«Семя галактик льётся на мир…»
«Это должно быть просто. Рифма детская. Но всё гениальное – просто. Ита– ак. Мир? Кумир! Вампир? Пир? Тир… нет, не туда занесло. Или можно? В порядок бездушный, стреляем, как в тир? Памир? Царь Кир?» – Эй, квир! – О! Квир! Э– э, что? – Эй, квир! Ты у нас новенький? Корней Боровицкий посмотрел на кусты, откуда доносился звук. Здесь пространство будто залили глянцем – всё напоминало пасторальный мультик о приключениях каких– нибудь маленьких человечков. И перед ним был один из таковых. Низенький, с хоббита ростом. Чуть плотного сложения, круглолицый. Волосы то ли красные, то ли рыжие. Огромные влажные глаза. Подросток не старше шестнадцати. А вот пол определить – сложновато. Черты лица у незнакомца (или «ки») были мягкие, но не совсем уж кукольные. – Э–эй, я не хотел тебя обидеть! Прости, если что! Как тебя называть? Кем ты себя определяешь? Мужской род в устах собеседника сбил Корнея с толку ещё больше. Голос у человечка стал более высоким, с плаксивой ноткой. – Я – ваш гость. Ну… что ещё? – Значит, цис– мужчина? Э– э– эх. Ну ладно. Кто вправе осуждать человека за то, что он такой, какой есть? Тебя, значит, тоже, посадили? – Э– э… да. Я тут новенький. – Я сперва подумал, что ты можешь быть из вилок. Но они– то не люди! А ты – наш, человека. Или человек. Пойдём к нам! Памятуя о завете Кристиана реагировать на всё спокойно, поэт Боровицкий без слов зашагал рядом с красноволосым хоббитом. Вряд ли первый встречный скажет ему, где найти Узника. Так что не помешает прийти в их поселение. Оно показалось. Среди цветастых холмов без признаков обработки земли расположился уютный городок, будто высеченный из кусков карамели. По все четыре стороны от него громоздилась лесная чаща. Снаружи она казалась куда мрачнее, чем тот лес, в котором очутился Корней. Собеседник неопределённого пола тараторил, не умолкая. – У нас здесь – Безвестная община. Почему безвестная? Потому, что поселили нас вдали от всех! Скучная толпа не терпит квиров, то есть особенных. Но мы нашли друг друга и без толпы живём прекрасно! «Какие– то экзальтированные подростки… а взрослые здесь тоже есть?» Навстречу им прошла путница – да, на этот раз определённо женщина. С косой саженью в плечах, небритыми руками и ногами, короткой стрижкой, мозолистыми ладонями. Мешковатая одежда делала её похожей на чернорабочего. И действительно – за внушительной дамой по мостовой громыхала тележка с огромными фруктами. – Привет, Сэм! «Какой ещё Сэм? Опять ошибся, что ли?» – Здра– авствуй, Гуся! – протянул «Сэм» всё– таки женским голосом. – Чего несёшь? – осведомился «хоббит». – Да вот, свежие фрукты, наблюдателям на холмах. Грузчик с перетянутой грудью, что звался Сэмом и говорил женским голосом, зашагал дальше. Красноволосое существо снова обратилось к Корнею. – У нас никто не ест трупы! И здоровые все! Боровицкий не понял смысл фразы. Только в памяти всплыла статья одного из активистов «К истокам!». О том, что пожирать содержимое гробов – исконно русский обычай, вычеркнутый из летописей в ходе реформ Патриарха Никона. «Ну не едите и не едите, молодцы. А вот сочный кекс в глазури сейчас бы не помешал. От домиков их оторвать, что ли? Зря тупые системщики гонят на кексы – как известно, это славянское кушанье, которое французы и прочие европейчики стырили из– за петровских заигрываний с Западом!» Но отрывать стены домов было невежливо, и потому поэт-старообрядец лишь продолжил выслушивать оптимистичные речи низкорослого попутчика. В конфетном городе Безвестной Общины витал тончайший аромат, вобравший в себя неведомые Корнею цветы, травы и яства. Тут уж в животе забурлило не на шутку. Аллеи и площади выложили из камней всех цветов, включая прозрачные «леденцы». Здесь стало неуютно – всё– таки поэт– маргинал из старообрядческого рода (Боровицкий предпочитал думать именно так) не питал страсти к излишнему позитиву. Загадка пола «хоббита», поименованного Гусей, оказалась лишь вступительным раундом в викторине, от которой Корней отказался на десятом прохожем. Люди здесь были не такие, как на улицах постылых россиянских городов. Толстые и худые, гиганты и карлики, с шевелюрами и нарядами всех цветов, они, однако, не походили и на уродских персонажей ура– патриотической карикатуры, что изображает Европу в худших тонах. Достаточно приятные, в чём– то даже исконные типажи, только с искажёнными пропорциями. У кого руки длиннее ног, у другого – голова не пойми как держится, третий изогнут в обратную сторону. Среди них Боровицкий был чужероден, но агрессивной реакции не удостоился. «А что ещё взять с наведённой галлюцинации?» – Эй, гость! А ты выбрал себе имя? Или пользуешься тем, что навязано обществом? – Я – Корней, – не мудрствуя лукаво, признался пришелец. – Корней пришёл из– под корней! Ихихихихихи! Надеюсь, это тебя не ущемило? – Да нет, нет… – Давай, познакомлю тебя с главой! – Почему бы и нет? – Тогда слушай! – Хм? – Чтобы не оскорбить и не уссимить, надо ко всем людям обращаться, как они того хотят. Эта человека родилась с одним крестом в крови. Но определяет себя, как всепол! Только не всесовокуп, а всевоздыхатель! Понял? – Э– э… Дальнейшую череду определений Корней предпочёл пропустить мимо ушей. Чего ему бояться среди инфантильных персонажей глуповатого мультика? На крайняк – отмолчится. Зато поэт Боровицкий родил многообещающее авангардное двустишие.Спаситель не глуп, свой закон не смыкайте! Не всесовокуп, а всевоздыхатель!
В поэтических думах он пересёк площадь из жёлтого булыжника, вместе с проводником уперевшись в розовый дом с табличкой:[НЕНАСТОЯЩИЙ МЭР]
– Гуся, выйди, мне нужно поговорить с нашим гостем. Глава Безвестной Общины действительно был тем, кого трудно принять за градоначальника и в жесточайшем бреду. Его долговязая фигура в бесформенном свитере с изображением кошачьей головы заканчивалась благообразным чистым лицом в очках. Светло– розовая шевелюра мэра спускалась ниже пятой точки. Лидер поселения не держал у себя никаких бумаг, сейфов и тем паче оружия. Зато в комнате уютно расположились: кальян, гора цветастых бутылок, наряды для обоих полов, мягкие игрушки, включая откровенно вымышленные виды фауны. – Здравствуйте… э– э… госпо… здравствуйте, ненастоящий Мэр. Спасибо за… Белые глаза мэра за объёмными стёклышками в роговой оправе – прямо как у одного модератора корнеевского сайта, Павсикакия Земелькина, – вдруг сощурились. – Лучше говори «выражаю благодарность», гость Корней. «Ну ладно…» – Выражаю благодарность за приём. – Не нужно формальностей, Корней. Здесь – живой мир, по– детски непосредственный. И это всё несмотря на то, что мы пережили. Ты пришёл вовремя. Присаживайся, у нас тут выбор стульев на любой вкус. Действительно, за спиной у Боровицкого обнаружились сидения разного размера и дизайна. Некоторые были снабжены диковинными атрибутами, смысл которых Корней не понял, но они бы явно мешали нормально расположиться. Он выбрал скромнейшую табуретку из простого дерева. – Какая кротость. Ты действительно ненастоящий герой. – Что? Боровицкого эпитет не обидел, но ввёл в недоумение. Плюшевый бегемот ярко– синей расцветки будто бы соглашался с ним, смотря выпученными глазами в пустоту. – Я расскажу тебе всё с самого начала. Отгоняя новые рифмы на тему Бегемота, великого мистического символа, Корней Боровицкий принялся слушать историю главы нарисованного народа. – Долгое время люди гнали тех, кто на них не похож. Это беда – не только из– за страданий изгоев. Задумайся. Так ли отличаются люди? Природа делает нас равными. Как отличить новорождённого мальчика от такой же девочки, если не смотреть им в промежность? А если смотреть – не маленький ли это кусочек плоти? Неужели он важнее, чем душа? Каждый нас рождается безвестным. И может делать с собой, что хочет. Но мир более жесток, чем мы хотим. Редкий человек лепит себя сам. За него этим занимаются бесчисленные другие… Не стоит думать, что это касается только меньшинств. Даже те, кого считают возвышенным слоем общества – скажем, телесно– духовные мужчины с белым кожным покровом, подвергаются порабощению… «Всечеловечество под властью бездушной цивилизации!» – по спине у Корнея пробежал холодный пот. Этот цветастый, женоподобный юноша с гордым титулом градоначальника, будто попал в самую точку. Его рассуждения были эфемерны и наивны, но поэт Боровицкий слышал подобное у авторов, которых считал за своих духовных учителей. Годами нас, таких непохожих – мужчин, женщин, дву– , трё– , многополых, меняющих пол, чёрных, белых, жёлтых, больших и малых телом в разных измерениях, трудящихся руками, головой, гениталиями… ссылали в эту Общину. Ссылали, чтобы сделать похожими. Но мы стали похожи лишь в том, что взаимно полюбили друг друга. Да, здесь все – любимые. Телесно, душевно, умственно. Мы не знаем войн, уважаем друзей и ценим каждое живое существо! Община – не для работы, не для убийств, не для жизни в тюрьмах узкой семейности! – Так в чём ваша проблема? – Ты сорвал ответ с языка, герой. Мы обустроились в тюрьме наших душ. Даже научились приходить к людям из верхнего мира. Во снах и фантазиях. Наши лица знают там, снаружи. Но страх не исчез. И мы не можем терпеть его вечно, Корней. Беда в том, что отчуждающая среда, которую Община отвергла, обладает большей силой. Их рабы вкалывают на заводах – и делают машины. Солдаты ходят под ружьём, терпя унижения – но умеют стрелять. Их пары никогда не познают счастья групповой любви – однако, дают потомство, которого больше, чем у нас. Жизнь Безвестной Общины, свободного мира ненастоящих мужчин, женщин, стариков, детей, – это сплошное удовольствие. Мы едим всласть, не убивая братьев наших меньших. Слушаем музыку. Читаем умные и добрые книги. Занимаемся спортом для себя. Соревнуемся так, что и поражение не оскорбительно. Любим друг друга, наконец. Мы можем постоять за себя, если кто– то нарушает принципы равенства и взаимопонимания. Но внешний враг... более силён. Квиры могут обороняться и прятаться, но неспособны на решительный удар. – То есть на вас нападают… обычные люди? – Если бы – люди. Назвать их людьми… Лицо мэра скорчилось в гримасе отвращения, какой Боровицкий ещё не видел. – Так кто? – Вилки. – Кто? Волки? Ненастоящая женщина Сэм не донесла тележку сочных фруктов до своих друзей– наблюдателей. Буквально метра не хватило обладательнице косой сажени в плечах и небритых конечностей. Сэм была одной из сильнейших обитательниц посёлка. Её возлюблённый Лили, худенький блондин в очках, был за партнёршей, как за каменной стеной. Но сейчас её, как самую обычную, уязвимейшую девочку, сшибла чёрная тень. Кровь хлынула на леденцовые плиты дороги. В домиках на деревьях, откуда секунду назад доносилась лиричная мелодия, повисла гробовая тишина. Безмолвие нарушило хлюпанье раздираемого мяса. Не останавливаясь перед жиром, мышцами, волосами на теле жертвы, её методично разрезали на куски. Из тёмного леса появлялись новые фигуры. Засевшим на дереве дозорным ничего не оставалось, как спрыгнуть. И, сдерживая спазмы боли от падения, бежать прочь в надежде спастись. – ВИЛКИ! ВИЛКИ! – ВИЛКИ ПРИШЛИ!!! Умиротворение улиц Ненастоящего города сменилось хаосом. Разноцветные юноши, девушки и их разнообразные гибриды, старались забиться в дома. С клацаньем маршируя по цветным камням, на улицы Общины врывались те, о ком принято говорить с содроганием. – Прижмись к стене! Несмотря на крайнее волнение, Ненастоящий Мэр отстранил Корнея от окна осторожным, почти детским, прикосновением. Поэт только что увидел, как двое налётчиков сорвали с велосипеда то ли парня, то ли девушку, в майке с символом хиппи и изгрызли в кровавый фарш. Сознание Боровицкого, закалённое фотографиями скопцов, просмотром арт– хауса и рисунками авангардистов, не выдержало столкновения с реальностью. После раскатистого «БУЭЭЭЭ» плюшевый бегемот потерял былую жизнерадостность. Тела налётчиков были будто отлиты из металла – рельефные и блестящие, без всяких признаков волос. Запястья заканчивались четырьмя гранёными когтями с полметра длиной. – Никогда не видел столько… – прошептал градоначальник, усмиряя дрожь в коленях. Казалось, даже кошечка на его свитере сменила улыбку на гримасу боли. – Что им нужно? Пища? Это и есть трупоеды? Мэр не понял – или сделал вид, что не понял вопроса. – Так заведено. Вилки считают, что нас не должно быть. – Почему? – Видные умы Общины давно доказали, что люди равны, но не должны быть одинаковы. Но часть из нас считала иначе. Они пытались поймать наш народ логической уловкой. Отобрать индивидуальность. Мы изгоняли их из своего общества, и вот что вышло. Изгои стали нашим кошмаром. Они убеждены, что не превратились в бездушные машины, а мы – произошли от них. Будто Безвестная Община – это «гнутые вилки», неполноценные, бесполезные. Их никогда не было так много… – Предлагаешь убежать? – Нам ничего не остаётся. Сделать шаг назад сейчас, чтобы спасти этот мир. Я оборудовал выход на случай опасности. Пойдём через чёрный ход. – Я ни на минуту не сомневался, что все тела прекрасны. Высокие и низкие, стройные и полные, разных цветов и оттенков. С любым количеством и видом органов. Но для наших врагов эти тела – просто уязвимое мясо. Через отнорок Ненастоящий Мэр вывел поэта Боровицкого за черту города. Отсюда было прекрасно видно, как сгорают сахарные дома общинников, а улицы наполняются кровью. – Голос из– за Двери предсказал, что ты придёшь. Ненастоящий Герой. – Почему ненастоящий, мать твою?! Скромности Корнея пришёл конец. Раз здесь все такие милые и учтивые, то с чего его оскорбляют?! Да по сравнению с этими детьми– гедонистами он рыцарь на белом коне! – Для начала: у меня нет матери и отца. Есть биологические тела, которые я забыл. Мы, общинники – родители и дети друг другу. Но и ты прости, если обидел. Не хотел задеть твои чувства. Ненастоящий Герой – это гордое звание. По нашим улицам ходят ненастоящие мужчины – они не растят мышцы, не носят сумки с фруктами, не обращаются с оружием. Ненастоящие женщины сохраняют естественный вид, не чураются тяжестей и драк. Ненастоящие дети учат взрослых, а ненастоящие старики – дни напролёт играют в песочнице. Кто мы такие, чтобы их судить? Я тоже – Ненастоящий мэр. Не гроблю здоровье за канцелярской рутиной, ничего не решаю, никем не командую. Разве это плохо? Быть настоящим – значит, стать железным, как те, кто нас вырезает. – То– то и оно. Не командуешь и не защищаешь свой город! – Конечно. Ведь это должен сделать ты. Ненастоящий герой. У тебя нет меча или пулемёта. Ты не ходил за тридевять земель, чтобы спасти людей. Избежал позорной армейской присяги. Я ведь правильно говорю? Боровицкий не нашёл, что ответить. – Но в этом, – продолжил мэр, поправляя титаническую розовую шевелюру, – наш ключ к успеху. Ведь и спасёшь нас не ты нынешний. «Меч кладенец даст, что ли? Или шапку– невидимку, чтобы смыться из этой катавасии? Вот будет пародия на русские сказки!» – У нас нет оружия. Даже ножи сделаны из мягкого пластика. Оружием Общины станет Ненастоящий Герой. В мире бесконечное число людей, и для каждого – неограниченный выбор, как себя назвать. Можно родиться мужчиной, но считать себя женщиной, любящей женщин. Или человеком – но осознать, что ты птичка, рыбка, ящерица. Семилетняя девочка – просвещённый старый дракон. Старушка – молодой инопланетянин со щупальцами. Всё в руках нашей мечты. – Пока что не видно. – Да. Конечно. Есть только одно самоопределение, что было запрещено на высшем всеобщем совете Общины. Запретное оружие Безвестных. Называть себя так было слишком опасно. До этого судьбоносного мига. Корней Боровицкий сомневался, что его удивит хоть что– то после девочки– дракона и старушки– гуманоида с тентаклями. Однако ошибся. – Твоё новое призвание – боевой вертолёт. Они стояли на высоком холме, окружённом клыкообразными скалами. Волосы мэра растрепались, превратившись в розовый ураган. Когтистые злодеи чёрными точками струились по окрестностям города, готовясь завершить чудовищный рейд. – Некоторые ещё живы. Их сила поможет тебе. Вместе – мы непобедимы. Ненастоящий Мэр принялся перечислять всех, кого он считал «своими». Сюда вошло немыслимое количество «гендеров», громадный список профессий, жертвы всевозможной дискриминации и стереотипов… его речь была похожа на мантру древнего колдуна. Медитировать Корнею было не впервой. Он считал косным и глупым запрет официозных лидеров церкви на постижение духовности иными методами. Почерпнуть силы из Космоса, который так же, как всё, создан Богом, – что же в этом зазорного? Вот и сейчас поэт– безумец и завсегдатай мистических кружков, основатель движения «К истокам!» Корней Боровицкий, взывал к истокам чужого ему плана бытия. Он видел лики нависших над лесными просторами стражей – тех, кто посылает «вилок» крушить поселения Общины. Он видел, как разноцветная грибница робко сжималась в духовных цепях. Корней понял, чего он жаждал все эти годы.Семя галактик льётся на мир, В порядок бездушный стреляем, как в тир Спаситель не глуп, свой закон не смыкайте! Не всесовокуп, а всевоздыхатель! Что вилки мы гнутые, возглас ваш вздорен Ведь эти изгибы – пронзающий корень Разрушит ваш мир ради тайных свобод Посланник небес – боевой вертолёт!
Если бы сейчас кто– то завис над местом ритуала, то увидел бы, как пульсирует круглая каменная плита, окаймлённая цепочкой горящих буквиц неизвестного народа. Но воздух был чист до поры до времени. Пока в него не врезались стальные лопасти. Захватчики достигли финишной прямой, но марафон резни и садизма завершить не сумели. С неба на вилок обрушился шквал железа и огня. К такому они готовы не были. Не человеческий страх, а механизм самосохранения, что ещё надёжнее, заставляли их искать укрытие в полуразрушенном городе жертв. Но снаряды из боевого вертолёта настигали убийц через мягкие стены и завесь растений. Неведомый враг будто слился с землёй, воздухом, светом солнц, ощущая даже тех, кто прятался в тёмных подвалах. Каратель методично обрушивал их убежища. У боевого вертолёта не кончались патроны – кто в этом мире мог запретить ему быть самим собой? «А говорили, ненастоящий герой! Ещё какой настоящий!» Корней Боровицкий не был ценителем компьютерных игр, считая их уделом профанов с бедной фантазией. И он сделал правильную ставку. Чемпион по виртуальным войнушкам бы обзавидовался, узнав, как он проводит время. Да что там виртуальным? Кто из земных вояк сравнится в своём копошении со спасителем целого мира? Деритесь за свои клочки суши, за нефть и газ, золото и зелёные бумажки! Что нужно вашим чванливым политикам – деньги, слава, женщины? Пока они ворочаются в грязи, как свиньи, он, Корней Боровицкий, возвращается к истокам! Словно древнее божество, оплодотворяющее мать– землю потоками живительной стали и огня! Он – Бог нового мира! Ещё один когтистый ублюдок выбежал из– за покосившейся стены с надписью «ИГРУШКИ ДЛЯ ВЗРОСЛ_ЫХ_, ДЕТ_ЕЙ_ И СТАР_ЫХ_!». Махая когтями, он достиг следующего укрытия, а затем побежал к лесу. «Первая упущенная жертва. Почему?! Я же всемогущ!» Патронов в орудиях боевого вертолёта больше не было. Следом замедлился пропеллер, заставляя спасителя мира выписывать хаотические кульбиты. Броня отваливалась от его боков, механизмы распадались на болты и гайки. Он больше не был вертолётом. Корней Боровицкий, Ненастоящий Герой, вообразил себя Богом. В своём титаническом списке мэр забыл упомянуть одну деталь. Мире Безвестной Общины для Бога места не было.Погиб, как Икар, вертолёт боевой Теперь– то я понял, что значит – живой
Таков был финальный стих Корнея Боровицкого. Совсем короткий и по– детски наивный. Но в него он вложил больше души, чем во все мегабайты статей сообщества «К истокам!». Перед тем, как уже не живым, абсолютно человеческим телом распластаться на сочной зелени мира– тюрьмы. Последним, что он увидел, было лицо его любимого поэта.