***
– Открывайте! Открывайте дверь! Тут человек умирает! В утреннюю хмарь из Воскресенской церкви вырвались жёлтый свет и тепло. В открывшейся щели показалось лицо в очках, с аккуратной седой бородой. Николай Корнилов, хоть и перешёл рубеж шестидесяти лет, оставался в добром здравии и трезвом уме. Первое проистекало из давешней любви к прогулкам и походам, второе – от чтения сотен и тысяч умных книг. Во дворе храма старый краевед узрел восьмерых крепких мужиков разного возраста. Рядом с его синим минивэном «Форд» (дорогая машина и надёжная, но без роскоши) пристроилась массивная фура. Корнилов слышал о волнениях среди дальнобойщиков в последние недели, но не мог предположить, что недовольных работников колеса и кузова заинтересует их пристанище. У Олега Саныча соображение было обратное: раз этот городской богач ездит в Мареевку и жертвует на храм, значит, не совсем пропащий, должен помочь. – Спаси Христос, брат… – Николай. – А я Олег. Брат Николай, у нас тут беда. Нехорошие люди на машине человека переехали. Можете чем подсобить, а? – Хорош трепаться, дядь Олег! – прервал дедушку лысый здоровяк в спецовке, – пацаны, несите Михалыча! Двое подорвались к кабине фуры и сволокли из люльки тело в забрызганной кровью болоньевой куртке. – Пап, что тут происходит? Рядом с Корниловым на пороге показалась женщина не совсем юных лет, но бойкая и умная на вид. Светло-русая, без тени заносчивости, что бывает на лице городских, в простом деревенском платье, Мария Николаевна сошла бы за коренную жительницу. – Тут человека ранили, Маш. На машине сбили. – Так его в больницу надо. – До больницы сколько чапать, а? Давай-давай, дочь, вспомни, чему тебя на курсах перед Алтаем учили. Мужики, вносите раненого! Сейчас в тепло затащим, посмотрим травмы! А я пойду в ризницу, подготовлю там всё, приберусь. К восьми батюшки приедут, службу вести. Не ударим в грязь лицом. Слегка угомонившись, дальнобойщики проследовали внутрь с телом Борис Михалыча на руках. Старейший из водил добродушно пожал Корнилову руку. Расчёт деда Олега сработал – эти пришельцы с большой земли пока оправдывали надежды.***
– Так, дальше дороги нет. Ангелина Евгеньевна сказала это в пустоту кабины. «Надо же, за несколько часов привыкла к мелочи пузатой. Уже соскучилась по ней, болтаю сама с собой!» Жёлтый фургон «Луча Славы» остановился перед незамерзающим широким ручьём. Стилизованные под церковнославянский красные буквы гласили:РУЧЕЙ «ЗЛАТОСТРУЙ»
Машина отлично справилась с сугробами просёлочных дорог, но гнать через воду Лина не решалась. Лучше перейти по мосту пешком, решила она. Благо, луковица купола уже виднелась за холмом, красиво отливая в розовой пелене рассвета. Холодина с утречка стояла жуткая. – Давай сюда камеру! – ёжась от мороза, отчеканила Лина в тёмное чрево фургона. – Ангелина! Не ходи туда! – Чего-о?! Аппарат сюда тащи, коза! Сама сиди на попе смирно. Не в халате и тапках по сугробам шастать. Во сколько там спектакль начнётся? – В семь… Но там ещё написано… – Мария послушно отдала камеру и попыталась вылезти. Приняв на руки небольшой, технически продвинутый по меркам последнего поколения, агрегат для съёмки, журналистка захлопнула дверь. Внешний затвор коротко щёлкнул, оставив Машку в темнице на колёсах. Последним, что сейчас беспокоило Ангелину Евгеньевну, были причитания перепуганной девахи. А первым – её личный луч славы.***
– Кхэ, кхэ… – Борис… Михайлович? Правильно сказала? Вы в порядке? Мария Корнилова выжала бурую воду из компресса и метнулась к лежанке, где очнулся дальнобойщик. – Да какой в порядке, етить через коромысло… чуть не сдох из-за суки! – Ну, не ругайтесь. В такую погоду можно и случайно на человека наехать. Неужто вас женщина сбила? – То не женщина, то гадюка подколодная, драть её раком! Журналистка, етить… Из Москвы прислали, честной народ обжуливать. Стрижечка мо-одная, волосёнки бе-елые, в пянжаке и бруках, как мужик! Кстати, до Мареевки ехала, по ходу. Так что смотри в оба, доброхотка. Может, и тебе каюк придёт. – Думаете, она нарушает закон? Может, полицию тогда вызовем? Телефона в церкви нет, но у нас дома… Мужчина засмеялся, корчась от боли. Маша Корнилова сняла с него бронебойную куртку, ватные штаны, ботинки, и накрыла меховым пледом. У Бориса Михайловича был открытый перелом ноги, левая кисть – один большой кровоподтёк, голова – как минимум с сотрясением. – Да какой там… мусора меня первого примут. Новоявленная сестра милосердия дрогнула. Ужель в Мареевку бандиты пожаловали?! – Мы там, на дороге, против «Сократа» херова протестуем. Перегородили буржуям столичным дорожку-то. Озлобились на нас менты. Напишут в протоколе, мол, Михалыч сам подвернулся. Толку-то. Я у вас отлежусь и снова на вахту… – Да куда вам на вахту? – подскочила Мария, – с переломом в больнице месяц лежать! И это если кости срастутся нормально. – Всё-то она знает… – Да, Борис Михайлович, знаю. Мы с папой годами по лесам да горам лазали. Он и похлеще руки-ноги ломал. Пришлось учиться основам медпомощи. Медсестра-самоучка пыталась быть максимально дружелюбной. И не понимала, почему в какой-то момент водитель начал кривиться. Более того, заветренное лицо дядьки приняло бумажный цвет, а глаза выкатились, как два варёных яйца. «Кровопотеря? Или судороги?! Ой, что делать, это я не учила!» – А-а-а… Там… – Что – там? Вместо ответа Борис Михалыч, собрав утекающие силы, рывком поднялся с койки и толкнул Машу Корнилову к выходу. Она ойкнула и стала шарить руками по полу в надежде чем-то усмирить неблагодарного буяна. – Вали отседова, девка! Беги!!! – С какой стати?! И тут Маша услышала рык. Утробный, страшный, звериный. Лёжа на полу, она не могла увидеть его источник. Собака бродячая? Или волк из леса? Память Марии Корниловой отмотала двадцать два года в прошлое. Она снова была тринадцатилетней девочкой, что верит в сказки и пишет пространные дневники. Девочкой, которая вместе с отцом победила злого колдуна и помогла искупить вину когорте призраков. Теперь у гражданки Корниловой была работа в престижном книжном агентстве. Подрастали двое детишек. Кошмар не мог вернуться на холмы Мары. Но именно это он и сделал. С пустыми глазами и раззявленным в неестественном оскале ртом к ним шагал её отец. – Эй, Маша! – донеслось из церкви. Она попятилась назад и обернулась. Старый краевед Николай Корнилов в абсолютном здравии стоял в главном помещении храма. – Быстрее, дочь, сюда! Запирай за собой дверь! – Папа! Там… твой двойник! Как мертвец! – Тише, тише, дочка. Разве ты не знаешь, что на Маре произойти странные вещи? – Но там водитель! Он может пострадать! – Оставь мёртвым их дела. Я пойду туда и разберусь. А ты запри церковь внутренней дверью. Крепко. Чтобы никто не прошёл. Маше Корниловой тон отца показался слишком неестественным. Будто актёр-пародист пытался изобразить его, пыжась изо всех сил. Но не могла же она предположить, что это злой близнец, а настоящий папа остался за дверью в виде вурдалака? – Что за сборище у сельской церкви? Эй, Ёрш! Ты здесь? Проигрыватель молчал. Через запотевшее окно Артур и Томас наблюдали тёмно-серую бревенчатую церковь. Под широким куполом располагалась звонница, совмещённая с храмом – типичный призрак северорусского стиля. Возле ворот – внедорожник цвета ночного неба и фура с длиннющим кузовом. Выглядело это сочетание предельно странно. Но по-настоящему детектив встрепенулся, когда заметил среди деревьев за ручьём знакомое сочетание синей и жёлтой краски на металле. – Не суетись, Arturo, – Фома жёстко удержал сыщика, не дав ему покинуть салон, – куда тебе бежать? Сначала, как говорят в нашем ремесле, нужно осмотреться. – Куда смотреть?! Там Маша! – Послужи с моё, amigo, наберёшься хладнокровия. Эй, Ёрш! Доложись! Магнитола коротко щёлкнула. – Я чувствую его. Гоит снова здесь. – Колдун? – Да, сыскарь Фома, вернулся злодей. Только волшба у Гоита особая. Переворотыш он. Может облик других людей принимать. Как пойдёте туда – опасайтесь!***
Борис Михайлович в свои пятьдесят два успел наслушаться деревенских баек о нечисти. Для обитателей Мареевки это была излюбленная тема. Ещё в семнадцать, после утех на сеновале, юная доярка Светка рассказывала ему про какого-то попа, что был пришиблен здесь ажно тыщу лет назад. Мол, из-за этого Мареевка стала местом проклятым, тут и опосля люди пропадали. Борис метил в ударники соцтруда, уже начинал учиться на шофёра, а потому болтовню своей зазнобы пропускал мимо ушей. Ни в девяностые, ни далее, Михалыч так и не нашёл в сердце места для Бога. Даже успел посожалеть, что вместо больницы или простого дома, его притащили в храм. Не говоря ни слова, только жутко хрипя, подтянутый седой мужчина с пустым взглядом, двигался к нему. У водилы, как в известной телешутке, был «ушиб всего Михалыча». Он с трудом поднялся и ухватил миниатюрную табуретку, чтобы обороняться от нечисти. Водила почему-то был уверен, несмотря на многолетний атеизм: это не псих, не алкаш, даже не наркоша, а натуральный упырь. Внутреннее чувство кричало об этом. Ревущий старик бросился на шофёра, вцепившись руками в плечи и протягивая рот к шее. Пространства для размаха не хватило – Михалыч только оттолкнул противника. Тот был упорен. Не пытаясь вооружиться, тупо повторил прежнее действие. Дальнобойщик повалился на кушетку. У пожилого мужичка силы было, как у тяжелоатлета. И без того отдавленную колесом руку он просто вывернул из суставов. Борис даже выматериться был не в силах, просто орал, срывая связки. Зубы всё-таки дотянулись до него. Не острые, простые человечьи. Но нажим у челюстей был не слабее парового пресса. Так, обливаясь горячей кровью и судорожно тряся изломанными конечностями, закончил земную жизнь Борис Михайлович, опытный шофёр и глава забастовки против системы «Сократ». Увидеть близнеца своего убийцы, что захлопнул дверь церковной подсобки изнутри, ему было суждено разве что с того света, в который убеждённый скептик отродясь не верил.***
Взобравшись на холм, Ангелина настраивала камеру и готовилась к финальному броску. Её как током ударило: у церкви стояла одна из фур, что недавно преградили им дорогу. Около десятка мужиков курили и перекрикивались на морозе, явно ждали чего-то важного. «Опять это быдло под ногами мешается!» Глаза журналистки нервно бегали туда-сюда, пока не отыскали в боковой стене бревенчатого храма заднюю дверь. Лина выбрала удобный момент – шоферня зачем-то хором повернула морды к другой стороне храма. Преодолевая неспособность модных сапог передвигаться по снегу, женщина устремилась на свет лучей славы. – Долго ещё ждать, а… – Блин, надо было времени не жалеть, в больницу Михалыча везти. Залечат белоручки до смерти, и хрен докажешь, кто виноват! – Ага, мусора на нас ещё спихнут, будешь баланду жрать потом лет десять, ёпт. – Э-э-э, Васян! Смари, чё там! – Мать твою! – Сглазили, сука! Олег Саныч, истово крестясь, зашептал молитву в нарастающем гуле своих товарищей. Четырнадцать лет назад пожилой партиец всё-таки пришёл к вере. В отличие от их вожака Михалыча, которому это теперь было не суждено. Ведь его, истерзанного в мясо, волочил на руках седой гражданин, что полчаса назад обещал помочь. Городской пришелец растянулся в улыбке. Он был весь в чужой крови, но совершенно не смущался. Николай отпустил труп Михалыча небрежно, как выкидывают на помойку мусорный мешок. А потом шмыгнул за угол. Это было последней каплей. Дед Олег понял, что сейчас всем будет плохо. – Вы кто такая?! Маша Корнилова опасливо поглядела на блондинку в строгом костюме и с профессиональной видеокамерой в руке. – Не боись. Стой там. Сейчас будем снимать специальный сюжет. О… происшествии, которое здесь происходит. У дочки краеведа Николая чуть-чуть отлегло от души. Может, в подсобке никакой не вурдалак, а перепившийся бомж или наркоман? А что вылитый папа – так мало ли какие совпадения могут приключиться? Звуки борьбы утихли – отец наверняка утихомирил недружелюбного водилу. Только теперь снаружи понеслись дикие мужские крики. Дверь не ломали. Но, судя по глухому стуку, подпёрли чем-то тяжёлым. – Что здесь происходит?! – выпалила дочь Николая Корнилова. Ангелина не успела ответить. До её ноздрей тоже донёсся запах дыма. С тяжёлым сердцем Торквемада оставил Артура в машине. Знал, что тот изнывает, как заживо положенный в гроб. Они оба видели мужиков, сливающих из своей и чужой carro горючее топливо. Как те несут канистры к храму, обливают Дом Божий со всех сторон и чиркают спичками. На морозе пламя занималось не так быстро, как могло бы. Но это всё равно означало конец для каждого из находившихся внутри. Артура беспокоила его помощница, которую теоретически могли и затащить в храм, дабы убрать свидетельницу. Оставшись один, он молился. А Томас неуклонно шагал вперёд – туда, где расползалась по смолёным стенам всепожирающая стихия. – Жги городских! – Смерть убийцам народа!!! – Подпалить сук!!! Подачки нам не нужны! Толпа мужиков клокотала первобытной яростью. Это помогло Томасу благополучно добраться к церковной ограде. У забора горестно поскуливал, время от времени крестясь, неприметного вида дед. – Эй, отец! Красные, в сети морщин, глаза, скорбно глядели на инквизитора. – Душегубцы… сами проклинали власть… а стали кем?! Господи, прости их! Не ведают, шо творят! Церковь-то зачем… – Отец, не вини их. Здесь орудует злодей. Он всех обманул. Покажи, как забраться в церковь. Чтобы не с главного входа. – Да вона! В подсобку дверь! Токмо не сможешь ты ничё сделать, сгоришь с городскими вместе. – Спасибо, отец. Но я уже давно quemado. Крепкого рассудка тебе и помощи Божьей. Через дубовую дверь Томас ворвался в комнатушку, где уже дымилась лежанка с окровавленной простынёй и пледом. Из дыма на него бросился интеллигентный старик в свитере, с макушки до пят в крови. Высмотрев на столе бронзовый подсвечник, инквизитор с размаху саданул упырю по макушке. Тот захрипел и упокоился вечным сном. Как бороться с живыми мертвецами, Том знал не понаслышке. Благо, и сам происходил в конечном итоге из их племени. Следующая дверь не была заперта. Из храма ему в лицо вырвалась непроницаемая пелена дыма. Вот и плюс быть неупокоенным – хотя бы глаза не щиплет. От поступающего снаружи воздуха завеса чуть рассеялась, но пламя – усилилось. Том увидел на полу женщину средних лет. Стройную, светло-русую, в простом народном платье. К ней неудержимо подбирался огонь. С потолка полетела балка, от которой инквизитор едва увернулся. Схватив находящееся в обмороке тело, он устремился к выходу, зная, что отравление дымом может быть опаснее ожога. Кому, как не инквизитору, об этом знать. – Фома! Фома-а!!! Постой! Уже находясь в подсобке, он опознал срывающийся голос. Энджел была здесь. Проём с треском обрушился, подтверждая, что двоих Тому не увести. Женщина с именем ангела нашла свои лучи славы. Опаляющие и смертоносные лучи. – Я же говорил… Том вынес спасённую женщину через другую дверь. Ту, в которую, по видимости, вошла на своё несчастье Энджел. Дыма здесь было меньше, и инквизитор заметил склянку с прозрачной жидкостью. Таких бутылей в этом мире давно не делали. Покидая храм, он сунул зелье в карман. Ибо догадывался, для чего оно назначается. – Прежних отца и дочь тоже сожгли в церкви, Ёрш помнит. Гоит обставляет всё так, будто они умирают сами. Он воистину хитёр, друже. Артур отдал бы всё, чтобы трескотня призрака его успокоила. Но Ёрш только разжигал сомнения в успехе дела. – Его победили отец и дочь, почему никто не убил окончательно?! – Не знаю. Ёрш слышал, что Гоита ловили. Держали в клетке. Но он сбежал. Скитался по разным местам без дела. – Но теперь дело для него нашли. – Ты хороший сыскарь, Артур. Пожалуй, так оно и есть. Не серчай на товарища своего. Он ещё боле опыта имеет. – Откуда? – Фома был сыскарём, когда ты ещё на свет не родился. – Что?! – Не могу сказать больше. Час наступает. Помолись за меня, друже Артур. Я помог роду людскому. Меня скоро унесёт. Замолви словечко, чтоб была у Ерша надежда увидеть вашего Воскресшего Бога. Звук в магнитоле пропал. К машине бежал Томас, держа на руках светловолосую женщину в расшитом платье. За ними ковылял по сугробам коренастый дедок в ушанке. Но Артур не видел: он на память шептал молитву о милости Христовой к рабу Божиему… Ершу? – Ёрш? Ёрш? Ты тут? Ни единого звука. Сломанный неделю назад приёмник, из которого хозяева, ныне разыскивающие свою «девятку», слышали преимущественно шансон и рэп, замолк на веки вечные. – Не-ет! ФОМА! ЗАБЕРИ МЕНЯ! НЕ-Е-ЕТ!!! Упав на колени, Ангелина разрыдалась. Камера безучастно валялась рядом. – Энджел. То же обращение. Но это был не донкихот с помойки. Высокий седой интеллигент перед ней за секунду принял свой истинный облик. – Ты видишь меня, Энджел? – Да. Ты не человек! – Я – более чем человек. Много человек. Что видишь – то хорошо. Ты тоже – дитя души. – Отпусти меня! Вытащи! Я же всё сделала!!! – Инквизитор спас дитя души. Унёс отсюда. Нам нужно другое. Без ваших душ план не работает. Ты была слишком своенравная, Энджел. Но мы подарим тебе скорую смерть. Какую не дарил бы инквизитор. Она не поняла, к чему было упоминание древних монахов-фанатиков из Испании. Наверное, к пожару. «Испания. Фома… испанские слова… что всё это значит?! Господи…» Руки человека в сером свернули шею Ангелины прежде, чем она успела домыслить. Воистину, великая сила кроется в самом понятии тайны. Остатки тайны сожрало пламя.***
Жёлто-синий фургон тоскливо ехал на север. Окольными путями Томас, Артур, дед Олег и две Маши, достигли ближайшего города. Заплаканную Корнилову и старика Саныча высадили. Последний божился, что никогда больше не примет участия в сомнительных революционных движениях. Прежнюю спасительницу Мары просто не трогали. Её отец погиб в огне – уже не человеком, а упырём. И здесь не было никакой мистики. Только знание. Маша, что не Корнилова, сидела в кузове над мигающим экраном. Куталась в куртку Фомы и корила себя за недостаточную решимость. Ангелина могла выжить, если бы послушала её, а не рванула к церкви. Это случилось за минуту-две до того, как они добрались к ручью Златострую. Со звуком, похожим на оповещение об SMS, лэптоп принял обновление.[КРИТИЧЕСКОЕ ИЗМЕНЕНИЕ В ПЛАНАХ] К месту задания направляется объект TdM В связи с изменением обстоятельств КОРРЕКТИРОВКА Добавить в новость ТЕКСТ Репортаж по горячим следам действительно стал горячим. Из-за преступной халатности самовольно направившего на место действия частного детектива в Воскресенской церкви произошёл пожар, сгубивший одну из наших лучших сотрудниц…
Артур и Томас экрана не видели, но включили радио, ожидая очередной сигнал. Пока что их не было – только новости прошедшего часа от районной станции. …области, в деревне Мареевка. Девять рабочих стали жертвами неизвестной болезни. Возможно, имело место отравление веществом, нелегально приобретённым для их антиправительственной борьбы. Специалисты рассматривают и другую версию: естественное отравление от залегающих в болотистой местности газов. Находясь в панике, толпа сожгла Воскресенскую церковь. Героически защищая собственное творение, погиб в огне краевед и меценат Николай Корнилов. Следствие будет рассматривать обе… У светских сыскарей были только две версии. Третья, и самая верная – покоилась в кармане у инквизитора Тома. Точнее, само вещество развеялось в дыму над Мареевкой. Снадобье, которое изобрели древние знахари для продления земной жизни человека. Современные люди называют это зомбированием. Один из козырей неведомого убийцы. Зашкаливающая концентрация активного компонента. В сочетании с баллончиком Энджел – сработало на ура. Неудивительно, что от такого дыма озверевшие водилы тоже превратились в живых мертвецов. Век их был недолог – до половины суток, не более. Инквизитор не беспокоился, что полиция этого мира найдёт зацепки. В юридические своды XXI века такое не входило. Томас был единственным, кто заговорил с Марией Корниловой, когда она очнулась прямо на руках. Строгое требование не говорить об истинных причинах трагедии она поняла. Дети души всегда понимают. Они видели тайну и способны понять, что не каждый имеет право раскрывать её.