волосы, словно хочет отогнуть голову назад. Этого не случилось, и Эмма слегка прикусила сосок зубами, борясь с искушением оторвать его напрочь, а потом, с помощью Лили, освободилась от одежды, оставшись голой. Прикосновение кожи к коже уносило с грешной Земли куда-то ввысь. Эмма и подумать не могла, что однажды они с Лили будут вместе вот так. Но разве время сейчас было думать в принципе? Лили не пустила ее наверх, прижав к кровати, и Эмма не стала сопротивляться, когда ловкие и длинные пальцы скользнули в нее без особого предупреждения: да и нужно ли было о чем-то предупреждать? Эмма только тихонько ахнула и выгнулась, шире раскидывая ноги, недвусмысленно давая понять, что хочет быстрее, глубже и сильнее. Но Лили почти сразу убрала руку, вырвав у Эммы недовольный стон. – Ты хочешь так быстро? – язык прошелся быстрым движением по пульсирующей плоти, и Эмма дернулась от неожиданности. Удовольствие вспышкой пронзило ее, но недостаточно сильно, чтобы получить разрядку. Лили хмыкнула и неспешно лизнула снова, а затем прокралась поцелуями выше, губами потревожив сначала один сосок, потом второй. – Так ты хочешь быстро? – повторила она, целуя изнемогающую Эмму в шею. – Господи, все равно, – выдохнула Эмма, страстно прижимаясь к Лили всем, чем только могла прижаться. – Просто… сделай. В голове мелькнула крамольная мысль о том, что Регина никогда ни о чем не спрашивала и вообще не разговаривала, позволяя Эмме самой принимать решения. Но в следующий момент Лили перевернула Эмму на живот, и лишние мысли просто вылетели из головы. Эмма распласталась под прижавшим ее к кровати телом, чувствуя, как уверенная рука пробирается между бедер. Лили целовала ей спину, водила по коже языком, чуть засасывала и тут же отпускала, чертила линии вдоль позвоночника, и в то же время пальцы ее не оставляли в покое Эмму: они то теребили, то скользили, то сжимали, а то, будто утратив контроль хозяйки, входили неглубоко и тут же выскакивали обратно. Эмма лежала, уткнувшись лицом в подушку, и могла только приподнимать и опускать бедра, мучительно желая разрядки: Лили не позволяла ей двигаться. – Лили… – Да? – горячий язык задел бок, затронув какую-то точку, и Эмма взвилась от неожиданных ощущений. В следующий момент два пальца ловко скользнули внутрь нее, и она простонала, опускаясь на них дальше, чем рассчитывала, и не совсем под нужным углом. Недолгая и несильная боль ушла почти сразу, а Лили, поняв свою ошибку, поспешила загладить вину, опустившись вниз и попросив прощения весьма своеобразным способом. Дальнейшее слилось для Эммы в одно сплошное удовольствие, выбраться из которого было не так-то просто. Она все еще лежала на животе, пальцы Лили были в ней, а сама Лили оседлала ее левую ногу и двигалась, вжимаясь, явно не желая оставаться в стороне. Эмма и попыталась бы приласкать ее, но совершенно не могла. Зато она могла стонать и стискивать в кулаках смятую простынь, пока Лили подводила ее к границе оргазма и тут же отводила прочь. Качели продолжались так долго, что Эмма почти ослепла и оглохла. Она тяжело дышала и невнятно умоляла Лили о пощаде, но в ответ получала только новый оборот вокруг солнца и луны. А потом Лили решила сжалиться. Вот только над кем? – Давай, Эмма… Для меня… Пожалуйста… Срывающийся шепот Лили отдавался внутри вместе с набирающими темп движениями руки. Эмма хватала ртом воздух, выгибала спину, мотала головой и едва слышала, что ей говорят, потому что все ощущения в тот момент сосредоточились лишь в одном месте. Готовое лопнуть возбуждение хлюпало между ног вязкой влагой, пальцы Лили всякий раз проезжались по нужному месту, а сама Лили все теснее прижималась к Эмме и все быстрее терлась об ее ногу. С губ у обеих давно уже срывались вздохи и стоны вперемешку, смешавшиеся в пропитанном сексом воздухе. Иногда Лили наклонялась, задевая возбужденными сосками спину Эммы, и касалась губами шеи или плеча. От этого Эмма выгибалась, отчаянно надеясь кончить. В какой-то момент она почувствовала, как Лили мелко задрожала и замерла на несколько секунд, явно испытав оргазм. Желание получить свое оказалось таким сильным, а снова накатившая волна – такой своевременной, что Эмма, сжав мышцы, последовала за Лили, падая в освобождение со смесью радости и сожаления: все закончилось и… все закончилось. Белая вспышка пронеслась перед глазами, заставив зажмуриться, взрыв потянул внизу живота и разлился вязкой влагой, выпуская наружу сладкую боль. Эмма облегченно застонала и сдвинулась чуть ниже, чувствуя, как прохладно ноге после того, как Лили оставила ее. Влага неспешно сохла, Лили целовала поясницу Эммы, едва ощутимо шевеля пальцами, будто надеясь, что Эмма быстро восстановится. Они долго лежали так, ничего не говоря, наконец, Эмма перевернулась, с сожалением выпуская из себя Лили, и приподнялась, чувствуя, как дрожат руки, и не желая проверять, то же самое ли творится с ногами. – Это было… круто, – подобрала она подходящее случаю слово. Это действительно было круто. И мощно – отголоски оргазма еще пульсировали между ног, а дыхание никак не желало приходить в норму. Немного кружилась голова. – Ты в порядке? – Эмма положила ладонь на голову Лили, поглаживая каштановые волосы. – Мммм… нет, – приглушенно засмеялась Лили. Она лежала, прижимаясь щекой к низу живота Эммы, и что-то рисовала указательным пальцем на ее бедре. Эмма чуть вздрогнула и подавила желание хихикнуть. А потом до нее дошло. – Нет?! – она опешила. – Не в порядке? Что не так? Она действительно заволновалась, хотя о чем тут можно волноваться: они ведь обе кончили, значит, им обеим было хорошо. Но… все же… Лили усмехнулась ей. – Я хочу еще. Эмма не успела опомниться, а Лили уже нырнула между ее ног и длинным движением языка провела по нежной плоти. Ушедшее было возбуждение притормозило и вернулось. Эмма запрокинула голову и закрыла глаза, выдыхая: – Да ладно… Лили засмеялась, смех ее щекоткой прошелся по сплетению нервов, и Эмма скорчилась от неожиданных ощущений. А потом упала на кровать, корчась уже от совершенно иных чувств. Язык Лили был во всех местах одновременно: то настойчивый и твердый, то мягкий и едва ощутимый, то прижимающийся к Эмме всей своей поверхностью, то задевающий ее лишь самым кончиком. Эмма хватала ртом воздух, не в силах выдавить из себя даже ползвука, и только надеялась, что на этот раз Лили не станет ее долго мучить. Лили не стала – Эмма проделала это сама, потому что никак не могла поймать ритм. В конце концов, оргазм снова накрыл ее липкой волной, и Эмма пришла в себя лишь несколько секунд спустя. Тело дрожало, подняться не было никакой возможности, казалось, что тут же упадешь обратно. Лили осторожно поцеловала Эмме бедро и, приподнявшись на руках, проскользнула грудью по ее животу, ложась рядом и обнимая. Эмма с облегчением закинула на нее ногу, желая хоть немного охладить растревоженную плоть. – Черт. Это было… – Круто? – усмехнулась Лили. Она водила пальцами по плечу Эммы, ее тело было горячим. И оно принадлежало Эмме. По крайней мере, сегодня. Невообразимо приятное ощущение. Эмма даже зажмурилась, так оно ей понравилось. – Круто, – согласилась она. – И ужасно утомительно. Они засмеялись обе, потом Лили накрыла их одеялом. За окном сработала чья-то сигнализация. – Мы теперь вместе? – шепнула Эмма, прижимаясь лбом к плечу Лили. – Или мы просто занялись сексом? Это был важный вопрос, на самом деле. Важнее многих, которые они могли бы обсудить. Лили погладила ее ладонью по спине. – Как захочешь. Как тебе будет удобнее. Эмма не знала, как хочет. Как ей будет удобнее. Поэтому она просто закрыла глаза и решила подумать обо всем завтра. На свежую голову. Да. Так и будет. Она поразмыслит обо всем. О сырных булочках, например, о которых совсем забыла. И, может быть, о Регине тоже.