Волки в овечьих шкурах

Известие о том, что пещера расположена под городской библиотекой, и попасть туда можно при помощи самого обычного лифта, привело Эмму в замешательство. Она прямо так и спросила у Регины: «Что еще таится под землей? Может быть, тут и метро проложено?» Регина чем-то отшутилась, но Эмме показалось, что этот вопрос ее неприятно зацепил. Но в самом деле: если под землю ведет лифт! И никто об этом раньше не рассказывал! Как еще можно к этому отнестись? Принять все как должное? Важно кивнуть и сказать, что чего-то подобного и ждал? Уже в участке, греясь пледом и несладким кофе, Эмма обратила внимание на Джонса. Тот стоял хмуро возле окна и упрямо смотрел в него и только в него. Дэвид о чем-то негромко беседовал со Спенсером, Регина поехала домой, потому что там оставался Генри, а Эмма потихоньку укладывала в голове все, что узнала от Голда. Со Спенсером она уже успела перекинуться буквально парой слов, тот заверил ее, что похищение для Голда просто так не пройдет, даже если не будет никаких других обвинений. Эмма поинтересовалась, как же так может не быть других обвинений, если у него нашли наркотики. Спенсер только вздохнул и пообещал через пару дней поговорить на эту тему: после того, как придут официальные результаты экспертизы. Эмма спорить не стала, ей нужно было еще разобраться с откровениями Голда и понять, как именно можно их использовать. – Эй! Крюк! – вспомнила она вдруг то, как Голд назвал Джонса. Тот, услышав, недоверчиво обернулся. – Ты мне? Глаза у него были настороженные, неприветливые. Эмме показалось, что ему не понравилось, как прозвучало прозвище. Она неловко пожала плечами. – У тебя же есть крюк, – она кивнула на его левую руку. Джонс посмотрел туда, словно забыл о своей травме. – Меня зовут Киллиан, если ты забыла, – мрачно отозвался он и снова уставился в окно. Эмма прикусила губу. Она догадывалась, почему он такой мрачный. Их поцелуй с Региной случился прямо при нем. Но ведь она давно рассказала ему правду. Это было лишь небольшое доказательство. При мысли о Регине Эмма встрепенулась и затревожилась. Что-то она не подумала о Голде, а ведь он снова рыщет где-то, и кто знает, что ему придет на ум. Да и сколько у него осталось помощников, о которых он не рассказал? Эмма торопливо отыскала мобильник и набрала номер Регины. С тревогой прослушала около десятка длинных гудков и облегченно выдохнула лишь тогда, когда услышала недовольное «Алло!». – Просто хотела проверить, все ли нормально. – А что-то может быть ненормально? – Регина говорила приглушенно и немного отстраненно. Эмма потерла лоб ладонью. – Я скоро приеду к тебе. Она хотела рассказать ей все. Может быть, вместе они придумают, как правильнее поступить. – Приезжай. – Ладно. Тогда до встречи. – До встречи. В ухо понеслись короткие гудки. Эмма вздохнула: Регина, вроде бы, не в духе. Что успело случиться? – Ты в порядке? – Дэвид, успевший спровадить Спенсера, склонился к столу, уперся в него кулаками. Его доброе открытое лицо казалось хмурым и озабоченным. Эмма уютнее закуталась в плед. Покосилась на недопитый кофе. – Голд – сумасшедший, – твердо заявила она. Дэвид переглянулся с Джонсом, и оба они усмехнулись. Джонс подошел ближе и уселся на стул, вольготно раскинувшись на нем и устроив крюк на левом колене. – Тот еще псих, ответственно заявляю. Прикидываться хорошо умеет, но смердит от него за милю. Дэвид выпрямился, скрещивая руки на груди. – Эмма, что он говорил? Тебе удалось хоть что-нибудь записать? Мы можем это использовать? Эмма с сожалением покачала головой. Потом взглянула на Дэвида. – Он во всем признался. Все рассказал. Мотивы, конечно… – Эмма замялась и продолжила, когда Дэвид понимающе кивнул: – Это просто страшно, Дэвид. Он придумал себе… целый мир, наделил реальных людей в нем какими-то левыми качествами… и позволил себе быть судьей без суда и следствия. Джонс презрительно фыркнул. Дэвид покосился на него, подумал чуть и велел: – Сходи-ка, проверь, кто у нас сегодня на звонки отвечает. – Это зачем? – нахмурился Джонс. – Сходи, – с нажимом повторил Дэвид. Джонс заворчал, но подчинился. Постоянно оглядываясь, он вышел из офиса, Дэвид закрыл за ним дверь и вернулся к Эмме. Теперь на его лице были написано лишь облегчение. – Я так волновался, ты не представляешь, – выдохнул он, качая головой. – Если бы Регина не сказала, куда можно пойти… Эмма хотела как-то прокомментировать тот факт, что Регина знала, где может быть Голд, но не успела: Дэвид вдруг обнял ее, очень крепко. Прижал к себе и выдохнул на ухо: – Я никогда тебе не говорил, но теперь боюсь просто не успеть: я люблю тебя, знай об этом. И он прижался сухими губами к волосам Эммы, оставляя на них поцелуй. Эмма не сразу поняла, что изменилось. Ее словно… ударило что-то. А потом она пригляделась повнимательнее, растерянно моргая. Ей показалось, будто какая-то волна пробежала сквозь окно и нее саму, расцветила унылые улицы за окном и низкое серое небо. Как если бы свежий ветер ворвался в помещение. В ту же секунду Дэвид отпустил ее. Растерянность в его взгляде, должно быть, зеркалила растерянность самой Эммы. Какое-то время они рассматривали друг друга, а потом Дэвид расплылся в счастливой и немного глупой улыбке. – Эмма! – воскликнул он с совсем другими интонациями, не теми, к которым привыкла Эмма. – Это ты? В самом деле ты?! Он снова схватил ее и прижал к себе. Дыхание перехватило, Эмма заколотила кулаками по спине Дэвида, сдавленно призывая его отпустить ее. Когда он это сделал, она закашлялась, пытаясь прийти в себя. – Ты чего? – выдохнула она с усилием, укоризненно посматривая на Дэвида. – Чуть не задушил! – Это ты, – повторил Дэвид, с лица которого не сходила широкая улыбка. – Господи, не могу поверить! Он отступил на шаг, зажимая ладонями рот, и Эмма с изумлением увидела, как слезы катятся по его щекам. – Ты чего? – забормотала она, поднимаясь. – Ты в порядке? Плед упал на пол, Эмма протянула к Дэвиду руку, собираясь сказать, что все хорошо, что они почти распутали дело, что никто больше не умрет. В этот момент дверь в офис распахнулась, и внутрь вбежали… нет, ввалились, отталкивая друг друга, Джонс и Мэри Маргарет. И если Джонс застыл где-то недалеко от порога, бешено вращая глазами и размахивая крюком, то Мэри Маргарет сходу бросилась к застывшей Эмме и, по примеру Дэвида, заключила ее в объятия. – Эмма! Эмма! В голове у Эммы все смешалась. Она не понимала, что происходит, не понимала, почему Мэри Маргарет и Дэвид плачут и обнимают ее, а Джонс исходит ругательствами вроде «Тысяча чертей!» и «Проклятый Крокодил, чтоб ему пусто было!» – Хватит! Хватит! – крикнула Эмма, вырываясь из не слишком приятных объятий. – Что случилось? Что происходит? Она обвела требовательным взглядом присутствующих, надеясь на ответ. Мэри Маргарет всхлипнула, поспешно утирая слезы, взглянула на Дэвида и взяла его за руку. – Милый… – Эмма, проклятие спало! – немного торжественно заявил Дэвид. Эмма даже не смогла рассмеяться. Только спросила глупо: – Что? – Проклятие, Свон! – сквозь зубы выдавил Джонс, подойдя ближе. – Твоя царственная подружка и мой Крокодил учудили магическую дрянь, которая висела тут много лет. И вот, наконец… Он не договорил. Или это у Эммы внезапно пропал слух – она не вдавалась в подробности, зная только одно: безумие заразно. Началось все это с Генри, продолжилось Голдом, и вот теперь… В сердце поселился страх. Эмма понятия не имела, что могут сделать с ней горожане. Она могла довериться Дэвиду – но не этому, который явно считал ее своей дочерью. Ей нужно к Регине. Как можно скорее, прямо сейчас! Убедиться, что с ней все в порядке, что этот странный вирус ее не коснулся, что она не в заговоре, что она… Эмма сильно ущипнула себя. Пронзившая руку боль убедила ее, что дело происходит не в кошмаре. И вот это было по-настоящему кошмарно: из сна еще можно выпутаться, но как убежать от реальности? – О, боже мой, я думала, что влюблена в тебя! – смущенно ахнула Мэри Маргарет, и щеки ее покраснели. Она приложила к ним ладони, словно пытаясь остудить. Эмма нервно хмыкнула. Мысли то и дело возвращались к Регине, но их можно было перебить. Прямо сейчас. Ну да. Это многое объясняло. Если любовь Мэри к Эмме была заложена проклятием, то логичнее всего, конечно, было объяснить ее не материнством. Слишком мала разница в возрасте. А вот все остальное… Боже, какой бред! У Мэри Маргарет просто бред, и она верит в него, оправдывая себя так, как ей удобно! Эмма не хотела думать, что все в сговоре против нее, но иначе не получалось. Что если она выйдет на улицу – и там тоже все начнут говорить про проклятие? – Что-то распылили в воздухе, – пробормотала она негромко. Да, иначе и быть не может, наверняка снова дело рук Голда. Как он это провернул? Неважно, неважно! Но почему же тогда вещество не подействовало на нее? Или… еще подействует? От неожиданности Эмма вдохнула глубже обычного, закашлялась и резко вскинула руки, когда Дэвид с Мэри Маргарет дернулись к ней. – Не подходите! – велела она им и Джонсу. – Стойте на месте – или… Она понятия не имела, что «или». Не стрелять же в них, в самом деле! Взгляд невольно упал на Дэвида. Глаза у него были испуганные и умоляющие. Он крепко обнимал Мэри Маргарет и смотрел поверх ее головы на Эмму. Губы его мелко подрагивали, словно он хотел что-то сказать и не мог выдавить ни слова. Эмма точно знала, о чем он просит ее молчать. Ее аж передернуло при представлении того, что сейчас должен был чувствовать Дэвид. Если он реально верит, что Эмма его дочь… – Вы сошли с ума, вы просто все сошли с ума, – забормотала Эмма, пятясь назад, не убирая выставленных рук. А потом резко развернулась и бросилась бежать, не слыша огорченных возгласов за спиной. Ей нужно было к Регине. Как можно скорее! Бегом! Никто не преследовал ее, не пытался остановить. Добравшись до «жука», Эмма рывком дернула дверцу, едва не оторвав ее, а потом так стартанула с места, что в салоне запахло горелой резиной. В висках билось только одно имя. Регина. Кое-как припарковав машину напротив нужного дома, Эмма выскочила наружу и бросилась через дорогу, забыв поглядеть по сторонам. Кажется, сзади взвизгнули чьи-то тормоза, но желания оборачиваться не возникло. Пулей преодолев небольшое расстояние, Эмма взбежала по ступенькам и забарабанила в дверь. Она стучала и стучала до тех пор, пока ей не открыли. Тогда Эмма выдохнула: – Ты?.. И замолчала, увидев глаза Регины. Фиолетовые. Они были фиолетовые. И прямо под пристальным взглядом изумленной Эммы они сменили свой цвет, вернув привычный карий. Эмма схватилась дрожащей рукой за косяк двери. – Как, как это? – забормотала она, не зная еще, страх ли забурлил внутри нее пеной или что-то другое. – Что это? Что ты сделала? Ноги дрожали, хотелось развернуться и убежать и никогда не возвращаться. Регина выглядела усталой и одновременно довольной. Какое-то время она разглядывала тяжело дышащую Эмму, потом отступила назад. – Проходи. Эмма не прошла – ввалилась, испытывая большое желание лечь на пол, закрыть голову руками и лежать так, пока все не станет ясным и понятным. – Это Голд, – сказала она, уже понимая, что не только он. – Он что-то распылил в воздухе. Она сделала по инерции еще пару шагов до того, как услышала спокойное: – Да, Эмма. Магию. Эмма зажмурилась до боли в глазах, до белых скачущих кругов. А когда открыла глаза и повернулась к Регине, та стояла напротив и выглядела… Она выглядела не так, как обычно. Что-то читалось в ней во всей: во взгляде, в том, как она держала голову, как смотрела на Эмму. – Это все правда? – тонким голосом произнесла Эмма. В голове не укладывалось. Вываливалось из ушей, вытекало вязким дымом фиолетового – Эмма почему-то была готова поклясться, что именно такого – цвета. – Скажи мне, что это неправда. Эмма хотела умолять. Хотела не верить. Хотела взять всю возможную вину на себя, потому что… Регина знала. Эмма хватанула ртом воздух и попятилась, пятясь до того момента, как не запнулась обо что-то и не упала, больно ударившись копчиком. Регина знала, что это правда. Это проклятие, и книга Генри, и Руби-оборотень. Знала – и убеждала Эмму, что все это выдумки. – Ты знала… Губы Эммы едва шевельнулись. Часть ее все еще пыталась поверить, в то время как другая часть уже неслась дальше, давно и безоговорочно приняв странную истину. Регина подошла и опустилась рядом на корточки. – Ну же, Эмма, – губы ее изогнулись в кривой усмешке. – Ты хочешь разговаривать здесь? Эмма не думала, что вообще хочет разговаривать. В памяти были свежи откровения Голда – и по ним выходило, что Регина более чем причастна ко всему, что творилось в городе. И… до города, где бы они раньше ни существовали. Но Эмма все-таки встала. Регина поднялась следом и изящным жестом указала в сторону кухни. – Там нас никто не увидит. И не услышит. Эмма хотела спросить, как это, но прикусила язык. Магия. Нужно привыкнуть к тому, от чего так давно бежала. К тому, что с легкостью объясняет все и чуточку больно. К тому, что все портит так же легко. Регина предложила сесть, но Эмма осталась стоять. Засунув руки в карманы куртки, боясь, что кто-нибудь увидит их дрожь, она не сводила глаз с Регины, и той, в конце концов, явно стало не по себе. – Я хочу сказать спасибо, Эмма. – Правда? – Эмма с трудом разлепила губы. – За что? Она стояла, держа спину очень прямо, до боли. Будто это что-то меняло. Регина скрестила руки на груди. – За Робина. За то, что ты… пыталась избавить меня от него. Я знаю. Все знаю. Она скривилась, словно ей было невыразимо тяжело признавать свою неправоту. Впрочем – так и есть. Эмма почти не сомневалась. Если все это правда, если сказки Генри – правда, то Регина – Злая Королева. И она не умеет проигрывать. – Откуда ты знаешь? – Он приходил. И все рассказал. – И он все еще жив? – Пока что. Это прозвучало почти шуткой. Почти. – Я должна была, – пробормотала Эмма. – Ты так дерьмово разбираешься в мужчинах. Наверное, стоило сказать что-нибудь другое. Или вовсе промолчать. Но что сказано, то сказано. На улице раздался чей-то веселый смех. Эмма встрепенулась, думая, что это Генри, но Регина и бровью не повела. Тогда Эмма спросила: – Где Генри? – Он нам не помешает, – спокойно отозвалась Регина. Это спокойствие выбесило Эмму, она с силой сжала кулаки и повторила: – Где мой сын, Регина? Регина издевательски вскинула брови. – Ваш сын, мисс Свон? Уж не вы ли всегда убеждали меня, что Генри – наш сын? Эмма скрипнула зубами. В голове у нее немного прояснилось, но не настолько, чтобы погасло пламя внезапной ярости. Она была готова к тому, что все вокруг обманывают ее. Но она никогда не оказалась бы готовой к тому, что ее обманывает Регина. А Регина обманула. И пусть невозможно, невероятно, никак не поверить до конца с происходящее, но обман остается обманом, и… – Кто отправлял мне записи? – спросила вдруг Эмма. Откуда она взяла, что Регина знает? Ниоткуда. Спросила просто наугад. И не разочаровалась в своем решении. – Я. Это прозвучало почти виновато. Почти – и именно этой капли не хватило Эмме для того, чтобы поверить, что Регина раскаивается в своем обмане. Она не раскаивалась. Она верила, что поступила правильно. Эмма наконец села на ближайший табурет, потому что ноги отказывались дальше ее держать. Стало легче, но ненамного. Она поглядела в сторону, качая головой. – Ты могла просто сказать мне… Просто сказать, Регина, – она уставилась на молчащую Регину требовательным взглядом. – Почему ты ничего не говорила? Боялась, что я не поверю? Это можно было понять. Эмма и впрямь не поверила бы. По крайней мере, сначала. Но ведь можно было попытаться! Регина подошла к столу и оперлась на него бедром, а потом и ладонью. Она то смотрела на Эмму, то избегала ее взгляда. – Я не хотела этого разговора, мисс Свон, – поморщилась она, когда Эмма с нажимом повторила все свои вопросы. – Что-то объяснять… без доказательств мои слова были бы пустым звуком. Нет, вы должны были сами найти ответы – чтобы поверить. И Эмма поверила. Поверила в первый момент, что Регина все же говорит правду, что должно ведь что-то быть честным между ними. А потом… – Ты просто не хотела, чтобы я сняла проклятие, так? Это было еще больше похоже на истину. И понимание этого Эмму пугало до чертиков, до холодного пота, до зубовного скрежета. Злая Королева не хотела, чтобы Спаситель разрушил ее мечту, чтобы спас людей. Чтобы узнал, как выглядит Королева на самом деле. И Регина, подтверждая самые страшные подозрения Эммы, послушно повторила: – Я не хотела, чтобы вы сняли проклятие, мисс Свон, да. – Эмма, – машинально поправила ее Эмма и встрепенулась. – Ты серьезно? «Забери свои слова, Регина, пожалуйста, забери…» В этом мире должно было остаться хоть что-то, чему Эмма еще могла верить. Кто-то, кому она могла довериться. Но Регина рушила все. Специально или?.. – Только то, что вы слышали, Эмма, – она дала слабину, но не до конца. – Я не хотела, чтобы проклятие снялось, да. И вы уже должны знать, почему. Эмма кивнула. Во рту пересохло. Регина удовлетворенно кивнула в ответ. – Я не знаю, что там рассказал Голд, но знайте: он приложил к этому столько же усилий, сколько и я. Вот только результат нам нужен был разный. Я шла в этот мир с целью вечного забвения, он же планировал выпутаться сразу, как появится возможность. Эмма слушала рассеянно, едва отметив «другой мир». Это все еще звучало очень странно, но не было сил реагировать нормально. Реагировать правильно. Хотя как можно вывести формулу правильности для всех людей? Они ведь разные. И реакции у них разные. – А потом, – продолжала Регина, – начали происходить эти убийства. Умер Сидни. И я… Она провела рукой по лицу так, словно снимала с него невидимую паутину. – Я решила, что проклятие все же нужно развеять. Голд становился опасен, а остановить его можно было только с помощью магии. «Она играла мной, – подумала Эмма, следя за движениями рук Регины. – Наблюдала со стороны, ждала подходящий момент. Играла моими чувствами, пользовалась ими. Любила ли она меня хоть когда-нибудь?» Руки задрожали. Эмма, наконец, осознала, почему никак не могла понять Регину. Почему ей казалось, что та хочет одного, а на деле выходило, что поступать надо как-то иначе. Потому что Регина сама не могла понять, чего же ей нужно. Эмма читала только внешние сигналы, пробраться же внутрь Регины – при всей физической доступности этого желания – она не могла. – Это было такое хорошее проклятие, – с откровенным сожалением проговорила вдруг Регина. – Оно закрывало город от чужих глаз. А потом появилась ты… Эмма выпрямилась. – Если на городе был магический замок, почему Лили и Джонс спокойно ходили туда-сюда? Или та же Мэриан? Она вспомнила и про Бута, но почему-то не назвала его имя. – Они, как и ты, – проговорила Регина, – пришли в Сторибрук извне, а не были заперты здесь с самого начала. Это не твоя тюрьма и не их. Моя. И Голда. Она хмуро улыбнулась, думая, наверное, о чем-то своем, и добавила: – А теперь любому сюда и отсюда будет доступ. Вот и кончилось мое долго и счастливо. Эмма поморщилась. – Какое странное проклятие. Одних оно заперло тут, другим разрешило гулять на свободе. Если Регина – это Злая Королева, то кто Лили? А Робин Гуд – просто Робин Гуд? Регина с вызовом вскинула подбородок. – Да, проклятия бывают странными. Мне оно тоже не нравится. Но что же поделать? Без него я бы никак не обошлась. Эмма не собиралась спрашивать, почему так, почему одни обходятся без проклятий, а другим они необходимы как воздух. Стоило еще смириться с тем, что Регина, Лили и остальные – из другого мира. Боже, да ведь и она сама… – И как же я должна была снять проклятие? – быстро спросила она, с отвращением слыша, как в унисон все еще дрожащим рукам подрагивает и голос. Регина облизнула губы. Глаза ее беспокойно забегали. – Вы… – она помялась, затем выдохнула и посмотрела прямо на Эмму. – Ты должна была поверить, Эмма. Поверить в волшебство. Эмма уныло засмеялась. – Я до сих пор не верю, – покачала она головой. – Как же я смогла снять проклятие? После этих слов уверенность Регины померкла, Эмма отчетливо это заметила. – Может быть, в глубине души ты уже давно поверила. Эмма прислушалась к себе и отрицательно помотала головой. – Нет. Регина поджала губы. – Ты – дитя истинной любви, – заявила она сердито. – В твоем сердце есть вера безотносительно того, знаешь ты о ней или нет. Она явно не желала думать, что проклятие могло рассеяться по другой причине. Эмма засмеялась и смеялась долго, хотя особого желания это делать не испытывала. – Очень удобно, – кивнула она позже. – Но, может, так и есть. Дитя истинной любви? Господи… Эмма застонала, прикрывая глаза. Дэвид и Мэри Маргарет. Неужели?.. Нет-нет, зачем… Она не хочет… Ее бросило в жар и ненадолго отвлекло от Регины. Эмма сидела, вцепившись в табурет, и тихонько раскачивалась. Она переспала с собственным отцом? Проклятье! Может быть, и хорошо, что она никак не может поверить в эту глупую сказку, которую ей рассказывают все, кому не лень! Очередные слова Регины вдруг просочились через пелену жара: – А еще ты должна была любить, Эмма. Верить и любить. Волна пронеслась по спине, от шеи вниз. Эмма прикусила губу. – Тогда вся эта дребедень должна была исчезнуть раньше. Она ведь любила Регину. Любит. Что-то треснуло в глазах Регины, словно они были лишь двумя зеркальными омутами. Она явно поняла, что Эмма имеет в виду, и даже дернулась было навстречу ей, но потом остановилась, обхватив свои плечи руками, будто силой останавливая себя. Эмма подумала, что была бы не против объятий. Но Регина все еще была слишком далеко от нее. А потом она сказала то, что все разрушило. – Может быть, ты не любишь меня на самом деле. Или я тебя. Или мы обе не любим друг друга. Эта мысль мгновенно опустошила Эмму. В глазах потемнело. Она силилась и не могла себе представить, что не любит Регину. Что Регина не любит ее. Что все, что было между ними – просто звук, пронесшийся мимо и исчезнувший в бесконечности. Эмма едва услышала себя, когда смогла разлепить губы: – Это все ты, Регина… Брови Регины сдвинулись к переносице. Эмма отчетливо увидела, как фиолетовые искры мелькнули в глубине ее глаз. – Что? И вот тогда слова хлынули из Эммы сплошным потоком: – Все всегда крутилось возле тебя. Ты думала не обо мне. Ты думала о себе. И о своей выгоде. Ты так старалась не быть похожей на Голда, что стала его точной копией. И вы оба использовали меня – каждый в своих интересах. Она все говорила и говорила, захлебываясь в неожиданных эмоциях, которые так долго подавляла. Она говорила и вспоминала про Руби, про ненависть горожан, про свои травмы, про свои сны, проблемы и разочарования. И всего этого можно было избежать! Всего, абсолютно всего! Если бы только Регина… Эмма выдохлась и замолчала, чувствуя, как кружится голова. Регина стояла напротив нее, поджав губы, и не шевелилась, только в глазах у нее все еще кружились темные вихри. Эмма подумала, насколько сильна ее магия. Может ли она разметать ее по кускам? – Я бы хотела узнать все это от тебя, – прошептала она, и слезы подступили к горлу. – Почему ты не подумала об этом? Эмма сглотнула и сцепила зубы. Она не будет плакать. Только не перед ней! Регина откинула назад волосы, сделала шаг вперед и замерла, натолкнувшись на взгляд Эммы. – Я… – она сбилась, но тут же продолжила: – Я боялась, что ты не так поймешь. Что ты не поверишь. Что все это будет слишком… Эмма перебила ее: – То есть, чужие люди должны были объяснить мне все лучше? Она все еще хотела, чтобы Регина не врала. Или врала чуть меньше. Она не позволяла себе думать, что Регина может говорить правду – потому что самая большая ложь уже стояла между ними. Регина опустила взгляд, а затем снова подняла его. – Я боялась, что ты поверишь и заберешь Генри. А вот это уже была правда. И Эмма оценила бы ее, непременно оценила, если бы… – Ты сволочь, – сказала Эмма равнодушно, потому что в ней просто не осталось эмоций. – Ты знала все с самого начала. Ты заставляла меня верить в ложь. Я могу понять Голда, но ты… – она прикрыла глаза. – Ты позволяла людям умирать, лишь бы только никто не вырвал тебя из твоего собственного уютного мирка. Эмма не видела Регину, нарочно не смотрела на нее, чтобы не отвлекаться. И это позволило ей сказать самое страшное: – Ты ставила под удар Генри, убеждая себя, конечно, что делаешь все ради него, хотя все крутилось только вокруг тебя. В ту же секунду порыв ветра заставил Эмму покачнуться. Она распахнула глаза и увидела, что Регина стоит прямо перед ней, ее лицо искажено яростью, а глаза сверкают. – Не смей такое говорить! – звенящим от напряжения голосом заявила она. Эмма резко поднялась с табурета, отступив от Регины на шаг. – Не сметь говорить что? Что из-за тебя меня пытались убить… сколько там раз? Два, три? Она прищурилась, отчетливо понимая, что пора уходить. Пора покинуть это осиное гнездо и оставить Регину и Голда разбираться между собой. Эмма не хотела знать больше никаких подробностей, не хотела выяснять, кто прав, кто виноват. Ей просто хотелось покоя. Регина же шагнула следом за Эммой, словно не желая ее отпускать. Она злилась, это чувствовалось физически, от нее буквально исходило жар ярости и ненависти: все то, что мешало им когда-то. Эмма думала, что никогда больше не ощутит их. Надежда глупое чувство. – Я могла бы отдать тебя Голду или выставить из города силой, – прошипела Регина, и Эмма поняла: да, могла бы. Если бы посчитала, что это поможет. Если бы сумела это сделать. Да. Как же нужно ненавидеть… Эмма покачала головой. – Ты неделю побыла одна взаперти и пришла к выводу, что лучше покрепче ухватиться за меня, да? Потому что никто, кроме дуры Эммы Свон, не желал помогать мэру? Потому что ни на ком нельзя было выехать из всего этого? И тебе пришлось смириться, – она усмехнулась, вспомнив интересный факт из книги Генри. – Пришлось принять тот факт, что только дочь твоего заклятого врага тебе поможет. Как ты должно быть злилась… – Ах ты!.. Регина замахнулась, чтобы ударить, но Эмма оказалась быстрее. Подставив левую руку под чужой замах, правой она отвесила Регине такую пощечину, что чуть сама не взвыла от боли, обжегшей ладонь. Не удержавшись на каблуках, Регина, вскрикнув, упала на землю. Юбка ее задралась, обнажив бедра, по которым Эмма скользнула отсутствующим взглядом, почувствовав глухое раздражение от ситуации в целом, словно все это было призвано разжалобить ее. А потом присела на корточки, ведомая глухой яростью, заразившись ею от Регины. – Ты снова хочешь повторить? Это была безумная мысль. Но она слишком грела. Эмма с силой просунула руку между ног не сопротивляющейся Регины, под ткань белья. Палец тут же улегся во влажную расщелину. Эмма со злостью надавила, видя, как искажается лицо Регины. Но не в ненависти, нет. Регине это нравилось. Она ждала продолжения. Возможно, она думала, что это все исправит, вернет их к изначальной точке, поможет разобраться. Возможно, она упала специально. Возможно, это все еще возбуждало ее. Вот только Эмма не хотела никуда возвращаться. Она почти поддалась этому желанию, этому искушению просунуть пальцы дальше, снова ощутить, как Регина трепещет, как подается вперед, как насаживается. Ощутить власть и силу, обрести способность хотя бы на время управлять другим человеком. Управлять Региной. Почти. Эмма заставила себя убрать руку. Она услышала, как отчетливо всхлипнула Регина – наверняка от неожиданности. – Не дождешься, – бросила она, почти не огорчаясь тому, что все, что она теперь чувствовала по отношению к этой женщине, было презрением и жалостью. Неужели когда-то она любила ее? Как же быстр оказался переход… Регина приподнялась. Волосы ее растрепались, глаза сверкали. Она кусала губы, и те становились все алее. В какой-то момент Эмме захотелось поцеловать их, но вместо этого она с силой вытерла руку о бедро. Регина, увидев это, отвернулась. А потом сказала устало и как-то слишком обыденно: – Я люблю тебя. Она сидела на полу, нелепо подогнув ноги и опустив плечи, и не смотрела на Эмму. Наверняка хотела, чтобы та ей поверила. Но было слишком поздно. Очередное вранье, чтобы получить то, что хочется. Чтобы оставить Спасителя при себе, потому что Голд все еще где-то рядом. И Регина знает, что ему нужно. Но никто не поверит тому, кто слишком часто кричал «Волки!». – Пошла ты, – не менее устало ответила Эмма. – И подальше. Ты знала все с самого начала и позволяла мне вариться во всем этом самостоятельно. Ты, – у нее перехватило дыхание, пришлось сделать два резких вдоха. – Ты позволила мне тогда… на лестнице… – Эмма ощутила, как горячая волна слез подступает к горлу, и закончила горько: – Чего стоит эта твоя любовь? Хотя себя-то ты любишь, вот уж никаких сомнений. Она резко поднялась, не желая больше ни говорить, ни слушать. Она хотела только одного. Бежать. Как можно дальше. Возможно, Регина и хотела что-нибудь сказать, но Эмма не дала ей ни малейшего шанса: просто отвернулась и быстро ушла, не оглядываясь. В висках стучало так, что голова, казалось, вот-вот взорвется. Мысли о Регине, о Голде, о Лили, о Дэвиде и Мэри Маргарет переплетались между собой, затягивались узлами, рвались и сливались в единое целое. Эмма почти бежала к своей машине, боясь оборачиваться. Боясь, потому что не думала, что Регина побежит следом. Очутившись в машине, она набрала номер Генри и наговорила на автоответчик всякого. Рассказала, что уезжает, что будет скучать, что приедет при первой возможности. Но это тоже было враньем: Эмма не собиралась возвращаться. Она была плохой матерью, плохой возлюбленной, плохим другом и вот теперь, как оказалось, плохим Спасителем. Вся ее вера – если такая вообще была – оказалась никчемной пустышкой, не спасшей ни Руби, ни остальных. Всю жизнь Эмма была уверена, что распознает ложь, в каком обличье бы та ни пришла – и вот, что получилось. Все это время правда была под носом, но Эмма смотрела мимо. Эмма схватилась за руль, уткнулась в него лбом и глухо застонала. Она смотрела на Регину. И это ее уничтожило. Это уничтожило их. Вот только… Были ли «они» хоть когда-нибудь? Эмма заставила себя дышать размеренно, чтобы прийти в себя. Внутри холодной змеей свилась скользкая ненависть. От любви до ненависти – один шаг, и Эмма проделала его очень быстро. Обратной дороги не будет. Она не вернется. Может быть, проклятие снова повиснет над Сторибруком, едва «жук» пересечет границу, а может быть, его наложит Регина или Голд – Эмме было все равно. Прямо сейчас, в эту минуту она действительно ощущала равнодушие к судьбам тех людей, с которыми была связана столь долго. Лишь воспоминания о Генри согревали теплом, но взять его с собой Эмма не могла. Она не хотела срываться на нем, когда в очередной раз вспомнит про Регину. Ребенок не виноват, что его мать такая… Что обе его матери такие, но тут ему будет лучше. Однажды он поймет. Однажды он обязательно все поймет. И тогда, может быть, он снова разыщет Эмму. Эмма выпрямилась и завела мотор. Она так много не спросила, так много не узнала... Но нужно ли ей это теперь? Эта жизнь окончилась, и вместе с ней кончились вранье, недомолвки и осуждение. Эмма хотела забыть все как страшный сон и никогда не вспоминать. Никогда. Никто не преследовал ее. Никто не звонил, не писал, не кидался под колеса. Она добралась до границы города за считанные минуты и проехала ее со смешанным чувством облегчения и досады. Какое-то время она смотрела в зеркало заднего вида, будто надеясь, что кто-нибудь появится в нем, но дорога продолжала оставаться пустой. Тогда Эмма тряхнула головой и прибавила газа, стремясь к повороту, в который въехала, почти не сбавляя скорости. А потом заплакала, глядя невидящими глазами только вперед.